Отечественная война 1812 г. в жизненной судьбе и творчестве И.А. Крылова, В.А. Жуковского, Ф.Н. Глинки, А.С. Пушкина

Отечественная война 1812 г. в жизненной судьбе и творчестве

И.А. Крылова, В.А. Жуковского, Ф.Н. Глинки, А.С. Пушкина

Введение

Отечественная война 1812 года, вызвав мощное патриотическое движение широких народных масс, показала всему миру огромные возможности русского народа. Идея народа как активной исторической силы, идея национальной свободы, национальное самосознание в широком смысле слова — все эти последствия Отечественной войны оказались исключительно важными для всего дальнейшего развития русской общественной мысли и русской литературы, при неизбежном, конечно, различии в понимании этих идей в разных общественных кругах и, следовательно, при неизбежной идеологической борьбе. Особенно значительными оказались впечатления 1812 года для поколения, воспитавшегося под их влиянием — для Пушкина и его сверстников, для основного круга писателей-декабристов. Это заставляет обратить особое внимание и на непосредственные литературные отражения войны 1812 года, так как на этом материале становятся особенно ясны предпосылки как прогрессивной литературной деятельности декабристов, Грибоедова, Пушкина, так и реакционных течений, усилившихся после войны 1812 года.

Тема Отечественной войны вошла в русскую литературу практически в первые ее дни. Это было слово-воззвание, набатный зов к оружию, к священной борьбе с жестоким и коварным «всеевропейским завоевателем».

 

«Военная песнь» С.Ф. Глинки

Русский поэт, публицист, офицер, участник декабристских обществ; брат С.Н. Глинки.

Воспитание получил в первом кадетском корпусе. В 1805-1806 состоял адъютантом при Милорадовиче, участвовал в походе против французов и был при Аустерлице. В 1807 был сотенным начальником дворянского ополчения. В 1812 опять поступил в армию адъютантом к Милорадовичу и находился в походе до конца 1814.

Вернувшись в Россию, издал "Письма русского офицера" (М., 1815-1816, 2-е изд. М. 1870). Эти письма принесли ему литературную известность. В 1816 переведен в гвардию, в Измайловский полк, с прикомандированием к гвардейскому штабу.

В это время при штабе образовались библиотека и "Общество военных людей", а вскоре начал выходить и "Военный журнал", редактором которого был Глинка. Большое участие он принимал и в "Вольном обществе любителей российской словесности", где состоял то вице-председателем, то председателем. Упражняясь в стихотворстве, Глинка писал и книги для народа: "Лука да Марья", пов. (СПб., 1818), "Подарок русскому солдату" (Спб., 1818), "Зиновий Богдан Хмельницкий" (СПб., 1819).

Совершенное им в 1810-1811 путешествие по России дало ему повод написать "Мечтания на берегах Волги" (СПб.) 1821). Участвовал в деятельности тайного декабристского "Союза спасения", затем вместе с М.Ф. Орловым и А.Н. Муравьёвым основал "Союз благоденствия северных рыцарей", но скоро отстал от общества.

Тем не менее, восстание декабристов 14 декабря отразилось и на нем: в 1826 г. он был исключён из военной службы и сослан в Петрозаводск. Здесь он был определён советником олонецкого губернского правления; в 1830 г. переведен в Тверь, где женился на А.П. Голенищевой-Кутузовой, а в 1832 г. - в Орёл. В 1835 он вышел в отставку и поселился в Москве. За это время определился и талант Глинки как духовного поэта, талант небольшой, но оригинальный, направление которого, как определил его Белинский, было "художественно и свято".

В 1862 переселился в Тверь занимался там археологией и принимал участие в общественных делах.

«Там в пекле край…», «Письма русского офицера…», «Очерки Бородинского сражения»

Раздался звук трубы военной,

Гремит сквозь бури бранный гром:

Народ, развратом воспоенный,

Грозит нам рабством и ярмом!

Теперь ли нам дремать в покое,

России верные сыны?!

Пойдем, сомкнемся в ратном строе,

Пойдем — и в ужасах войны

Друзьям, Отечеству, народу

Отыщем славу и свободу

Иль все падем в родных полях!

(Ф. Глинка. «Военная песнь, написанная во время приближения неприятеля к Смоленской губернии»)

В стихах звучит гордое презрение к врагу, непоколебимая вера в грядущую победу. Залог этой победы — вся история России, великие деяния ее «героев славы».

Стал выходить специальный журнал, созданный с целью выразить гнев и воодушевление, охватившие страну, духовно сплотить русское общество в час борьбы с грозным врагом. Он назывался «Сын отечества». Здесь были напечатаны и многие стихи об Отечественной войне, в частности басни Крылова, дифирамбы Востокова «К россиянам».

Поэзия В.А. Жуковского

В 1812 году Жуковский в чине поручика вступил в Московское ополчение. В день Бородинского сражения он находился в резерве, всего в двух верстах от места боя; после сдачи Москвы его прикомандировали к штабу М. И. Кутузова. В Тарутино Жуковский написал знаменитую оду «Певец во стане русских воинов», в которой поименно прославил всех живых и погибших героев Отечественной войны. В декабре того же года ода появилась в журнале «Вестник Европы», обратив на поэта внимание двора.

«Певец во стане русских воинов». Написано в сентябре — начале (до 6) октября 1812 г. Напечатано впервые в журнале «Вестник Европы», 1812, № 23 и 24, с подзаголовком: «Писано после отдачи Москвы перед сражением при Тарутине». Написанное и в самом деле «во стане русских воинов» в канун знаменитого Тарутинского сражения, оно сразу же приобрело огромную популярность и быстро распространилось в армии во множестве списков. «Певец во стане русских воинов» надолго определил поэтическую репутацию Жуковского.

Необычайный успех стихотворения объяснялся, конечно, прежде всего, его высокими художественными достоинствами. Яркая образность, легкий, изящный стих, свежесть и живая непосредственность лирического чувства — все это заметно выделяло «пеан» Жуковского на фоне архаичной одической поэзии того времени, закованной в тяжелые латы классицизма.

Но, пожалуй, самое главное, в чем современники увидели его особую новизну и особую привлекательность, заключалось в том, что в многокрасочной картине, развернутой перед ними поэтом, они впервые ощутили свое время, свой мир, наконец, свою войну — ту самую, которая была их грозным сегодняшним днем.

Конечно, жанр, в каком написано стихотворение, тоже заключал в себе определенную долю литературной условности и в иных своих образцах, в том числе и у самого Жуковского («Песня барда над гробом славян-победителей», 1806), достаточно явно смыкался с традиционными одами классицистов.

Однако в полной мере используя художественные возможности этого жанра, Жуковский, в сущности, очень мало считается здесь с налагаемыми им ограничениями, смело идет к действительности, к «натуре», и это позволяет ему создать целую галерею выразительных исторических портретов, не менее богатую и колоритную, чем знаменитая Военная галерея Зимнего дворца.

В «галерее» Жуковского представлены так или иначе все наиболее известные герои двенадцатого года, причем каждый из них входит сюда непременно с какою-нибудь характерной, присущей только ему чертой, по которой он особенно запомнился современникам. Таковы портреты Кутузова, Багратиона, Раевского, Кульнева, Платова, Давыдова, Фигнера, Кутайсова, Воронцова. Представляя их в полном блеске их боевой славы, в ореоле подвига, с которым каждый из них вошел в историю, поэт видит в них не просто блестящий «сонм героев», отчужденных и замкнутых в своем величии, а прежде всего живых людей, своих современников, членов единого боевого братства, в котором слава «вождей победы» неотделима от славы каждого воина. Это братство, эта семья живет единой жизнью, ведя общий счет и громким победам, и горьким утратам. Поэтому как глубоко свое, личное читатель переживает и тот восторг, с которым поэт описывает Кутузова перед полками, и то восхищение, которое звучит в стихах о «Вихорь-атамане» Платове, и ту глубокую печаль, с которой певец ведет рассказ о гибели Кутайсова, Кульнева и Багратиона.

«Вождю победителей. Послание»

Вождю победителей. Написано 10 ноября 1812 г. Напечатано впервые отдельным изданием в походной типографии штаба Кутузова и повторено в журнале «Вестник Европы», 1812, № 21 и 22, с примечанием: «С печатанного в селе Романове 1812 года ноября 10 в походной типографии».

Впоследствии Жуковский еще не однажды обратится к теме Отечественной войны. Уже вскоре появятся стихотворения «Вождю победителей» и «Певец в Кремле», а двадцать семь лет спустя, в дни торжеств, посвященных открытию памятника героям Бородина, он напишет «Бородинскую годовщину». Но «Певец во стане русских воинов» навсегда останется в его творчестве не только самым первым, но и самым блистательным, самым вдохновенным его произведением о героях великой народной эпопеи. «Никто более тебя, — напишет ему Пушкин, — не имел права сказать: глас лиры, глас народа».

Спустя почти сорок лет, приветствуя Жуковского незадолго до его смерти, его друг и литературный соратник Вяземский воскресил именно эту страницу его творческой биографии:

Певец царей, и рати, и народа,

Он вещий твой, о Русская земля,

В святую брань двенадцатого года

Пред заревом пылавшего Кремля

На гул грозы, откликнувшись душою,

Младой певец, отчизны верный сын,

Как под ружьем, он с лирой боевою

Стоял в рядах Тарутинских дружин.

И песнь его, пророческое вече

Зажгла восторг по радостным полкам,

И грянула побед для них предтечей

И мстительной предвестницей врагам.

Сам Жуковский считал, что события Отечественной войны, «правых брань с злодейскими ордами» должен воспеть Державин. «О старец! да услышим твой Днесь голос лебединый», — обращался он к патриарху русских поэтов. И Россия услышала голос Державина, величавые звуки его стихотворения «Гимн лироэпический на прогнание французов из отечества».

Современные реалии в баснях И.А. Крылова

На фоне высокоторжественной патетической лирики двенадцатого года весьма резко выделяются басни И.А. Крылова.

В год Отечественной войны 1812 года Крылов становится политическим писателем, именно того направления, которого держалось большинство русского общества. Также ясно политическая идея видна и в баснях двух последующих годов, напр. «Щука и Кот» (1813) и «Лебедь, Щука и Рак» (1814; она имеет в виду не Венский конгресс, за полгода до открытия которого она написана, а выражает недовольство русского общества действиями союзников Александра I).

«Обоз»

Впервые напечатана в «Сыне отечества», в ноябре 1812 г.

Басня касается стратегии и тактики Кутузова в Отечественной войне 1812 г. Полководец подвергался постоянным нападкам со стороны Александра I и военной молодежи из-за уклонений от решительных сражений под стенами Москвы и после сдачи ее Наполеону, Крылов оправдывал неспешные, но продуманные действия Кутузова, должные, как понимал баснописец, привести к полному краху Наполеона, и порицал повеления Александра I, торопившего Кутузова и толкавшего его к промахам и ошибкам. Не менее досадны были для Кутузова ропот и горькие нарекания его молодых сподвижников. Вероятно, Крылов не знал о словах, сказанных старым фельдмаршалом принцу Вюртембергскому: "Наши молодые горячие головы негодуют на старика, что я удерживаю их порывы. Они не обращают внимания на обстоятельства, которые делают гораздо более, нежели сколько могло бы сделать наше оружие". Тем значительнее историческое, политическое и военное чутье Крылова, чья басня защищала Кутузова и его план от наскоков неопытных молодых людей. Их патриотические чувства были объяснимы, но не становились от этого более истинными.

Тем самым под образом "коня доброго" Крылов имел в виду Кутузова с его осторожностью и выдержкой при отражении наполеоновского нашествия.

А примешься за дело сам, Так напроказишь вдвое хуже. — Прозрачный намек на Александра I, по вине которого было проиграно Аустерлицкое сражение.

Крылов оправдывает здесь осторожную тактику Кутузова и кажущуюся медленность его действий, вызывавших неудовольствие со стороны Александра I, требовавшего более решительных мероприятий. В рескрипте на имя главнокомандующего, полученном Кутузовым за несколько дней до Тарутинского сражения, Александр I указывал, что Кутузов мог бы «с выгодою атаковать неприятеля... и истребить оного», при этом подчеркивалось, что Кутузов должен показать «решительность и деятельность». Однако мудрая и осмотрительная тактика Кутузова вскоре оправдала себя.

Слова в заключительном нравоучении «А примешься за дело сам, так напроказишь вдвое хуже», вероятно, являлись злым намеком на Александра I, который, командуя армией в войне с Наполеоном в 1805—1807 г., благодаря своей непредусмотрительности и поспешности потерпел ряд поражений.

«Волк на псарне»

Впервые напечатана в «Сыне отечества», в октябре 1812 г. Автографы: ПБ 11, ПБ 5. Написана в первых числах октября в связи с получением в Петербурге известий о попытке Наполеона вступить в мирные переговоры через Лористона, имевшего 23 сентября 1812 г. свидание с Кутузовым. Лористон передал Кутузову мирные предложения Наполеона, приведенные в донесении Кутузова Александру I. В них указывалось, что Наполеон «желает положить предел несогласиям между двумя великими народами и положить его навсегда». Кутузов решительно отклонил предложения Наполеона и 6 октября нанес поражение французским войскам при Тарутине.

По свидетельству современника «Крылов, собственною рукою переписав басню, отдал ее жене Кутузова, которая отправила ее в своем письме. Кутузов прочитал басню после сраженья под Красным собравшимся вокруг него офицерам и при словах: «а я приятель сед», снял свою белую фуражку и потряс наклоненною головою». Об успехе, который имели патриотические басни Крылова в армии, свидетельствует письмо К. Батюшкова Н. Гнедичу от 30 октября 1813 г.: «Скажи Крылову,— писал Батюшков,— что... в армии его басни все читают наизусть. Я часто слышал их на биваках с новым удовольствием».

«Ворона и курица»

Басня, как известно, не принадлежит к жанрам, в которых решаются большие исторические проблемы. Басни Крылова — удивительное исключение. Ибо не будет преувеличением сказать, что, пожалуй, никто из русских писателей того времени не подошел к пониманию подлинно народного характера Отечественной войны так близко, никто не выразил именно народного взгляда на нее с такою отчетливостью, с какою это сделал великий русский баснописец.

Один из красноречивейших примеров в этом отношении — знаменитая басня «Ворона и Курица».

Уже в экспозиции басни Крылов проводит мысль, отчетливо противостоящую точке зрения правительственных кругов,— мысль об исторической правоте М.И. Кутузова, который, «противу дерзости искусством воружась, вандалам новым сеть поставил и на погибель им Москву оставил». Народ верит Кутузову, понимает его в этом нелегком, но единственно верном решении — оставить древнюю русскую столицу.

Тогда все жители, и малый, и большой,

Часа не тратя, собралися

И вон из стен московских поднялися,

Как из улья пчелиный рой.

И вот какой знаменательный разговор происходит между двумя обитательницами московских подворий — Вороной и Курицей:

Ворона с кровли тут на всю эту тревогу

Спокойно, чистя нос, глядит.

«А ты что ж, кумушка, в дорогу? —

Ей с возу Курица кричит.—

Ведь говорят, что у порогу

Наш супостат».— «Мне что до этого за дело? —

Вещунья ей в ответ. — Я здесь останусь смело.

Вот ваши сестры — как хотят;

А ведь ворон ни жарят, ни варят:

Так мне с гостьми не мудрено ужиться,

А может быть, еще удастся поживиться

Сырком, иль косточкой...»

Разговор и в самом деле знаменательный. Ибо в этом простодушном диалоге двух «простодушных птиц» с предельной, поистине притчевой ясностью обнажается суть одной из сложных и весьма болезненных нравственно-социальных ситуаций того времени, ситуации, в которой проявляется поразительное несовпадение интересов различных слоев русского общества в их отношении к великому общенациональному делу — защите Отечества. В беззаботных речах Вороны — не просто беспечность существа, привыкшего жить «как бог на душу положит». Смысл их гораздо глубже, определеннее, коварнее. За их внешним легкомыслием — лукавый умысел, тайная надежда на дружбу с врагом, с которым ей нечего делить, — словом, все то, что достаточно определенно проявилось в социальной психологии известной части высшего общества того времени.

Тонкая и острая эпиграмма скрыта в басне «Щука и Кот», эпиграмма на адмирала Чичагова, неумелые действия которого позволили Наполеону выскользнуть из окружения на Березине. Басню же «Волк на псарне» хочется назвать эпической — настолько отчетливо и полно выразил в ней Крылов самый «сюжет» народной войны. Не случайно, как свидетельствует один из современников, она так нравилась самому Кутузову. «И.А. Крылов, собственною рукою переписав басню «Волк на псарне», отдал ее княгине Катерине Ильиничне, а она при письме своем отправила ее к светлейшему своему супругу. Однажды, после сражений под Красным, объехав с трофеями всю армию, полководец наш сел на открытом воздухе, посреди приближенных к нему генералов и многих офицеров, вынул из кармана рукописную басню И.А. Крылова и прочел ее вслух. При словах: «Ты сер, а я, приятель, сед», произнесенных им с особою выразительностью, он снял фуражку и указал на свои седины. Все присутствующие восхищены были этим зрелищем, и радостные восклицания раздавались повсюду».

Различные «реалии» эпохи прочитываются в подтексте и многих других басен великого русского баснописца, и проницательные современники всегда умели их прочитать.

Осмысление событий войны

В первый день нового, 1813 года русская армия, преследуя остатки разгромленных наполеоновских войск, перешла Неман. Театр военных действий переносился на территорию Западной Европы. Впереди был еще долгий и трудный путь, тяжелые, кровопролитные сражения, но самый главный, самый драматический период борьбы с наполеоновским нашествием был завершен: здесь, на берегах Немана, для России закончилась Отечественная война.

По окончании Отечественной войны в «военной литературе» наступает некоторое затишье, в общем-то вполне естественное и объяснимое: великая национальная эпопея требовала глубокого осмысления.

В самом изображении войны довольно долго продолжает господствовать прежняя традиция. И это тоже понятно: о войне пишут ее современники, и неудивительно, что они лишь как бы продолжают свою прежнюю, давно определившуюся тему.

Поэзия Ф.Н. Глинки

Современник и участник войны Фёдор Николаевич Глинка писал четверть века спустя, что «события исполинские, прикосновенные к судьбе рода человеческого, зреют, созревают и дозревают в постепенном и непреодолимом ходе времени. Мы, — утверждал он, — может быть, видели первые буквы того, что вполне прочитает потомство на скрижалях истории человечества».

Величайшему в новой истории России событию — Отечественной войне 1812 года — тоже предстояло «дозревать в постепенном и непреодолимом ходе времени». Ибо истинные масштабы того, что совершил русский народ в 1812 году, были столь огромны, а влияние, которое народная война оказала на исторические судьбы России, столь исключительно, что все это и в самом деле могло быть в достаточно полной мере осознано лишь со временем, через годы и годы.

Так, например, Ф. Глинка, написавший свою первую военную песню в июле 1812 г. у стен Смоленска, после войны создает целую «сюиту», отразившую (вернее, предназначенную отразить) наиболее значительные события Отечественной войны — битву под Смоленском («Прощальная песнь русского воина»), Бородинское сражение («Песнь сторожевого воина» и «Раненый воин после Бородинского сражения рассказывает мирным поселянам о нашествии неприятеля и возбуждает в них бодрость сразиться за спасение Отечества»), пожар Москвы («Песнь русского воина при виде горящей Москвы»), наступление под Тарутином («Авангардная песнь») и др. Как и вся поэзия той поры, они лишены исторической конкретности — события угадываются лишь по именам действующих в них лиц да по географическим наименованиям. Некоторое исключение составляют, пожалуй, только стихотворения, посвященные Д. Давыдову, А. Сеславину и А. Фигнеру, особенно последнему, гибель которого описана весьма проникновенно и ярко.

Примечательной особенностью этих стихотворений является и достаточно оригинальная, по тем временам, ориентация Ф. Глинки на народную поэзию, на стиль солдатских песен, о чем он специально говорит в послесловии к сборнику «Подарок русскому солдату». Но, как справедливо замечает исследователь творчества Глинки В. Г. Базанов, «народность военных песен Глинки условна, они не идут прямым образом от фольклора. Рассчитанные в конечном итоге не столько на песенное исполнение, сколько на декламационное произношение, военные песни звучат местами необыкновенно торжественно, как гражданские оды и „думы"».

Поэзия А.С. Пушкина

Обновление темы Отечественной войны, новый ее поворот начинается с Пушкина.

В юношеских своих стихотворениях Пушкин еще во многом следует традиции, своим знаменитым предшественникам — в особенности Державину, чья тяжелая лира слышится и в «Воспоминаниях в Царском Селе», и в стихотворениях тех же лицейских лет: «На возвращение государя императора из Парижа в 1815 году» и «Наполеон на Эльбе».

В 1815 году Пушкин написал стихотворение «Наполеон на Эльбе», где свергнутый император был представлен таким же исчадием ада, коварным и безжалостным злодеем, каким рисовали его и многие верноподданные стихотворцы. А спустя шесть лет в оде «Наполеон» он создал такой многогранный и проникновенный образ, дал такой анализ противоречий в личности и деятельности французского императора, что и по сей день историки находят в ее строфах самые глубокие и точные из всех написанных о нем слов.

В стихотворении «Наполеон» (1821) поэт выходит далеко за пределы традиции как чисто поэтической, так и той, что существовала в осмыслении исторического опыта, связанного с Отечественной войной. Решительно отойдя от привычных представлений об Отечественной войне как о явлении только национальном, Пушкин впервые в русской поэзии поднимается до осмысления ее в контексте реальной истории Европы, в контексте тех грандиозных политических потрясений, начало которым положила Великая французская революция.

Принципиальным художественным открытием Пушкина в этом стихотворении стал образ Наполеона. Низринутый с вершин, на которые его вознес его гений, и завершивший свой земной путь в мрачном изгнании, Наполеон видится теперь поэту не только в ослепительном блеске былой славы, не только как «грозный бич вселенной», но как великая и в сущности своей глубоко трагическая фигура, чья трагедия состоит, прежде всего, в том, что он предал лучшие идеалы человечества, лучшие его надежды, исполнение которых зависело именно от него, гения, рожденного и вознесенного революцией.

Когда на площади мятежной

Во прахе царский труп лежал

И день великий, неизбежный —

Свободы яркий день вставал, —

Тогда в волненье бурь народных

Предвидя чудный свой удел,

В его надеждах благородных

Ты человечество презрел.

И обновленного народа

Ты буйность юную смирил,

Новорожденная свобода,

Вдруг онемев, лишилась сил...

Именно в этом видит поэт самое тяжкое и самое роковое преступление Наполеона, преступление, с которого и началось пусть еще не близкое, но уже предопределенное и неотвратимое падение узурпатора. Это был очень важный акцент, важный поворот темы, потому что сама победа русского народа над Наполеоном приобретала теперь и совершенно иной масштаб, и совершенно новый исторический смысл, представая не только как победа над завоевателем, но и как победа над тираном, «похитителем свободы». Поэтому, клеймя тирана, Пушкин воздает ему и хвалу за то, что

...он русскому народу

Высокий жребий указал,

И миру вечную свободу

Из мрака ссылки завещал.

В словах «высокий жребий» заключался не только тот очевидный смысл, что русский народ был главной силой, сокрушившей всеевропейское владычество Наполеона, но и — в особенности — тот, что в ходе титанической борьбы с вражеским нашествием русский народ впервые осознал свое право на социальную свободу. Пять лет спустя об этом со всею определенностью заявит Николаю I декабрист А.А. Бестужев. «Наполеон вторгся в Россию, и тогда-то народ русский впервые ощутил свою силу, — напишет он в своем письме к царю из Петропавловской крепости,— тогда-то пробудилось во всех сердцах чувство независимости, сперва политической, а впоследствии и народной. Вот начало свободомыслия в России... Еще война длилась, когда ратники, возвратясь в домы, первые разнесли ропот в классе народа. „Мы проливали кровь, — говорили они, — а нас опять заставляют потеть на барщине. Мы избавили родину от тирана, а нас опять тиранят господа"... Тогда-то стали говорить военные: „Для того ль освободили мы Европу, чтобы наложить ее цепи на себя? Для того ль дали конституцию Франции, чтобы не сметь говорить о ней, и купили кровью первенство между народами, чтобы нас унижали дома?"»

Как справедливо заметил Б.В. Томашевский, «размышления Пушкина о войне 1812 г. никогда не были ретроспективными суждениями историка, это всегда — отклики на запросы современности». Особенно характерны в этом отношении произведения Пушкина 1830-х годов: стихотворения «Перед гробницею святой» и «Полководец», и прозаический этюд «Рославлев».

Стихотворение «Перед гробницею святой» было написано в 1831 г., когда в связи с польским "восстанием в Европе, и прежде всего во Франции, стали раздаваться призывы к новому походу на Россию. В стихотворении, как и в двух других, относящихся к этому же времени («Клеветникам России» и «Бородинская годовщина»), поэт напоминает о славе русского оружия, о народной войне, которую неизбежно встретит любой завоеватель, как встретил ее некогда Наполеон.

Клеветникам России, ее заклятым врагам, замышляющим новый крестовый поход на нее, поэт бросает гордый вызов:

Так высылайте ж нам, витии,

Своих озлобленных сынов:

Есть место им в полях России,

Среди нечуждых им гробов.

В 1835 г. Пушкин пишет стихотворение «Полководец», стихотворение, замечательное не только тем, что в нем воссоздан выразительнейший портрет выдающегося полководца — Барклая де Толли, но и тем, что, раскрывая неоценимые заслуги Барклая перед Отечеством, печальное величие и драматизм его судьбы, оно, как, впрочем, и все пушкинские произведения об Отечественной войне, резко противостояло официальной точке зрения, которая все содержание великой народной эпопеи сводила лишь к триумфу русского царя.

О вождь несчастливый!.. Суров был жребий твой:

Все в жертву ты принес земле тебе чужой.

Непроницаемый для взгляда черни дикой,

В молчанье шел один ты с мыслию великой,

И, в имени твоем звук чуждый невзлюбя,

Своими криками преследуя тебя,

Народ, таинственно спасаемый тобою,

Ругался над твоей священной сединою.

Командующий русской армией Барклай де Толли, осуществляя «замысел, обдуманный глубоко», упорно уклонялся от генерального сражения и вынуждал противника продвигаться в глубь бескрайних русских просторов. С каждым приказом об отступлении в стране нарастало недовольство. Причины его были, конечно, многообразны. Помещичьи круги опасались, не поколеблет ли вторжение Наполеона феодально-абсолютистские порядки, не станет ли он на занятых французами территориях отменять крепостное право. Широкие массы воспринимали продвижение захватчиков вглубь России как тяжкое национальное унижение.

До поры до времени эти глубинные различия не давали себя знать. Пройдет время, и эти различия выявятся с силой тем большей, чем значительнее была роль крестьян, самоотверженность которых решающим образом повлияла на исход войны. И передовая дворянская интеллигенция болезненно ощутит утрату единства, сплотившего с ней народ в грозную пору двенадцатого года.

Но сейчас это единство казалось незыблемым. Представители всех сословий, охваченные гневом и тревогой, жаждали остановить врага. Особенно велико было негодование армии. Барклая до Толли громко обвиняли в трусости и измене. Конечно, эти обвинения были глубоко несправедливы. Командующий русской армией трезво и правильно оценивал ситуацию.

И долго, укреплен могущим убежденьем,

Ты был неколебим пред общим заблужденьем, —

скажет позднее о тактике Барклая восхищенный Пушкин.

Объясняя эту историческую несправедливость вполне объективными причинами — недостатком народного доверия к иностранцу (недостатком совершенно естественным в критический для Отечества момент), - Пушкин тем самым подчеркивал именно решающее значение этого доверия в судьбах Отечественной войны.

«Один Кутузов мог предложить Бородинское сражение, — писал он, поясняя смысл «Полководца»,— один Кутузов мог отдать Москву неприятелю, один Кутузов мог остаться в этом мудром деятельном бездействии, усыпляя Наполеона на пожарище Москвы и выжидая роковой минуты: ибо Кутузов один облечен был в народную доверенность, которую так чудно он оправдал!»

14 сентября, в 2 часа дня, взглядам французов, поднявшихся на Поклонную гору, предстал огромный, блиставший золотом бесчисленных куполов город. Во многие столицы вступала армия Наполеона, но ни одна из них не встретила его так, как Москва. Не было депутации с ключами от Москвы и униженных просьб пощадить город.

Нет, не пошла Москва моя

К нему с повинной головою.

Не праздник, не приемный дар,

Она готовила пожар

Нетерпеливому герою, —

писал Пушкин.

Потрясенный император смотрел из окон Кремлевского дворца на море огня, охватившего центр города, Солянку, Замоскворечье. «Какое страшное зрелище! Это они сами поджигают... Какая решимость! Какие люди!» — повторял он.

 

Заключение

Победа России над Наполеоном безоговорочная и блистательная, вызвала потрясение умов всего мира, радость Европейских народов, порабощенных Наполеоном. Русский народ и армия в 1812 году нанесли смертельное поражение самой сильной в то время наполеоновской агрессивной армии. Победа России – это не просто чудо, выражение непреклонной воли и безграничной решительности всех народов России, поднявшихся в 1812 году на Отечественную войну в защиту национальной независимости своей родины.

Национально-освободительный характер войны 1812 года обусловил и специфические формы участия народных масс в защите своей родины, и в частности создания народного ополчения. Патриотизм крестьянства в национально-освободительной борьбе сочетался с усилением их классового самосознания. Крепостные крестьяне, призванные в ополчение, свою военную службу связывали с надеждами на освобождение их от крепостной неволи.

1812 год явился не только важнейшей страницей истории России, но и принципиального значения вехой в истории русской литературы и поэзии. Никогда прежде художественное слово не становилось таким мощным выразителем чувств, охвативших общество, как это произошло после вторжения Наполеона. В какое сравнение могут идти дежурные оды, которые писались в XVIII веке на взятие очередной крепости или потопление неприятельских кораблей, с волной страстей, гнева, обиды, воодушевления, которая вызвала к жизни поэзию тех исполненных драматизма и величия месяцев!

Исторический масштаб событий, происшедших в 1812 году, так грандиозен, их эхо так долго и гулко отдавалось в последующие десятилетия, что сейчас даже трудно представить себе, какой относительно короткой в сравнении с длительностью последствий была Отечественная война, как стремительно сменяли друг друга картины этой исторической драмы.

Кого жизнь сделала свидетелем этих событий, хранили память о них до конца своих дней. Кто не видел их сам, тот рос в атмосфере, сотрясаемой их гулким эхом. «Рассказы о пожаре Москвы, о Бородинском сражении, о Березине, о взятии Парижа были моею колыбельной песнью, детскими сказками, моей Илиадой и Одиссеей», — писал Герцен.

Поэтическая летопись Отечественной войны потому так богата и выразительна, что каждый, кто писал стихи о 1812 годе, вложил в них лучшее, что было в нем как в художнике. Иные обратились к этой теме в одном-двух произведениях, но по этим произведениям восстанавливается самое существенное, что было в художественном миросозерцании их создателя, слышатся особенности голоса, которым он говорил в литературе. Вот он, мудрый, всегда близкий Крылов, непримиримый, бескомпромиссный, несгибаемый Глинка, страстный и в торжестве и в злости неуемный Востоков и провидец Державин.

Вот Лермонтов. Он в количественном отношении написал о 1812 годе немного, но место, принадлежащее этим стихам и в его творчестве, и в литературе об Отечественной войне, трудно переоценить. Если Державин был первым, кто ощутил роль, сыгранную в дни Отечественной войны русским народом, то Лермонтов сумел взглянуть на эти события глазами народа, глазами простого человека. Одного этого было достаточно, чтобы сделать эти стихи уникальным явлением для своего времени и особенно близкими нашему.

«Бородино» было написано в канун 25-летия Отечественной войны. За четверть века, отделяющую день великой битвы от лучшего из его поэтических воплощений, русская литература прошла большой, богатый поисками и обретениями путь. И все это время не меркла память о подвиге, совершенном нашим народом в грозную пору 1812 года, не скудели творческие силы поэтов, вновь и вновь обращаемые на то, чтоб рассказать о нем современникам и потомкам.

Не случайно именно «Бородино» вошло в историю русской литературы как самое значительное стихотворение, связанное с темой 1812 года. Не случайно и то, что ни одно стихотворение, написанное в XIX веке, не звучало с такой силой и так актуально в годы Великой Отечественной войны, как «Бородино». Публицистика военных лет пестрела цитатами из этого произведения. Оно постоянно звучало по радио и в исполнении чтецов, и положенное на музыку. Фронтовая газета «Уничтожим врага!» вышла зимой 1941 года с аншлагом: «Ребята, не Москва ль за нами!» Со строками из «Бородина» обратился к 28 героям-панфиловцам политрук Клочков накануне легендарного боя у станции Дубосеково. 27 июля 1941 года, в день, когда страна узнала о подвиге капитана Гастелло, «Правда» писала: «Бородино» — величайшая ценность русской литературы. Нет русского человека, любящего свою родину, который не знал бы этого стихотворения, который бы не был обязан Лермонтову своим патриотическим воспитанием».

В заключении хотелось добавить, что рассмотренные в данной курсовой работе поэтические шедевры являются для нас такими же живыми «документами эпохи», такими же незаменимыми источниками знаний, как и непосредственно-документальные свидетельства Давыдова и Орлова, того же Ф. Глинки и Дуровой, Лажечникова и Батюшкова. У этой литературы особое место. И — особое значение.

 

Список литературы

1. Богданович. М.И. История Отечественной войны 1812 г. Спб., 1859—1860

2. Н.Л. Степанов. Комментарии: И.А. Крылов. ПCC. Т. 3. Басни.

3. Фризман. Л.Г. Бородинское поле: 1812 год в русской поэзии. М., 1984.