Еврейский вопрос

2.3 Еврейский вопрос

Единственным исключением в смысле неравноправия в царской России было религиозное неравенство, которое распространялось на старообрядцев (исконно русских!), на некоторые секты и на иудеев. После 1905 года ограничения остались только для иудеев — но опять-таки подчеркнем: не по национальному признаку, а по религиозному. В стране, где нормы нравственности и самооправдание самодержавной власти основывались на христианстве, трудно было признать равноправной религию антихристианскую и расистскую. Однако переход иудеев в Православие снимал с них все ограничения.

Как в дореволюционной “Еврейской энциклопедии”, так и в работах многих еврейских авторов вполне объективно описана история ограничений для иудеев в России. Оказавшись в составе империи после разделов Польши, сначала “евреи стали равноправными гражданами”, — пишет известный историк Ю. Гессен. Однако “в их руках сосредоточилась торговля”, а поскольку “торгово-промышленному сословию была предоставлена доминирующая роль в городском самоуправлении”, это превратило евреев “в известную общественную силу”.

После жалоб на это русских купцов в 1791 году был издан указ о черте оседлости для евреев (она включала в себя огромную территорию: 15 западных губерний и Польшу). Однако в то время все русские податные сословия — крестьяне, мещане, ремесленники и купцы — не имели права свободного передвижения из одной губернии в другую. Поэтому указ 1791 года “не заключал в себе ничего такого, что ставило бы евреев в этом отношении в менее благоприятное положение сравнительно с христианами”, констатирует “Еврейская энциклопедия”. А если сравнивать их положение с положением основной массы русского народа, то до 1861 года “евреи пользовались личной свободой, которой не знало крепостное крестьянство”.

После убийства Александра II были введены “Временные правила о евреях” (1882), запретившие им селиться вне черты оседлости. Правда, помимо крещеных евреев, получавших полное равноправие, вне черты оседлости могли жить (с семьями) евреи-купцы и промышленники первой гильдии с прислугой, евреи-ремесленники, евреи с высшим образованием, студенты и учащиеся средних учебных заведений.

Решение это было неудачным, ибо побуждало евреев приобретать указанные профессии (они составляли более половины купцов, записавшихся в гильдию) и получать образование. Процент евреев в вузах стремительно нарастал (14,5% в 1887 году).

Вообще еврейское население России росло более интенсивно, чем русское: в 1815 году насчитывалось около 1 200 000 евреев; в 1897 году — 5 215 000, а в 1915 году — около 5 450 000 (несмотря на то, что оно давало наибольший процент эмигрантов: только с 1881 по 1908 годы из России эмигрировали 1 545 000 евреев, из них 1 300 000 в США). В 1897 году евреи составляли 4,13% населения империи, в том числе 40—50% городского населения в пределах черты оседлости.

Тем более черта оседлости не могла помешать тому, что, как пишет Еврейская энциклопедия: “Финансовая роль евреев становится особенно значительной к 60-м годам” благодаря их капиталам. Постепенно в еврейских руках сконцентрировалась и печать. Такой рост еврейского влияния в общественно-экономической жизни дополнялся их активным участием в революционном движении: они переплавляли “мечту о мессианстве своих дедов и прадедов в новое мессианство — в мечту о социализме”, — констатирует Г. Я. Аронсон.

Проф. Эттингер отмечает, что “уже в середине 70-х годов делались первые попытки организовать еврейское революционное движение” социалистами М. Натансоном, А. Либерманом, М. Винчевским, М. Лилиенблюмом и др. В 1876 году было создано “Общество еврейских социалистов”. Знаменитый “Бунд” (Всеобщий еврейский рабочий союз) был основан в 1897 году, на год раньше, чем состоялся первый съезд РСДРП, созванный в Минске (в черте оседлости) также при активной помощи Бунда.

Характерно, что рост антисемитизма в России приходится именно на последнюю четверть XIX века, когда еврейство стало все больше проявлять свое революционное влияние. А в связи с убийством революционерами Александра II в 1881 году разразились и погромы. Существует достаточно данных, чтобы характеризовать большинство погромов в России как провокационные.

В конечном счете, погромы оказались удобным поводом для обвинения православной монархии в антисемитизме, чтобы мобилизовать против нее еврейство и демократов во всем мире. Вот почему русское слово “погром” вошло во все языки, хотя число еврейских жертв в тех погромах (несколько сот человек) было ничтожно по сравнению с числом жертв еврейских погромов в Западной Европе в прошлом (погромы сопровождали евреев во все времена и во всех странах, порою их изгоняли в полном составе; таких гонений на евреев в России не было).

2.4 «Орден русской интеллигенции», Дума и Церковь

Погромы сыграли большую роль и в привлечении на сторону гонимого еврейства симпатий части русской интеллигенции. Их общей заботой становится борьба за равноправие евреев через соответствующее изменение атмосферы в российском обществе, что вполне удавалось благодаря доминировавшей еврейской печати.

Так, эти активные “русские интеллигенты нерусского направления” (определение историка Д. И. Иловайского) вместе с еврейством создали доминирующую в обществе “прогрессивную” среду — так называемый “Орден русской интеллигенции”. Вместо того чтобы помогать правительству лечить болезни общества, “орден” стремился их обострять с целью свержения самодержавия любой ценой ради достижения “народного счастья” это и объединяло всех членов “ордена”, которые могли сильно различаться по взглядам, — от террориста Савинкова до “попа Гапона”.

О событиях 1905 года Иловайский писал:

Неудачи и бедствия полуторагодовой русско-японской войны еще до ее окончания вызвали сильное общественное брожение внутри России. Внешние и внутренние враги ее воспользовались сими неудачами, чтобы начать движение... против самого основного государственного строя, т. е. русского самодержавия. В этом движении наибольшее участие приняли инородческие элементы (евреи, поляки, финляндцы, армяне и пр.), с которыми соединились многие русские интеллигенты нерусского направления. В особенности этому способствовала газетная печать, столичная и провинциальная, большая часть которой оказалась в руках еврейских. (Евреи захватили в свои руки значительную часть ежедневной печати также в государствах Средней и Западной Европы и в Северной Америке.) В связи с сим противоправительственным или революционным движением начались многочисленные политические убийства чиновных лиц по всей империи, забастовки фабричных и других рабочих, мятежные вспышки на инородческих окраинах”, а также аграрные беспорядки с требованием передела помещичьих земель, погромы множества дворянских усадьб. Нередко революционерами устраивались провокационные столкновения с войсками.

Таково было, в частности, знаменитое “мирное шествие” в “Кровавое воскресенье” 9 января 1905 года, ставшее началом “первой революции”. Его организатор бывший (лишенный сана) священник Гапон играл двойную роль. Требуя “клятвы Царя перед народом” (!), Гапон заявил накануне на митинге: “Если... не пропустят, то мы силой прорвемся. Если войска будут в нас стрелять, мы будем обороняться. Часть войск перейдет на нашу сторону, и тогда мы устроим революцию. Устроим баррикады, разгромим оружейные магазины, разобьем тюрьму, займем телеграф и телефон. Эсеры обещали бомбы... и наша возьмет”...

В ту же ночь Гапон опубликовал призыв к бунту, который, благодаря пролитой крови и печати, нашел отклик во многих местах России. Волнения длились весь год, в октябре вся страна была парализована забастовкой, в Москве большевики попытались устроить вооруженное восстание, вызвавшее много жертв.

Результатом волнений в 1905 году стал царский Манифест от 17 октября о Государственной Думе — выборном законодательном органе, имевшем возможность влиять на решения правительства. Переработанные Основные Законы несколько ограничили права монарха — в частности, бюджетными полномочиями Думы. Законопроекты могли превратиться в законы лишь после утверждения обеими палатами: Думой и Государственным Советом (он существовал с 1810 года как законосовещательный орган). И хотя правительство по-прежнему назначалось Государем и могло выступать с инициативой прекращения деятельности Думы, — все же монархия де-факто превратилась в конституционную, а народ получил широкие политические свободы, которых десятилетиями добивались либералы и буржуазия (в том числе свобода профсоюзов и политических партий).

Но и после Манифеста террористы продолжали убийства, ибо им были нужны не свободы и не конституционная монархия, а ее свержение. Лишь суровыми мерами, включая смертную казнь за террор, Столыпину удалось навести порядок; в 1905—1913 годы было казнено 2981 террористов, экспроприаторов и убийц, в среднем 331 за год. (Жертвами террористов тогда же стали около 17 000 человек: полицейских и чиновников, в том числе генерал-губернатор Бобриков в Финляндии, московский генерал-губернатор Вел. Кн. Сергей Александрович, градоначальник С.-Петербурга В. Ф. фон дер Лауниц, министр внутренних дел фон Плеве. Была взорвана дача премьер-министра П. А. Столыпина.)

Политическими свободами и думской трибуной во всероссийском масштабе воспользовались в основном многочисленные разрушительные партии, из которых наиболее влиятельной стала основная в “ордене” партия “Народной свободы” (конституционные демократы — кадеты). Все эти партии использовали свободу не для того, чтобы вместе с верховной властью способствовать государственному строительству, а чтобы эгоистично бороться за власть. Этому способствовало избирательное право, более либеральное, чем в некоторых западноевропейских странах того времени. Так, из 478 мандатов первой Думы кадеты получили 179, партии националов-автономистов — 63, левые “трудовики” — 97, социал-демократы — 18, беспартийные — 105; наиболее правой партией был центристский “Союз 17 октября” (конституционные монархисты — октябристы) — 16 мандатов; собственно правые партии представлены не были. Вторая Дума оказалась еще более левой. Поэтому первые две Думы в 1906—1907 годы вместо гашения революционных волнений лишь подливали масло в огонь — и были распущены после нескольких месяцев “работы”.

Имея разные программы, левые и либеральные партии были едины в стремлении заменить монархический строй более “прогрессивным”. Прогресс же у всех непременно отождествлялся с тем или иным западным учением: от либерализма до марксизма — при отрицании русской традиции. Именно западничество, возникшее как оппонент славянофильства в XIX веке, стало предтечей и объединяющим признаком всей антимонархической оппозиции.

Видя такое отношение, Государь тоже игнорировал требования Государственной Думы. Ров между властью и “прогрессивной общественностью” углубляла и “прогрессивная” печать... Таким образом, важнейшей внутренней причиной революции было то, что при возникшем перевесе свобод над обязанностями ведущий слой общества утратил чувство национальной солидарности и перестал сознавать смысл православной монархической государственности. Главным стремлением для него стала эгоистичная цель: отнять власть у Помазанника Божия.

Всему этому разложению должна была противодействовать Церковь. Просветительские возможности Церкви уступали влиянию атеистических и еврейских изданий. Церковь привыкла иметь дело с благочестивой паствой (в целом народ оставался таким).

Следует также признать, что Церковь традиционно поддерживала государственную власть, поскольку эта власть была православной властью Помазанников Божиих — в отличие от всех ее противников. Духовенство не вмешивалось в конкретные дела властей по управлению государством, даже если в этих конкретных делах не все ладилось. Тем самым Церковь давала Ордену русской интеллигенции повод для обвинения в нежелании бороться с социальным злом и в защите интересов господствующих классов (которые при своем сословном высокомерии тоже подливали масло в разгоравшийся огонь революции).

Итак, подведем итог внутреннего развития. Накануне революции военное могущество России было непоколебимо, она имела продолжительный и быстрый экономический рост и успешно решала важнейшие социальные проблемы, чему особенно способствовали развитие земства и крестьянская реформа Столыпина. Все это могло в ближайшем будущем совершенно выбить социальную почву у революционной пропаганды и укрепить государство, если бы материальные успехи дополнялись и облагораживались восстановлением православного мировоззрения.

Однако этого не происходило. Церковь занималась низовым окормлением верующей паствы, не имея влияния на общественно-политические процессы в верхнем социальном слое. А озападненная российская бюрократия не смогла противопоставить натиску капитализма и “Ордена русской интеллигенции” должный русский ответ.

Один из виднейших русских пастырей св. прав. Иоанн Кронштадтский постоянно предупреждал в своих проповедях: «Если русское общество не вернется к жизни по Евангелию и к осознанию удерживающей сути своей православной государственности, то власть захватят антихристианские силы».

А они уже готовили небывалую Мировую войну против России, которая затормозила все реформы, потребовала от народа лишений и жертв. Россия не начинала этой войны, а была втянута в нее неподготовленной: она не могла предать православную Сербию. Собственная цель России в начавшейся Мировой войне выглядела вполне реальной: возвращение православным Константинополя, что было обещано и союзниками по Антанте.