Государственно-церковные отношения в системе взглядов представителей «почвенничества»

1.3   Государственно-церковные отношения в системе взглядов представителей «почвенничества»

В пореформенный период старое славянофильство трансформируется в так называемое почвенничество. Видными представителями консервативной политической идеологии в рассматриваемый период являлись Николай Яковлевич Данилевский (1822 – 1885), Фёдор Михайлович Достоевский (1821 – 1881), Константин Николаевич Леонтьев (1831 – 1891), Фёдор Иванович Тютчев (1803 – 1873).

Неославянофилы противопоставляли, также как и славянофилы, европейскую и русскую цивилизации, утверждая самобытность устоев русской жизни и необходимость их развития, призывали к сближению интеллигенции с народом, связь с которым она потеряла после реформ Петра Великого. Они так же, как и славянофилы, развивали идею избранности русского народа в распространении Православия, стояли на защите Самодержавия и Православной Церкви. Неославянофилы отмечали, что в России существуют отличные от Запада основы государственного устройства, а именно Православие, Самодержавие и Народность. В первую очередь для существования государства, по их мнению, необходима религия. К.Н. Леонтьев в статье «Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения» писал: «Когда на развалинах Рима и Эллады образовались новые культурные миры Византии и Западной Европы, то, во-первых, в основе легла новая мистическая религия; во-вторых, предшествовало этому могучее племенное передвижение… и, в-третьих, образование нового культурного центра – Византии на Босфоре. Христианство, новая религия для всех»[119].

Вслед за славянофилами представители так называемого «почвенничества» развивали тезис «Москва – третий Рим», высказывали идею панславизма – идею объединения славян, основанном на православном и христианском придании, о великой исторической миссии Православной России стать во главе славянского мира. Но если славянофилы призывали стоять на защите славян и считали Москву третьим Римом потому, что Россия является единственной хранительницей истинного Православия принятого от Византии, то неославянофилы рассматривали этот тезис в рамках объединения всех славянских народов с центром в Константинополе.

Так, Н.Я. Данилевский как, впрочем, и другие представители консервативной мысли XIX века, отводил России и вообще всему славянскому миру особую роль в защите Православия. Идеальным политическим условием для реализации всех возможностей славянства была бы федерация славянских народов со столицей в Константинополе, который, по его мнению, «должен преобразиться в Цареград – центр свободного и объединённого славянства»[120]. В статье «Война за Болгарию» Н.Я. Данилевский писал: «Константинополь должен быть городом общим всему православному и всему славянскому миру, центром Восточно-христианского союза. В этом качестве он будет принадлежать и России, первенствующему члену этого союза, но не будет включен в непосредственный состав её государственного тела. Влияние России в Константинополе было бы, как само собой разумеется, преобладающим. Все, что Константинополь заключает в себе великого – его православно-христианский и исторический ореол, его несравненное географическое, топографическое и стратегическое положение – будет принадлежать России наравне со всеми прочими народами, имеющими на него право по своей религии, этнографическому составу, историческим судьбам и географическому положению занимаемых ими стран»[121].

Развивая идею «простого панславизма» славянофилов, Н.Я. Данилевский стремился создать своеобразное учение, обосновывающее необходимость создания цивилизации, непохожей на западную, которая должна поглотить «европеизм». Основами для такой оригинальной культуры, по мнению Н.Я. Данилевского и К.Н. Леонтьева, являются византийское православие и византийское самодержавие. Таким образом, на Россию возлагается великая миссия быть «оплотом мирового охранения от страшной гибели, всеобщего разложения, смерти всех государственных организмов».

Ф.И. Тютчев в своём творчестве также особо выделял идею об освобождении славян, о великой исторической миссии России стать славянским миром, о предназначении Православной Церкви в лице России, о месте и роли России и Запада в истории цивилизации. Он писал: «Истинный панславизм – в массах, он проявляется в общении русского солдата с первым встретившимся ему славянским крестьянином, словаком, сербом, болгарином и.т.п., даже мадьяром…все они солидарны между собой по отношению к немцу»[122]. Таким образом, славяне имеют связь между собой на естественной, а не на искусственной основе. Естественной основой в данном случае выступает религия. Так, Ф.И. Тютчев отмечал: «Вопрос племенной – лишь второстепенный или, скорей, это не принцип. Это стихия. Принципом является православная традиция. Россия гораздо более православная, нежели славянская. И, как православная, она является залогохранительницей империи»[123]. И далее он заключал, что «Империя едина: Православная Церковь – её душа, славянское племя – её тело. Если бы Россия не пришла к империи, то она зачахла бы. Империя Востока: это Россия в окончательном виде» [124].

В стихотворении «Русская география» Ф.И. Тютчев писал: «Семь внутренних морей и семь великих рек…// От Нила до Невы, от Элбы до Китая, // От Волги по Евфрат, от Ганга до Дуная…// Вот Царство Русское…и не прейдёт вовек, // Как то провидел Дух и Даниил предрёк» [125]. И далее в стихотворении «Пророчество» продолжает: «И своды древние Софии, // в возобновлённой Византии, // Вновь осенят Христов алтарь. // Пади пред ним, о Царь России, - // И встань как Всеславянский Царь!» [126].

До самой смерти Ф.И. Тютчев оставался верным мысли «об освобождении Славян», о призвании России стать «целым особым Греко славянским миром», о будущем историческом значении в лице России просветительского начала Православной церкви. Однако, нужно отметь, что с термином «Вселенская Империя» он никак не сопоставлял какое-либо завоевание, преследовавшим цель поработить. Напротив, объединение славянского народа он видел в духовном начале, основанном на православии и христианском церковном предании. Так, в стихотворении «Два единства» Тютчев писал: «Единство, - возвестил оракул наших дней, - Быть может спаяно железом лишь и кровьюНо мы попробуем спаять его любовью, - А там увидим, что прочней…» [127].

Ф.М. Достоевский также отмечал, что «…всякий великий народ верит и должен верить, если только хочет быть долго жив, что в нём-то, и только в нём одном, и заключается спасение мира, что живёт он на то, чтоб стоять во главе народов, приобщить их всех к себе воедино и вести их, в согласном хоре, к окончательной цели, всем им предназначенной»[128]. Таким образом, он утверждал, что Россия должна стать во главе народов. Российская Империя должна объединить народы, как и Римская империя, только в основе этого объединения будет лежать истинное Православие. И далее Ф.М. Достоевский продолжал: «…вера в то, что хочешь и можешь сказать последнее слово миру, что обновишь наконец его избытком живой силы, вера в святость своих идеалов, вера в силу своей любви и жажды служения человечеству, - нет, такая вера есть залог самой высшей жизни наций, и только ею они и принесут всю ту пользу человечеству, которую предназначено им принести, всю ту часть жизненной силы своей и органической идеи своей, которую предназначено им самой природой, при создании их, уделить в наследство грядущему человечеству. Только сильная такой верой нация и имеет право на высшую жизнь»[129]. А так как у всех у русских эта вера есть, причём вера всеобщая, живая, то русский народ – это великий народ и в нём заключается спасение всего мира. Славянофильская идея, в высшем смысле её, перестала быть славянофильскою. Ф.М. Достоевский отмечал, что славянская идея – это, прежде всего, есть «жертва, потребность жертвы даже собою за братьев, и чувство добровольного долга сильнейшему из славянских племен заступиться за слабого, с тем, чтоб уравняв его с собою в свободе и политической независимости, тем самым основать впредь великое всеславянское единение во имя Христовой истины, то есть на пользу, любовь и службу всему человечеству, на защиту всех слабых и угнетённых в мире»[130].

Таким образом, предназначение русского народа Ф.М. Достоевский, как и славянофилы, видел в общечеловеческом единении. Именно это и есть национальная идея, русская национальная идея, основанная на Православии. Он отмечал: «Россия, вкупе со славянством и во главе его, скажет величайшее слово всему миру, которое тот когда-либо слышал, и что это слово именно будет заветом общественного единения, и уже не в духе личного эгоизма, которым люди и нации искусственно и неестественно единятся теперь в своей цивилизации, из борьбы за существование»[131].

Для достижения этой цели, в отличие от Ф.И. Тютчева, Ф.М. Достоевский призывал применять любые методы, в том числе и «оружие вещественное». Так, он утверждал, что если потребуется, обнажим «меч во имя угнетённых и несчастных, хотя даже и в ущерб текущей собственной выгоде. Но в то же время да укрепится в нас ещё твёрже вера, что в том-то и есть настоящее назначение России, сила и правда её, и что жертва собою за угнетённых и брошенных всеми в Европе во имя интересов цивилизации есть настоящее служение настоящим и истинным интересам цивилизации»[132]. Для этих угнетённых и брошенных народов «солнце показалось на Востоке, и для человечества с Востока начинается новый день»[133].

Рассматривая взгляды К.Н. Леонтьева, отметим, что, по его мнению, «для существования славян необходима мощь России. Для силы России необходим византизм. Тот, кто потрясает авторитет византизма, подкапывается, сам, быть может, и не понимая того, под основы Русского государства. Тот, кто воюет против византизма, воюет, сам не зная того, косвенно и против всего славянства… Нравится ли нам это или нет, худо ли это византийское начало или хорошо оно, но оно единственный надёжный якорь нашего не только русского, но и всеславянского охранения»[134]. К.Н. Леонтьев призывал охранить истинное начало Русского государства, «укрепить Всеславянское Православие», так как именно с ним он связывал будущее России, которая имеет реальную почву на Востоке – Царьград. В статье «Храм и церковь» он отмечал: «Царьград есть тот естественный центр к которому должны тяготеть все христианские нации, рано или поздно… предназначенные составить с Россией во главе великий Восточно-православный союз»[135].

Таким образом, представители консервативной мысли рассматриваемого периода продолжали развивать геополитическую идею. Объединяющей силой они рассматривали Византийское Православие. Правда, в методах достижения своих целей, охранители разошлись. Одни считали, что освобождения и объединения славян можно добиться словом, другие – не гнушались и «оружия вещественного».

Понятно, что Православие не может быть отделено от Церкви. Религиозно-философские взгляды представителей консервативной мысли неизбежно выводят нас на проблему взаимоотношения Церкви и государства. Н.Я. Данилевский рассматривал Церковь, как «собрание всех верующих всех времен и народов под главенством Иисуса Христа и под водительством Святого Духа»[136]. В православии, в отличие от католичества, протестантизма, воззрений квакеров, методистов и других сектантов, именно Церкви приписывается непогрешимость. Н.Я. Данилевский считал, что основу государства составляет народность. Именно народ является носителем Православия. Он отмечал, что «народность» составляет «существенную основу государства, самую причину его существования, - и главная цель его и есть именно охранение народности»[137]. Следовательно, по мнению Н.Я. Данилевского, государство не может быть свободным от Церкви, так как оно не может быть «свободным от Христа»[138]. Если бы государство было свободным от влияния Церкви, то оно не имело бы нравственной основы. А, по его мнению, «обе эти сферы, церковная и государственная, столь же тесно связаны, сколько же проникают друг друга, как дух и тело»[139].

Рассматривая взгляды К.Н. Леонтьева на роль церкви в государстве, И.Н. Береговская в своей диссертации отмечает, что «мыслитель признаёт безусловный авторитет Православной Церкви»[140]. Именно ей, по мнению К.Н. Леонтьева, «принадлежит ведущая роль в нравственном воспитании подданных Российской Империи, в руководстве практической жизнью мирян и монахов. Официальной Церкви принадлежит исключительное право на разъяснение учения Христа… И только в лоне Церкви, понимаемой как духовный дом человека, возможно, наше спасение… Православием и Церковью держится и русская семья и душа отдельного индивида спасается, и не меньше государство»[141].

Рассуждая о месте Церкви в русском государстве, К.Н. Леонтьев отмечал, что «у русских слабее, чем у других народов, развиты начала муниципальные, наследственно-аристократические и семейные, а сильны и могучи только византийское православие, династическое, ничем не ограниченное, самодержавие и сельская поземельная община. Эти три начала и составляют главные исторические основы русской жизни»[142]. В своей статье «Византизм и славянство» К.Н. Леонтьев писал: «Если мы найдём старинную чисто великорусскую семью (т.е. в которой ни отец, ни мать ни немецкой крови, ни греческой, ни даже польской или малороссийской), крепкую и нравственную, то мы увидим, во-первых, что она держится больше всего православием, Церковью, религией, византизмом, заповедью, понятием греха»[143]. Он на протяжении всей свой жизни задавался вопросами: «Что такое семья без религии? Что такое религия без христианства? Что такое христианство в России без православных форм, правил и обычаев, т.е. без византизма?» И сам же на них отвечал: «Кто хочет укрепить нашу семью, тот должен дорожить всем, что касается Церкви нашей!»[144].

Итак, К.Н. Леонтьев проблему слабого семейного начала увидел в том, что «всю силу нашего родового чувства история перенесла на государственную власть, на монархию, царизм»[145]. У нас в процессе исторического развития родовой наследственный царизм был изначально крепче аристократического начала, потому что Царь – помазанник Божий. Аристократия под влиянием христианской религии превратилась в простое служилое дворянство, а самодержавие становилось всё крепче и крепче. К.Н. Леонтьев писал: «Сильны, могучи у нас только три вещи: византийское Православие, родовое и безграничное самодержавие наше и, может быть, наш сельский поземельный мир…Царизм наш, столь для нас плодотворный и спасительный, окреп под влиянием Православия, под влиянием византийских идей, византийской культуры»[146]. Таким образом, Православие – это основа самодержавной власти. Чтобы сохранить монархическую форму правления необходимо стоять на защите христианской религии. К.Н. Леонтьев указывал, что даже после европеизации России Петром I «…основы нашего как государственного, так и домашнего быта остаются тесно связаны с византизмом»[147], который «на Руси обрёл себе плоть и кровь в царских родах, священных для народа»[148].

Политическая роль Церкви выражается в дисциплинирующем элементе православной веры, так как учит смирению и покорности земным властям. В государстве политическая и общественная жизнь целиком зависит от религии, она как «сердце в организме животном»[149]. Сила государства заключается именно в народной вере. К.Н. Леонтьев в статье «Религия – краеугольный камень охранения» отмечал, что именно «страх Божий» и вера являются непременным условием повиновения властям. Таким образом, христианская дисциплина – это «единственный надёжный якорь» русского монархизма, посягая на который мы «подкапываемся под основы русского государства».

Охранители стояли на страже монархии и выступали против каких-либо демократических преобразований, а конкретно против конституции. Н.Я. Данилевский в статье «Несколько слов по поводу конституционных вожделений» утверждал, что «конституция в России совершенно и абсолютно невозможна». Конституцию можно рассматривать, по его мнению, как «политическое учреждение, которое доставляет гарантию, обеспечение известного политического и гражданского порядка» не только подчинёнными, «но и самим главою государства»[150]. Таким образом, конституция – это просто ограничение верховной власти монарха избираемыми органами власти. Но предметы политические «требуют сосредоточения мысли, а это в свою очередь требует досуга, которого работающий на фабриках, пашущий землю и вообще материально трудящийся народ иметь не может»[151]. Поэтому рассуждения на тему верховенства народа в делах управления, по мнению Н.Я. Данилевского являются абсурдными и нелепыми. По его мнению, «основное строение всякого государства есть выражение воли народа его образующего»[152]. Политические воззрения и политическая воля Русского народа очень ясны и связаны с властью Русского государя, его политические воззрения основываются на инстинкте, на вере. Н.Я. Данилевский отмечал: «Нравственная особенность русского государственного строя заключается в том, что Русский народ есть цельный организм, естественным образом… сосредоточенный в его Государстве, который, вследствие этого, есть живое осуществление политического самосознания и воли народной»[153]. В этом, по его мнению, и заключается смысл русского самодержавия, «которое нельзя поэтому считать формой правления в обыкновенном смысле, придаваемом слову», а нужно рассматривать как «форму органическую». Народ в силу своих убеждений, построенных на вере, передал всю власть в руки Царя. Власть монарха не должна распространятся на Церковь. Но при этом в статье «Отец Климент Зедергольм, иеромонах Оптиной пустыни» К.Н. Леонтьев приводил слова отца Иллариона, который говорил, что вмешательства в дела церковные посредством «Царской власти», если они идут на пользу Церкви допустимы. Так, он отмечал: «Пусть восторжествует всегда истина, на чьей бы стороне она ни находилась». И этим «мирская власть не унижает Церковь, а охраняет её»[154]. Таким образом, как и славянофилы, К.Н. Леонтьев считал, что государство должно служить Церкви, стоять на защите её интересов, но не управлять ею.

Сомневаться в том, что именно такое понятие у русского народа о власти Русского Государя, не приходится. Н.Я. Данилевский отмечал: «При таком понятии народа о верховной власти, делающем Русского Государя самым полноправным, самодержавным властителем, какой когда-либо был на земле, есть однако же область, на которую, по понятию нашего народа, власть эта совершенно не распространяется, - это область духа, область веры»[155].

Итак, если Русского Государя во главе государства посадил сам народ, приходится ли сомневаться, что он не хочет никакой конституции. Существующий политический строй Русского государства – есть выражение политической воли Русского народа и если «…когда-либо Русский государь решится дать России конституцию, то есть ограничить внешним формальным образом свою власть»[156], то народ все равно будет считать его власть неограниченной и самодержавной, потому что он сам так решил.

Сходного мнения придерживается и К.Н. Леонтьев, который писал: «Одним словом, с какой стороны мы ни взглянули на великорусскую жизнь и государство, мы увидим, что византизм, т.е. Церковь и царь, прямо или косвенно, но, во всяком случае, глубоко проникают в самые недра нашего общественного организма»[157]. Византийские начала «сплотили в одно тело полудикую Русь». Византийский образ Спаса «осенял» борьбу Руси с захватчиками. Византизм объединил разрозненное государство, создал величие России. К.Н. Леонтьев был убеждён, что «изменяя, даже в тайных помысла этому византизму, мы погубим Россию. Ибо тайные помыслы, рано или поздно, могут найти себе случай для практического выражения»[158]. По мнению, К.Н. Леонтьева, Россия до тех пор будет сильна, пока у неё не будет конституции. Так, он писал: «Никакое восстание и никакая пугачевщина не могут повредить России так, как могла бы ей повредить очень мирная, очень законная демократическая конституция»[159].

Да, конечно, религия является, пожалуй, самым действенным дисциплинирующим народ элементом. Однако, религию использовали, в первую очередь, для оправдания идеи существования монархии. Так, К.Н. Леонтьев отмечал, что Православие, проникшее во все сферы жизни русского общества, стоит на охране самодержавия. В одной из статей он писал: «Даже все почти большие бунты наши никогда не имели ни протестантского, ни либерально-демократического характера, а носили на себе своеобразную печать лжелегитимизма, т.е. того же родового и религиозного монархического начала, которое создало все наше государственное величие»[160].

На естественно возникающий вопрос о том, как может быть, чтобы монархическое начало было и единственно организующим началом, главным орудием дисциплины, так и началом бунтам К.Н. Леонтьев отвечает, что «без великих волнений не может прожить ни один великий народ. Но есть разные волнения. Есть волнения вовремя, ранние, и есть волнения не вовремя, поздние. Ранние способствуют созданию, поздние ускоряют гибель народа и государства»[161].

В своих романах («Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Подросток», «Братья Карамазовы») Ф.М. Достоевский осуждал нигилистическую этику и всё более распространяющиеся атеистические идеи, приписывая им «оправдание преступлений ради превратно понятого общего блага», противопоставлял им мораль, основанную на христианской вере. Он выступал против атеистов, считал их очень опасными, так как «атеист ни во что не верит, перед ним пустота». Ф.М. Достоевский писал: «…дай всем этим современным учителям полную возможность разрушить старое общество и построить заново – то выйдет такой мрак, такой хаос, нечто до того грубое, слепое и бесчеловечное, что всё здание рухнет, под проклятиями человечества, прежде чем будет завершено. Раз отвергнув Христа, ум человеческий может дойти до удивительных результатов. Это аксиома»[162].

Ф.М. Достоевский также отрицал всякое покушение на самодержавие. Он подвергал критике социализм, который идёт на смену христианству, и «претендует на право нести благую весть о спасении человечества от всех бедствий и страданий». Для Ф.М. Достоевского в революционном, атеистическом социализме раскрывается «антихристово начало, антихристов дух». Социализм желает рационализировать жизнь, подчинить её коллективному разуму, при социализме человек теряет свою внутреннюю свободу. А в христианстве человек свободен. Он волен выбирать между добром и злом. Человек поступает так, как позволяет его внутреннее состояние, его совесть. Религия удерживает человека от совершения многих преступлений, так как существует страх перед судом Божьим. Если народ перестанет искренне верить в Бога, то и моральных принципов, сдерживающих его от совершения неблаговидных поступков, придерживаться не будет. Ф.М. Достоевский критиковал всё более распространяющиеся атеистические идеи, которые приводят к уничтожению всяких моральных принципов. Так, в романе «Преступление и наказание» перед нами рисуется картина внутренней борьбы студента Родиона Раскольникова, который убил старуху и её сестру. Однако, единственное, в чём он признавал «свое преступление: только в том, что не вынес его и сделал явку с повинною»[163]. Ф.М. Достоевский также выступал против революции. Она, по его мнению, ведёт к рабству человека, отрицанию свободы его духа. Революционная «мораль» не придаёт значение отдельной личности, она рассматривает личность как часть толпы, а последнюю использует как материал. Старец Зосима в «Братьях Карамазовых» отмечал, что призывают «устроиться справедливо, но, отвергнув Христа, кончат тем, что зальют мир кровью. Ибо кровь зовёт кровь, а извлекший меч погибнет мечом».

В романе «Братья Карамазовы» Ф.М. Достоевский, затрагивая государственно-церковные отношения, отмечал, что «церковь должна занимать точное и определённое место в государстве», она не должна сама искать себе «определённого места в государстве… Если бы не было Христовой церкви, то не было бы преступнику никакого удержу в злодействе и даже кары за него потом, то есть кары настоящей, не механической… единственной действительной, единственной устрашающей и умиротворяющей, заключающейся в сознании собственной совести»[164].

Будучи типичным представителем русской мысли, Ф.М. Достоевский создал собственную теорию всемирно-исторического развития, которая была изложена в «Дневнике писателя». Он считал религию исконным миросозерцанием народа, который знает Христа Бога своего: «…народ наш любит точно также правду для правды, а не для красы. И пусть он груб, и безобразен, и грешен, и неприметен, но приди его срок и начнись дело всеобщей всенародной правды, и вас изумит та степень свободы духа, которую проявит он перед гнётом материализма, страстей, денежной и имущественной похоти и даже перед страхом самой жесточайшей мученической смерти. И всё это он сделает и проявит просто, твёрдо, не требуя ни наград, ни похвал, собою не красуясь…»[165]. В подтверждение своих слов, Ф.М. Достоевский в «Дневнике писателя» приводит один пример такой мученической смерти, когда простой мужик Фома Данилов, захваченный в плен кипчаками, был варварски ими убит после многочисленных и утончённых истязаний. Сам Хан обещал ему помилование, если тот согласится отречься от Христа. Но простой, русский мужик, отказался изменить кресту и «как царский подданный, хотя и в плену должен исполнить к царю и к христианству свою обязанность»[166]. А ведь, при этом никто не присутствовал и если бы Фома Данилов отрёкся от Христа об этом никто бы и не узнал. Однако вера народная настолько сильна, что, принимая мученическую смерть, не отказывается от христианского учения. Такой же героический поступок Ф.М. Достоевский описывает и в своём романе «Братья Карамазовы».

Представители так называемого «почвенничества», развивая славянофильские мысли о своеобразии славянских племён, о противопоставлении России и Запада, о взглядах на будущее России, о роли Православия и Церкви в государстве, в своих религиозно-философских трудах оформили их в ясную и строгую форму. Да, они создали особое учение, основанное на славянофильской, но стоит отметить, что и отличное от неё. Подводя итог, можно выделить основные моменты в системе взглядов представителей «почвенничества».

Во-первых, также как и у славянофилов, основой учения представителей «почвенничества» являлась идея «несхожести» России и Запада. По их мнению, на Западе пытаются построить новое государство, основанное не на религии, а на идеалах просвещения, которые не имеют под собой никакой реальной основы. Как отмечал К.Н. Леонтьев, «на старой почве, без нового племенного прилива или без новой мистической религии это невозможно».

Во-вторых, всем представителям «почвенничества» был присущ панславизм. Они проповедовали геополитические идеи. Если славянофилы призывали стоять на защите славян и считали Москву третьим Римом потому, что Россия является единственной хранительницей истинного Православия, принятого от Византии, то представители «почвенничества» рассматривали этот тезис в рамках объединения всех славянских народов с центром в Константинополе – Царьграде. Естественным объединяющим началом являлось, на их взгляд, Православие, принятое от Византии. Для достижения этой цели они призывали применять любые методы, в том числе и «оружие вещественное».

В-третьих, сила государства заключается, прежде всего, в народной вере. Именно религия является той дисциплинирующей силой, которая держит народ в повиновении у власти. Без истинной веры не может быть сильного государства. Если же вера народная сильна, то он будет идти за свои идеалы на мученическую смерть, но никогда от них не отречется. Также как и славянофилы, представители «почвенничества» считали, что государство не должно отстраняться от воспитания подрастающего поколения в религиозном ключе, несмотря на то, что ведущая роль в нравственном воспитании подданных Российской Империи принадлежит всё-таки Церкви.

В-четвёртых, наилучшей формой правления, по мнению представителей «почвенничества», является монархия. Царизм наш, столь для нас плодотворный и спасительный, окреп под влиянием Православия. Таким образом, Православие – это основа самодержавной власти. Чтобы сохранить монархическую форму правления необходимо стоять на защите христианской религии. Поэтому необходимо укреплять Церковь, заботится о церковном воспитании народа и высшего общества. В первую очередь высшего общества, которое потеряло связь с народом после реформ Петра I.

В-пятых, представители почвенничества выступали против каких-либо демократических преобразований. Они стояли на защите монархии, которой ничто не может так навредить, как конституция.

В-шестых, Церковь – это собрание всех верующих всех времен и народов под главенством Иисуса Христа и под водительством Святого Духа. Только в лоне Церкви возможно спасение. Церковь в государстве имеет абсолютный авторитет. Поэтому Церковь и государство не могут быть отделены друг от друга, так как государство не может быть отделено от Христа. Однако, вмешательства царской власти в церковные дела допустимы, если они идут на пользу. Истина заключалась в том, что государство, как временное явление, должно служить Церкви.

Глава II. Государственно-церковные отношения в представлениях русских консерваторов конца XIX – начала XX веков