Политогенез, "гомологические ряды" и нелинейные модели социальной эволюции

(К кросскультурному тестированию некоторых полиантропологических гипотез)*

В последнее время все чаще звучит мысль о том, что политогенетические исследованияпребывают в тупике. Нельзя не согласиться с этим мнением. Но, как нам представляется, выход из этого методологического тупика можно найти, признав то, что государство - не универсальная форма политической организации послепервобыт-ного общества. "Обратный эффект" такого заявления также теоретически значим:
первобытность оказывается связанной не с отсутствием государства, а с локальностью политической и социальной организации, картины мира людей, словом, культуры в самом широком значении данного понятия. Выход за рамки первобытности - это преодоление локальности во всех подсистемах социокультурного организма; в сфере социально-политической организации - появление надобщинных структур и институтов.
   Признание неуниверсальности государства в мировой истории возможно только при явном или неявном принятии другой, более общей идеи - о нелинейности социальной эволюции. Опираясь на нее, можно по-новому взглянуть на имманентную методологическую контроверзу антропологической науки: проблему соотношения общего и особенного, универсального и уникального, стадиального и цивилизационного в социумах и культурах, в их метафизических основаниях и претерпеваемых трансформациях. Одним из аспектов этой глобальной проблемы, по сути, и является вопрос о единстве или множественности путей, ведущих за пределы первобытности, инвариантности или вариативности форм социальной и политической организации постпервобытных обществ.
   Эволюционистам всегда было свойственно сравнивать модели социальной эволюции и взгляды Ч. Дарвина на биологическую эволюцию. Последнему иногда приписывают однолинейное понимание эволюции, которое восходит, скорее, к Г. Спенсеру. Дарвин же последовательно придерживался представления о многонаправленности эволюции (см., например, [2]). В обществоведении можно увидеть аналогию и с другим великим открытием в области биологии — с законом гомологических рядов: есть основания предполагать, что одинаковый уровень сложности социально-политической (и культурной) системы, позволяющий решать равные по трудности задачи, встающие перед социумами, может достигаться не только в разнообразных формах, но и на существенно различных эволюционных путях.
   Впрочем, полного совпадения социокультурного параллелизма с гомологическими рядами в биологии не наблюдается. Если Н. Вавилов сосредоточился на морфологической гомологии, то в центре нашего внимания применительно к идее социальной эволюции - гомология функциональная. Безусловно, при развитии общества наблюдаются и явления морфологического гомоморфизма (например, на Гавайских островах к концу XVIII века независимо от других областей Полинезии сформировался удивительно сходный с бытовавшими там тип социокультурной организации [3-5]).
   Неоэволюционистская идея "общей и специфической эволюции", внедренная М. Салинзом и призванная решить ту самую "проклятую" проблему соотношения общего и особенного в истории, обществе и культуре [б], не дает, по нашему мнению, ничего принципиально нового по сравнению с классическим эволюционизмом и марксизмом [7-9]. За идеей "общей эволюции" по-прежнему, как и в эпоху классического эволюционизма конца XIX - начала XX века, стоит телеологическое однолинейное видение социокультурной истории человечества, в рамках которого различия в структуре и функциях обществ и их групп рассматриваются лишь как проявления локальной вариативности обществ, разных по форме, но тождественных по своей стадиально-обусловленной сущности. Только представление об эволюции как многолинейном процессе может обозначить выход из этого тупика.
   До последнего времени считалось само собой разумеющимся, что именно возникновение государства (в марксистской теории - и классов) знаменует завершение первобытной эпохи и альтернативы государству в этом смысле не существует. Все безгосударственные общества объявлялись догосударственными, стоящими на единственной эволюционной лестнице ниже государственных. Ныне эти постулаты уже не выглядят столь неопровержимыми. В частности, П. Белков считает возможным говорить о наличии государства только в буржуазной Европе и в европеизированных регионах мира начиная с XV-XVI веков [10, с. 178-182]. Один из авторов данной статьи показал, что негосударственные общества могут не уступать государственным в уровне сложности и эффективности социально-политической организации [11-13]. Проблема существования негосударственных, но и непервобытных (т.е. принципиально без-, а не догосударственных) обществ - альтернатив государству как якобы неизбежно складывающейся в постпервобытную эпоху форме социально-политической организации, безусловно, не только заслуживает внимания, но и "созрела" для четкого осознания и формулирования в целях ее последующего решения.
   Пример с альтернативами государству, в роли которых до известной степени могут выступать и исторически более ранние формы социально-политической организации (как иерархические, так и неиерархические), показывает, что одинаковый стадиальный уровень - уровень сложности системы, позволяющий обществам решать схожие задачи и проблемы, достижим на сущностно различающихся путях эволюции, возникающих одновременно с человеческим обществом и множащихся по мере его социокультурного продвижения [14, с. 229-251]. Таким образом, человеческие сообщества в стадиальном плане могут сопоставляться не только по вертикали, но и по горизонтали, ибо находятся на разных эволюционных лестницах, сравнимых друг с другом по тому самому принципу, который в биологии и называется законом гомологических рядов.
   В то же время многообразие путей социально-политической эволюции можно в пределе свести к двум принципиально различным группам гомологических рядов, ибо любое общество строится по принципу иерархическому (вертикальному) или же неиерархическому (горизонтальному). Это фундаментальное различие между социумами, в том числе стадиально-одноуровневыми, прослеживается на всем протяжении истории человечества, начиная с неэгалитарных и эгалитарных раннепервобытных сообществ [15] и кончая современными монархиями и республиками. Оно уходит корнями в предысторию человечества: этологами принято деление сообществ приматов на "деспотические" и "эгалитарные" (см. [16]). Принцип организации общества определяет его облик, культуру в широком смысле слова, влияет абсолютно на все его подсистемы.
   Ранние постпервобытные социумы дают в высшей степени наглядный и многообразный материал для подтверждения этой мысли, ее дальнейшей аргументации и развития. Они относятся в целом к одной стадии политогенеза, понимаемой как становление сложной (надлокальной, т.е. непервобытной) социально-политической организации в любой ее форме, а не только государства. Такие сообщества представляют различные ее фазы, в каждой из которых наличествуют как иерархически, так и неиерархически (вертикально и горизонтально) организованные равноуровневые инварианты ² .Можно выделить по меньшей мере три или даже четыре такие пары. Если идти от исторически наиболее ранних к более поздним, это пары "вождество-племя", "сложное вождество-союз племен", "мегаобщина-полис"³ и, возможно, "раннее государство-союз полисов". При этом, если того требует ситуация - экологическая или историческая, для адаптации к ней возможен переход не только на новую стадию или фазу, но и с одной эволюционной лестницы на другую, в том числе на ступень, аналогичную (подобную) той, с которой осуществляется переход. Например, от вождества к племени [11-13,25] или от буржуазной монархии к республике. Эволюция в "спенсеровском" смысле - как движение от простого к сложному, "от несвязной однородности к связной разнородности", в данном случае места не имеет, но происходит внутренняя трансформация всех подсистем социума, их реорганизация при сохранении прежнего уровня сложности системы в целом.
   * * *

   Имеются основания предполагать, что иерархические и неиерархические общества, по крайней мере на стадии политогенеза, различаются соотношением родственного и территориального начал в их организации, что в свою очередь может быть связано с господствующим в них типом общины как универсального субстратного социального института⁴. Можно допустить, что для иерархических обществ чаще характерна община большесемейного типа ⁵.в которой социальные связи выражение вертикальны, облечены в форму родственных отношений (старший-младший). Обществам же неиерархйческим свойственна в большей степени община, состоящая из малых семей, где социальные связи горизонтальны и воспринимаются как соседские, равноправные. Поскольку надлокальные социально-политические структуры и институты вырастают
 
   Таблица I
   Кросс-табуляция показателей "размер семьи" и "политическая организация общины"'

   * "Размер семьи" (А) - показатель 80 базы данных МАРТАВ, показатель "политическая организация общины" (В) - показатель 76 базы данных МАРТАВ [27.29-31].
   из субстратных, общинных (см. [19, с. 183-194, 295]), именно тип последних во многом и определяет характер складывающегося постпервобытного социума, базовый принцип его организации.
   Попробуем верифицировать данную гипотезу на широком кросскультурном материале. Для этого используем стандартные социоантропологические базы данных "Этнографического атласа" и "Стандартной кросс-культурной выборки", сокращенно именуемой БД МАРТАВ [27, 28].
   Для начала посмотрим, каково соотношение показателя "размер семьи" и характеристик типов лидерства - показателя, отражающего степень демократичности/авторитарности политической организации общины, по стандартной кросскультурной выборке (табл.1).
   Это распределение заставляет предполагать, что наиболее авторитарная форма организации общины (индекс В7) в большей мере свойственна сообществам, состоящим из больших семей, а наименее авторитарная (В6) - состоящим из семей малых. Сила связи между двумя показателями в данном секторе таблицы 1 (коэффициент Крамера) составляет 0,36. Это позволяет предположить, что форма семьи может более чем на 10% определять политическую организацию общины⁶.
   Теперь рассмотрим, каково соотношение показателя "размер семьи" и характеристик типа лидерства, отражающих степень демократичности/авторитарности политической организации общины, по более широкой базе данных "Этнографический атлас" (табл. 2).
   Как видно, и здесь прослеживается определенная, хотя и достаточно слабая корреляция между размерами семьи и авторитарностью руководства на общинном уровне.
   6 Впрочем, статистическая значимость связи между двумя признаками оказывается достаточно низкой -0,08 по одностороннему "точному тесту" Фишера (т.е. существует вероятность порядка 1 шанса из 13, что связь между признаками объясняется случайным стечением обстоятельств). Это, на наш взгляд, объясняется прежде всего небольшими размерами использованной выборки.
   Таблица 2
   Кросс-табуляция показателей "размер семьи" и "политическая организация общины"*

   *"Размер семьи" (А): показатель 8 базы данных "Этнографический атлас"; "политическая организация общины" (В) - показатель 71 этой же базы данных [28, 32-34].
   ** Комбинация значений 1-3 кодов "Атласа" по данному показателю.
   *** Комбинация значений 6-7 кодов "Атласа" по данному показателю.
 
   Таблица 3
   Кросс-табуляция показателей "размер семьи" и "политическая организация социума"*

   "Размер семьи" (А) - показатель 80 базы данных МАРТАВ, "политическая организация социума" (В) показатель 86 той же базы данных [27-31, 35].
** Комбинация значений 2-7 кодов БД МАРТАВ по данному показателю.
   *** Комбинация значений 8-10 кодов БД МАРТАВ по данному показателю.
   Но статистическая значимость связи между двумя признаками в данном случае исключительно высока (односторонний "точный тест" Фишера дает значение 0,001, т.е. вероятность того, что влияние одного показателя на другой объясняется простой случайностью, составляет всего лишь 1 шанс из тысячи). Однако сила связи в данном случае низкая (Cramer's V = 0,14).
   Посмотрим, наблюдается ли подобная корреляция на уровне социума в целом. Для этого проанализируем таблицу 3.
   Как видно, корреляция между размерами семьи и авторитарностью политической системы в данном случае более выражена (Cramer's V = 0,21; статистическая значимость, впрочем, в данном случае меньше ⁷).
   Таблица4
   Таблица 4
   Кросс-табуляция числа уровней внутриобщинной структурной иерархии и числа уровней надобщинной структурной иерархии по данным "Стандартной кросскультурной выборки"*

   Индексы в таблицах 4-6:
   А 1 - жесткие надобщинные структуры отсутствуют;
   А2 - один надобщинный уровень (например, простое вождество);
   A3 - два надобщинных уровня (например, сложное вождество);
   А4 - три или четыре надобщинных уровня (государства разной степени сложности);
   B2 - минимально сложная община, выделяются лишь уровень малых семей и собственно общины;
   B3 - три внутриобщинных уровня;
   B4 - четыре внутриобщинных уровня;
   B5 - сложные пятиуровневые общины.
   * Число уровней надобщинной структурной иерархии (А) - показатель 237 базы данных МАРТА В; число уровней внутриобщинной структурной иерархии (В) - показатель 236 той же базы данных [27, 32, 33].
   слаба, на наш взгляд, может объясняться прежде всего тем, что размеры семьи -лишь один из факторов, определяющих авторитарность/демократичность соответствующих политических систем.
   Иерархические и неиерархические (во всяком случае, ранние постпервобытные) общества отличаются друг от друга и по способу формирования, т.е. интегрирования локальных социумов в единый надлокальный социальный организм. Он является главным образом насильственным у иерархических обществ, где иерархия устанавливается в результате подчинения более слабых компонентов возникающего сложного общества более сильным, и преимущественно мирным - у социумов неиерархических. При последнем варианте объединение компонентов сложного общества осуществляется на добровольной и более или менее равноправной основе путем синойкизма. Примером в данном случае может служить социально-политическая история греческих полисов или Швейцарской конфедерации [24]. Только на этом эволюционном направлении оказывается возможным становление гражданского общества.
   Итак, в качестве основных альтернатив политогенеза можно рассматривать социально-политическое развитие за счет совершенствования жестких иадобщинных политических структур, с одной стороны, и внутриобщинных политических институтов - с другой. Посмотрим, как выглядит соотношение между развитием внутриобщинной организации и надобщинных структур. В качестве соответствующих показателей сопоставим число уровней структурной иерархии внутри общины и на надобщинном уровне (табл.4).
   На наш взгляд„полученная картина распределения представляет заметный интерес. Нужно отметить, что обычная методика формальных кросскультурных исследований,
   сводящаяся по сути к "охоте за корреляциями" (см. [36, 37]), приводит к тому, что вне сферы внимания исследователей остаются важнейшие информационные pecypct»i, потенциально содержащиеся в кросскультурных базах данных. Количественно выразить силу связи двух отображенных в таблице 4 параметров - зачастую значит извлечь лишь небольшую часть содержащейся в ней информации. Мы полагаем, что картина распределения нередко представляет интерес сама по себе, давая возможность оценить структуру эволюционного поля вероятности. Попытаемся осуществить вероятностную интерпретацию данного распределения через значения частотности сочетания двух рассматриваемых параметров.
   Полученная картина распределения выглядит вполне логично, так что интерпретация ее не составляет большого труда. Начнем с рассмотрения зоны, граничащей с квадратом А1 : В2, соответствующим простым самостоятельным общинам, не входящим ни в какие надобщинные политические образования. Обращает на себя внимание заметно большее значение частотности (а значит, и оценочная вероятность) для квадрата А1 : ВЗ по сравнению с квадратом А2 : В2. Это неслучайно: появление надоб-щинных структур мало вероятно до того, как общинные структуры достигнут определенного уровня сложности. Скажем, чтобы община смогла подчинить себе окрестные общины, в результате чего может появиться вождество (см., например [38]), а значит, и один надобщинный уровень, сама эта община должна обладать достаточно сложной организацией.
   Обращает на себя внимание и правый верхний (АЗ-4 : В2-3) сектор таблицы 4, где прослеживается тенденция к уменьшению сложности общинной организации с развитием организации государственной, что кажется достаточно логичным, ибо на определенном уровне развития государство начинает брать на себя те функции, которые раньше выполняла община. Примечателен и правый нижний сектор, где прослеживается контртенденция синхронного развития государственных и общинных структур, взаимно дополняющих друг друга. Такой вариант социально-политической эволюции действительно зафиксирован (например, в истории средневековой Северной Индии или России). В результате распределение, фиксируемое в таблице 4, можно интерпретировать как упрощенную модель эволюционного поля вероятности (вернее, его двухмерного среза), демонстрирующего, несмотря на грубость принятой единицы измерения, несколько альтернатив социальной эволюции.
   Примечательно, что кросс-табуляция тех же показателей по другой социоант-ропологической выборке (555 обществ "Этнографического атласа") дает на выходе поле вероятности со сходной структурой, как это видно в таблице 5.
   Дальнейшее продвижение в изучении этого двухмерного эволюционного поля может быть достигнуто при привлечении материалов создаваемой при участии одного из авторов базы данных "Историко-социологического атласа"8. Известный недостаток социоантропологических баз данных заключается в малой представленности в них, с одной стороны, наиболее развитых индустриальных и постиндустриальных обществ, а с другой - обществ исторических. Имеются основания полагать, что включение этих обществ в выборку позволит получить более полную картину альтернатив социальной эволюции по двум рассматриваемым типам обществ. Начнем с того, что эти базы данных не включают адекватных сведений ни по одной сверхсложной суверенной гражданской или гражданско-храмовой общине (типа классических полисов, суверенных кантонов средневековой Швейцарии, дагестанских аулов, гражданско-храмовых общин древнейшей Южной Аравии и т.д.).
   Вместе с тем мы здесь имеем дело с общинами, обладающими особо сложной внутренней структурой, которые логически должны были бы попасть даже не в четвертую, а в пятую строку таблицы 5. Пропорциональное включение данных "Историко-социологического атласа", касающихся обществ, недостаточно или неполно представленных в других социоантропологических выборках (современные промышленно развитые об-