Н.А. Бердяев: опыт философии свободы

МИНИСТЕРСТВО КУЛЬТУРЫ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

Федеральное государственное образовательное учреждение

высшего профессионального образования

«Санкт-Петербургский государственный институт культуры»

ФАКУЛЬТЕТ__________Мировой культуры_____________________________________________

КАФЕДРА _____Теории и истории культуры_________________________________________

РЕФЕРАТ

__________________ Н.А. Бердяев: опыт философии свободы. ________

(тема)

Выполнил студент группы	___Скобелева Мария Сергеевна______________________ (ФИО)
(номер группы) _______________________	____ ФМК/БЗ-281 ____________________ (подпись, дата)
Направление подготовки (специальность)	___03300.62 51.03.01 Культурология (шифр и наименование направления подготовки (специальности)
Профиль подготовки (специализация )	Художественная культура (Арт-менеджмент)
Форма обучения	__заочная

Санкт-Петербург

2016

Содержание

Введение……………………………………………………………….....……….2
1. Бог и свобода........................................................................................6
2. Эсхатология и проблема теодицеи......................................................9
3.Добро и зло. Проблема построения новой этики.........................................12
4. Личность: Бог и человек.....................................................................17
5. Персонализм и эгоцентризм...............................................................21
Заключение………………………………………………….................………….27
Список использованной литературы ...……………………........………………30

Введение

Философию Н.А. Бердяева нельзя назвать легко доступной для понимания, несмотря на кажущуюся простоту изложения и великолепный литературный язык. Если причина сложности понимания Гегеля и Канта в их тяжелом наукообразном языке, а Ницше - в эпатаже, художественных туманностях и внутренних нестыковках, то с Бердяевым дело обстоит по-другому. Он писал ясно, просто и прямо. Он всегда подробно объяснял: "это не значит то, а значит это; это тем самым не отрицает того, что..." и т.п. Противоречия Бердяева порождены не только противоречивостью его собственной натуры, но и противоречиями самого бытия, причем по обе стороны реальности.

Но у него нет четкой устоявшейся терминологии, способ изложения скорее эмоциональный, нежели логический. Великий русский философ считал, что глубокие религиозные истины можно понять только духовной интуицией, а не разумом, а что есть в них противоречия, логикой не разрешимые - это абсолютно нормально. Доказательства, считал он, нужны только на элементарном уровне бытия и для далеких, а близкие по духу поймут и примут без всяких доказательств, потому что пребывают в одной и той же истине.

В Бердяеве есть неискоренимая, несгибаемая воля к полноте, к вмещению в себя истины.

Но именно поэтому данного философа часто превратно понимают люди иного духа. Так, о нем часто писали: Бердяев заперт в себе и не может из себя выйти, пишет всегда только о себе. Но это - непонимание основного принципа философствования Бердяева. Ведь дух его пытается объять все (сложно найти тему, которую Бердяев обошел своим вниманием). А то, что философствует он исключительно из себя, т.е. экзистенциально, никогда не принимает ничего внешнего для себя - это вовсе не тождественно замкнутости в себе. Тут, напротив - свободное размыкание себя: универсум может быть раскрыт только личностью и в личности, как конкретная, а не абстрактная полнота. Вне личности нет не только универсума, но и вообще ничего, потому что: во-первых, только личность имеет экзистенциальный центр, который реально существует, чувствует и осознает себя, во-вторых, каждая личность бесценна для Бога.

Можно встретить и такое утверждение: его сочинения - сплав христианских и внехристианских начал. Или даже - языческих. Сперва необходимо определить, что все-таки является христианским, внехристианским и языческим. Разногласий и по этому поводу достаточно. Но для Бердяева главное, что для истинного христианина нет и не может быть ничего внехристианского. Все - во Христе! Все мысли, достижения, творения, все проблемы, муки и вопрошания всех когда-либо живших людей - это все темы христианские. Ничто, имеющее свет и смысл, не может быть вне Христа-Богочеловека, Всечеловека. Никакое положительное начало не может быть признано внехристианским. Нехристианскими являются только крайности и различные искажения. Например, отвлеченный монизм индийских религиозно-философских систем, не признающий ценность человека и единственной судьбы личности или порочные, слишком человекоподобные боги Олимпа. "Слишком" в том смысле, что отражают его слабость, а не силу, подобные не истинному человеку, а падшему. В конечном итоге, если отрицают личность человека - исчезает и Лицо Бога. А если отрицают совершенство Бога - препятствуют человеку подняться до должного уровня. Но христианство определенно говорит, что есть Бог и есть человек, Бог подобен человеку, а человек подобен Богу. Что отвергалось на семи Вселенских Соборах? Крайности, перекосы то в сторону Бога, то в сторону человека, то в сторону плоти, то в сторону духа. А ведь эти две реальности не отрицать надо, а просветлять и соединять. А краеугольные камни учения Бердяева: свобода и достоинство человека и его творческое призвание в мире, следующие из его богоподобия. В этом абсолютно ничего внехристианского нет.

Также можно усмотреть противоречие и непоследовательность в том, что Бердяев констатировал факт болезненности, неподлинности и шаткости мира сего, природы, истории, общества (это - все та же христианская идея греховности), и в то же время любил животных и чувствовал красоту природы. Вот и Л.Шестов написал о своей любви к природе и думал, что тем самым спорит с Бердяевым. Но где же тут увидели противоречие? То, что мир болен, зол, несовершенен - подтверждают и Священное Писание, и науки - биология, история, психология. Но мир не отделен при этом глухой стеной от Бога и Его смысла, любви, красоты. Бога в мире нет, но мир Богом держится - это парадокс, разрешимый не логикой, а духовной интуицией. В созерцании красоты природы и в любви к животным открывается как совершенство Бога, так и творческая суть человека, преображающая вещи.

Далее, многие удивлялись дерзновению мысли Бердяева, считали, будто он атакует самого Бога. Книги Бердяева - атаки, это верно. Только атакует он мир сей и искаженный им образ Бога. Он никогда не представлял себе Бога как некоего господина в небесном замке. Атаковать можно только господина (враг, объект). Но Бердяев никак не мог атаковать Бога, потому что слишком хорошо Его знал - не как внешний объект, а как близкого, любящего Субъекта. Такие заявления свидетельствуют о непонимании сути его богопознания и богообщения.

В данном реферате кратко рассматриваются основные темы философии Н.А. Бердяева: проблема свободы, эсхатология, личность, отношения Бога и человека.

Бог и свобода

Свобода, соотношение Бога и свободы - основная тема Бердяева. Многие понимают его учение так: Бердяев поставил выше Бога свободу или «ничто», из которого (которой) Он рождается и тем самым существенно ограничил Его всемогущество. Прежде всего, свобода по существу своему и не может быть «сотворенной», иначе это не свобода. Точно так же, как и любовь — они просто есть в Боге, являются Его сущностью, но не сотворены. Свобода, или мистическое, бездонное, бесконечное «Ничто» (не пустота, не вакуум) - это, по сути, потенция всего на свете — зла, добра, творчества и пр. Оттуда всё рождается. Бытие из свободы, а не свобода из бытия, свобода первична.[1] Это - Тайна, логически и рассудочно непостижимая, здесь можно мыслить только образно и символически. Бердяев как раз был против всяческих рационализаций Тайны.

Поэтому он настаивал на неразрешимых в пределах этого мира антиномиях.[2] Так, Бог вне мира, мир грешен, удален от Бога — и Бог в мире, пронизывает все творение, мир в Боге. Верны оба утверждения. Как — постижимо лишь посредством духовной интуиции. В т.ч., это вопрос градации — мир несомненно отпал от Бога и во зле лежит, НО если бы Бог совсем ушел из мира, мир тут же прекратил бы свое существование. Поэтому, когда с несколько наивным восхищением открывают «Премудрость Божию в законах природы» - это верно, но абсолютизировать посюстороннеее — губительно для духа. Пример: тонут в восхищении «тайной рождения» и уже совсем не видят значения личности (Розанов) — а она выше и важнее рода. Или радуются разумному устроению природы и совсем не замечают страданий «твари», которая «стенает и жаждет освобождения» (многим традмиционным христианам, например, глубоко безразлично, что животные страдают и умирают). Да, Бог везде, где есть хоть капля добра и смысла. Но степень Его присутствия разная. Еще пример. Один ищет Бога, не находит и стенает, тоскует: «Бог ушел из мира». Другой говорит: «Да нет же, вот Он — в цветочках, лепесточках, зверушках, детках...» И оба правы. Просто один нашел Бога на приемлемом для него уровне, а другой — еще нет. Понятно, что уровень и запросы первого выше, потому ему и сложнее. Что ему эти смертные цветочки-лепесточки, когда он ищет бессмертия и личного смысла! Но и цветочки-лепесточки отрицать нельзя — это уже вопрос о правильном отношении к плоти мира. Плоть должна быть, но не такая, не в таком состоянии. Через красоту мира просвечивает Дух — несомненно. Поэтому нужно желать бессмертной красоты цветов, бессмертия и блаженства животных и т.п. И еще. В каждом из этих типов мировоззрения есть опасность. Первый может удовлетвориться этим миром, даже освятить его, и не искать ничего высшего. Второй может совсем отвергнуть плоть и здешнюю жизнь. Но что мы видим у крайних и исключительных аскетов? В пределе почему-то — омертвение духа. С таким принципом на «высоте» мы почему-то ничего, кроме «алгебры» и «минералов» не находим, плюс ожесточаемся. Так и до костров доходили — неважно, что тело мучается, зато дух спасен. Поэтому В. Розанов явно что-то угадал, напирая на важность плоти, ее жизненность: душа мира — живая, трепетная, неразрывно связана с плотью. Важна, конечно, не данная несовершенная плоть, а жизнь, в ней заключенная и жаждущая более совершенного воплощения! Итак, один вообще не будет искать, другой будет, но не найдет — исход один. Нужно пытаться вместить в себя полноту.

Итак. Бог рождается из мистической Бездны. (Именно рождается, как Сын вечно рождается от Отца. Не было момента во времени, когда Его еще не было — ибо нет и времени, все происходит в вечности. Опять же рационально непостижимо.) Но тут надо понимать: есть Бог как Лицо по отношению к человеку, Личность, и есть Непостижимое Божество, Которое немного приоткрыли лишь мистики. И вот как раз по ту сторону различия Бога-Личности и несотворенной свобода, Бездны, «лежит трансцендентная Божественная Тайна, в которой все противоречия снимаются, там неизъяснимый и невыразимый божественый свет. Это сфера апофатического богопознания.»[3] То есть, все различия снимаются в невыразимом Божестве. То есть, это абсолютно ортодоксальное утверждение — все в Божестве, в Абсолюте, но дальше уже говорить нельзя, дальше — молчание. Как это — познаваемо только в личном мистическом опыте. И непередаваемо не имеющим такового.

Должна заметить, что Абсолют, Божество очень часто рационализируют, не учитывая различие Бога и Божества. О Божестве можно мыслить только апофатически: «не то, не это и не это» (или познавать Его мистически, что немногим дано), потому Его порой и называют «Ничто» - не в смысле пустоты, а в смысле несоразмерности, невозможности сравнения ни с какой вещью в мире. О Боге — да, можно уже и катафатически, определенно, ибо Он подобен нам — наделил Свое любимое творение всеми Своими качествами (любовь, свобода, творчество), в несколько ограниченном варианте, конечно. Поэтому и в человеке есть тайна — тайна личности, заключающей в себе все. Будучи Богоподобными, мы также связаны с этой Бездной, источником нашей свободы и творчества.

Не подлежит сомнению, что свобода не может быть "сотворена" или "детерминирована". Свобода просто есть. Бог не "бессилен" над свободой в прямом смысле этого слова, просто такова сущность Бога, человека и свободы. Принуждение противно не только Его воле, но и Его сущности в целом, равно как и нашей. Исчезнет свобода - исчезнет и человек, мировой процесс станет игрой Бога с Самим Собой. Ему это не надо, человечеству тоже. Теоретически Бог мог бы "закрыть" свободу от творения, создать его несвободным и неспособным согрешить, блаженным "автоматически". Но тогда бы Он сотворил не человека, не Свой образ и подобие, а что-то безмерно низшее. Величие замысла Бога в том и проявилось, что в основу творения Он положил свободу. Ведь Он хотел именно Свое подобие, существо высокое и достойное, "восхотел свободной любви человека". Свободен Бог - свободен и подобный Ему человек. Бездна в Боге - бездна в человеке. "Человек есть дитя Божье и дитя свободы - ничто, небытия"[4] в том смысле, что человек не детерминирован Богом, и что человеческая свобода имеет тот же глубинный источник, что и свобода Бога. Поэтому "Бог не Сам Себе отвечает"[5], не играет с собой, как Брахма в индуизме, Он ждет свободного ответа от человека. "Бог-Творец всесилен над бытием, над сотворенным миром, но он не властен над небытием, над несотворенной свободой, и она непроницаема для него"[6] - иначе это значило бы уничтожение свободы. Противопоставление, пусть и "вторичное", Бога и свободы верно в том смысле, что Богу неподвластна свобода в другом, в человеке (иначе какая же это свобода?), но совершенно подвластна свобода в Себе, потому-то Он совершенен и безгрешен, а человечество лишь на пути к этому состоянию (обожению).

Эсхатология и проблема теодицеи

Н.А. Бердяев говорил, что идея вечного ада совершенно обесценивает нравственную жизнь, лишает ее смысла и сути.[7] Нравственно - только то, что свободно. Если ты что-то делаешь из-под палки, за что тебя "награждать"? Хотя, конечно, понятие "награды" очень пошлое, приземленное, внешнее, оно вовсе не должно применяться в религиозной жизни.

Ад не может быть вечным. Творя мир, Бог не мог согласиться на вечные муки хотя бы одного существа. Бердяев писал: не может быть, чтобы я, среднегуманный человек 20 века, был добрее Бога.[8] А если Бог есть любовь, то это и Его вечные муки. Бог будет страдать из-за погибели любимого существа, будет тосковать о потерянной бесценной личности. Ему бесконечно дорог каждый, в этом смысл притчи о потерянной овце.

У ада есть одна, но очень важная предпосылка - свобода человека. Не может быть "автоматического" всеобщего спасения, как того хотел по доброте душевной Ориген, ибо спасение - не пассивное прощение грехов, а активное преображение личности. Всеобщего спасения не может быть в приказном порядке, оно не может быть односторонним актом Бога, оно может быть достигнуто только совместными усилиями Бога и человека. Потому и нельзя строить никакую рациональную эсхатологию - ни оптимистическую, ни пессимистическую. Нельзя верить в ад или напрочь отрицать его, надо бороться с ним, веря в победу Христа.[9]

Бердяев, как подобает христианину, верит, что победа над адом возможна Богочеловеку, что последнее слово должно принадлежать Божьему замыслу. Да, мы обязаны верить, что ада "не должно быть", всеми силами утверждать всеобщее спасение, способствовать ему, на этом и на том свете. Поэтому моральное отрицание ада - это не повод грешить, а наоборот - повод просветляться и быть духовно активными. Нам дано знать не то, что будет, а то, к чему нужно стремиться. Потому-то мы свободны, ничто не предопределено. Потому-то окончательна судьба человечества - тайна, рационально непостижимая.

"Бог... нисходит в ничто, в бездну свободы, переродившейся во зло, являет себя не в силе, а в жертве. Божественная жертва, божественное самораспятие должно победить злую свободу ничто, победить, не насилуя ее, не лишая тварь свободы, а лишь просветляя ее." "Бог является не в аспекте Творца, творческой силы, а в аспекте Искупителя и Спасителя, в аспекте Бога страдающего и на себя принимающего грехи мира. Бог в аспекте Бога-Сына нисходит в бездну, в Ungrund, в глубину свободы, из которой рождается зло, но из которой исходит и всякое добро. Только так и можно понять тайну Искупления, если не понимать ее юридически-судебно."[10]

Самый мучительный вопрос: как мог Бог сотворить мир, предвидя все последствия, вплоть до вечных мук многих? Как мог на такое согласиться? Традиционная теология отвечает концепцией свободной воли. Но это не христианский ответ. С одной стороны, как верно говорит Вл. Лосский, комментируя Св. Отцов, грехопадения могло бы и не быть, в этом смысле оно "случайно". Если творение изначально свободно, то было (и есть) множество вариантов развития событий. С другой стороны, Бог все предвидел, и потому еще "предвечно" решил поступить в соответствии с выбором человека - предать Себя на муки и смерть ради него. Вот в каком смысле "агнец был заклан до сотворения мира". Итак, творя мир, Бог не только нас, но и Себя обрекал на муки, причем не только муки земной жизни и креста, но и, как минимум, муки сопереживания, сочувствия нам. Если родитель страдает вместе с ребенком, то Бог тем более страдает вместе с нами. Бердяев пишет то же самое: "с трагедией мира можно примириться только потому, что есть страдание Бога. Бог разделяет судьбу своего творения, Он жертвует Собой для мира и для человека, для любимого, по которому тоскует".[11] Ни одна религия, кроме христианства, не оправдывает Бога, чаще всего этот вопрос не ставится вообще.

Но возвратимся к утверждению, заявленному в начале. Бердяев полагает, что его учение о несотворенной свободе, о различении Божества, с одной стороны, и несотворенной свободы и Бога, с другой стороны, снимает с Творца "ответственность за свободу, породившую зло". К этому почему-то стремятся все - снять с Бога ответственность любой ценой. Но можно сказать: не надо "снимать" с Бога ответственность. Кто от нее освобождается? Малолетние и слабоумные, не понимающие последствий своих действий. И человека можно привлечь к ответственности только если он разумен и свободен. Бог же, творя мир, обосновывая его на свободе, прекрасно все понимал и предвидел. Сверх того, "на все воля Божья". Когда же спрашивают: что же, Бог устраивает войны, эпидемии и падения самолетов? - начинают объяснять различие "активной" и "пассивной" воли Божьей: "активно" Он хочет добра и творит его чаще всего тайными путями, чтобы не нарушить свободу человека (это и есть Божий Промысел), но "пассивно" - воля Его проявилась и в том, чтобы творение было свободно, вот Он и не вмешивается, не останавливает зло. Но разве это снимает ответственность? Разве можно пройти мимо страдающего и умирающего с чистой совестью? Он взял на Себя эту ответственность, разделив страдания с нами. Не есть ли страдание Богочеловека искуплением не только человека, но и Бога? Возможно, в этом и заключается главный смысл христианства.

Добро и зло. Проблема построения новой этики

Уже в начале книги "О назначении человека" Н.Бердяев пишет: "Есть смертельная печаль в самом различении добра и зла, ценного и лишенного ценности. И нельзя успокаиваться на том, что это различение есть последнее. Тоска по Богу в человеческой душе и есть тоска от невозможности остаться навеки с различением добра и зла, со смертельной горечью оценки." Это непонятно и даже может показаться аморальным. Но здесь есть правда. В самом деле, существует ведь что-то ниже и что-то и выше закона, а мораль обычно - тот же закон. Нельзя не видеть, что понятия о добре и зле часто различаются у разных народов и меняются со временем. Да, бесспорно, наши добро и зло неопределенны (а если определенны, то часто неповоротливы и лживы), неустойчивы, переходят одно в другое и друг без друга не существуют. Часто бывает смешение добра и зла. Любое явление можно оценить и положительно, и отрицательно, а чаще - найти и плюсы, и минусы. Наверное, необходимо признать, что понятия добра и зла - лишь ограниченные категории нашего мышления и нашего мира. Есть люди, четко делящие все на белое и черное. Но Бог выше всех наших понятий. Мир же на самом деле разноцветный, но больше в нем серого. Поэтому абсолютно верно, что должно быть, есть в Боге что-то глубже наших добра и зла - некое сверхдобро или сверхбытие - "высшая ценность лежит по ту сторону добра и зла." Понять это можно только интуитивно и мистически.

Не может быть, чтобы в конце наше узкое "добро" победило "зло" и оттеснило его в "ад". «Царство Божье мыслится как лежащее "по ту сторону добра и зла". "Добро", которое осуществляется в этом грешном мире, на этой грешной земле, всегда основано на различении и отделении от него "зла" и "злых". Когда торжествуют "добрые", то они уничтожают "злых", в пределе отсылают их в ад. Торжество "добра", основанное на различении и оценке, совсем не есть рай и не есть Царство Божье. Царство Божье нельзя мыслить моралистически, оно по ту сторону различения. Грехопадение сделало нас моралистами."[12] Такая "победа" жестока и грозит скукой, а "блаженства" отнюдь не сулит. Ведь, во-первых, немыслимо, чтобы хотя бы одно существо вечно "мучилось" или окончательно погибло. Во-вторых: многие явления, традиционно считающиеся ненужными для спасения, а то и прямо грешными, не могут быть полностью и бездумно отвергнутыми. Одни подлежат разбору с "вытягиванием" из них того света и смысла, который к ним привлекает, а другие - должны быть прямо признаны необходимыми для вечной жизни. К примеру, к первой категории принадлежит всякое неоднозначное искусство, такое, как тяжелая музыка, ко второй - любовь-эрос.

В сущности, критерия различения добра и зла никто не знает. Человек вообще более прав и справедлив, когда ищет, чем когда думает, что нашел. Особенно если это касается таких важных вопросов. Ответов на них и нельзя найти, пока мы в этом мире и в данном состоянии, пока нам доступно только относительное. И одно из самых ужасных заблуждений человека - принимать относительное за абсолютное. А вот Бердяев так никогда (почти) не делает, он предлагает искать вместе и рассказывает о своем пути. Конечно, то добро, которое мы знаем, не может быть критерием, ибо оно возникло уже после грехопадения и различения, не говоря уже о том, что оно шатко, переменчиво и неоднозначно. Это ничего не говорит о настоящем критерии, зато становится понятно, что само добро проблематично. "Этика должна не только обосновывать мораль, но и изобличать ложь морали." [13]Да, необходимо само добро подвергать сомнению - "есть ли "добро" добро, не есть ли оно зло". В связи с этим Бердяев вспоминает гениальную фразу из записной книжки Н. Гоголя: "Грусть от того, что не видишь добра в добре" Вот он не осмеливался говорить, но почувствовал, что часто традиционное добро, разновидности которого он же сам пытался проповедовать, является на самом деле злом. Я приведу лишь три примера: ад для грешников, рабство и унижение человека, поглощение личности родом. Это и сейчас считается благом у многих людей, приверженных "традиционному христианству". То, что сказал Бердяев о проблематичности "добра" - смело, правдиво и гениально.

Но вопроса о критерии это не решает. Бердяев рассуждает о попытке прорыва Ницше "на ту сторону": прорыва не получается никогда, там постоянно оказывается или наше добро или, того хуже, наше зло. "Даже когда вы говорите, что различение и оценка есть что-то дурное и злое, вы целиком находитесь в ее власти"[14], т.е. все равно что-то считаете плохим, что-то - хорошим, что-то утверждаете и что-то отрицаете. Ясно, что прорвемся мы только тогда, когда обожимся и мир станет иным. А пока следует иметь в виду: "наши оценки... носят символический, а не бытийственный характер"[15]. Потому-то наши моральные нормы так изменчивы. Но символы эти, конечно, не произвольны, за ними всегда стоит какая-то реальность, они всегда выражают какую-то правду, более или менее. Смысл можно найти и в табу первобытных племен. Но как раз и означает, что нужно не слепо следовать какой-либо норме, а понять ее глубинный смысл и воплощать в жизнь его, а не норму.

И все же как быть с критерием, где его искать? Бердяев однозначно говорит: не в обществе, ибо оно "само требует нравственной оценки и предполагает различие добра и зла, не из общества почерпнутое"[16], и не в природе: "жизнь должна иметь смысл, чтобы быть благом и ценностью"[17], смысл этот не может быть в самой жизни, "он должен возвышаться над жизнью"[18]. Законы природы, на самом деле, глубоко аморальны. Что же у нас остается? Бог и человек. Причем их нельзя разделять, ибо Бог всегда познается через человека, а человека нет без Бога. Не только в том смысле, что Священное Писание писали и проповедовали люди. Даже когда ты пытаешься прорваться к Богу самостоятельно, ты все равно познаешь Его через себя, т.е. через человека. И это вовсе не обязательно ведет к искажениям, хотя и такой риск есть. Но в идеале это - обязательное условие и залог нашего обожения. "Никто не приходит к Отцу иначе, чем через Сына". Но ведь Сын - Богочеловек, в этом весь смысл.

Связь человека с Богом - внутренняя. Поэтому критерий для решения всякого нравственного конфликта нужно искать в своей свободной совести. Таким образом мы подходим к творческой этике - для каждого конкретного случая "норма", решение творится человеком. Это не релятивизм, т.к . предполагает наличие совести и связи с Богом. Это означает беспредельную свободу творчества ценностей, но также и ответственность гораздо большую, чем в случае простого следования навязанной извне норме. И это безмерно сложнее послушания общепринятому. Да, здесь есть риск, но едва ли больший, чем в обычной нормативной этике.

Личность: Бог и человек

Нередко Бога боятся признать личностью, т.к. не хотят Его"упрощать" и "ограничивать". Но почему же считают личность - ограниченностью и упрощением? Бердяев подчеркивал: она не равна индивиду и даже индивидуальности, она есть задание для человека, и ни один человек не может считаться вполне личностью[19]. Личность никогда не закончена, но это не признак несовершенства, а признак свободы, потенциальной бесконечности. В то же время личности нет без "я". Нет и "я" без личности, хотя бы потенциальной. Вне субъекта нет ничего, никаких ценностей, глубин и прочего. Говорят, будто это только для человека наивысшее, может быть еще выше и глубже. Может, и сколько угодно. Бог быть выше наших представлений, но все, что вне личности - уже ниже ее. Сверх - сколько угодно, но не вне, не без.

Бердяев всегда настаивал на человечности Бога: "Бытие сообразно целостной человечности, бытие - человечно, Бог - человечен. Потому только и возможно познание бытия, познание Бога. Без сообразности с человеком познания самой глубины бытия было бы невозможно. Это есть обратная сторона той истины, что человек сотворен по образу и подобию Божьему."[20]

И еще: "Человек - микрокосм и микротеос. Бог есть макроантропос. Человечность бога есть специфическое откровение христианства, отличающее его от всех других религий." "Человечность или человекосообразность Бога есть обратная сторона божественности или богосообразности человека"[21].

Таким образом, Бердяев даже успешно "преодолевает Канта": "вещь в себе" открыта для опыта и познания потому, что Бог и бытие - человечны, человекообразны. "Познание есть гуманизация"[22], соотнесение познаваемого с человеком, иного познания нет и быть не может ни в науке, ни в религии. (И всякое "сверхчеловеческое" человек может познавать лишь потому, что глубинно ему причастен.) Но это определяет и характер целостного познания и Бога, и бытия, и человека: оно не может быть только научным, и оно никогда не может достигнуть "дна", потому что его нет. А "дна" нет потому, что есть свобода и творчество. Познание "до конца" невозможно не потому, что "вещь в себе" закрыта или очень уж сложна для слабого человеческого ума, а потому, что причастна бездонной свободе. Это и есть Тайна. Она непознаваема "до конца" в силу своей бесконечности, не по размерам, а по бесконечному возрастанию и творческому изменению. И познается она не одним умом, а целостным составом человека, что для науки, понятно, невозможно.

Но что такое личность? "Конечность" личности есть не ограниченность и смертность, а качествование и индивидуализация. Без этого бытие, в сущности - ничто. И не может Бог не обладать всей полнотой бытия.

Бердяев учит о том, что личность, прежде всего, есть целое, не есть часть природы и общества, напротив - природа и общество есть ее части. Она обязательно имеет космический и социальный состав, но не подчиняется космосу и социуму. Она непременно обладает экзистенциальным центром, "я", "имеет чувствилище к страданию и радости"[23]. Личность - не вещь и не объект, "она есть активный субъект, экзистенциальный центр"[24]. "Личность должна мыслиться не в подчинении роду, а в соотношении и в общении с другими личностями, с миром и Богом. Личность есть неизменность в изменении", "единство во множестве".[25] Личность предполагает существование сверхличных ценностей, того, к чему нужно стремиться, иначе она не просто останавливается, а падает. Это относится, разумеется, к человеку, а ценности "содержатся" в Боге, но не статически, а динамически. (Сверхличные ценности здесь - это не платоновские идеи, висящие в вакууме отдельно от субъекта. Сверхличные ценности парадоксальны - их нет отдельно от субъекта, но к ним надо стремиться, их надо создавать.) Это очень хорошо видно по динамике гуманизма. Бердяев очень верно сказал, что порок гуманизма не в том, что он "слишком" утвердил человека, а в том, что недостаточно его утвердил. Гуманизм пытался утвердить человека "как он есть", в его природном несовершенстве - и к чему пришел? "Как только провозглашают, что нет ничего выше человека, что ему некуда подниматься, человек начинает понижаться и подчиняться низшей природе."[26] Теперь мы уверены, что человек есть продукт природы и общества, больная переразвитая обезьяна. Его, конечно, можно пожалеть, но уважать его абсолютно не за что. Он, конечно, не свободен, а "творит" в основном зло и примитив. И нравственность для него можно построить только на основании зачатков морали у животных предков... (Кстати, рассуждая о зачатках нравственности у животных, не понимают главного. Во-первых, сама потребность в какой-либо нравственности и обличает в человеке человека, не животное. Человек только потому и способен увидеть зачатки нравственности у животных, что является человеком. Ну и потом, наличие у животных зачатков человеческого вовсе не доказывает того, что человек от них ничем не отличается, даже напротив... Тут надо все обратно перевернуть: не человек похож на животных, а животные - на человека.) Только Бог освобождает человека от гнета природы и общества.

Только личность способна вмещать универсальное. Причем Бердяев отличает универсальное от общего. "Общее есть абстракция и не имеет существования. Универсальное же конкретно и имеет существование".[27] Примеры общего - национализм, этатизм, сциентизм, равно как и сексизм с гомофобией, для злободневного примера. Нет нации, государства, науки, пола и сексуальной ориентации как неких застывших и всеобъемлющих реальностей. Эти реальности как частичные - есть, но они переменчивы и не определяют личность. Отличие от универсального, естественно содержащегося в личности (и никогда - вне), в том, что эти "измы" и фобии превращают личность в средство и орудие, тогда как на самом деле она - цель. Примеры универсального - любовь, творчество, свобода.

Личность есть творческий акт (два смысла: творить можно себя и любой творческий акт утверждает личность). И необходимо отличать творчество от одержимости. Последняя может быть шумной и подвижной, но в сущности она пассивна, творческий акт может быть незаметным, но он всегда активен. Личность есть "сопротивление детерминации обществом и природой, героическая борьба за самоопределение изнутри. Личность имеет волевое ядро, в котором всякое движение определяется изнутри, а не извне. Личность противоположна детерминизму. Личность есть боль."[28] Это очень понятно - покориться обществу и природе всегда проще, чем бороться за свою личность и свободу. Сохранение личности может иногда потребовать жертву жизнью, но жертвовать личностью нельзя. "Легче всего отказаться от личности и свободы, жить под детерминацией и авторитетом"[29]. Но личность ни в коем случае не "самодостаточна", она реализуется в мире и обществе, в общении с другими, "всегда предполагает существование других личностей"[30].

Бердяев отличает личность от самости. Это самость есть ограниченность, а не личность. Самость преодолевается в творческом акте, тогда человек выходит к миру, людям, Богу, а личность тем самым реализуется. И это не есть отказ от "я", это есть осознание существования и безусловной ценности других "я".

"Личность есть исключение, а не правило"[31]. Личность есть "парадоксальное смещение противоположностей: личного и сверхличного, конечного и бесконечного, неизменного и меняющегося, свободы и судьбы".[32] Еще парадоксально то, что личность надо реализовать, но уже для начала этой реализации необходима... личность. Она в начале и она в конце.

"Человеческая личность отныне соглашается признать какие бы то ни было ценности мировой жизни, только если за нею будет признана абсолютная ценность, трансцендентный смысл, только если гибель временных надежд индивидуальности искупляется ее вечными надеждами. Я, единственное, неповторимое в мире индивидуальное существо, должен участвовать в осуществлении мировых, универсальных надежд, в абсолютном совершенстве, я никогда не смогу отказаться от жажды своей окончательной силы, окончательной свободы, окончательного знания и красоты, иначе да погибнет мир. И каждое индивидуальное я должно участвовать в конце, во имя которого только и признаются ценности. "Свету" быть, только если я "чай" буду пить, иначе "свет" не имеет никакой цены. Свет, мир превращается в фикцию, если не стоят на точке зрения индивидуалистической и следовательно плюралистической метафизики. Утвердить мир и его ценности, осуществить полноту и совершенство универсального бытия можно только, утверждая трансцендентную индивидуальность, выполняя свое индивидуальное предназначение в мире. Отрицая вневременное и внепространственное бытие индивидуальности, мы роковым образом должны придти к отрицанию всякого бытия, к иллюзионизму, к нигилизму."[33]

Бердяев утверждает, что необходимо решительно порвать с теми предрассудками, что "личное" и "субъективное" означает замкнутость, неспособность к выходу в мировую ширь, противоположно приобщению к божественному. Наоборот, скорее "безличное" и "объективное" означает замкнутость и невозможность прорыва. "Личность" же есть путь к Богу, ибо только личность и есть образ и подобие Божье. Основная ошибка в том, что человеческое отнесено к психологическому, что человеческое сознание признано психологическим сознанием, сознание же логическое и трансцендентальное не признается человеческим сознанием."[34]

В связи с этим необходимо также рассмотреть отличие персонализма от индивидуализма, эгоцентрика от личности.

Персонализм и эгоцентризм

Бердяев очень верно заметил, что эгоист в плохом смысле этого слова – никогда по-настоящему не любит себя, и недовольство собой вымещает на других людях. Эгоцентризм, исключительная сосредоточенность на себе не только в корне греховны (он даже иногда именно это называл первородным грехом), но и разрушают личность, ибо для ее существования необходимы другие личности.

Эгоцентризм - это нарушение должных отношений между "я" и Богом, между личностью и универсумом. Если в персонализме личность стремится вместить в себя универсум, то в эгоцентризме индивид пытается своим раздутым "я" заменить все содержание универсума. Но при этом всегда "я", отсеченное от Бога, людей и мира - распадается, улетучивается, прекращает свое истинное существование. Оно начинает вести призрачное существование в мире фикций. Реальный мир от него закрыт, способность воспринимать его потеряна. Увы, в той или иной степени это свойственно всем нам, ибо мы все происходящее относим прежде всего к себе, да не к истинному себе, до которого никак не докопаться, а к своим мелочным потребностям, к своему узенькому кругу интересов. Это и значит, что наше "я" слишком часто объективировано, порабощено обыденности, отрезано от источников своего бытия, от истинной жизни. Таким образом и случается "рабство у "не-я" через "я", которое "выброшено на поверхность".[35] Эта поврежденность глубоко сидит в человеческой природе, являясь одним из самых серьезных последствий первородного греха.

Человек же должен быть и "интервертированным", т.е. сосредоточенным, созерцательным и творящим себя, в себе и от себя, и "экстервертированным", т.е. в то же время творчески выходить к людям и миру.

Эгоцентрик - человек крайне суженный, к миру он равнодушен, люди для него - не другие личности, а лишь средства для удовлетворения своих потребностей. Но какой смысл жить вообще, если ты один, не выходишь к другим? Если довести это до логического конца, то получится солипсизм, который утверждает, что мир и люди - лишь твое представление, иллюзия органов чувств и прочего.

Одиноки и личность, и эгоцентрик, но одиночество их разное. У личности есть мгновения выхода из себя, если не к людям, то к Богу, и тогда одиночество ее преодолевается. Такие моменты ей необходимы, чтобы дышать, эгоцентрик же закупорен в себе. Личность может быть в конфликте с окружающим миром, но все же она сознает, что она здесь нужна, что у нее есть какая-то миссия в этом мире. Опять же, одиночество личности может быть переживанием универсального, недоступного и/или ненужного окружающим, эгоцентрик же способен переживать лишь свои частные психологические состояния. Причем эгоцентрическое рабство может быть не только у своей низшей природы, как думают многие, но и у высшей. Это происходит, например, в явлении фанатизма. Вот тут Бердяев снова смотрит в самую суть, опрокидывая расхожие мнения: "Даже святость может превратиться в форму эгоцентризма и самоутверждения и сделаться лжесвятостью."[36]

Индивидуализм - понятие неоднозначное: "Человека называют индивидуалистом по характеру или потому, что он независим, самобытен, свободен в своих суждениях, не смешивается с окружающей средой и возвышается над ней, или потому, что он изолирован в себе, неспособен к общению, презирает людей, эгоцентричен." А это вовсе не одно и то же. Поэтому Бердяев разделяет понятия "индивидуализм" и "персонализм". Свое учение он называет персонализмом (от слова "персона", личность), "индивидуализм" же - от слова "индивид", часть рода и общества, детерминированная ими. Индивидуализм может означать разложение личности на разорванные состояния (чувственные, эмоциональные, интеллектуальные) и рабство у них. Это состояние прекрасно обрисовано в "Пер Гюнте" Ибсена. Сначала ты сочувствуешь герою, желающему "быть собой" и изо всех сил противопоставляющему себя обществу. Но потом видишь, что, попадая в разные ситуации, он вовсе не выражает "себя", а подстраивается под них, подчиняется своим минутным желаниям, меняет маски, а какой он сам - непонятно. Он "себя" теряет, потому что постоянно ищет легких путей и принимает свои минутные порывы за свою суть. В конце происходит "страшный суд" над человеком, не реализовавшем свою личность. В частности, утверждается, что свобода не легка, а тяжела, что нужно было преодолевать мелкие страсти, не бояться страданий, а мыслить, творить, петь и плакать в полную силу. И еще там говорится, что мы ответим не только за то, что сделали, но и за то, чего не сделали.

Личность распыляется, когда потерян ее центр - духовное начало. "Только духовное начало поддерживает единство душевной жизни и созидает личность"[37]. Потакание своим состояниям - это прямой путь к разрушению себя. Поэтому каждое движение личности должно быть не то, что бы целенаправленно (потеря возможности спонтанности означает автоматизацию человека, чего быть не должно), оно должно иметь смысл, и смысл этот открывается не разумом, а целостной духовной интуицией. Человек сам должен чувствовать, что для него гибельно, а что способствует росту и творчеству. Личность - это задание, себя нужно вечно созидать. Личность - это целостность, единство духа, души и тела, а не хаос разорванных состояний. Личность не подчиняется своему настроению, голоду, усталости и пр. Эгоцентрик же закрывает себе путь к любви и духовному обогащению потаканием своему "настроению" и "потребностям", и это кажется ему свободой. Но, обратно, он может быть и "вампиром", использовать людей для своих постоянных и часто пустых излияний, не обращая никакого внимания на их состояние. Подобный тип замечательно описан Салтыковым-Щедриным в его романе "Господа Головлевы". Такие "иудушки" душу вытягивают из людей своим невыносимым пустословием.

Стремление к власти, господству, славе, почитанию, отношение к людям и миру как к своим орудиям тоже есть рабство у своих состояний. Человек, привыкший ко всему этому, будет бояться лишиться этого, будет насиловать себя, чтобы "соответствовать", "быть на высоте" и т.п. Далее, быть частью чего-либо, хотя бы и восставая против целого - тоже еще состояние рабства. Личность - это всегда целое, она не может быть частью. Личность чувствует себя вкорененной в царство свободы и оттуда черпает силы для творчества и борьбы, индивидуалист же все равно принадлежит миру, от которого изолируется, он не может выйти за его пределы. Типичный пример - "индивидуализм" в классическом капитализме. В эгоистической гонке за деньгами нет никакой свободы, в "успехе", измеряемом счетом в банке, нет реализации личности. Такой человек погряз в "мире", ему только кажется, что он борется за себя с окружающей средой. Он объективирован, выброшен на поверхность и не знает своего подлинного "я". Принцип "человек человеку волк" можно назвать индивидуалистическим, но не персоналистическим.

Потому-то индивидуалист очень легко делается конформистом. Через потакание себе он становится рабом вещей. Он слишком ценит свое поверхностное "я", а это - безопасность, комфорт, удовольствия, удобство, тепло, уют... Зачем выступать, бороться, напарываться, лучше быть как все и сохранить себя. А "кто сохранит свою душу, тот ее погубит".

Главное отличие между индивидуализмом и персонализмом - в отношении к другим. Если для индивидуалиста другие - "не-я", нечто совершенно чуждое и орудия для "я", то для личности другие - это другие "я", равноценные ей. Персонализм утверждает ценность не только своей, но и другой личности, вот в чем дело. Как сказал Христос: "возлюби ближнего как самого себя".

Персонализм - это широта, высота и свобода человеческого духа, а индивидуализм - узость, рабство у объективированного мира, незнание своего "я". Многие, даже современные и очень либеральные христиане, опасаются говорить о человечности Бога и о Боге как Личности, опасаясь, не без основания, "упрощения" идее о Боге. Бердяев, сознавая все опасности этого подхода, решительно утверждал человечность и личностность Бога, прекрасно сознавая, что это без этого уникальность христианского Откровения - исчезает.

Как Бог, так и человек есть личность. Отношения между Богом и человеком - конкретная драма любви и свободы.

Бердяев верно замечает, что Священное писание полно психологии Бога, оно много говорит об аффективной, эмоциональной жизни Бога. "Для Библии отношение между Богом и человеком есть страстная драма, драма между любящим и любимым, в которой не только человек, но и Бог переживает страсти, испытывает гнев, печаль, радость. Бог Авраама, Исаака и Иакова, в отличие от Абсолютного философов и Бога богословов есть антропоморфный Бог, Бог движущийся, а не бездвижный. Песнь песней, вдохновлявшая мистиков, есть изображение страстей мистической любви, эмоциональной божественной жизни. Христианским мистикам раскрывалась внутренняя жизнь Бога, и они находили слова для описания внутренних переживаний Бога."[38]

Для Бердяева откровение Бога страдающего и тоскующего выше откровения Бога довлеющего себе и довольного собой. Так открывается высшая человечность Бога, человечность делается единственным Его атрибутом. Бог есть тайна и свобода, Бог есть любовь и человечность. Но Он не есть сила, власть, господство, суд и наказание и т. п., т. е. не имеет этих совершенно человеческих, социоморфных атрибутов. Бог действует не во власти, а в человечности.[39]

"Не Бог поработил человека, Бог есть освободитель, поработила теология. И по отношению к Богу возможно было идолопоклонство. И на отношения человека к Богу перенесены были рабьи социальные отношения людей."[40]

И главное: в глубине Божественной жизни есть предвечная человечность, есть драма отношений Бога и Его другого, божественного и человеческого. И это открывается в духовном опыте человека, у некоторых мистиков. "Любящий (Бог) не может существовать без любимого (человека) - об этом невозможно мыслить в рациональных понятиях"[41]. Так приоткрывает философ тайну отношений Бога и человека.

Заключение

Философия Н.А, Бердяева - это совершенно оригинальное понимание христианства, до сих пор не оцененное и не осмысленное должным образом.

Уже в первой половине 20 века он считал, что настало время открыть и реабилитировать человека не как часть природы и мира объективированного, а вне объектности и предметности, во внутреннем его существовании.

Он был уверен, что отождествление "объективного" и "реального" есть величайшее заблуждение. Думают, что познавать - значит объективировать, т. е. делать чуждым, но подлинно познавать - значит делать близким, относить к существованию субъекта, познавать изнутри субъекта.

Философия у Бердяева начинается с личности, с ее сомнения в объекте. "Бытие ведь раскрывается "субъективно", а не "объективно".[42]

Отношения Бога и человека - таинственны и неизреченны, не поддаются вполне никаким аналогиям из нашего мира. Аналогий нет, а отношения - есть. Богочеловечество, а не человекобожество, ибо оно обожествляет и абсолютизирует не только не Божье, но и не человеческое (что часто - одно и то же), плюс оставляет человека одного, без его Другого, во власти стихий мира сего, без выхода, без свободы. Человек не только сотворен Богом, но и, необъяснимо - рожден Им. Ни в одно другое сотворенное существо Бог не вдыхал Своего Духа. Парадоксальное существо: и сотворенное, и нетварное.

Более того - мы имеем отношение к небытию (а следовательно, свободны) не потому, что сотворены, а как раз потому, что еще и "рождены" Богом. Полная сотворенность означала бы полную детерминированность, а значит, невозможность и свободы, и падения. Свобода - это не вещь, которой можно наделить, свободным можно только быть изначально. А остальное творение пало через человека.

Бог для Бердяева человечен, бесчеловечным бывает только человек. Тайна Бого-человечности есть главная тайна для него. Бог есть Тайна не в смысле Непознаваемого, о котором не может быть никакого опыта, с которым не может быть никакого общения. Бог есть Тайна не только божественности, но и человечности.

Теология традиционно раздавлена между двумя противоположными уклонами - Богом без человека и человеком без Бога. Так искажается идея Бога, вопреки Халкидонскому догмату. Бердяев понимал необходимость нового христианского сознания - если только христианство не обречено на смерть, оно должно по-иному осознать отношение между божественным и человеческим. Трансцендентность Бога понимается совсем иначе, без рабства и объективации. Трансцендентность может иметь совсем иной смысл: трансцендирование к божественному и означает достижение высшей человечности. Богоуподобление для Бердяева означает не умаление и угашение человеческого, а достижение максимальной человечности. Это не нашло себе выражения в традиционных руководствах к духовной жизни. Предполагалось опустошить себя от всего человеческого, не дурного только, а человеческого вообще, чтобы вошло в человека божественное. Это значит, что был уклон в монофизитство. И это способствовало принижению человека.

Образ объективированного Бога стал источником рабской идеологии. Но Бог как существующий вне всякой объективации, Он есть любовь и свобода, не детерминизм и не господство.

Бердяев понимал, что есть антропоморфизм двух видов: в вере в бесчеловечность Бога и в вере в человечность Бога. Второй антропоморфизм явно открывает высшее в человеке и есть божественная человечность. Высшая человечность есть божественное в человеке. Это для его и есть глубинная тайна христианства, освобожденная от ложного антропоморфизма и социоморфизма. "Бесчеловечность человека, которая играет огромную роль и влияет на самое религиозное сознание, есть нечеловеческое в человеке Божественное же в человеке человечно."[43]

По Бердяеву, с Богом возможна встреча и общение, возможна драматическая борьба. Это встреча, общение и борьба личностей, между которыми нет ни детерминации, ни господства с подчинением. Бог тоскует по своему другому (человеку), по ответной любви и ожидает творческого ответа человека. Патриархальная же концепция Бога отражает родовые социальные отношения падшего мира. "В истории человеческого богосознания нередко диавола принимали за Бога."[44] Именно абсолютистически-монархическое понимание Бога породило атеизм, как справедливое восстание.

Сущность христианства и величайшая его новизна - в раскрытии человечности Бога, в Боговочеловечении, в преодолении пропасти между Богом и человеком.

Список использованной литературы

1. Философия свободного духа. Бердяев Н.А. — М.: Хранитель, 2006.

2. Самопознание. Бердяев Н.А. — М.: Хранитель, 2007.

3. О рабстве и свободе человека. Бердяев Н.А. — М.: АСТ, 2006.

4. О назначении человека. Бердяев Н.А. — М.: АСТ, 2006.

5. Я и мир объектов. Бердяев Н.А. — М.: Хранитель, 2007.

6. Истина и Откровение. Пролегомены к критике Откровения. Бердяев Н.А. — "Издательство Русского христианского гуманитарного института", 1996.

7. Трагедия и обыденность. по тексту издания: Николай Бердяев. Sub specie aeternitatis. Опыты философские, социальные и литературные (1900-1906 гг.). С.-Петербург. Издание М. В. Пирожкова, 1907.

8. Проблема человпека. (К построению христианской антропологии). Н.А. Бердяев. Опубликовано в журнале "Путь", 1936, №50, с. 3-26.

[1] Н.А. Бердяев. Самопознание. С. 103.

[2] Философия свободного духа. С. 54.

[3] Самопознание. С. 196.

[4] О назначении человека. С. 202.

[5] Там же.

[6] О назначении человека. С. 205

[7] Там же. С. 151.

[8] Самопознание. С. 144.

[9] О назначении человека. С. 123.

[10] Там же.

[11] О назначении человека. С. 124.

[12] О назначении человека. С. 109.

[13] Там же.

[14] "О назначении человека. С. 78.

[15] Там же.

[16] О назначении человека С. 124.

[17] Там же.

[18] Там же.

[19] О рабстве и свободе человека. С. 87.

[20] Проблема человека. (К построению христианской антропологии). С. 3

[21] Проблема человека. (К построению христианской антропологии). С.4

[22] Я и мир объектов. С. 45.

[23] О рабстве и свободе человека. С. 98.

[24] Там же.

[25] Там же.

[26] Там же. С. 100.

[27] Проблема человека. С. 4.

[28] О рабстве и свободе человеа. С. 34.

[29] Там же.

[30] Там же С. 40.

[31] Там же. С. 43.

[32] Там же.

[33] Трагедия и обыденность. С. 9.

[34] Там же. С.11.

[35] О назначении человека. С. 125.

[36] О назначении человека. С. 132.

[37] О назначении человека. С. 73.

[38] Философия свободного духа. С. 166.

[39] Истина и Откровение. Пролегомены к критике Откровения. С. 56.

[40] О рабстве и свободе человека. С. 76.

[41] Самопознание. С. 88.

[42] Я и мир объектов. С. 56.

[43] Философия свободного духа. С. 68.

[44] Там же. С. 70.