ОБСУЖДЕНИЕ ЗАКОНОПРОЕКТА ОБ УСЛОВНО-ДОСРОЧНОМ ОСВОБОЖДЕНИИ В III ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЕ

1. ОБСУЖДЕНИЕ ЗАКОНОПРОЕКТА ОБ УСЛОВНО-ДОСРОЧНОМ ОСВОБОЖДЕНИИ В III ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЕ

Законопроект о введении в России условно-досрочного освобождения заключённых был внесён в числе других правительственных законопроектов в Третью Государственную думу в самом начале её деятельности в ноябре 1907 г. и обсуждался в ней в 1908–1909 гг. Данный законопроект прошёл все законодательные инстанции и 22 июня 1909 г. стал действующим законом. Рассмотрение думских дебатов по поводу принятия данного закона демонстрирует различия в позициях думских группировок по таким важнейшим вопросам, как социальная сущность государства и права, причины преступности, цели наказания и т.д. Иными словами, анализ прений позволяет выявить особенности правосознания различных фракций российского парламента.

Содержание правительственного законопроекта, внесённого в Государственную думу Министерством юстиции 27 ноября 1907 г. состояло в следующем. Лица, которые во время отбытия наказания в местах лишения свободы не менее 3/4 срока заключения, отличались «одобрительным поведением» и подавали «достаточные основания предполагать, что по освобождении из заключения они будут вести добропорядочный образ жизни» [27, с. 876], могли быть по особой рекомендации и с согласия «особого совещания», состоящего из должностных лиц и членов общественных благотворительных организаций, освобождены из мест заключения судом и на оставшийся срок отданы «на попечение» благотворительным обществам (так называемым «патронатам») или должностным лицам, которые могли «наблюдение» за ними возложить на других лиц, согласных на это. При условии, что условно-досрочно освобождённый за это время не совершал новых преступлений и не отличался «дурным поведением», он освобождался от дальнейшего наказания. Таким образом, предполагалось достичь «исправления преступника» «путём предоставления ему возможности заслужить сокращение срока определённого ему наказания одобрительным поведением как во время нахождения в местах заключения, так и после освобождения из него» [17, с. 464].

Фракции крайне правых депутатов и националистов отнеслись к законопроекту резко отрицательно, заявив, что воздерживаются от голосования. Для их представителей несомненным являлся постулат о роли права как простого инструмента в руках государственной власти. И поскольку основной целью политики государства они считали подавление остатков революционного движения и в сущности всякой политической оппозиции, то выступали против любого ослабления карательной составляющей уголовного права. В основе таких взглядов лежала убеждённость в том, что преступники (в особенности политические) в принципе неисправимы, и что преступность не имеет социальных причин. К этому, конечно, взывали и чисто классовые интересы социальной опоры фракции – помещиков-латифундистов и «первобытной», «хищнической» буржуазии – желавших, во что бы то ни стало оградить свою собственность от любых посягательств, не останавливаясь для достижения этой цели перед самыми грубыми и примитивными методами. Целью наказания для них являлась исключительно общая и индивидуальная превенция, достичь которой предполагалось, с одной стороны, устрашением, а с другой – строгой изоляцией преступника от общества.

Показательно, что поправки, внесённые членами фракции крайне правых, по этой причине выдержаны, в основном, в крайне консервативном, даже реакционном духе и были направлены на максимальное сужение возможности предоставления освобождения. Так, известный правый российский юрист Г.Г. Замысловский предлагал дополнить текст законопроекта положением о том, что все рецидивисты, совершающие тяжкие преступления, ни в коем случае не должны были подлежать условно-досрочному освобождению. Мотивировалось это пожелание тем, что исправление таких преступников «едва ли возможно», а между тем «с точки зрения тюремной администрации» они, по его мнению, могут быть «самыми покладистыми». Он же выступал против поправки об обязательности выслушивания судом освобождённого при обсуждении вопроса об отмене этой меры. Наконец, многие крестьянские депутаты от крайне правых настаивали на том, чтобы не распространять этот закон на конокрадов (что предполагалось в первоначальном варианте законопроекта). Единогласие в этом вопросе всех крестьянских депутатов вкупе с правыми фракциями привело к тому, что Дума, в конце концов, вынуждена была принять эту поправку. условный освобождение государственный дума фракция

Для отстаивания своей точки зрения эти фракции применили излюбленный аргумент всех националистических, профашистских организаций, широко пользующихся методом социальной демагогии, – обращение к «воле народа». И действительно, многие выступления крестьянских депутатов (в том числе из фракций, занимавших гораздо более левые скамьи в Думе), призывающих к усилению репрессий, максимальному ужесточению наказаний, сужению категорий преступников, на которых могли быть распространены положения законопроекта, казалось бы, подтверждали тезис об одобрении «простым народом» точки зрения крайне правых. Однако в этом показном преклонении перед «волей народа», в сущности, проявилось лишь нежелание в своих интересах повышать его политическую и правовую культуру, содействовать преодолению его правового нигилизма – следствия многовековой отсталости. Другим аргументом, не менее характерным для националистических организаций, была апелляция к национальным особенностям России, которые якобы не позволяли ввести на её территории чуждые ей западноевропейские институты. Прикрываясь доводами: о недопустимости произвола должностных лиц и попечителей, которые могли по своему усмотрению давать рекомендации об условно-досрочном освобождении, слабом развитии патронатного движения и возможности его политизации, превращении в рассадник «революционной заразы», возможных злоупотреблениях тюремного начальства, полиции и представителей местной администрации, для которых законопроект якобы создавал более благоприятную почву; возможности давления на государственные институты со стороны революционных организаций, ораторы от этих фракций, в сущности, говорили об одном. Правые, таким образом, утверждали, что и общественная инициатива, институты гражданского общества в лице патронатных организаций и полицейско-бюрократические органы государства полностью дискредитировали себя, что ни тем, ни другим доверять нельзя. Они не желали ни развивать общественную самоорганизацию, ни улучшать государственный аппарат. Такое политико-правовое сознание неизбежно вело к выводу о недопустимости любых реформ и проведению такой государственной политики, смысл которой выражался бы в лозунге «держать и не пущать», политики, направленной исключительно на подавление, политики, опирающейся лишь на карательные, устрашающие институты и инструменты государства. Как нетрудно понять – это было во всех смыслах тупиковое политическое мировоззрение.

Точка зрения октябристов и умерено-правых, составлявших подавляющее большинство в думской комиссии, анализировавшей правительственный законопроект, отражала её официальную позицию. Главной силой наказания являлась, по их мнению, отличному от мнения правых, не его жестокость, которая никак не сказывалась на росте преступности, а неотвратимость. На взгляд октябристов, определённые категории заключённых «небезнадёжны» и, несомненно, могли быть исправлены. Поправки центристов, касавшиеся гарантий, предоставляемых условно-досрочно освобождённому, носили, в основном, прогрессивный характер. Так, благодаря усилиям комиссии, был расширен круг лиц, которые могли быть вызваны судом для принятия решения о предоставлении условно-досрочного освобождения, и предусмотрена возможность выслушивания условно-досрочно освобождённого в суде, который принимал решение об отмене этой меры.

Комиссия воспротивилась поправкам:

–  ввести непосредственный полицейский надзор за условно-досрочно освобождённым;

–  лишить его права на условно-досрочное освобождение за совершение любого правонарушения, влекшего в качестве наказания тюремное заключение;

–  отменить статью, согласно которой было возможно дополнительное ходатайство об условно-досрочном освобождении в случае отмены первоначального (как меры слишком «жестокой»).

Однако исправление преступников, цель которого состояла в том, чтобы понизить уровень преступности и особенно рецидива, должно было, на взгляд октябристов, совершиться, в первую очередь, угрозой отбытия не отбытого ещё наказания, и одну из главных ролей в нём должно было наряду с «внутренними мотивами исправления» сыграть подчинение режиму и трудолюбие, проявленное в местах лишения свободы. В организации этих мер они главную роль отводили тюремной администрации, которая, по их мнению, отличному от мнения правых, была достаточно дееспособна, чтобы справиться со своей задачей, а также соответствующему контролю после предоставления условной свободы. Поэтому, с другой стороны, они возражали и против поправок «слева» об обязательном согласии условно-досрочно освобождённого на назначение определённого опекуна, т.к., по их мнению, если сделать обязательным такое согласие, то возможно назначение лиц «более-менее одного с преступником образа поведения» [1, ст. 340].

Главную роль в организации самого этого условно-досрочного освобождения, по мнению октябристской комиссии, должны были играть патронатные общества, которые фракция особенно ценила как форму общественного самоуправления, самоорганизации, как один из институтов гражданского общества, «живую струю» «общественных сил», которая проникнет в «мёртвые дома». Октябристами была внесена поправка, принятая Думой, которая предлагала избирать входящих в состав совещания по вопросу о предоставлении условно-досрочного освобождения членов от патроната без согласия прокурора. Отстаивая поправку, октябрист М.А. Новицкий обратил внимание как раз на необходимость «доверять избранию членов от патроната обществом».

Однако октябристы полагали, что общественная инициатива должна, прежде всего, обслуживать государственные интересы и быть в связи с этим в определённой степени подчинена государству. Суть развёртывания патронатного движения, по мнению докладчика октябристской комиссии Л.Г. Люца, состояла, прежде всего, в том, чтобы «пойти на встречу Правительству в его борьбе с преступностью» [1, ст. 177]. Не случайно комиссия приняла поправку, заключающуюся в том, чтобы Министерство юстиции внесло бы в Думу разработанные им законопроекты «нормального устава общества патроната» и «о размерах и условиях пособия обществам патроната из средств государственного казначейства», которая была Думой принята. Тем самым патронатные общества должны были быть фактически включены в систему государственной власти и стать институтом, подконтрольным ей. Примечательно, что поправка, предполагавшая учреждение при исправительных заведениях особого наблюдателя за поведением заключённых, который должен был быть независимым от тюремного начальства и назначаться по рекомендации патронатных обществ, встретила возражение октябристского руководства комиссии именно из-за отсутствия «законодательного определения этой должности», т.е. определения её места в системе органов государственной власти. Показательным также являлась то, что Л.Г. Люцем обращалось внимание на необходимость «деполитизировать» патронаты, хотя, в принципе, против «политизации законопроекта» правыми ораторы от Союза категорически возражали. Таким образом, по мнению членов комиссии, самостоятельность патронатов должна была быть весьма относительной.

В силу точки зрения, провозглашавшей ведущую роль государства в тандеме «государство – общество», умеренно-правые и октябристы категорически возражали против распространения условно-досрочного освобождения на заключённых в крепости ввиду того, что эти преступники «не подлежат исправлению» и сокращения срока отбытия минимального наказания в местах заключения (приводя в пример ряд стран, которые в этом отношении были ещё более умеренны, чем Россия). Показательно, что в вопросе об исключении конокрадов из категорий лиц, подлежавших условно-досрочному освобождению, фракция раскололась, но члены комиссии (опасаясь провала законопроекта, не желая ссориться с правительством, со своими «союзниками справа» и принимая во внимание точку зрения на законопроект крестьянских депутатов), в конечном счёте, согласились с этим. Однако надо заметить, что в то же время октябристская комиссия выступила и против того, чтобы исключить из сферы действия законопроекта всех рецидивистов, говоря о том, что необходимо доверие к суду, выступая сторонниками свободы и широты судейского усмотрения, проявив себя в этом случае, как последовательные сторонники идеи разделения властей.

Кадеты в отличие от правительства, октябристов и правых не рассматривали закон как орудие государства, ставя право выше «политики», признавая его самостоятельной силой. Они, н-е сомневаясь в возможности исправления преступников, гораздо меньшее значение, чем октябристы, придавали в этом деле лишению свободы. Тюрьма, по их мнению, вообще не исправляла преступника, а лишь создавала его. «Никто не видел исправленного тюрьмой преступника», – максималистски резюмировал один из кадетских ораторов по этому вопросу, – А.Ф. Бабянский [1, ст. 190]. Кроме того, представители фракции партии Народной свободы, в большей степени ориентируясь на социальные причины преступности, полагали, что у значительного числа российских преступников, сформировавшихся в условиях российской действительности, проявлялось «отсутствие сознательных мотивов» преступления, что также побуждало вернуть обществу лиц, осознавших свою ошибку. Наконец, если для правительства и фракций, занимавших более правые скамьи, был характерен сугубо утилитарный подход к цели введения условно-досрочного освобождения (уменьшение рецидива, «разгрузка» тюрем, удешевление пенитенциарной политики), то кадеты, кроме этого, руководствовались и гуманностью, признавая её автономной составляющей уголовной политики, некой самоцелью для уголовного права. А.А. Савельев, выступавший в качестве выразителя позиции по законопроекту от лица фракции, обращал внимание на то, что одним из главных смыслов закона является проявление «милости к преступникам».

Поэтому в отличие от октябристов кадеты настойчиво требовали максимального расширения категорий заключённых, на которых должна была быть распространена эта мера и, в частности, распространения условно-досрочного освобождения на лиц, подвергнувшихся заключению в крепости. Донской юрист М.С. Аджемов, отстаивающий поправку, обратил внимание на то, что выделение преступников, заключённых в крепость, из общей массы приговорённых к лишению свободы, искусственно. Кроме того, в соответствии со своими взглядами на цель законопроекта конституционные демократы также внесли поправки, сокращавшие минимальный срок отбытия наказания в тюрьме с 3/4 до 2/3 и даже до 1/3 срока (причём так же, как и октябристы, выступавшие против этой меры, апеллируя к положительному зарубежному опыту) и дававшие возможность применять условно-досрочное освобождение при равенстве голосов поданных за и против применения этой меры в особом совещании, вынося, таким образом, решение в пользу преступника (в тексте законопроекта, одобренного комиссией, голос председателя в этом случае имел решающее значение). Депутат А.А. Савельев по этому поводу вполне резонно заявил о том, что «если уж в более важных случаях, таких как приговор суда, закон применяется в пользу подозреваемого, то в таком менее важном органе, как совещательный тем более необходимо сделать то же» [1, ст. 323]. Наконец, кадеты выступали за расширение возможности возбуждать повторное ходатайство о предоставлении условно-досрочного освобождения в случае вновь открывшихся обстоятельств, свидетельствовавших о личности преступника.

В отличие от правительства, октябристов и правых кадеты категорически выступали против «политизации» законопроекта и верховенства «государственного интереса». Мерой, в известной степени гаранти-ровавшей от этого, они считали усиление роли «общественного элемента законопроекта» т.е. развитие патронатного движения. В связи с этим кадеты в отличие от сторонников принятия закона, занимавших более правые места в представительстве, выступали категорически против любого государственного контроля над патронатами, за максимальную автономию их от государства, за отсутствие возможности любого административного нажима на них. Поэтому они высказались против поправок октябристов о необходимости поручить министерству разработку примерного устава для патронатов и акта о выделении финансовых средств из казны на их деятельность. М.С. Аджемов утверждал, что самое главное условие развития патронатного движения – это вера в «общественную самодеятельность, которая не будет зависеть от субсидий и уставов» и «устранение административных препон, которые стоят на дороге широкой самодеятельности общества» [1, ст. 183]. О.Я. Пергамент вторил ему, обращая внимание на то, что «для того, чтобы общественная инициатива появилась, надо дать ей возможность появиться без опасений» [1, ст. 240]. О таком же отношении к принципам организации патронатного движения говорит и внесённая кадетами поправка, которая предлагала членов патроната, входящих в особое совещание, назначать без согласия прокурора. К.К. Черносвитов мотивировал необходимость её принятия как раз тем, что в противном случае доверие к патронатным обществам «будет в самом зародыше поколеблено административным вмешательством» [1, ст. 386]. Во многом именно благодаря поддержке кадетов эта поправка была принята, и именно в такой редакции статья об особом совещании вошла в окончательный текст закона.

Фракция трудовиков выступила за законопроект. Для них, так же как и для правых, был характерен взгляд на право как на инструмент, обслуживающий интересы государства, в том числе и классовые. Поэтому, как и представители черносотенцев, оратор от трудовиков Н.Я. Ляхницкий отметил отсутствие предварительных условий, необходимых для проведения его в жизнь, и выразил недоверие существующему аппарату государственной власти, в частности, служащим пенитенциарной системы, утверждая, что законопроект создаёт дополнительную почву для роста злоупотреблений тюремной администрации (через подкуп и расширенные возможности для вербовки агентуры). Однако будучи сторонниками наличия социальных причин преступности и исповедуя в то же время в известной степени эволюционизм, саму по себе такую меру, как введение условно-досрочного освобождения, ораторы от фракции находили безусловно прогрессивной и полагали, что со временем условия, которые необходимы для успешного действия законопроекта, наступят. Поэтому поправки, внесённые трудовиками, направлены, в основном, на установление дополнительных правовых гарантий для условно-досрочно освобождённого и облегчения режима освобождения. Так, они предложили сократить минимальный срок пребывания в тюрьме до 1/4, выступили с требованием предоставить заключённому право самостоятельно выбирать лиц, назначенных осуществлять «наблюдение» за его поведением на свободе, не допуская «произвола частного лица». Трудовики поддержали поправки, настаивающие на вызове в суд, принимавший решение об условно-досрочном освобождении любых других лиц, выходящих за рамки перечисленных в правительственном законопроекте, и предполагавшие вызов в суд, выносивший решение о прекращении условно-досрочного освобождения и возвращении освобождённого в тюрьму, самого условно-досрочно освобождённого.

Ораторы от социал-демократической фракции выступили категорически против законопроекта, воздержавшись от голосования. Причина этого заключалась в том, что они смотрели на него с точки зрения классической марксистской доктрины, которая утверждала, что право есть лишь орудие в руках господствующего класса, которое применяется им в целях организации эксплуатации и классового подавления. Поэтому ими абсолютизировались социальные причины преступности. «Преступность – продукт социального неустройства», «в основе преступности – не злая воля преступника, а социальные причины», «только в неправомерном распределении богатств, только в социальных условиях, только в чрезмерной эксплуатации пролетариата и трудящихся масс, поставляющих главный контингент преступников, надо искать причины преступности» – такими высказываниями пестрели неоднократные выступления социал-демокра-тического оратора Е.П. Гегечкори по поводу будущего закона. Поскольку, таким образом, преступность объявлялась «недугом капиталистического строя», то только уничтожение его основ (чем и должно заняться народное представительство) способно принести действенные плоды в борьбе с преступностью, всё прочее и, разумеется, законопроект – «жалкая паллиатива», которая «никакой роли» в борьбе с преступностью не сыграет [1, ст. 186–187]. Опять-таки в соответствии с марксистской доктриной, трактовавшей политико-правовую систему любого государства лишь как инструмент классового подавления, отмечалось, вопреки очевидности, что целью законопроекта является лишь устрашение, а смысл его сугубо политический, состоящий, по словам другого социал-демократического оратора Г.С. Кузнецова, в том, чтобы «воришек освободить, а политических посадить». Таким образом, можно отметить парадоксальное родство «революционеров справа» и «революционеров слева», заключающееся в том, что и те и другие рассматривали государство лишь как средство для реализации своих социально-экономических и идеологических целей, а права и интересы личности учитывали лишь настолько, насколько они содействовали реализации этих целей.

Исходя из вышеизложенного можно сделать следующий вывод: фракции Думы в силу различий в партийном правосознании по-разному относились к содержанию законопроекта об условно-досрочном освобождении. Это различие в правосознании, которое продемонстрировали бурные дебаты в Думе по поводу принятия законопроекта, заключалось в различных взглядах на сущность и соотношение государства и права, на причины преступности и цели наказания.

Для правых и националистов право являлось простым инструментом в руках государства, которое выражало их социальные интересы. И пока этот инструмент находился в руках солидарных с ними политиков (которым, впрочем, они полностью не доверяли), с их точки зрения было необходимо по отношению к противникам этого государственно-правового порядка, особенно к политическим, применять лишь меры, направленные на их подавление. Представителям этих фракций было удобнее не замечать социальных причин криминала – причин, обусловленных тем общественным порядком, который их, в основном, устраивал. Поэтому главной детерминантой преступности, по мнению правых и поддерживавших их в силу крайней низкой правовой культуры, характерной для этого слоя населения, крестьян, была «злая воля» преступника, для обуздания которой необходимо было применять устрашение. Поэтому лица, занимавшие правые думские скамьи, в основном, категорически выступали против законопроекта с требованием усиления репрессий по отношению к преступникам. Умеренно-правые и октябристы на государство и право смотрели как на средство, которое должно служить всему обществу. Средство, которое, однако, должно контролировать последнее. Иначе говоря, по мнению ораторов от центра, необходимо было расширение участия гражданского общества в управлении делами государства, но постепенное и под контролем властного аппарата. Депутаты, выступавшие от лица думского большинства, признавали и социальные, и психологические причины преступности – влияние на рост преступности и жизненных условий, и «злой воли». Поэтому, с их точки зрения, государство должно при поддержке подконтрольных ему общественных элементов в лице патронатных, попечительских и т.д. обществ, содействовать исправлению преступников. В силу этого они горячо отстаивали законопроект, сохраняя в нём, однако, консервативные начала (во многом не видя возможности «отказать» правительству и верхней палате в соответствии со своей доктриной верховенства государства), усиливая полицейско-бюрократический элемент и ослабляя «общественный». Кадеты (а также примкнувшие к ним прогрессисты и ряд национальных фракций) полагали, что государство должно быть, напротив, подконтрольно гражданскому обществу, что главная функция государства и права – обеспечение прав личности. Кроме того, они придерживались доктрины, согласно которой право (в основе которого не политические и социальные интересы, а общечеловеческие ценности, главной из которых является «гуманность») должно стоять выше государства, связывать его, заставлять выполнять свои требования, тем самым выступая провозвестниками идеи правового государства на российской политической арене. Поэтому конституционные демократы, считая, что современное им государство чрезмерно изолировано от гражданского общества, право в силу этого «политизировано», а социальные причины преступности играют главную роль, выступали:

–  за более широкое и самостоятельное развитие общественной инициативы в лице патронатов, которым отводили (поддерживая в целом законопроект) в отличие от его разработчиков гораздо более активную и значимую роль;

–  дополнительные правовые гарантии, предоставляемые условно-досрочно освобождённому;

–  расширение возможности для применения этой гуманной меры.

Трудовики выступали с резко враждебных позиций по отношению к существовавшему политическому устройству, выражавшему преимущественно интересы господствующих классов, однако не абсолютизировали классовую природу права. Поэтому, полагая, что развитие общественной инициативы, в конце концов, способно изменить карательную направленность законопроекта, выступали:

–  за развитие патронатного движения;

–  максимальное расширение оснований для освобождения и правовых гарантий, предоставляемых условно-досрочно освобождённому.

Социал-демократы абсолютизировали классовый характер государства и права и в силу этого, с их точки зрения, пока они не в их руках, руках пролетариата и беднейшего крестьянства, необходим остракизм по отношению к ним. Поэтому они выступали против принятия законопроекта. Такую позицию – «чем хуже, тем лучше», – конечно же, нельзя назвать позитивной, однако надо сказать, что больших возможностей влиять на правовую политику государства третьеиюньская система им не предоставляла.

В общем, бросается в глаза то обстоятельство, что все фракции Думы, кроме октябристского центра, правда, по различным мотивам, объединяло настроение недоверия по отношению к государственной машине и праву, что косвенно свидетельствовало о нежизнеспособности данного политического режима. Прежде всего, это недоверие было вызвано различиями в подходе к тому главному, что должно было предопределить основной вектор модернизации политико-правовой системы и отраслей права, связанных с проведением пенитенциарной политики – к необходимости создания в России основ правового государства, к формам и методам его построения, характеру и путям его взаимодействия с гражданским обществом.