Герменевтический проект М. Хайдеггера

4. Герменевтический проект М. Хайдеггера

Расширение герменевтического горизонта связано с именем Мартина Хайдеггера (1889–1976).

Поворот Хайдеггера к фундаментальной онтологии состоял в отказе от трансцендентализма и в обращении к забытым основаниям бытия. При этом он опирался на искусство исторического понимания Дильтея, согласно которому жизнь может быть понята только жизнью, а также на учение Гуссерля о жизненном мире как анонимном фундаменте смыслополагания. Но его поворот отличается значительной радикальностью и представляет собой отказ от приоритета «духа» в пользу «почвы»: понимание является способом бытия человека. Оно не сводится к искусству истолкования и не является больше «методом» или искусством оживления, наполняющим исторические реконструкции и абстрактные модели науки кровью и плотью человеческих переживаний. Определяя понимание как изначальную бытийную характеристику человеческой жизни Хайдеггер вовсе не предпочел феноменологические посылки антропологическим. Во всяком случае, понимание для него – это не просто учет «человеческих» мотивов, волевых импульсов и желаний, а остается снятием мерки самой вещи. Другое дело, что «вещи» у Хайдеггера не являются чем-то наличным, как у позитивистов, или фактами сознания, как у Гуссерля, ибо, в конечном итоге, принадлежат к человеческому способу бытия.

Фундаментальный экзистенциал «понимание» раскрывается в работе «Бытии и времени» как основной модус Daisen, не сводимый к познавательному акту и не выводимый из «объяснения». Условием изначального понимания «здесь-бытия» является нахождение «внутри-бытия» и данная этим раскрытость мира. «Понимание, – определял Хайдеггер, – есть экзистенциальное бытие можествования, присущего самому здесь бытию, а именно так, что это бытие в нем раскрывает, «как обстоит дело» с бытием вместе с ним» [18, С. 5]. В этом определении перечисляются основные элементы сложной структуры понимания: бытие-возможность (Sein-konnen), предполагающая озабоченное устроение мира и заботливое опекание других; план, набросок (Entwurf) – экзистенциальная устроенность, не имеющая ничего общего с обдуманным воплощением замысла, а характеризующая именно возможность возможности быть; раскрытие, просвет (Sicht) – проникновение в фундаментальную устроенность бытия. Связь понимания с раскрытием возможности фиксируется и в обыденном языке: понять – значит постичь, суметь, смочь, дорасти, уметь сделать, стать способным к чему-то. Постигаемое таким образом не наличное «что», а возможное «как», которое может быть упущено. «Здесь бытие, – писал Хайдеггер, – не есть нечто наличное, что впридачу еще что-то может, чем-то способно быть, но оно первично есть бытие-возможность» [18, С. 4].

Возможность Хайдеггер раскрывает по-иному, чем в традиционной логике и метафизике, где она онтологически уступала действительности, и определяет ее как изначальную положительную определенность Daisen. Отсюда возможность раскрывается не как абстрактная, а как темпорально и топологически определенная. Daisen всегда уже втянуто в одни возможности, пропустило другие и этим лишилось возможностей своего бытия. Отсюда раскрывается важное значение «брошенности». Daisen – это поистине брошенная возможность, препорученная самой себе и, тем самым, свободная для выбора различных возможностей. Понимание как изначальное знание того, как обстоит дело с возможностями, предполагает осознание и преодоление тупика, в который оно попало. Понимание того, что Daisen оказалось не таким, каким оно могло стать, предполагает раскрытость мира, его фундаментальную устроенность, высвобождение того, что внутри мира само высвобождает сущее в направлении его возможностей.

Связь с возможностью и «брошенностью» обнаруживает разнонаправленные способы понимания: собственные и несобственные, подлинные и неподлинные, и это перенаправление основных возможностей понимания есть одна из экзистенциальных модификаций «набрасывания». Понимание в модусе набрасывания выводит к «смотрению» здесь бытия, которое Хайдеггер определяет еще как «проглядываемость», «прозрачность». «Мы выбираем этот термин, – писал Хайдеггер, – для обозначения «самопознания», понятого должным образом, чтобы тем самым указать, что тут дело не в прослеживании, наблюдении и оглядывании какой-то точки самости, «я», но в понимающем схватывании полной раскрытости бытия в мире сквозь сущностные моменты его устроенности» [18, С. 7]. Самопонимание осуществляется благодаря проникновению в мир и, наоборот, непрозрачность, непонимание Я связаны не с эгоизмом субъекта, а с незнанием мира.

Понимание развертывается в форме истолкования, состоящем в усвоении понятого. Истолкование мира осуществляется в ходе деятельно-озабоченного отношения к нему, как к сподручному. Будучи осмотрительно просматриваемым, оно расценивается с точки зрения пригодности, совершенствования и улучшения. Раскрытое в понимании выделено, таким образом, как нечто, о чем идет речь, которое конституирует понимание. «Все допредикативное, немудрствующее смотрение подручного, – писал Хайдеггер, – как таковое, уже есть вместе понимающее и истолковывающее» [18, С. 10]. То, что при этом отсутствует явность высказывания, не означает отсутствия истолкования. Наоборот, именно в акте озабоченного отношения к миру задается установка, которая в дальнейшем уже всегда присутствует в формах теоретического понимания. Практически-озабоченное истолкование не есть простое «означивание» непосредственно наличного. Как ожидание «встречи» с ситуацией, оно является некоей предусмотрительностью и предвосхищением. Конечно, эти акты могут черпать «понятность» из сущего, а могут оказаться и формой насильственной интерпретации, но и в этом случае подтверждается наличие предпосылок схватывания и понимания.

Как связаны установки «пред» и «что», т.е. понимание, как предвосхищение возможности и истолкование как раскрытие «чтойности»? По мнению Хайдеггера, их связывает «смысл»: «Смысл есть «в направлении чего» – наброска, как таковое структурировано посредством преднамерения-предусмотрительности и предвосхищения-предухватывания, из какового нечто становится понятным как нечто» [18, С. 13]. Таким образом «смысл» раскрывается Хайдеггером не как некое идеальное свойство, диспозитив, набрасываемый на отсутствующее, а экзистенциал, свидетельствующий о заполненности мира сущим. Понимание как раскрытие «здешности» опирается на целое, ибо выступает в модусе предвосхищения. Так возникает круг: часть предполагает целое, а последнее само постигается как связь частей. Но этот круг нельзя расценивать как «порочный», ибо он раскрывает не некую произвольную процедуру интерпретации, а выражает экзистенциальную структуру Daisen. На этом и основывается известное изречение Хайдеггера: «Самое главное – не в том, чтобы выйти за пределы круга, а в том, чтобы правильно войти в него» [18, С. 15].

В поздних сочинениях Хайдеггер постоянно обращается к теме, которую можно обозначить «бытие и язык». Определяя язык как «дом бытия», он стремится именно в нем услышать «тихий голос бытия» и даже наделить его онтологическими характеристиками. Язык является не только знаком, но тоном и звуком, ритмом и ландшафтом, пространством и временем, телом и духом, божественным и человеческим. Тот, кто творит язык, выступает одновременно первичным строителем мира.

Язык противопоставляется мысли. Мысль радикально вневременна и внепространственна, совершаемая в сознании трансцендентального субъекта, она сама диктует миру свои масштабы и вместо того, чтобы изменяться во времени,конструирует свое собственное идеальное пространство и время. Исследователь, техник да и любой наш современник уже не воспринимает мир естественно, его взгляд определен установкой на покорение природы. Мир воспринимается как картина, карта завоевания – размеченное и разлинованное категориальными границами пространство технического расчета. Обыденная дальновидность, расчетливость и предусмотрительность – это свидетельство того, что глаз и другие органы человека преобразованы по образцу «нейтрального наблюдателя», идеального субъекта, созерцающего мир как бы сверху. По мнению Хайдеггера, это означает выпадение из ландшафта мира и восприятие анонимной топологии, в рамках которой сам человек редуцирован к «точке зрения», установкам и горизонтам трансцендентального субъекта. Основной формой такого волевого, захватывающего и предвосхищающего взгляда выступает представление: представлять – это значит ставить перед собой сущее в качестве предмета. Но что на самом деле видит такой субъект, направивший на мир свой пристальный взор? По мнению Хайдеггера, такое представление является представлением самого себя, но не восприятием мира.

Память, представление, воображение, предвосхищение – все эти ранее расцениваемые как временные формы сознания теперь считаются не условиями, а препятствиями восприятия бытия. Поэтому необходим такой язык, в котором не было бы места всем этим искусственным пространственным и временным формам, и даже самому субъекту. Хайдеггер в поздних сочинениях на место трансцендентального субъекта ставит человека, «живущего на земле», «строящего дом». Конечный человек живет на земле, а не в абстрактном пространстве теории, необходимо вернуть ему необходимые для жизни на этой земле качества. С этой целью Хайдеггер и предпринимал свои поиски подлинного языка. Он стремился сам понять этот забытый и почти утраченный язык и научить других слушать его. Поэтому важное значение он придает не столько поиску понятий, сколько открытию звучаний и их ритмов. Хайдеггеровские сочинения нужно читать вслух. Но язык, которым они написаны, – это не общепринятый язык сообщений. Язык Хайдеггера, как ландшафт его родной территории, содержит неровности, впадины и трещины, которые образованы спором-согласием древнегреческого и немецкого языков. По мнению В.А. Подороги, этим достигается расщепление затертого болтовней диалекта и дается выход содержащимся внутри него тектоническим, мифологическим силам [13, С. 266].

Обычно понимание связывается с восприятием, схватыванием, освоением, т.е. с операцией взгляда, с дистанцией и точкой зрения, располагающейся вдали или сверху от наблюдаемого предмета. В этом и состоит самая суть Gestell, «постава», как установки взгляда, которая лежит в основе науки и техники. Для изменения понимания необходимо создать новый язык, в основе которого должна лежать новая «органология». Можно предположить, что органом понимания для Хайдеггера выступает не столько интеллект, сколько тело и, в частности, обнимающая землю и воздетая к небу, строящая и творящая рука, чуткое маленькое ухо, послушно внемлющее тихому голосу бытия, натруженные ноги, гудящие от усталости хода по горной тропе, и глаза, чуткие к следам ушедшего. Все это и есть язык, читать, слушать и понимать который должен научиться человек.

Мартин Хайдеггер внес определенный вклад и в разработку идеи историзма. В своей работе «Бытие и время» она формулируется им так: всякий смысл бытия и объективности можно понять и удостоверить, только исходя из временности и историчности существования. Данный подход – важнейший элемент методологической программы Хайдеггера, который, исходя из своего тезиса «бытие само есть время», стремился интерпретировать бытие, истину и историю, исходя из абсолютной временности.

Именно Хайдеггер впервые со всей радикальностью поставил проблему: мы занимаемся историографией только потому, что сами «историчны». А это значит, что историчность человеческого существования есть необходимое условие правильного понимания происходящего. Из темпоральности бытия Хайдеггер выводит круговую структуру понимания. Проблему историзма он поставил на иную основу. Вместо категорий субъекта, объекта, сознания и самосознания на передний план у него выходят такие понятия, как «временная обусловленность понимания», «самопонимание на основе вещей», «самопонимание через вещи».

Важнейшее значение в хайдеггеровской концепции герменевтики приобрел такой элемент, как временное отстояние и его роль в понимании. Исходя из того «онтологического оборота», который Хайдеггер придал пониманию в качестве «экзистенциала», лишь исходя из временной интерпретации бытия, можно осмыслить временное отстояние в его герменевтической плодотворности.

Недостаточно мыслить понимание только как «воспроизведение некоей изначальной продукции». Каждая эпоха понимает дошедший до нее текст по-своему и, несмотря на увеличивающуюся историческую дистанцию между автором и интерпретатором, позднейшее понимание является более глубоким, обладает по отношению к «изначальной продукции» принципиальным преимуществом.

Дело в том, что смысл текста не исчерпывается лишь изначальными моментами, а «он всегда определяется также исторической ситуацией, в которой находится интерпретатор, а следовательно, и всем объективным ходом истории в целом» [2, С. 351]. А это значит, что не от случая к случаю, но всегда смысл текста превышает авторское понимание. Иначе говоря, сам автор текста не обязательно понимает его истинный смысл, а потому интерпретатор часто может и должен понимать больше, чем он. Тем самым понимание является не только репродуктивным, но всегда также и продуктивным отношением.

Достижением Хайдеггера считается подчеркивание им того, что время не является пропастью, которая «отделяет и отдаляет». Более того – и опыт исторической науки подтвердил это – объективное понимание достижимо лишь при наличии определенной исторической дистанции.

Суть какого-либо дела, его подлинное содержание и смысл выделяется из актуальности преходящих обстоятельств лишь с течением времени. И только при этом условии становится возможным преодоление субъективности наблюдателя исторических событий. Действительно, в герменевтике именно дистанция, разделяющая «настоящее» и «прошлое», «свое» и «чужое», и подлежит продумыванию, и потому наивна сама мысль реконструировать прошлую эпоху герменевтическими средствами. Эта эпоха ушла. Ее полное присутствие невосстановимо. Она дана лишь косвенно, через плотный слой опосредований.

Вот почему Гадамер называет «наивной предпосылкой историзма» утверждение о том, что мы должны мыслить понятиями и представлениями изучаемой эпохи, а не своими собственными, чтобы таким образом добиться исторической справедливости. Между тем отстояние во времени – это позитивная и продуктивная возможность понимания. Это «отстояние» вовсе не зияющая бездна, но непрерывность обычаев и традиций, в свете которых является нам всякое предание.

Он отмечает, что «Хайдеггер дал полностью правильное феноменологическое описание, когда он в мнимом чтении… открыл предструктуру понимания. Он представил пример, из которого следует задача» [2, С. 254]. Подлинным предметом герменевтического анализа Хайдеггер делает язык, потому что слово не только проясняет, но и затемняет. С другой стороны, язык (а не человек) является, по мнению Хайдеггера, субъектом речи, поэтому выступает как сущностное свойство человеческого бытия. А так как понимание возможно только в языке и при помощи языка, то язык определяет постановку всех герменевтических проблем. Вследствие того, что в языке отражается весь мир человеческого существования, герменевтика у Хайдеггера через язык «выходит» на бытие и метод «опрашивания» бытия становится необходимым моментом герменевтического инструментария.

Онтологизируя языковую проблематику герменевтики, Хайдеггер способствует превращению герменевтики в учение о бытии, закрепляя тем самым ее философский статус. Вместо гуссерлевской трансцендентальной феноменологии Хайдеггер предлагает «герменевтическую феноменологию», в которой вопрос о смысле существования равносилен вопросу о смысле познанного. Понимание здесь выступает первоначальной формой человеческой жизни, а не только методической операцией.