Актриса Сара Бернар

Сара Бернар

«Я была одной из величайших…»

Много веков театр был неблагодарным искусством. Память о великих актерах умирала с последним их зрителем. Сегодня в истории остались лишь редкие звезды сцены прошлого. И первая из них – Сара Бернар.

Вся жизнь великой актрисы была цепью загадок и искусно созданных мистификаций. Начиная с имени – на самом деле Сару Бернар звали Генриеттой Ван Харт. Ее мать Жюли записала рожденную 23 октября 1844 года девочку на фамилию одного из своих возлюбленных – студента-правоведа Эдуарда Бернара. Хотя сама признавалась, что не уверена в его отцовстве. Вокруг общительной учительницы музыки собиралось немало кавалеров, влюбленных в ее рыжие кудри и нежно-розовую кожу. Приехав из Голландии, Жюли – она же Юдифь Ван Харт – быстро забыла о строгой морали своих предков, еврейских купцов, и с упоением окунулась в водоворот парижской жизни. Заботиться о ребенке ей было некогда, а с маленькой Генриеттой постоянно что-нибудь случалось. Уже через три месяца после рождения малышка выпала из колыбели прямо на угли тлеющего рядом камина. К счастью, мать оказалась рядом и решительно применила народное голландское средство – девочку окунули в ведро со свежим молоком, а потом две недели оборачивали компрессами со сливочным маслом. Генриетта выздоровела, и кожа ее осталась такой же нежной, как у матери. Унаследовала она и густые медно-рыжие волосы. Правда, она была тощей, как спичка, и отличалась взрывным характером. Куклы ее не привлекали, играла она все больше с мальчишками, непременно стараясь стать главной в их компании. Когда ей было девять, кузен Жан предложил на спор перепрыгнуть широкий ров, и Генриетта не могла не принять вызов. Результат - сломанная рука и разбитое в кровь лицо. Когда ее несли домой, девочка не плакала, а упрямо твердила: «Все равно я сделаю это во что бы то ни стало!» Эти слова – «во что бы то ни стало» – до конца жизни стали ее девизом. Впоследствии она даже написала их над входом в дом и на дверях своего экипажа.

Генриетта росла, и характер ее становился совершенно несносным. Чтобы обуздать ее нрав, Генриетту отдали в католический монастырь. Но и там девочку иногда охватывали приступы гнева, и тогда сестры успокаивали ее, обливая святой водой. Научившись сдерживать свои порывы, она совершенствовала с детства присущую тягу к лицедейству и домой вернулась настоящей актрисой. В то время любовником ее матери был герцог де Морни – светский лев и сводный брат императора Наполеона III. Понаблюдав за девушкой, он воскликнул: «Да ее место на сцене!» И тут жена писал записку директору Национальной академии музыки и декламации с просьбой принять 16-летнюю Генриетту. К поступлению ее готовил еще один друг матери – Александр Дюма-отец. В итоге она блестяще сдала экзамен и за два года обучения овладела основами актерского мастерства. В самом начале карьеры Генриетта решила взять себе новое имя, подчеркивающее еврейское происхождение, которое не собиралась скрывать. Отныне и навсегда она стала Сарой Бернар. Сара всегда любила повторять: «Театр – моя жизнь!» Так было и в 1862 году, когда юная дебютантка впервые вышла на сцену «Комеди франсез» в трагедии Расина «Ифигения в Авлиде». Позже она вспоминала: «Когда занавес стал медленно подниматься, я была уверена, что упаду в обморок». Она не упала и сыграла свою роль добросовестно, хоть и без особого блеска. Критики писали, что молодая актриса красива, но совершенно невыразительна. Впрочем, и красота была своеобразной: ее портили громадный нос и предельная худоба, за которую в театре Сару скоро начали дразнить Шваброй. Общего языка с коллегами она не нашла, поскольку не соблюдала неписаной табели о рангах и не желала лебезить перед начальством. Вскоре разразился скандал, после которого девушке пришлось покинуть «Комеди франсез». Она провела за кулисы младшую сестру Режину, и та случайно наступила на шлейф театральной приме мадам Натали. Разгневанная мадам так оттолкнула Режину, что та в кровь расшибла лоб о гипсовую колонну. В ярости Сара подбежала к приме и с криком: «Ах ты, корова!» – залепила ей пощечину. Такого стены театра не видели со времен его основателя Мольера. Выставляя Сару за дверь, директор пообещал, что молодая негодница никогда не переступит порога его театра. Однако через десять лет Сара вернулась в «Комеди» примадонной, перед которой преклонялись все. А до этого играла в театрах «Жим-наз», «Порт-Сен-Мартен» и наконец «Одеон», где ее популярность достигла предела.

Вначале ей доставались роли из классического репертуара – Федра, Андромаха, Дездемона. Затем на смену пришли пьесы современных драматургов. Она блистала в «Рюи Блазе» Виктора Гюго, а после в «Даме с камелиями» Александра Дюма-сына – говорили, что эти роли создавались специально для нее. Сотни раз она умирала на сцене в образе несчастной Маргариты Готье, и восхищенный Гюго писал ей: «Я плакал, и дарю вам слезу, которую вы исторгли из моей груди». Слеза, естественно, была не настоящей, а бриллиантовой. Бриллианты, подаренные поклонниками, Сара так любила, что брала их с собой на все гастроли. А для защиты их спала с заряженным пистолетом «лепаж» под подушкой. Сара была решительнее многих мужчин – быть может, поэтому она сыграла так много мужских ролей. Вертер, Лорензаччо, даже принц Гамлет... В 56 лет она вышла на сцену в образе 20-летнего сына Наполеона в «Орленке» Эдмона Ростана. Успех был таков, что публика 30 раз вызывала ее на бис.

Достижения Сары сыграли не последнюю роль в расцвете драмы, которая во второй половине XIX столетия вытеснила любимую прежде оперу. Пышность костюмов и речей на сцене сменили переживания героев, а их Сара умела изображать как никто другой. Она разработала собственные приемы – например, подкрашенные кончики пальцев или яркий грим на ушах, оттеняющий бледность лица. Художественный вкус позволял ей создавать невероятно красочные костюмы для сцены, которые сами по себе были произведениями искусства. Подолгу работая над каждой ролью, она стремилась воссоздать на сцене исторический колорит.

Большинство скандалов в жизни Сары были связаны с ее бурной личной жизнью. Уже в старости ее спросили, когда она перестанет любить, и актриса честно ответила: «Когда перестану дышать». При этом она держала страсть в узде, извлекая из своих романов практическую выгоду. О мужчинах она много узнала еще в детстве, в доме матери. «Чем больше я их видела, тем меньше они мне нравились», – вспоминала она. Конечно, были и исключения – например, блистательный Дюма-отец или граф Кератри, ставший первым возлюбленным 18-летней Сары. Ходили слухи о том, что и отношение к ней любовника матери де Морни далеко от родительского – в те времена такое случалось нередко.

В 19 лет на маскараде в Брюсселе Сара встретила молодого красавца в костюме Гамлета. После первого танца они уже не расставались. Кавалер оказался наследником одного из знатнейших бельгийских родов, принцем Анри де Линь. Он был настолько ослеплен, что решил жениться на Саре. Родня решительно воспротивилась: брак с актрисой, тем более еврейкой – дело немыслимое. Анри пришлось отказаться от своего намерения, но он предложил Саре остаться его «официальной» любовницей с единственным условием – бросить сцену. Сара отказалась и уехала в Париж, где в конце 1864 года родила сына Мориса. Когда ее спрашивали об отце ребенка, она небрежно отвечала: «Я и сама не помню – то ли Виктор Гюго, то ли генерал Буланже». Имени Анри она не упомянула ни разу – слишком глубока была сердечная рана.

Ее романам не было конца. Говорили, что ей удалось соблазнить всех лидеров Европы, включая римского папу. Скорее всего, это преувеличение – к примеру, царь Александр и датский король Кристиан были бескорыстными поклонниками ее таланта. Однако у Сары были короткие романы с императором Наполеоном III, с будущим королем Эдуардом VII, а также с «королем» французской литературы Виктором Гюго. Были среди ее возлюбленных и художники – прославленный Гюстав Доре и Жорж Клерен, написавший знаменитый портрет Сары в розовом платье. Но чаще всего у нее завязывались романы с актерами – партнеры по сцене становились партнерами в жизни. Работая над пьесой Гюго «Эрнани», она страстно влюбилась в исполнителя главной роли – ведущего парижского актера Жана Мунэ-Сюлли. Он был молод, красив, талантлив, благороден. Вместе они играли Отелло и Дездемону, Ромео и Джульетту, и все говорили о скорой свадьбе. Но Мунэ-Сюлли был ужасно ревнив, а Сара совершенно не умела хранить верность. Узнав об ее очередной измене, актер так рассвирепел, что во время очередного представления «Отелло» едва не задушил Бернар по-настоящему. После этого между ними все было кончено.

Во время гастролей в Петербурге Сара познакомилась с греческим дипломатом Жаком Дамала, который был на 11 лет моложе ее. Страсть затмила в ее глазах подлинный облик Дамала – капризного и бессердечного жиголо, живущего за счет влюбленных в него женщин. Она искренне поверила в любовь этого смуглого красавца и в его артистический талант, привезла его в Париж, уговорами и унижениями добилась для него ролей в театре. Она даже купила собственный театр, чтобы играть вместе с ним. А в 1882 году вопреки всем своим правилам вышла за Дамала замуж. Семейная жизнь сразу не заладилась. Грека ужасно раздражало, что все называют его исключительно «мужем госпожи Бернар». От обиды он начал пить, а вскоре добавил к абсенту модный тогда гашиш. В наркотическом бреду он слонялся по парижским притонам, расплачиваясь с проститутками деньгами жены. Сара прощала все, но когда ее непутевый супруг поднял на нее руку, их отношениям пришел конец. После этого Дамала быстро скатился на дно. В 1889 году Сара узнала, что он умирает от наркомании в грязной меблированной комнате, и попыталась спасти его. Она перевезла Жака в свой особняк на бульваре Перейр и преданно ухаживала за ним. А когда он умер – ему было всего 34 года – отправила тело в Грецию и поставила на могиле памятник из лучшего мрамора. Но и после его смерти у нее было еще немало возлюбленных.

В 65 лет во время гастролей по Америке Сара познакомилась с 30-летним голландским актером Лу Теллегеном. Атлетически сложенный красавец уехал с Бернар в Париж и оставался с ней четыре года, которые впоследствии назвал «лучшим временем своей жизни». Быть может, он имел в виду не любовь знаменитой актрисы, а щедрость: благодаря ей не блиставший талантом Теллеген получал главные роли и ни в чем себе не отказывал.

Но, несмотря на многочисленные романы, мужчины занимали в ее жизни лишь третье место. Первое досталось театру, а второе – сыну Морису, который с годами стал верным помощником матери. Его в детстве тоже преследовали несчастья; однажды он чуть не погиб во время пожара, но Сара бесстрашно бросилась в огонь и спасла ребенка. В тот день ее особняк с богатой обстановкой сгорел дотла, но Сара плакала от радости – Морис остался жив! Она не могла уделять сыну достаточно внимания, но баловала его и засыпала подарками. С десяти лет он вместе с ней играл на сцене, а позже не без успеха пробовал себя в роли драматурга, театрального критика и администратора. Однако больше всего он увлекался игрой в карты и фехтованием. Не проходило месяца, чтобы Морис не вызвал на дуэль какого-нибудь нахала, непочтительно отозвавшегося о его матери. Он боготворил Сару, а она до конца жизни обеспечивала деньгами сына и его семью. Морис женился на Марии Яблоновской – знатной, но бедной дочери польского князя. После смерти матери он пытался разбогатеть, пустившись в бижевые махинации, но не преуспел. Морис умер в 1928 году почти нищим.

При всей взаимной любви сын и мать мало чем напоминали друг друга. Она была бледной и худой, как щепка, сын – плотным и краснолицым. Морис никогда не жаловался на здоровье, а Сара всю жизнь боролась с болезнями. Еще в пятнадцать лет будущая актриса начала кашлять кровью. Врачи вынесли неутешительный диагноз – туберкулез. Сара попросила мать купить ей красивый алый гроб, обитый внутри белым шелком – она хотела умереть красиво. Молодой организм справился с болезнью, хотя временами недуг напоминал о себе. А гроб на много лет стал своеобразным талисманом Сары, она возила его с собой повсюду. Не раз она спала в нем и в нем же, по слухам, занималась любовью. Гроб не только служил цели эпатировать публику, но и готовил Сару к мысли о смерти, которая постоянно мучила ее. Другим напоминанием о бренности всего земного был скелет, который некоторое время украшал спальню актрисы, пока один из любовников не убрал его с глаз долой. Еще в начале карьеры Бернар поняла, что хорошей игры для успеха мало, и умело поддерживала свой эксцентричный имидж. Этой цели служило все – безумные наряды, скандальная личная жизнь, экстравагантные поступки. Она ходила в мужском платье, гуляла в Люксембургском саду с пантерой на поводке, курила сигары, брала уроки бокса и фехтования. В 1878 году стала одной из первых женщин, отважившихся подняться в небо на аэростате. Газеты взахлеб писали, что подъем был успешным, а на высоте 2300 метров смельчаки плотно поужинали и откупорили бутылку с шампанским.

Имя Бернар постоянно сопровождали сенсации. В 1872 году она покинула «Одеон», уплатив дирекции громадную неустойку. Перед этим, в дни осады Парижа пруссаками, она самовольно закрыла театр, превратив его в госпиталь для раненых французских солдат. Вернувшись в «Комеди франсез», она через восемь лет ушла и оттуда – каждый раз ей казалось, что ее талант недостаточно ценят. В этот раз неустойка оказалась еще больше; чтобы покрыть ее, Сара на полгода отправилась в Америку, где ей аплодировали толпы зрителей, не знавших ни слова по-французски. Ветер странствий увлекал ее из Парижа в Вену, из Амстердама в далекую Австралию, заставляя репетировать роли в купе поезда или в каюте парохода. В Лондоне Оскар Уайльд усыпал ковровую дорожку, по которой должна была пройти Сара, охапками белых лилий.

Помимо сцены, Сара пробовала себя и в других видах искусства. Когда скульптор Менье лепил ее бюст, он был так поражен точностью ее замечаний, что дал ей несколько уроков. Скоро ее скульптуры появились на парижских выставках, где произвели настоящий фурор. Правда, великий Роден во всеуслышание обругал ее работы: «Единственное их достоинство – что они созданы Сарой Бернар!» Она не обиделась и позже произнесла прочувствованную речь на похоронах мастера. Она занималась и живописью: ей удавались не только пейзажи, но и большие сюжетные картины, например, «Медея, убивающая своих детей». Обладая изящным стилем, она неплохо писала, что видно по книге мемуаров «Моя двойная жизнь», В интервью газете «Фигаро» она говорила: «Меня упрекают в том, что я желаю делать все: играть, рисовать и заниматься скульптурой. Но я ведь зарабатываю этим деньги». Сара лукавила: она творила не ради денег, которые легко раздавала первому, кто об этом попросит. Когда буря разметала лодки рыбаков в любимой ею бретонской деревушке Бель-Иль-ан-Мер, она дала представление в пользу пострадавших. А потом основала общество «Дешевый хлеб», которое занималось благотворительностью. Но к деньгам Бернар все же была неравнодушна и виртуозно умела вытягивать их из своих поклонников. По Парижу разносились истории о ней, больше напоминающие анекдоты. Говорили, что, когда знаменитый Эдмон Ротшильд послал ей письмо, полное комплиментов, она без стеснения ответила: «Месье, талант в наше время не избавляет от нищеты». В ответ банкир прислал чек с запиской: «Посылаю вам тысячу франков и миллион комплиментов». «Лучше бы наоборот», – проворчала Сара, которая только что потратила 400 тысяч на ремонт своего особняка на бульваре Мальзерб. Но при всех подарках, которыми осыпали Сару, основой ее благополучия был упорный труд. Ростан однажды описал ее обычный день: многочасовые репетиции, затем спектакль, где актриса выкладывается в полную силу, потом общение с коллегами, прием посетителей, ответы на бесчисленные письма и уже глубокой ночью – разучивание новой роли. «Вот Сара, которую я знаю, – восклицал драматург. – Это та Сара, которая работает. И она – самая великая!» Специально для нее Ростан написал свои лучшие пьесы, включая «Орленка». Увидев этот спектакль, в Бернар навсегда влюбилась другая выдающаяся женщина – Марина Цветаева.

Временами Сару охватывали приступы меланхолии – ей казалось, что все, чем она занимается, бессмысленно. Бросив все, она уезжала с друзьями в бретонские шхеры дышать свежим морским воздухом, пить яблочный сидр и рисовать пейзажи. Но уже через несколько дней к ней приезжали из театра и просили вернуться – публика ждала свою любимицу. Спасаясь от тоски, Сара взяла за правило не думать о завтрашнем дне. Даже писатель Жюль Ренар, который не слишком любил Бернар, писал о ней: «Она пользуется каждым мгновением. Она глотает жизнь. Какое неприятное обжорство!»

В 1905 году Бернар упала со сцены и серьезно повредила правую ногу. Боли не прекращались, и врачи вынесли диагноз – закупорка сосудов. В 1915 году ногу пришлось ампутировать, но Сара и после этого продолжала выходить на сцену в тех ролях, где не требовалось движение. К тому времени у нее уже был свой театр «Шатле» на одной из красивейших площадей Парижа, где она не только играла, но и управляла всеми делами. За три года до этого Бернар снялась в немом фильме в роли королевы Елизаветы Английской – последняя попытка обмануть неумолимое время.

Ее считали идеальной актрисой. Станиславский восхищался ее отточенными жестами и тонким художественным вкусом. Знаток театра князь Сергей Волконский вспоминал: «Она прекрасно владела полярностью переживаний – от радости к горю, от счастья к ужасу, от ласки к ярости – тончайшая нюансировка человеческих чувств». А «золотой голос» актрисы мгновенно менялся от драматического шепота до не менее драматического крика. Этот голос и безупречная дикция, отмеченные критикой с первого спектакля Сары, много лет завораживали ее поклонников. «В ее горле спрятана арфа» – восхищенно писали газеты. Некоторые говорили, что этот тембр происходит от волнения – отыграв на сцене много лет, Сара все так же переживала перед выходом на сцену. Все знали, что в это время к ней лучше не подходить – накричит или припечатает уничтожающим замечанием. «Как это у вас получается все время быть в напряжении, играя на сцене?» – спросила как-то у Бернар ее партнерша. «Сами узнаете, когда у вас появится талант», – ответила та.

Весной 1923 года Бернар начала работу над новым фильмом, но съемки были остановлены из-за приступа уремии. Узнав, что конец близок, актриса до мелочей продумала церемонию своих похорон – она хотела уйти из жизни красиво. Вечером 26 марта ее личный врач открыл окно и объявил многотысячной толпе: «Мадам Сара Бернар скончалась». Эти же люди на другой день шли за ее гробом через весь город – от бульвара Мальзерб до кладбища Пер-Лашез. Гроб был тот самый – алый, с белой обивкой внутри. Последнее пристанище Сары Бернар было буквально погребено под грудой камелий – ее любимых цветов. А неизвестный ветеран Первой мировой войны положил на могилу свой орден Почетного легиона со словами: «Здесь покоится слава Франции».