Основные предпосылки демократии

2. Основные предпосылки демократии

Демократию нельзя ввести революционным путем, насилием, декретами. Она постепенно растет и утверждается в той или иной стране. При этом в обществе должны сложиться вполне определенные, благоприятные условия, которые облегчают, ускоряют процесс демократизации.

На основе таких благоприятных изменений складываются и необходимые социальные предпосылки. Растет уровень материального обеспечения граждан, происходит постепенное нивелирование социального неравенства, что устраняет глубокие противоречия и ведет к социальному партнерству. В социальной структуре общества доминирующим становится средний класс, представительство которого в институтах власти образует необходимый механизм демократического правления.

Несомненными предпосылками демократизации служат также определенный уровень урбанизации страны, поскольку горожане острее чувствуют потребность в демократизации по сравнению с более консервативными жителями сельской местности, и степень развития средств массовой информации.

В качестве необходимой предпосылки следует также назвать грамотность населения, высокий уровень образованности граждан, позволяющий лучше разбираться в происходящих событиях, вырабатывать собственное мнение и осознанно принимать решения.

Решению этих задач способствует и развитость политической культуры общества в целом, и уровень политической культуры каждого гражданина. Совокупность отмеченных предпосылок создает тот необходимый фундамент, на котором укрепляется демократия.

С учетом сказанного можно полагать, что в сегодняшней России складываются определенные предпосылки для утверждения демократии. Развитие политической жизни 1995-1996 годов показывает, что Россия стоит на перепутье. Налицо переплетение двух противоречивых тенденций. С одной стороны, стремление народа к сильной власти над собой, установление «власти твердой руки», которая навела бы порядок, что является продолжением все той же отмеченной выше российской традиции; с другой стороны, стремление к свободе, соблюдение прав, обеспечению законности, о чем сказано выше. Альтернатива жесткой власти, диктатуре – демократия. У России появляется возможность изменить свою судьбу.

3. Принципы (признаки) демократии

Демократия представляет собой достаточно сложное, развивающееся явление. Ее сущностная сторона остается неизменной, она постоянно обогащается новыми элементами, приобретает новые свойства, качества.

В политологической литературе выделяются несколько основополагающих признаков, дающих представление о сущности демократии.

1) Демократия основывается на полноте власти народа во всех сферах жизни общества. Хотя этот признак, как и другие, не столь легко определяем, тем не менее, народовластие выражается через прямую, непосредственную демократию и представительную демократию. В большинстве современных демократий народовластие находит свое выражение через свободные выборы представителей народа.

2) Для демократии характерно, что волеизъявление народа происходит в результате регулярно проводимых, честных, соревновательных, свободных выборов. Это означает, что любая партия, группа должна иметь равные шансы по отношению к другим, иметь одинаковые возможности конкурировать друг с другом в борьбе за власть.

3) Для демократии должна быть обязательной сменяемость правительства, чтобы правительство страны формировалось в результате выборов. Одного только регулярного проведения выборов еще не достаточно для характеристики демократии. Во многих странах Латинской Америки, Африки правительство и президент отстраняются от власти посредством военного переворота, а не на основе выборов. Поэтому для демократии характерна смена правительства не по желанию совершившего переворот генерала, а в результате свободных выборов.

4) Демократия предусматривает допущение на политическую сцену в борьбе за власть оппозиции, различных политических течений, идеологий. Разные партии, политические группы выдвигают свои программы, отстаивают свои идеологические установки.

5) Демократия прямо связана с конституционализмом, главенством закона в обществе. Демократия и правовое государство – неразрывно связанные понятия.

6) Демократическим считается и такой признак, как защита прав граждан и прав меньшинств. Защита прав меньшинства, отсутствие дискриминационных мер по отношению к нему, гарантия индивидуальных прав и свобод – таковы атрибуты демократии.

7) При демократии имеет место рассредоточение власти, разделение ее на законодательную, исполнительную и судебную. Хотя этот признак и не столь очевиден, поскольку разделение властей может и не при демократии, все же рассредоточение власти может быть показателем демократии.

8) Выделяется еще несколько не основополагающих принципов демократии, например открытость, гласность, рациональность.

В своей совокупности перечисленные признаки, хотя и не в равной степени, дают представление о демократии. Определенные отклонения, нарушения неизбежны. Тем не менее, при наличии всех вышеперечисленных признаков можно с достаточной уверенностью квалифицировать наличие демократии в тех или иных странах.

Теории демократии

Демократия – это одна из основных форм политической самоорганизации общества. Комплекс институтов и организаций, структура и функционирование которых основываются на либерально-демократических мировоззренческих и ценностных постулатах, нормах, установках, составляет политическую систему демократии. В настоящее время можно выделить следующие основные подходы: плюрализм, элитизм, корпоративизм, «новые правые», марксизм.

Плюралистический подход

Плюралистические идеи восходят к раннелиберальной политической философии, в частности, к работам Локка и Монтескье. Более систематическую форму, однако, им впервые придал Джеймс Мэдисон в тех статьях, что им печатались в газете «Федералист». Размышляя о превращении Америки из конфедерации штатов, слабо связанных между собой, в единую федерацию, Мэдисон более всего опасался «раздрая» внутри страны. Как и большинство либералов, он считал, что при бесконтрольном развитии демократических тенденций стране грозит «правление большинства», попрание прав личности и экспроприация собственности во имя народа. Сам он, однако, привнес в эту дискуссию особую тему – тему множественности интересов и многообразия групп в обществе, а также ту мысль, что если всем этим группам не предоставить права политического голоса, стабильности и порядка в обществе не будет. Мэдисон поэтому настаивал на «разделении власти» в соответствии с принципами независимости ее ветвей, двухпалатности парламента и федерализма, дабы все и всякие группы интересов могли быть услышаны. Возникшая в результате система власти, представляющая, по сути, меньшинство страны, и стала тем, что называется «мэдисоновской демократией». Констатируя разнообразие и множественность интересов в обществе и настаивая на том, что это многообразие есть явление совершенно здоровое, Мэдисон первым сформулировал принципы плюрализма. Сегодня наиболее влиятельным представителем теории политического плюрализма является Роберт Даль. Он предпринял эмпирический анализ проблемы распределения власти в городе Нью-Хэвен, штат Коннектикут, США. Он обнаружил, что хотя политически привилегированные и экономически наиболее сильные слои пользовались в городе куда большим политическим весом, чем рядовые граждане, в общем политическом процессе не было заметно превосходства какой-либо одной правящей группировки или элиты. Придя к выводу, что «при всех своих несовершенствах Нью-Хэвен является образцом демократической системы», Даль констатировал и то, что нынешние демократические системы разительно отличаются от классических демократий Древней Греции. В этой связи он и ввел (совместно с Чарльзом Линдбломом) термин «полиархия», буквально означающий «власть многих» в отличие от «демократии» – «власти всех». Здесь речь идет о системе, демократичность которой обеспечивается конкуренцией между партиями в ходе избирательных кампаний и возможностями для групп влияния свободно выражать свои взгляды, – так и формируется тот канал коммуникации между властью и обществом, которой необходим для поддержания всей совокупности отношений между ними. Разумеется, эта система как небо от земли далека от классических идеалов народного самоуправления; по мнению ее сторонников, однако, она обеспечивает достаточно высокий уровень, с одной стороны, подотчетности политиков в отношении общества, а с другой, – общественной активности, чтобы называться демократией.

Вместе с тем между плюрализмом и демократией могут быть свои противоречия. Уже для Мэдисона, например, задача заключалась в том, как сделать так, чтобы демократия не стала угрозой для собственности. Сегодня можно задаваться вопросом, не является ли власть «многих» своего рода уловкой, чтобы закрыть пути к власти «большинству», то есть массам, лишенным собственности. Еще одна проблема – опасность «плюралистической стагнации» – ситуации, наступающей, когда группы давления становятся столь сильными, что создают «пробку», из-за чего власть работает в режиме «перегрузки». В таких случаях плюралистская система может стать попросту неуправляемой. Наконец, в более поздних своих работах, например, в «Предисловии к экономической демократии», Даль указал на еще одну проблему: неравное распределение экономических ресурсов в тенденции ведет к тому, что политическая власть из рук «многих» постепенно переходит к немногим. Такого рода наблюдения, вполне созвучные марксистской критике плюралистической демократии, дали толчок становлению неоплюрализма.

Элитистский подход

Элитизм с самого начала был собственно ничем иным как критикой эгалитарных идей – демократии и социализма. Его идеологи стоят на том, что власть в обществе так или иначе принадлежит элитам, считают это нормальной и даже положительной чертой общественного бытия или явлением нежелательным, но поправимым. Теоретики классического элитизма – Вилфредо Парето, Гаэтано Моска и Роберт Михельс – склонялись к первой позиции. Для них демократия была не более чем глупым заблуждением, поскольку политическая власть всегда принадлежит привилегированному меньшинству – элите. В книге «Правящий класс», например, Моска утверждал, что во всех обществах существует два класса людей – класс, который управляет, и класс, которым управляют, а также что возможности, способности и качества, необходимые для управления, в обществе всегда распределены неравномерно, сплоченное же меньшинство всегда найдет возможность манипулировать массами и держать их под контролем, даже при парламентарной демократии.

Парето выделил два психологических типа людей, способных управлять: «лис», которые правят хитростью и манипулированием, и «львов», достигающих своих целей насилием и принуждением. Михельс, однако, предложил другой подход, учитывающий тенденцию любых организаций, сколь бы демократичными они ни казались, концентрировать власть в руках небольшой группы людей, способных доминировать, организовывать деятельность и принимать решения, – и все это в противовес остальным членам организации, зачастую совершенно пассивным. Михельс назвал это «железным законом олигархии». Позже Джеймсом Бернхемом было разработано понятие бюрократической власти. В «Революции управляющих» он утверждал, что благодаря своим научно-техническим знаниям и административному искусству «управляющий класс» господствует во всех индустриальных обществах – как капиталистических, так и социалистических.

Если классики элитизма стремились доказать, что демократия всегда была не более чем мифом, современные его теоретики больше говорят о том, сколь далеко отдельным политическим системам до демократического идеала. Пример такой позиции мы находим в известном исследовании Райта Миллса о структуре власти в США. В противовес плюралистским представлениям о широком и как будто демократичном распределении власти, Миллс в книге «Властвующая элита» показал, что в США господствует очень узкий круг из нескольких групп – «властная элита», образованная триумвиратом большого бизнеса (в особенности отраслей военно-промышленного комплекса), армии и политических группировок вокруг президента. Используя сочетание экономической власти, бюрократического контроля и доступа к наивысшим уровням исполнительной ветви правительства, властная элита имеет возможность принимать «воистину исторические» решения, особенно в оборонной и внешней политике, а также в экономической стратегии. Из модели властной элиты естественно следует вывод, что в действительности об американской демократии говорить не приходится. Каким бы ни было давление со стороны избирателей, оно в любом случае погашается «промежуточными уровнями власти» (Конгрессом, правительствами штатов и т.д.), а профсоюзы, малое предпринимательство и потребительское лобби сохраняют какое-то свое влияние разве что на периферии политического процесса. На это теоретики элитизма отвечают, что эмпирические исследования только потому приносят выводы, по-видимому, работающие на плюралистскую модель, что Даль и близкие к нему теоретики игнорируют такой важный аспект власти, как непринятие решений.

Некоторые теоретики вместе с тем утверждают, что в каких-то случаях власть элиты не исключает принципа политической подотчетности. Речь идет о концепции конкурентного элитизма (иногда называемого демократическим элитизмом), исходящей от факта соперничества элит – нечто противоположное модели властвующей элиты, где она предстает единым целым, изнутри связанным общими интересами. Другими словами, элита, вбирая в себя наиболее видных представителей из самых разных, подчас конкурирующих групп, всегда внутренне расколота. Эту концепцию часто связывают с «реалистической» моделью демократии Иосифа Шумпетера, предложенной им в книге «Капитализм, социализм и демократия» (1942):

Демократический метод – это, в сущности, институциональный механизм движения к политическим решениям, в рамках которого люди получают властные полномочия принимать эти самые решения в результате конкурентной борьбы за голоса избирателей.

Избиратели вполне могут решить, какой элите править, – они не могут изменить лишь того факта, что власть всегда принадлежит какой-нибудь элите. На основе модели конкурентного элитизма Энтони Дауне разработал «экономическую теорию демократии», предлагая следующую концепцию: соперничество на выборах создает своего рода политический рынок, где политиков можно представить как предпринимателей, стремящихся получить власть, а избирателей – как потребителей, голосующих за ту партию, политическая линия которой лучше всего отражает их предпочтения. По Даунсу, система открытых и состязательных выборов гарантирует демократичность тем, что отдает власть в руки партии, философия, ценности и политика которой более всего соответствуют предпочтениям численно наиболее сильной группы избирателей. Как выразился Шумпетер, «демократия – это власть политика».

Концепции конкуренции элит как модель демократической политики, в общем-то, верно объясняет действительные механизмы либерально-демократической политической системы. Похоже, при своем возникновении она и была попыткой скорее описать, как работает демократический процесс, нежели предписать какие-то ценности и принципы – политического равенства, политического участия, свободы и тому подобного. Демократия в таком объяснении предстает, собственно говоря, как политический метод – как средство политических решений в обществе со ссылкой на результаты избирательного процесса. В той степени, в какой эта модель верна, она адекватно отражает действительное значение политической элиты – то, что власть здесь находится в руках наиболее информированных, способных и политически активных членов общества. С другой стороны, хотя соперничество за власть и в самом деле не противоречит принципу политической подотчетности, конкуренция элит в лучшем случае являет собой слабую форму демократии. Элиту в этой модели можно сместить, лишь заменив ее на другую элиту, но обществу здесь отводится весьма и весьма скромная роль – раз в несколько лет решать, какой элите править от его имени, а это порождает в нем пассивность, равнодушие и даже отчуждение.

Корпоративистский подход

Истоки корпоративизма восходят к тем временам, когда в фашистской Италии пытались создать так называемое «корпоративное государство», где решения принимались бы совместно управляющими и рабочими. Теоретики корпоративизма, однако, указывают на то, что в развитии ведущих индустриальных государств мира прослеживается нечто общее. Речь идет о становлении целого спектра идей «трехстороннего правительства», в котором управление осуществлялось бы через организационные структуры, напрямую связывающие между собой государственное чиновничество, деловые круги и профсоюзы, – на этой основе сложился неокорпоративизм, или либеральный корпоративизм. Прямое привнесение экономических интересов в государственное управление (явление достаточное типичное для послевоенного периода вообще и, в частности, для таких стран, как Швеция, Норвегия, Голландия и Австрия) во многом шло от общего сдвига государства в сторону управления и регулирования экономики. По мере того как государство стремилось к прямому управлению экономической жизнью и обеспечению все более широкого круга услуг, оно осознавало и необходимость каких-то институциональных схем, в рамках которых различные категории общества сотрудничали бы друг с другом и вместе поддерживали бы общую экономическую стратегию страны. И, напротив, там, где целью было сократить государственное вмешательство в экономическую жизнь и расширить роль рынка (как, например, в Великобритании после 1979 г.), от корпоративизма отказывались.

Для понимания демократических процессов корпоративизм имеет не последнее значение. Скажем, идеологи гильдейского социализма в Великобритании стоят на том, что корпоративизм создает основу для своеобразного функционального представительства: интересы и взгляды людей адекватнее выражаются группами, к которым эти люди принадлежат, нежели механикой состязательных выборов. Здесь возникает своего рода «корпоративный плюрализм» – трехсторонние отношения, в рамках которых большие общественные группы соревнуются между собой за влияние на государственную политику. Большинство теоретиков, однако, усматривают в корпоративизме явную угрозу демократии. Прежде всего, корпоративизм приносит выигрыш только тем группам, которые уже обеспечили себе свободный доступ в правительство. Политический голос здесь заведомо принадлежит не «аутсайдерам», а «инсайдерам», тем, кто находится внутри системы. Корпоративизм служит не частным экономическим интересам, а общему благу государства лишь тогда, когда те «пиковые объединения», с которыми имеет дело правительство, как-то дисциплинируют своих членов и не дают хода требованиям радикального характера. Наконец, корпоративизм до известной степени подрывает и основы парламентарной демократии: политикой становится то, что осуществляется в переговорах между правительством и представителями наиболее влиятельных экономических интересов, но отнюдь не то, что происходит в законодательном собрании страны. Лидеры экономических группировок, таким образом, могут набирать громадный политический вес, – и это при том, что они совершенно не подотчетны обществу и вообще находятся за пределами какого бы то ни было контроля с его стороны.

Подход «новых правых»

Появление «новых правых» в 1970-х годах ознаменовалось весьма своеобразной критикой демократизма. Они заговорили об опасности «демократической перегрузки» общества – паралича политической системы под воздействием чрезмерного для нее группового и электорального давления. Заодно весьма суровой критике, кстати сказать, подвергся и корпоративизм. Дело в том, что теоретики «новых правых» – убежденнейшие сторонники свободного рынка, полагающие, что экономика лучше всего работает тогда, когда правительство оставляет ее в покое. Корпоративизм в этом свете обнаруживает ту опасность, что он политически усиливает экономические фракции общества, позволяя им предъявлять правительству бесконечные требования – увеличить оплату труда, инвестиции в общественный сектор экономики, субсидии и так далее; результатом становится господство тех групп, у кого «есть нужные связи». Все это, согласно «новым правым», влечет за собой одно – безостановочное движение к государственному вмешательству, а следовательно, и экономическому застою. «Перегрузку управления» можно рассматривать и как одно из следствий электорального процесса. Здесь проявляется то, что Сэмюэл Бриттен называл «экономическим следствием демократии». Речь идет о том, что в ходе электорального процесса политики, борясь за власть, дают электорату все менее и менее выполнимые обещания: последствия могут быть катастрофичными. Ответственность здесь поровну ложится и на политиков, и на избирателей. Избиратели поддаются на обещания более высоких общественных расходов, – что до их собственного проигрыша (из-за роста налогов), то, прикидывают они, он как-нибудь разложится на все население; политики же, одержимые стремлением победить любой ценой пытаются перещеголять друг друга в том, кто больше наобещает обществу благ и расходов. Согласно Бриттену, экономические последствия «необузданной демократии» – это всегда высокий уровень инфляции, подталкиваемый вверх ростом государственных долгов, и все более тяжелое налоговое бремя, подрывающее предпринимательскую инициативу и экономический рост в целом. Как выразился Дэвид Марканд, воззрение «новых правых» состоит в том, что «демократия для взрослых – это все равно что шоколад для детей: его всегда хочется, он безвреден в малых дозах и вреден в больших». Теоретики «новых правых» поэтому склонны видеть в демократии не более как средство защиты от возможного правительственного произвола, но никак не средство для социальных преобразований.

Марксистский подход

Как мы уже говорили, марксистский взгляд на демократию основан на классовом анализе. Согласно марксизму, политическую власть нельзя понимать узко, с точки зрения избирательной системы или возможностей тех или иных групп проталкивать свои интересы через лоббирование и демонстрации: следует смотреть гораздо глубже, ибо политическая власть отражает распределение экономической власти, в особенности владение средствами производства. Марксистская критика либеральной демократии отталкивается от идеи внутренних противоречий между демократией и капитализмом, то есть между политическим равенством, на словах провозглашаемым либеральной демократией, и общественным неравенством, неизбежно порождаемым капиталистической экономикой. Либеральная демократия поэтому здесь третируется как «капиталистическая» и «буржуазная» демократия, полностью подконтрольная всемогущему правящему классу. Марксизм, следовательно, предлагает особую критику плюралистической демократии. Пока существует классовое неравенство, власть для него не может быть распределена в обществе равномерно. В известном отношении это перекликается с элитистской критикой плюрализма. В обоих подходах утверждается, что власть в конечном итоге сосредоточена в руках немногих, разница лишь в том, кто как понимает этих «немногих» – как «правящую элиту» или как «правящий класс». Правда, есть здесь и более серьезные различия. В то время как для элитизма власть идет от многих источников (образование, социальный статус, пребывание в органах власти, политические связи, богатство и т.д.) марксизм указывает на роль экономических факторов, а именно: на собственность и владение средствами производства. Более того, элитизм дает несколько расплывчатую картину «власти элиты», признавая, скажем, что когда внутри разобщенной элиты существует конкуренция, в политике остается и какое-то место для демократии. Марксизм же твердо стоит на том, что правящий класс всегда преследует собственные интересы, а на уступки другим классам идет лишь для того, чтобы сохранить капитализм, а с ним вместе и систему классового неравенства. Современные марксисты, однако, отнюдь не усматривают в электоральной демократии сплошную бутафорию и надувательство. Еврокоммунисты, например, отказались от идеи социальной революции и полностью перешли к идеологии мирного, законного и демократического «пути к социализму». Однако неомарксисты, такие, как Юрген Хабермас и Клаус Оффе, по-прежнему указывают на противоречия и даже внутреннюю нестабильность капиталистической демократии. Они считают, что, с одной стороны, демократический процесс заставляет правительство как-то реагировать на требования общества, что неизбежно ведет к росту общественных расходов и расширению сферы ответственности государства, особенно в экономической и социальной жизни, с другой, – в долгосрочной перспективе стабильности капитализма угрожает фискальный кризис, когда высокие налоги подавляют деловую инициативу, а неуклонный рост правительственных заимствований порождает постоянно высокую инфляцию. Оказываясь перед выбором, реагировать ли ему на давление общества или спасать экономику, капиталистическая демократия, по Хабермасу, сохраняет в себе все меньше возможностей для поддержания собственной легитимности.