Категории человеческого бытия: вера, надежда, любовь. Проблема счастья. Смысл человеческого бытия

3. Категории человеческого бытия: вера, надежда, любовь. Проблема счастья. Смысл человеческого бытия

Душа, внутренний мир человека – это сложное образование. Душа есть целостность и определенность человека, это целостность его внутреннего мира. Но целостность этого мира дается особым образом. Внутренний мир никогда не открывается весь и сразу, так как каждый раз в сознании присутствует только одно какое–то конкретное переживание, однако все–таки существует целостность душевного мира. Благодаря чему? Благодаря универсальным интенциям внутреннего мира, благодаря универсальным состояниям души, таким универсальным человеческим чувствам, как любовь, вера, счастье, надежда и чувство мысли (всепонимание, или мудрость). Эти универсальные состояния (интенции) души пронизывают весь внутренний мир человек, придавая ему единство. Они сопровождают любое переживание человека, включая его в содержание внутреннего мира человека или исключая из него.

Корни же этих содержательных интенций личности, которые определяют духовность человека и задают направленность его жизни, – в логике формальных категорий культуры.

Любовь – самый верный свидетель существрвания. Только находясь в состоянии любви, человек чувствует, что действительно живет, а не через него что-то живется, которое случается помимо его воли или желания.

С точки зрения философии то, что человек кого-нибудь любит, объясняется не предметом любви, а человеческой способностью любить. Другие причинами нельзя объяснить возникновение любви.

Любят не за что-то, любят, потому что любят.

Для любви нет причин, как нет причин для добрых поступков, нет причин для существования совести. А когда находят, то ни любви, ни совести нет. Человек делает добро, поступает по совести, не потому что преследует какую-то конкретную цель, а потому что он добр, совестлив и не может жить иначе. Человек любит потому, что не может не любить, даже когда обнаруживает, что его любимый человек не обладает особыми достоинствами. Любящий видит в любимом, то чего не видят окружающие. Любовь не возможно проследить различными тестами, исследованиями, опросами, любовь – это чувство, которое дано нам свыше, это дар Бога. Человек который не любит не полноценный человек, он не видит всей красоты мира, природы, людей, общества. Когда человек любит ему открываются новые краски мира, сияния.

Часто мы слышим, и даже сталкиваемся с такими жестокими словами: «За что ты его/её полюбил/а?» На этот вопрос нельзя ответить словами, тот человек кто спрашивал, должен сам любить, ибо любящий человек не спросит такого. В любимом человеке мы видим божественную красоту. У не которых людей этой красоты нет, не потому что они родились такими, нет, человек рождается чистым и в ребенке уже присутствует божественная красота. Но в дальнейшем мы можем потерять эту красоту, на более «существенное» и материальное – деньги. Любовь в своей основе есть религиозное восприятие человека, видение в нем божественного начала.

Поскольку нет никаких биологических, физических или психологических оснований для любви, поскольку любят не за что-то, любят потому что не могут не любить, то у любви есть только метафизические основания. Метафизика, метафизическое созниние – это видение бесконечности позади всякой вещи или любого явления, видение бесконечного фона, открытости, невыразимой, не улавливаемой в строгих понятиях атмосферы, «легкого дыхания». Человека любят за то, чтов нем приоткрывается эта бездонная неисчерпаемая глубина, приоткрывается тому, кто его любит. И в этом, как представляется, заключено то, что делает человека таинством.

Человек без любви – жалкое, неполноценное существо, не постигающее смысла своего существования. Любить – значит жить.

Вера. Религиозная вера – это возможность сверхчувственного опыта. Но для очень большого числа людей такой опыт – пустой звук. И даже люди, которым он доступен, часто не улавливают присущего ему сверхчувственного характера. Можно наслаждаться красотой и при этом воображать, то красота исчерпывается приятными эмоциями. Можно верить в Бога, но сомневаться, но сомневаться в религиозном опыте, считать его иллюзией.

Вера, считал Франк, есть воля открывать душу навстречу истине, прислушиваться к тихому, не всегда различимому «голосу Божию». Это воля заставляет нас пристально вглядываться в ту незримую и в этом смысле темную глубь нашей души, где «тлеет» искорка, и в этой искорке увидеть ke? исходящего из самого солнца духовного бытия.

Вера в своем первичном существовании есть не мысль, не убеждение в существовании трансцендентного личного бога как такового, а некое внутреннее состояние духа, живая полнота сердца, подобная свободной радостной игре сил в душе ребенка. И это состояние духа определенно чувством нашей неразрывной связи с родственной нам божественной стихией бесконечной любви, с неисчерпаемой сокровищницей добра, покоя , блаженства, святости.

Таким образом, жить в вере – значит жить в постоянном напряжении всех своих сил, целиком жить в настоящем, жить сердцем, для которого любой предмет, любая внешняя данность открывается в ее несказанности, значительности, таинственной глубине. Вера – это горение сердца, зажженного силой, которая по своей значительности и ценности с очевидностью воспринимается как нечто высшее и большее, чем сам человек. Вера не есть, ни идея, ни система идей. Она есть жизнь и источник жизни, самосознание, которое само испытывается и действует как живая и животворящая сила.

Когда человек достигает внутреннего преображения, духовной просветленности через усилия веры, то ему открывается реальность, которая по своей очевидности, ошеломляющей силе красоты и мудрости так захватывает человека и потрясает человека, что любые эмпирические факты его существования, все радости и невзгоды повседневной жизни, кажутся чем-то случайными и совершенно не важным. Состояние веры отличается от состоянием повседневной озабоченности, как поэтическое вдохновение от физически тяжелого и бессмысленного труда.

Состояние надежды, определяющей чувство будущего, отношение человека к будущему и его оценку настоящего, в своих сущностных моментах восходит к культурно–абстрактному содержанию ценностности (аксиологичности) как таковой. Ситуация выбора, которая порождается ценностями, ставит человека в отношение к будущему, которое возникнет в результате его выбора.

Счастье можно рассматривать и как своеобразный мотив деятельности, в этой своей "ипостаси" оно первично по отношению к ней, программирует ее. В качестве мотива счастье существует как нечто, само собой разумеющееся, как не всегда осознаваемый фон деятельности, в той или иной степени (в зависимости от личности и обстоятельств ее бытия) определяющий жизненную стратегию, сложным образом (иногда чрезвычайно конфликтно) пронизывающий всю систему индивидуальных ценностей.

Что касается императивной характеристики счастья, то она весьма условна. Стремление к счастью - естественное желание, определяемое природой человека; внешнее повеление здесь, по существу, отсутствует, детерминация (если о ней можно вести речь) представлена как самодетерминация.

Выделяя эти три "образа" счастья, мы должны отдавать себе отчет, что в своем реальном, конкретном бытии счастье существует как сложный "сплав" оценки, повеления, мотивации, который специфически выражается на языке эмоционально-психологического аппарата человека.

Счастье можно рассматривать как сложное взаимоотношение объективного и субъективного, которое имеет различные формы проявления. Любое индивидуальное представление о счастливой жизни, насколько бы своеобразным оно не было, не свободно от социальных влияний, накладывающих существенный отпечаток на всю систему ценностных ориентаций личности. Наличие социальной, т.е. объективной по отношению к индивиду, детерминации личностных представлений о счастье и их практической реализации не означает, конечно, фатальной предопределенности человеческой судьбы. Разные люди, как известно, по-разному ведут себя даже в сходных социальных условиях, проявляя способность (либо неспособность) к поддержанию своей личностной автономии, независимости. (Активный, волевой человек способен преодолеть даже неблагоприятное для него стечение обстоятельств, слабый же даже в относительно приличных условиях находит основания для сетований на судьбу).

Ответ на вопрос: "Может ли быть счастлив человек, личные интересы которого противоречат общественным?", - не так прост, как может показаться на первый взгляд. Опыт показывает, что эгоистическая ориентация только на собственные интересы, наиболее эффективно, как представляется индивиду, ведущая его к счастью, на самом деле уводит от него. Эгоцентризм - неверно выбранное направление жизнедеятельности, поэтому он опасен не только своими последствиями для других людей, но и наносит существенный вред своему "носителю". Удовлетворенность жизнью предполагает ее социальную значимость, связана с утверждением своего "я" в социальной связи. Для счастья, вероятно, необходимо жить "для себя" и вместе с тем жить "для других". Эта мысль хорошо выражена А.Толстым: "Счастье есть ощущение полноты физических и духовных сил в их общественном применении".

Преодоление себя (негативных особенностей своей "природы") - способ самореализации личности, способ благодарный, но трудный, поэтому известная с давних пор истина (брать - значит терять, отдавать - значит приобретать) является ценностью далеко не для всех людей. Ориентация "на других" не должна, разумеется, становиться самоцелью, препятствующей сохранению индивидуальности и превращающей существование человека в непрерывное "самообуздание". Идеальный вариант - гармония объективного и субъективного, личного и общественного, однако даже при наличии такой установки в сознании Индивида вряд ли можно ожидать ее простого, безболезненного утверждения в практике. Различные варианты дисгармонии, препятствующие, как правило, достижению счастья, определяются, конечно, не только особенностями личности, но и неблагоприятными социальными обстоятельствами ее бытия. История этики, кстати говоря, оставила нам различные рекомендации по достижению счастья в условиях дестабилизированной среды. Многие из них вполне актуальны сейчас. Принципиально и немедленно изменить их вряд ли возможно индивидуальными усилиями, а вот осознание их сути и определение в этом контексте своей жизненной позиции - задача достижимая. В любом случае очень важно ставить перед собой следующие вопросы: "Что я из себя представляю? Не являюсь ли я сам причиной своего несчастья?"

Смысл жизни человека - этот вопрос появился вместе со становлением человека как сознательного существа. Время существования вопроса равно времени осознанного существования человечества. И на каком бы высоком уровне не находились сознающие себя существа, перед ними всегда будет вставать этот вопрос вопросов. Мы сталкиваемся здесь с феноменом, уходящим своими корнями в онтологические основания человеческой природы. Суть его в том, что человек не может существовать и развиваться, не утверждая высшего, т.е. не совпадающего с простым "физическим" присутствием на Земле смысла собственного существования. Утверждение высшего смысла своего существования является для человечества в целом и для каждого отдельного человека одним из необходимых условий возможности элементарного самосохранения.

Выражаясь более отвлеченно, можно сказать, что утверждение высшего смысла существования входит в качестве необходимого момента в тот "способ", которым осуществляется человеческое бытие. Утрата этого высшего смысла приводит к распадению тех органических форм общения, из которых складывается человеческий род, ведет человека, а тем самым и человечество к деградации.

Смысл жизни является центральным вопросом мировоззрения, ответ на который определяет всю жизнь человека. Само наличие сознания предполагает необходимость смысла, т.е. осмысления себя самого. Смысл присущ любому самосознанию. Можно сказать, что самосознание конституируется смыслом, меняется в зависимости от того, в чем человек видит цель своей жизни. Решить проблему смысла стремится философия, свой ответ на него дает и религия. Вне зависимости от того, задается человек или нет целью вычленить для себя логический смысл своего существования, он уже живет в соответствии с тем или иным "смыслом", сложившимся у него под воздействием определенной социальной ситуации и уровня развития его личности.

Духовное ближайшим образом связано со смыслом, и особенно с наиболее важным для человека - со смыслом его собственной жизни. С этим вопросом сталкивается каждый человек, будь он землепашец или философ, но не каждый задумывается над ним. Вопрос о смысле изначально присущ человеческому бытию, но не всегда он, тем не менее, бывает осознанным и целенаправленным. И лишь тогда, когда человек задается этим вопросом, он может встать на путь приближения к пониманию духовного.

Человеческое существо обладает существованием, но не всегда человеческим образом, и именно вопрошание о смысле жизни очищает для человека его собственное бытие. Вся история духовной культуры человечества есть такое вопрошание, такое очищение и выявление сути человеческого бытия в мире. Однако слабо развитый в духовно-нравственном отношении человек может связывать смысл своей жизни с чувственным удовольствием, с удовлетворением исключительно материальных, эгоистических потребностей. Но вместе с ростом осознанности человеком своего бытия растет и его осмысленность, начинается переход от материальных потребностей к духовным, от удовлетворения эгоистических запросов к творчеству на благо других людей и всего человечества.

Вопрошание о смысле жизни - не праздное занятие, но необходимость. Прячась от этого вопроса, человек удаляется от реализации себя в жизни. Ясно осознанный с юношеских лет смысл может вести человека всю жизнь как путеводная звезда, давать ему мужество и энергию, которые способны преодолеть любые препятствия. Российский философ Н.Н. Трубников писал о том, что сама жизнь требует от человека осмысленного к ней отношения. И в данном случае духовное выступает и в виде процесса, и в виде результата осмысления собственной жизни, в чем открывается ее осознанный смысл. Но он не навязывается жизни извне, а раскрывается как ее сущность и принцип, способствующий развитию, возрастанию и совершенствованию.

Смысл, таким образом, не есть нечто только извне привнесенное, но имманентное самой сознательной жизни, ее высшее образование, которое может обретаться и через трансцендирование наличной жизни. Н.Н. Трубников писал, что жизнь, какова бы она ни была, мудрая или неудавшаяся, достойная подражания или дурная, сама по себе не сможет раскрыть собственной сути. Она - "не от мира сего". Она ищет и все еще не нашла постоянного пристанища: "Она сама, эта слегка потерявшаяся и растерявшаяся жизнь, тоже нуждается в том, чтобы получить то и другое, если бы нашелся кто-то, кто захотел бы и смог приютить ее и ответить ей. Она тоже "не у себя дома", "в гостях" и "в людях" и не хуже других знает, каково бывает слишком загоститься. И она, в нас, людях, находящая себя, вправе требовать приюта и ответа от нас, живых, живущих ею и благодаря ей".

Вопрос о смысле жизни является основным экзистенциальным вопросом, который проясняет для человека сущность его существования - бытие. Задавшись этим вопросом, человек начинает отметать все то, что не входит в цель и не является смыслом, - так он восходит от сущего к бытию, находит то, что делает осмысленным все другое. Именно ищущий человек, которого не могут удовлетворить все блага этого мира, взыскует духовного, он на пути к нему, ибо услышал его зов. Ответ на этот призыв объективирован в философии, религии и искусстве.

Сам творческий процесс искания смысла жизни не только возводит человека к духовному, но и уже содержит его в себе. Так Н.А. Бердяев писал в молодости: "... пусть я не знаю смысла жизни, но искание смысла уже дает смысл жизни, и я посвящу жизнь этому исканию смысла". Именно из этого обращения Бердяева и родилась его философия свободы и творчества. Он определил его как "поворот к духу и обращение к духовности". По его мнению "такого рода обращение к смыслу жизни есть проникновение смыслом"⁷.

Чехов также призывал читателей понять, что призвание человека не в том, чтобы найти уже готовую, исчерпывающую истину в книгах, а "в духовной деятельности - в постоянном искании правды и смысла жизни". "Желание служить общему благу, - писал Чехов, - должно непременно быть потребностью души, условием личного счастья, если же оно проистекает не отсюда, а из теоретических соображений или иных, то оно не то". По мысли писателя, убеждение в необходимости самостоятельного свободного поступка должно стать частью сознания каждого человека. Только тогда человек будет жить творчески и самостоятельно, только тогда он не будет марионеткой каких-либо идей или людей, но будет исходить из своей совести. Только такая личностная установка может создать из человека действительного творца как самого себя, так и общества, в котором он живет.

В экзистенциальном вопрошании духовное проявляется через ответ на вопрос "ради чего?", а не через ответ на такие вопросы как "что?" и "как?". Не задаваясь вопросом "ради чего?", человек зачастую впадает в бессмысленную деятельность, которая не приносит ему духовной пользы, но отвлекает его внимание и силы. "Движение лишает нас возможности созерцания, - писал Франц Кафка. - Наш кругозор сужается. Сами того не замечая, мы теряем голову, не теряя жизни"⁸. Но в духовном смысле, в смысле бытия человеческого, мы теряем и жизнь. Через вопрошание "ради чего?", человек обращается к себе, трансцендируя эмпирические обстоятельства своей жизни. Такое вопрошание предполагает возможность не столько находить конечный смысл, сколько искать его, не столько открывать его как нечто уже данное, сколько созидать, творить и сообщать жизни.

Н.Н. Трубников отмечал глубокую взаимосвязь, которая существует между поисками смысла жизни и пониманием сущности человека, между сущностью и существованием. "Ибо как нет сущности без осуществления, так не существует и смысла без осмысления, - писал философ. - Смысл человеческой жизни, таким образом, находится (в двойном смысле этого слова, то есть пребывает и открывается) в становлении..."⁹. Можно еще добавить к этому, что смысл существования ребенка заключается именно в том, чтобы он стал взрослым, и тогда окажется, что сущность предшествует существованию и смысл становлению.

Если для человека его собственный смысл жизни находится в забвении, то он не может видеть и сущности других людей: в таком состоянии невозможны любовь и проявление гуманизма. Относясь к себе как к средству, человек это же отношение проецирует и на других. Потушив в себе экзистенциальное самосознание, человек оказывается не в состоянии пробиться к непреходящему смыслу и ценности. Он тратит свою жизнь не на реализацию духовного смысла, а на вещи и автоматические действия. Живя - он спит, не обретя себя - умирает.

Человек, стремящийся к пределам религии или доходящий до глубины глубин собственной души посредством разума, с неизбежностью постигает смысл жизни как любви к людям, природе, всему живому, космосу, всему сущему и сверхсущему. Любовь учит добру, служению и состраданию. Человек так задуман, что чем больше он отдает, тем больше приобретает в духовном плане: лишь отдавая, он приобретает, и это можно назвать основным духовным законом любви, законом духовного возрастания и восхождения человека к нравственному совершенству. Христос сказал: "дай тому, от кого не возьмешь обратно", а Будда учил, что "истинная добродетель не ищет воздаяния".

В осознанной любви обретается смысл жизни. В подвиге жертвенной любви - высший смысл. Он противостоит как эгоизму, так и безрассудному и крайнему альтруизму. Человек, не заботящийся о себе (прежде всего духовно), не благоустроивший свой дом (не только душу, но и место проживания), не может быть полезен и другому.

Однако современный человек в условиях машинной и компьютерной цивилизации утрачивает смысл бытия. Окружив себя искусственными бездушными вещами, он разорвал связи не только с природой, но и окружающими его людьми. Он стал "заброшенным" (Ж.-П. Сартр), "посторонним" (А. Камю) в этом мире. "Подъем, трамвай, четыре часа в конторе или на заводе, еда, трамвай, четыре часа работы, еда, сон, и так в понедельник, во вторник, в среду, в четверг, в пятницу, в субботу - всегда в одном и том же ритме..". - Так рассуждает главный персонаж романа А. Камю - "Посторонний". Потеря смысла приводит к восприятию человеческой жизни как абсурдной. Посторонний взирает на жизнь со стороны, как бы не участвуя в ней, не переживая ее. Он утратил смысл собственного существования, а значит не видит ценности личности другого человека. Он не воспринимает даже смерть ближайших людей. Вся жизнь превращается в "тошноту" (Ж.-П. Сартр).

Согласно Достоевскому смыслоутрата связана, прежде всего, с потерей человеком веры, надежды и любви. Если человек утратил любовь, то его жизнь бесцветна, если потерял веру - то не осмысленна, а если истребилась надежда - то ситуация безнадежна. Она возникла в результате констатации, что "Бог мертв" (Ф. Ницше), т.е. умерли вера в трансцендентные ценности и основывающаяся на них мораль. Современный человек оказался в безнадежной ситуации, в ситуации Сизифа - персонажа древнегреческой мифологии, обреченного богами вечно взбираться на гору с камнем, который, достигнув вершины, скатывается вниз. Камю в произведении "Миф о Сизифе" сравнивает жизнь современного человека с Сизифом, осуществляющим бессмысленную работу. Казалось бы, естественный выход - в самоубийстве, но для Камю - это не выход из ситуации, не разрешение ее, а бегство от самого себя. Выход - в обретении внутренней духовной свободы несмотря на внешнее закабаление. Человек призван обрести истину, свободу и мораль в своем внутреннем мире, без опоры на внешние авторитеты, трансцендентные ценности и религию. Так учит атеистический экзистенциализм в лице А. Камю и Ж.-П. Сартра. Наряду с атеистическим существует и религиозный экзистенциализм, стремящийся вернуть человека к традиционным вечным ценностям. К этому направлению можно отнести идеи К. Ясперса, западных теологов и русских философов - Л. Шестова и Н. Бердяева.

Современные западные психологи говорят об "экзистенциальном вакууме", проявляющемся в скуке, которая может быть более болезненной, чем нужда (В. Франкл)¹⁰. Создана специальная наука - логотерапия, призванная помочь человеку восстановить утраченный смысл бытия, ибо итог смыслоутраты может быть плачевен, он связан с неврозами и в худшем случае - с самоубийством. Самоубийство страшнее даже убийства, если вообще их можно сравнивать. Самоубийца лишает себя возможности исправиться и встать на путь добра. А совершив убийство, убийца имеет возможность раскаяния, и хотя его преступление невосполнимо, он может всю оставшуюся жизнь посвятить любви к человеку.

Самоубийство является следствием смыслоутраты и впадением человека в отчаяние - самый страшный грех с точки зрения религии. Самоубийц в православии нельзя даже хоронить на общих кладбищах и ставить на могиле крест. Отчаяние недопустимо ни при каких обстоятельствах, и человек должен оберегать свой внутренний мир от этой наиболее пагубной страсти и разрушительного для личности и психики состояния. Уже Ницше отмечал, что постигнув "зачем?", человек может вынести любое "как?", т.е. обретя смысл, он может встретить и преодолеть любые трудности жизни. Самоубийство - это сознательное лишение себя жизни. Однако человек не имеет на это право. Жизнь - это дар, который человек не должен уничтожать по своему произволу. Необходимо полюбить жизнь еще "до смысла" (Достоевский), просто за то, что она есть жизнь, что ее можно жить, можно дышать воздухом, радоваться восходящему солнцу и растущей траве. Такое ощущение и восприятие уже есть смысл. Поиски смысла жизни не должны превращаться в самоцель, заслоняющую или подменяющую собой саму жизнь. В ином случае будет верным высказывание: "Ничто так не укорачивает жизнь, как поиски ее смысла". Самопознание необходимо отличать от самокопания.

Стремление к долголетию также не может представлять собой высшего смысла. Важно не то, сколько человек проживет, более важно - как он живет. Ценность человеческой жизни измеряется не количеством прожитых лет, а их наполненностью смыслом. Но лучше всего, конечно, воплощая смысл, жить многие лета. Здоровье человека, как и сама его жизнь, тоже является даром, который он должен ценить и беречь. Безрассудное отношение к собственному здоровью - аморально, а полагание смысла только в здоровье - эгоистично.

Понятие смысла жизни соприкасается своими гранями со всеми областями человеческой деятельности, как практической, так и теоретической. В практическом плане понимание человеком смысла своей жизни реализуется в его поступках. Теоретическую часть этой проблемы изучают многие науки, такие как педагогика, психология, социология и др. Самым фундаментальным, глубинным образом изучает это понятие философия, причем на протяжении всей своей истории. Утрата смысла представляет собой не столько психологическую и психотерапевтическую, сколько философскую проблему. Психотерапия стремится снять стресс, стабилизировать психику человека, но открыть смысл могут только философия или религия.

Человек стремится все глубже заглянуть в себя, познать окружающий мир. Вместе с ростом познания расширяется и горизонт его смыслов. В духовном познании - философии, религии, искусстве - происходит "распаковывание" Смысла. В древнеиндийской философии духовная цель стала определяться понятием "мокша", т.е. "освобождение" в переводе с санскрита, а "мокшадхарма" - как путь, закон освобождения и одна из книг Махабхараты одновременно. Мокшадхарма, как и Упанишады, содержит в себе основную понятийную систему и принципы, т.е. архетип древнеиндийской культуры. В христианстве духовная цель выражается через понятие спасения или обожения.

Переживание смерти также чрезвычайно важно для духовного познания, ибо перед ее лицом человек становится откровенным с самим собой. Как это ни странно, именно смерть придает смысл человеческой жизни. Наверное поэтому Платон говорит в диалоге "Федон", что "те, кто подлинно преданы философии, заняты, по сути вещей, только одним - умиранием и смертью"¹¹. А христианская мудрость гласит: "храни память смертную и вовек не согрешишь", ибо через осознание личной смертности в человеке способна развернуться любовь и сострадание ко всему живому. Человек открывает для себя, что духовным законом жизни является творение добра, ибо лишь через него он способен пребывать в вечности.

Очистившись переживанием собственной смерти, человек "снимает" с себя всю свою биографию и старые представления о жизни как змея кожу, что является фактом духовного рождения. К такому опыту стремились и его пережили Демокрит и Симеон Новый Богослов, которые специально для осознания факта смертности ходили на кладбище и проводили многие часы в размышлениях и слезах над могилами, представляя час своей кончины. Движущей силой такого осознания является не просто страх, но открывающийся смысл, который приносит несказанное духовное удовлетворение и освобождение, любовь и ответственность.

Наиболее чистый духовно пережитый опыт можно обнаружить в философии самопознания Рамана Махарши, интереснейшего мистика начала XX в., прожившего отшельником в горах Индии почти всю жизнь. Мистиком его можно назвать постольку, поскольку его взгляды производят революцию в духовном познании человеком самого себя. Рамана Махарши развернул в себе сущность человека и в наименьшей степени отяготил ее интерпретацию определенной символикой, так как не был закрепощен жестко ни философией, ни религиозной догматикой. Бог или сущность человека в его представлении символизируется высшим "Я". Аналогичные идеи, хотя и выраженные через иную традицию, мы находим у Майстера Экхарта и Симеона Нового Богослова. Сущностью философии самопознания Рамана Махарши является понятие универсальной любви, к пониманию которой он пришел через глубочайшее осознание личной смерти, которое он пережил еще в юности, и которое предопределило всю его жизнь и мировоззрение.

Смерть является абсолютной жертвой и высшим очищением. В жизни и смерти каждого человеческого существа - источник бессмертия человечества. И то, что мы считаем самым прекрасным и высоким, дано нам потому, что мы смертны. А обретение истинного смысла бытия можно назвать духовным рождением человека, которое является как бы обретением света внутри себя. Христос говорил: "Есть свет внутри человека света, и он освещает мир. Если же он не освещает, то тьма". В результате обретения такого света, ясности и чистоты могут появляться всевозможные религиозные, философские и мистические системы как способы интерпретации этого состояния.

Только вечный, неуничтожимый со смертью человека смысл может быть спасительным. Приобщение к вечности может осуществлять не только религия. И атеистически убежденный человек приобщается к вечности также как и верующий - через творение добрых дел, через созидание и творчество. Важно то, что оставит человек на земле после себя, какую память, какие материальные и духовные ценности, как его будут вспоминать потомки. Осознавший это человек приходит к необходимости реализации известного призыва: "Спешите делать добро!"

От экзистенциального, личностного понимания смысла перейдем к анализу его исторических форм, ибо в развитии общества и духовной культуры происходит развертывание смысла. В истории духовной культуры человечества сформировалось несколько мировоззренческих типов смысла жизни, представляющих собой определенные концепции. Укажем их:

·  религиозный, его иногда определяют как аскетический;

·  стоический (вера в судьбу и мужественное перенесение ее ударов);

·  гедонистический, как извращенный эпикуреизм (следование чувственным удовольствиям);

·  действенно-гуманистический или категорически-императивный, свойственный для светской культуры, в которой долг и личность должны рассматриваются как цель (И. Кант).

Смысл жизни логически может видеться также с трех точек зрения:

а) как запредельный жизни (религиозный, метафизический) - над жизнью (трансцендентный);

б) как созидающийся самим субъектом (атеистический и экзистенциальный) - в субъекте (имманентный ему);
 в) как изначально присущий жизни в ее глубинных основах - в самой жизни (пантеистический).

Однако невозможно остановиться только на каком-либо одном утверждении, ибо оно будет выглядеть односторонним. Выбор не может быть сделан в рамках "или - или", так как своя истина есть во всех трех вариантах решения проблемы смысла жизни. Мы можем развести их лишь логически, но, сущностно рассматривая противоположные суждения можно прийти к выводу, что они говорят об одной истине, но освещают ее с различных сторон. Смысл жизни одновременно и в самой жизни, и вне ее; он одновременно имманентен и трансцендентен человеку и жизни, он как созидается человеком, так и изначально ему присущ. Такова смысложизненная диалектика.

Высшая мораль требует от человека не только воздерживаться от зла, но и творить благо. Если человек духовно развивается, то смысл жизни у него с материальной сферы переносится в духовную. Он, безусловно, связывается с гуманизмом, будь то религиозным или светским. Смысл жизни человека - во всесторонней самореализации, развертывании собственной сущности, что неизбежно связано помощью окружающим людям и любовью ко всему сущему. Зло отдаляет человека от собственной сущности, а значит и от смысла. Жизнь в этом случае не приносит удовлетворения, ибо лишена высшего смысла. Напротив, осознанное и деятельное добро производит в душе человека великую радость, а жизнь наполняет глубочайшим смыслом.

Обладание высшими нравственными ценностями зависит от нас самих значительно больше, чем мы обычно представляем, подвергаясь соблазну объяснять свои несчастья, бессмысленность существования, отсутствие свободы только "объективными обстоятельствами". Трагизм человеческого бытия, определяемый - действительно объективно - неумолимостью смерти, неизбежностью страданий, дисгармоничностью общества, ликвидировать невозможно, но можно "просветлить", смягчить, одухотворить. Этика всегда стремилась помочь человеку в решении этой - самой трудной - жизненной задачи, предлагая различные варианты созидания осмысленного, счастливого бытия.

Однако к каким бы моделям счастья, свободы, смысла жизни мы ни приобщались, они могут приобрести индивидуальное ценностное значение для нас только при условии нашего собственного морального творчества. Жизненная мудрость связана с умением осуществлять свою свободу (не преступая нравственный закон), создавать и реализовывать свою индивидуальность (не в ущерб другим). Для этого главного дела нельзя жалеть ни времени, ни душевной энергии.