Интерпретация равенства

2. Интерпретация равенства

Говоря о живом субъекте правопорядка, Локк всегда имеет в виду изолированного индивида, ищущего частную выгоду. Да и социальная жизнь вообще рисуется ему прежде всего как сеть меновых отношений, в которые вступают простые товаровладельцы, лично свободные собственники своих сил и имуществ. «Естественное состояние», каким оно изображено во втором локковском трактате о государственном правлении, — это прежде всего состояние «честной» конкуренции, основанной на взаимопризнании.

Соответственно «естественный закон» (то есть диктуемое самой природой правило общежития) понимается Локком в первую очередь как требование равнопартнерства: природа предписывает, чтобы каждый индивид принимал другого в качестве свободного и независимого контрагента, соревнующегося с ним на поприще искания выгоды.

Равенство и свобода, которые входят в локковскую трактовку «естественного состояния» и «естественного закона», — это то равенство и та свобода, которые предполагаются общим социальным смыслом более или менее развитого товарно-менового отношения. Равенство, как его трактует Локк, вовсе не имеет в виду природное единообразие (равнокачественность) индивидов и не содержит в себе запрос на их превентивное уравнивание по способностям, силам и имуществам. Речь идет лишь о равенстве возможностей и притязаний, и это сразу свидетельствует о близости правовой концепции Локка к формам сознания, адекватным становящемуся товарно-капиталистическому производству.

В «Очерках критики политической экономии» К. Маркс писал: «...природное различие (индивидов — Э. С.) является... предпосылкой их социального равенства в акте обмена и вообще является предпосылкой того отношения, в которое они вступают между собой как производящие индивиды».

Юридическое равенство, на котором настаивает раннебуржуазная эпоха, лишь фиксирует это отношение, всюду подразумеваемое развитым товарным обменом. Суть его сводится к тому, что ни один из индивидов, сколь бы скудным ни было его естественное достояние (его интеллектуальные и физические силы, его умения и благоприобретения), не может быть исключен из конкуренции, отторгнут от свободного обмена благами и услугами. Или (что то же самое): все люди, независимо от их естественного неравенства, раз и навсегда должны быть признаны экономически самостоятельными субъектами, находящимися в отношении добровольного взаимоиспользования.

Парадоксальная (совершенно непонятная ни для одного из «традиционных» обществ) идея «равенства без уравнивания», равенства, допускающего — и более того, оберегающего и стимулирующего — естественное несходство людей, — одна из основных тем в политико-юридических учениях философов-новаторов. На английской почве она впервые намечается у Гоббса, а затем — через Локка — переходит к классику буржуазной политической экономии Адаму Смиту.

В трактате «О гражданине» Гоббс следующим образом обозначил один из основных модусов «естественного закона»:

«...каждый должен представлять собой выгоду для остальных. Для того, чтобы понять это, нужно обратить внимание на то, что при образовании обществ среди людей наблюдаются различия в способностях».

Локк подхватывает эту формулу, еще имевшую у Гоббса смысл одной из норм государственной целесообразности, и акцентирует ее собственно правовое содержание: возможности, которые государство предоставляет для реализации естественных различий и неравенств, есть, как это ни парадоксально на первый взгляд, лучшее средство для устранения неестественных привилегий, то есть такого политического состояния, при котором знатные и сильные обладают исключительным правом на экономическую и личную независимость, а все прочие влачат подневольное существование в разных формах и градациях.

Наконец, в первых двух главах смитовского «Исследования о природе и причинах богатства народов» (главах, блестящих по мысли и стилю) идея «неуравнительного равенства» кладется в основу экономически-правовой программы.

Специфику человека, его определяющий признак как естественного существа Смит видит в способности взаимоиспользования от природы данных индивидуальных различий. Животное, пишет он :

«…не получает решительно никакой выгоды от разнообразных способностей, которыми природа наделила подобных ему животных. Напротив того, среди людей самые несходные дарования полезны одно другому: различные их продукты, благодаря склонности к торгу и обмену, собираются как бы в одну общую массу, из которой каждый человек может купить себе любое количество произведений других людей, в которых он нуждается».

«Склонность к торгу и обмену» возводится Смитом в родовой атрибут человечества: человек для него есть в том же смысле «животное обменивающееся», в каком для Аристотеля он «животное общественное», а для Франклина — «животное, производящее орудия труда».

В природе до человека торгового обмена нет, и «никому не приходилось видеть, чтобы одна собака обменивалась костью с другой».[16] Здесь нет поэтому и достоинства в общении, вырастающего из сознания своей полезности для другого: животное, ищущее контакт, — это олицетворенное угодничество и лесть.

Лишь благодаря обмену природные различия индивидов становятся общественно значимыми, а сами индивиды — равнодостойными в своей ограниченности и особенности.

Более того, обмен заставляет людей развивать и специфицировать их своеобразие, которое поначалу является слабо выраженным.[18] Эта спецификация преднайденных различий есть не что иное, как разделение труда, в котором Смит видит сущность прогресса.

Неудивительно, что в его концепции право на обмен (то есть на независимую деятельность, добровольное отчуждение ее продуктов и беспрепятственное — никакими регламентами не стесняемое — приобретение товаров, произведенных другими людьми) выступает как право на равную принадлежность к цивилизации, к поступательному развитию общества и его совокупному богатству.