Большевики и церковь

ИСТОРИЯ РУССКИЙ ЦЕРКВИ Гущин Михаил Школа №46

Чтобы строить новое социалистическое, а затем коммунистическое общество, недостаточно было уничтожить капиталистическую систему, старые законы и богатых людей. Надо было также уничтожить и идеологические основы старой России - религию, старую школу, старую семью и таким образом переделать сознание и психику всего населения.

Религию коммунисты считали и считают своим главным идеологическим врагом. "Религия - это опиум для народа" - был лозунг Ленина. Ленин говорил, что религия состоит на службе у буржуазии, имея задачей усыплять недовольство трудящихся обещаниями наград в загробной жизни.

Известно, что с первого же дня прихода к власти, большевики начали систематические и упорные гонения на церковь. Священники, муллы, раввины арестовывались и расстреливались или ссылались в концлагеря. Преследовали также верующих людей. Все монастыри были сразу закрыты. Все духовные учебные заведения были ликвидированы.

Церкви закрывались большевиками постепенно. Эта мера вызывала массовое недовольство и часто сопровождалась местными восстаниями и кровопролитиями. Поэтому закрытие церквей подготовлялось периодами агитации и пропаганды. Формы антирелигиозной пропаганды, кроме газетных и митинговых нападок на религию, носили часто самый безобразный характер. Группы коммунистов и комсомольцев врывались в церкви во время богослужения и проводили там кощунственные представления с танцами и песнями. Нередко молящиеся избивали таких "артистов" и потом подвергались за это жестоким репрессиям.

В 1922 г. в социально-политической и экономической жизни страны наметились новые противоречивые процессы: после окончания Гражданской войны и подавления всех очагов антисоветских выступлений начался переход к новой экономической политике, выразившейся в ослаблении централизации в экономике и ужесточении контроля партии, монополизации власти. Усиление идеологической борьбы во всех сферах жизни общества повлекло за собой столкновение власти и церкви

Начало было связано с декретом ВЦИК от 23 февраля 1922 г. об изъятии церковных ценностей, находящихся в пользовании групп верующих, который открыл беспрецедентную по размаху кампанию разграбления храмов. На этот период приходится пик борьбы церкви не только за сохранение своих организационных структур и единства, но и за существование самого церковного института. Одновременно, не добившись ликвидации церкви, режим был вынужден искать альтернативные варианты "церковной политики".

Венцом всего явился арест, следствие и подготовка суда над патриархом Тихоном.

В ночь с 24 на 25 ноября Святейший Патриарх Тихон по распоряжению ВЧК был подвергнут домашнему аресту без предъявления обвинения. В его покоях учинили обыск и поставили стражу.

В декабре 1919 г. Патриарх был вызван в ЧК на Лубянку. Вместе с ним отправился протопресвитер Николай Любимов. У подъезда Святейшего приветливо встретил чекист Сорокин, который принял у него благословение. Патриарха провели в небольшую комнату, где за письменным столом сидел М. И. Лацис, сбоку секретарь Москанин, а немного сзади Патриарха “какой-то коммунист, приехавший с Казанского фронта. Первый вопрос: передавал ли он через Камчатского епископа Нестора благословение адмиралу Колчаку. “Нестора знаю, благословения же не посылал и посылать не мог”,— ответил Патриарх. “Сколько вы выпустили посланий?” — спросил Лацис. Патриарх ответил, что четыре, и перечислил какие. “А послание к первой годовщине Октябрьской революции забыли?” “Это было письмо, обращенное мною прямо в СНК, совсем не предназначавшееся для обнародования”,— ответил Патриарх. Следующий вопрос: об отношении к Советской власти. Патиарх ответил, что и теперь придерживается взгляда, изложенного им в послании к народным комиссарам по случаю первой годовщины Октябрьской революции и сможет изменить отношение к власти, если она изменит свое отношение к Церкви. “А какие ваши политические убеждения? Вы, конечно, монархист?” “Прошу таких вопросов мне не предлагать, и от ответа на них я уклоняюсь. Я, конечно, прежде был монархистом, как и все мы, жившие в монархической стране. И каких я лично теперь держусь политических убеждений, это для вас совершенно безразлично, это я проявлю тогда, когда буду подавать голос за тот или другой образ правления при всеобщем народном голосовании. Я вам заявляю, что Патриарх никогда не будет вести никакой агитации в пользу той или иной формы правления на Руси и ни в каком случае не будет насиловать и стеснять ничьей совести в деле всеобщего народного голосования". На этом допрос закончился. Лацис объявил, что Патриарх подвергается домашнему аресту, каждый посетитель будет теперь записан и эти списки представляются в ЧК. Гулять по саду и служить в домовой церкви он может, а проводить заедания без предварительного разрешения ЧК — нет.

Летом 1921 г. в Поволжье, Приуралье, на Кавказе, в Крыму, на юге Украины разразилась жестокая засуха. В 34 губерниях России царил голод. К маю 1922 г. голодало уже около 20 млн. человек, около миллиона скончалось, 2 млн. детей остались сиротами. Жители вымирающих деревень кто на телегах, кто пешком покидали голодающие районы, и, обессиленные, падали, устилая дороги трупами. В газетах появились сообщения о случаях людоедства. Пройдет несколько месяцев, и советская власть сумеет использовать народное бедствие для борьбы с Церковью, но в начале положеие оказалось настолько серьезным, что большевики обратились к Патриарху Тихону, чтобы привлечь Церковь к кампании помощи голодающим. Для переговоров направили А. М. Горького. Он вошел в кабинет Патриарха и, по свидетельству присутствовавшего при встрече архиепископа Илариона, смутился, не зная, как вести себя: принять благословение у Святейшего или протянуть руку. Патриарх Тихон приветливо улыбнулся, и, сказав: “Давайте поздороваемся!”, первым подал гостю руку.

Сострадая великому народному горю, святитель Тихон обратился к своей пастве, к Восточным Патриархам, к папе Римскому, к архиепископу Кентерберийскому и епископу Йоркскому с посланием, в котором во имя христианской любви призывал провести сбор продовольствия и денег для вымирающего Поволжья: “Помогите! Помогите стране, помогавшей всегда другим! Помогите стране, кормившей многих и ныне умирающей от голода. Не до слуха вашего только, но до глубины сердца вашего пусть донесет голос мой болезненный стон обреченных на голодную смерть миллионов людей и возложит его и на вашу совесть, на совесть всего человечества. На помщь немедля! На щедрую, широкую, нераздельную помощь!"

В ответ на обращение Патриарха в храмах начались сборы денег для голодающих.

30 марта заседало политбюро, на котором по рекомендациям Ленина был принят план разгрома церковной организации, начиная с “ареста Синода и Патриарха. Печать должна взять бешеный тон... Приступить к изъятию по всей стране, совершенно не занимаясь церквами, не имеющими сколько-нибудь значительных ценностей".

При изъятии церковного достояния в 1414 случаях власть прибегала к оружию, в итоге награбленное составило: 33 пуда золота, 24 тысячи пудов серебра и несколько тысяч драгоценных камней.

Уже в марте начались доросы Патриарха Тихона, его вызвали в ГПУ на Лубянку и дали под расписку прочесть официальное уведомление о том, что правительство “требует от гражданина Белавина как от ответственного руководителя всей иерархии определенного и публичного определения своего отношения к контрреволюционному заговору, во главе коего стоит подчиненная ему иерархия".

В следующий раз Патриарха допрашивали начальник 6-го отделения секретного отдела Тучков, начальник секретного отдела Самсонов, Красиков, Агранов и сам Менжинский. На требование Касикова отдать все церковные ценности, за исключением самого необходимого, Патриарх ответил: “Все? Никогда!” Самсонов потребовал принять меры по отношению к священникам, которые выступили против изъятия церковных ценностей, но Патриарх ответил, что ему неизвестны их фамилии, и конкретных сведений об этих случаях он не имеет. В особенно трудное положение ставили Патриарха вопросы, касавшиеся действий Карловацкого церковного центра. Менжинский предложил Святейшему пригласить митрополитов Антония (Храповицкого) и Евлогия (Георгиевского) в Москву и потребовать объяснений по поводу появления опубликованного ими обращения монархического содержания. “Разве они поедут сюда?” — не без иронии ответил на это предложение святитель.

По всей стране начались процессы, на которых священнослужители и миряне обвинялись в сопротивлении проведению в жизнь декрета об изъятии церковных ценностей. По указанию Ленина к смертной казни приговорены были верующие, арестованные в Шуе. В Смоленске трибунал приговорил к расстрелу Залесского, Мясоедова, Пивоварова и Демидова. 6 апреля в “Правде появилось письмо двенадцати петроградских священников, среди них — В. Красницкого, А. Введенского, Е. Белкова, А. Боярского, с обвинениями своих собратьев и архипастырей в равнодушии к голодающим и в контрреволюционных замыслах, от которых они публично отмежевывались.

26 апреля в Москве, в здании Политехнического музея, открылся процесс, на котором судили 20 московских священников и 34 мирянина по обвинению в подстрекательстве к беспорядкам при изъятии церковных ценностей. Послушные воле Святейшего Патриарха, московские благочинные, настоятели храмов, председатели. В качестве свидетелей к процессу привлекали Патриарха Тихона и архиепископа Никандра Трибунал приговорил 11 обвиняемых к расстрелу. Трибунал вынес постановление о привлечении Патриарха Тихона и архиепископа Никандра к суду в качестве обвиняемых.

Последний раз перед арестом Патриарх служил в приходском храме Москвы. Вернувшись с допроса из ЧК, он сказал своим келейникам: “Уж очень строго допрашивали”. “Что же Вам будет?” — спросили его с тревогой. “Обещали голову срубить”,— ответил Святейший.

Вождь революции, Троцкий, предложил такой план действий: спровоцировать церковный раскол, устранить Патриарха Тихона и содействовать приходу в высшее церковное управление обновленческих деятелей, тогда можно будет не принимать православную Церковь в расчет как фактор политической жизни России. Но ставка на обновленцев была лишь временной мерой. На заседании политбюро 30 марта 1922 г. Л. Д. Троцкий сказал, что уже сегодня “нам надо подготовить теоретическую, пропагандистскую кампанию против обновленной Церкви. Надо превратить ее в выкидыш”, а “с черносотенными попами — расправиться".

В начале мая 1922 г. московский священник С. Калиновский подал во ВЦИК детально разработанный план по претворению в жизнь идей Троцкого, предусматривавший учреждение при ВЦИК особого Всероссийского комитета по делам православной Церкви, духовенства и мирян во главе с уполномоченным в сане православного епископа. Комитет должен был защищать от церковных прещений и судебных кар со стороны патриаршего управления тех лиц из духовенства и мирян, которые “лояльны по отношению к советской власти”; наблюдать за деятельностью патриаршего управления и способствовать проведению государственных мероприятий, “не затрагивающих религиозного чувства православного человека".

Сразу после вынесения приговора по делу московских священников из Петрограда в Москву приехала группа обновленцев — Введенский, Боярский, Белков и псаломщик Стадник. Родственники осужденных просили петроградских визитеров, пользовавшихся расположение властей, похлопотать о помиловании. 12 мая, вечером, петроградские отцы-посредники прямо из тех инстанций, где, по словам самого Введенского, “быть нельзя”, появились в покоях Патриарха в сопровождении двух чекистов и вместо известия о помиловании сообщили, что добились разрешения на озыв Поместного Собора при условии, что Патриарх оставит престол. Патриарх в ответ заявил, что патриаршество его тяготит как крест. “Я с радостью приму, если грядущий Собор снимет с меня вообще патриаршество, а сейчас я передаю власть одному из старейших иерархов и отойду от управления Церковью". Священники из Петрограда предложили святителю Тихону передать епископу Антонину (Грановскому), который пребывал тогда на покое в Заиконоспасском монастыре, или епископу Леониду (Скобееву) канцелярию. Но Патриарх Тихон категорически отказался от предложенных ему кандитатур, согласившись назначить своим заместителем митрополита Вениамина или митрополита Агафангела. Срочно позвонили в Петроград и узнали, что митрополит Вениамин не может взять на себя заместительство. Прервав беседу, Патриарх Тихон вышел в соседнюю комнату и через несколько минут вынес оттуда письмо на имя председателя ВЦИК о передаче власти митрополиту Ярославскому Агафангелу из-за привлечения его, Патриарха Тихона, к гражданскому суду. А через день успешно выполнившие поручение ГПУ обновленцы напечатали в “Извесиях” воззвание, осуждавшее “тех иерархов и тех пастырей, которые виновны в организации противодействия государственной власти по оказанию ею помощи голодающим и в ее других начинаниях на благо трудящихся. Мы считаем необходимым,— заявили провокаторы,— немедленный созыв Поместного Собора для суда над виновниками церковной разрухи, для решения вопроса об управлении Церковью и об установлении нормальных отношений между нею и советской властью". Под документом подписались епископ Антонин (Грановский), московские священники С. Калиновкий, И. Борисов, В. Быков, священники из Петрограда В. Красницкий, А. Введенский, Ев. Белков, псаломщик С. Стадник и саратовские священники Русанов и Ледовский.

13 мая Патриарх Тихон направил митрополиту Агафангелу письмо, извещавшее о передаче ему “церковного правления впредь до созыва Собора. На это имеется согласие гражданской власти,— писал он,— а потому и благоволите прибыть в Москву без промедления". Письмо повез в Ярославль протоиерей Владимир Красницкий. Митрополит Агафангел готов был исполнить волю святителя Тихона, но по распоряжению ВЦИК его задержали в Ярославле. Патриарх между тем оставался под домашним арестом и без разрешения ГПУ к нему никого не пускали. Его отношения с другими архипастырями и оставшимися членами Синода и ВЦС были прерваны. Обновленцы, почувствовав себя хозяевами положения, извещают председателя ВЦИК о создании нового Высшего церковного управления (ВЦУ), “ввиду устранения Патриархом Тихоном себя от власти”. 18 мая Введенский, Белков и Калиновский опять явились в покои святителя Тихона, требуя подписать составленное ими прошение о передаче им канцелярии Святейшего Патриарха, “дабы не продолжалась пагубная остановка в делах управления Церковью. По приезде Вашего заместителя он тотчас же вступит в отправление своих обязанностей. К работе канцелярии мы временно привлекаем, до окончательного сформирования управления под главенством Вашего заместителя, находящихся на свободе в Москве святителей". На самом деле обновленцы планировали, что ВЦУ возьмет на себя всю полноту власти в Церкви, потому что еще 15 мая от председателя ВЦИК М. И. Калинина они знали, что митрополита Аафангела в Москву не пустят.

Святейший Патриарх уже хорошо представлял, с кем имеет дело, но после долгих уговоров посланники ГПУ все же увезли с собой документ с резолюцией Патриарха: “Поручается поименованным ниже лицам, то есть подписавшим заявление священникам, принять и передать высокопреосвященнейшему Агафангелу по приезде его в Москву синодские дела при участии секретаря Нумерова, а по Московской епархии — преосвященному Иннокентию, епископу Клинскому, а до его прибытия — преосвященному Леониду, епископу Верненскому, при участии столоначальника Невского". О том, как поступать “подписавшим заявление священникам” в случае, если митрополит Агафангел в Москву не приедет, Патриарх никаких распоряжений не сделал. И тогда находчивые авантюристы объявили резолюцию Патриарха об учреждении временной канцелярии актом передачи им церковной власти и, сговорившись с епископами Леонидом (Скобеевым) и Антонином (Грановским), объявили об образовании ВЦУ во главе с преосвященным Антонином. На другой день НКВД выдворило Патриарха Тихона из Троицкого подворья, определив в Донской монастырь под домашний арест, со строжайшей охраной и в полной изоляции от внешнего мира. Официальное постановление об этом было подписано Тучковым только 31 мая 1922 г. На Троицком подворье, в покоях первосвятителя-исповедника, в тот же день водворилось самочинное ВЦУ во главе с расколоучителем преосвященным Антонином (Грановским).

Захватив патриаршее подворье, документацию и печати высших органов церковной власти, обновленческое ВЦУ лихорадочно пыталось заручиться поддержкой духовенства и мирян. 23 мая ВЦУ устроило первую встречу со священнослужителями и клириками Хамовнического района, но московское духовенство категорически отказалось признать самозванцев и поддержать их, тем не менее, раскольники не собирались идти на попятную. Сколотив немногочисленную группу единомышленников, они организовали издание журнала “Живая церковь”, а вскоре так назвали и сою группу. Православный народ стал именовать обновленцев “живцами”. В мае вышли два номера “Живой церкви” под редакцией Калиновского со статьями епископа Антонина, священников Введенского, Красницкого и В. Н. Львова. Бывший обер-прокурор советовал священникам прежде всего скинуть рясу, обстричь волосы и превратиться, таким образом, в “простых смертных"¹³⁶. Смысл обновленческого движения журнал видел в освобождении духовенства “от мертвящего гнета монашества, оно должно получить в свои руки органы церковного управления и непременно получить свободный доступ к епископскому сану”,— пишет Красницкий в № 2 “Живой церкви”. Статья о монастырях под названием “Гнезда бездельников” появилась в следующем номере.

29 мая в Москве учредительное собрание “Живой церкви” открыто провозгласило пересмотр и изменение всех сторон церковной жизни. Подражая своим идейным вдохновителям, обновленцы избрали ЦК “Живой церкви” из 10 членов и президиум ЦК в составе Красницкого, Белкова и Соловьева. Но серьезное беспокойство у обновленческого ВЦУ вызывало поначалу отсутствие епископов среди его приверженцев. Чтобы исправить положение в этот же день преосвященные Антонин и Леонид рукоположили “во епископа Подольского протоиерея Иоанна Альбинского” без принятия им монашества. Советская власть взяла новую церковь под свою опеку.

Антихристианская пропаганда становилась все более агрессивной. Борьбу с Церковью с 1922 г. возглавляла Антирелигиозная комиссия при ЦК РКП(б) под председательством Е. Ярославского, секретарем ее был чекист Е. Тучков. Помимо организации репрессий против духовенства, комиссия руководила пропагандистскими кампаниями, устраивала в городах процессии, направляла беснующихся комсомольцев на разграбление и осквернение храмов, вдохновляла их на инсценировку шутовских богослужений и “судов над Богом”. Как из рога изобилия на малограмотных, сбитых с толку людей обрушивались многочисленные тиражи антирелигиозных брошюр, например, только за январь-март 1923 г. появилось 27 новых названий. Средством усиления давления на Церковь служила новая инструкция о регистрации религиозных обществ, опубликованная в № 1–3 журнала “Революция и Церковь” за 1923 г. Согласно постановлению ВЦИК от 3 августа 1922 г. ни одно религиозное общество какого бы то ни было культа не могло действовать без регистрации в отделе управления губ- или облисполкома. Если устав общества, задачи его и методы деятельности протиоречат Конституции РСФСР и ее законам, отдел управления отказывает в регистрации. Религиозные общества, не зарегистрировавшиеся в указанном порядке, считаются закрытыми.

1 февраля 1923 г. обновленческое ВЦУ выносит постановление о созыве Собора, который оно именовало Вторым всероссийским поместным собором православной Церкви. Открылся он в захваченном у православной Церкви храме Христа Спасителя 2 мая и закончился через шесть дней. Заседания проходили в Третьем Доме советов (здание Московской Духовной семинарии, где проходил Собор 1917–1918 гг.), предоставленном властями обновленцам. В лжесоборе участвовало 476 делегатов: 287 выборных от епархий и 139 назначенных ВЦУ. Среди них — 62 архиерея, 56 епархиальных уполномоченных и 70 представителей от центральных комитетов раскольнических группировок, которые разбились на партии: 200 “живоцерковников”, 116 депутатов от Содац, 10 “возрожденцев”, 3 беспартийных обновленца и 66 человек, которых называли “умеренными тихоновцами”, подчинившиеся ВЦУ по малодушию, были также и женщины. Всем делегатам перед открытием раздали анкету с вопросами об отношении к советской власти, к Патриарху Тихону. Разумеется, если бы кто осмелился ответить на эти вопросы не в обновленческом духе, то был бы исключен из числа делегатов как заклятый враг советской власти и, вероятно, подвергся бы аресту. Ни одна православная Церковь не прислала на лжесобор своих представителей, но организаторам удалось заполучить одного иностранного гостя в лице методиста Блейка. Почетным председателем избрали лжемитрополита Московского Антонина, председателем — лжемитрополита Сибирского Петра (Блинова). Характеризуя состав обновленческого ареопага и атмосферу, царившую в этих кругах, епископ Антонин позже писал о том, что “ко времени собора 1923 г. не осталось ни одного пьяницы, ни одного пошляа, который не пролез бы в церковное управление и не покрыл бы себя титулом или митрой. Вся Сибирь покрылась сетью архиепископов, наскочивших на архиерейские кафедры прямо из пьяных дьячков".

Лжесобор от “живоцерковников” приветствовали Красницкий, от Содац — Введенский, и оба говорили во здравие советской власти. В повестке дня заседаний стояли “насущные” проблемы обновленческих программ каждой из группировок, после долгих и бурных дискуссий был принят ряд постановлений о возможном второбрачии священников, об осуждении “фальсификаторов нетленности мощей”, о переходе с 12 июня 1923 г. на григорианский календарь, об отлучении эмигрировавших священнослужителей и т. д.

Главной задачей лжесобора, поставленной Тучковым, была полная дискредитация Святейшего Патриарха-исповедника, власть предержащим было необходимо, чтобы на скамью подсудимых сел не предстоятель Русской Церкви, а мирянин. Еще в начале деловых заседаний Введенский сделал доклад “Об отношении Церкви к социальной революции”, в котором нападки на Русскую Церковь перемежались обличениями Патриарха Тихона как вдохновителя “антиправительственных выступлений, ответственного за жертвы кровавых эксцессов”. “С Тихоном надо покончить!” — к такому выводу пришел Введенский. Содокладчиком выступил Красницкий, чьи аргументы были приблизительно те же. Но исполнителей воли Тучкова не покидало опасение, что, возможно, немного делегатов проголосует за низложение Патриарха Тихона и извержение его из сана и предложение не пройдет. Надо было подстраховаться. Накануне пленарного голосования Красницкий и Введенский устроили “совещание еписопов”, на котором строго потребовали от “архиереев” лишить первосвятителя патриаршего сана. Лжеепископы пытались все-таки возражать, тогда Красницкий пригрозил: “Кто сейчас же не подпишет этой резолюции, не выйдет из этой комнаты никуда, кроме как прямо в тюрьму!” И тогда запуганные “владыки” подписали бумагу следующего содержания: “По бывшем суждении по делу патр. Тихона собор епископов пришел к единогласному решению, что патр. Тихон перед совестью верующих подлежит самой строгой ответственности: лишению сана и звания патриарха за то, чт он направлял всю силу своего морального и церковного авторитета на ниспровержение существующего гражданского и общественного строя нашей жизни, чем подвел под угрозу само бытие Церкви". 54 подписи удостоверили этот документ, и возглавили список имена лжемитрополитов Московского Антонина, Киевского Тихона, Харьковского Николая, Петра “всея Сибири”, лжеархиепископа Рязанского Вениамина. 15 архиереев старого поставления поставили свои подписи под этим неслыханно позорным документом: Александр (Надеждин), Александр (Соколов), Алексий (аженов), Алексий (Замарев), Антонин (Грановский), Артемий (Ильинский), Вениамин (Муратовский), Виталий (Введенский), Иерофей (Померанцев), Иоанникий (Нефедов), Корнилий (Попов), Леонид (Скобеев), Мелхиседек (Николаев), Пимен (Пегов) и Сергий (Корнеев). Под бумагой нет подписей авторов “Меморандума трех”, поскольку митрополит Сергий (Страгородский) находился в заключении, архиепископ Серафим (Мещеряков) на заседание не явился, а Евдоким (Мещерский) опоздал.

Постановление было оглашено на общем пленарном заседании, где и приняли соответствующую резолюцию: “Так как Патриарх Тихон вместо подлинного служения Христу служил контрреволюции, то собор считает Тихона отступником от подлинных заветов Христа и предателем Церкви, на основании церковных канонов сим объявляет его лишенным сана и монашества и возвращенным в первобытное, мирское положение. Отныне Патриарх Тихон — мирянин Василий Белавин. Собор признает, что и самое восстановление патриаршества было актом определенно политическим, контрреволюционным... поэтому собор отменяет восстановление патриаршества".

4 мая особая комиссия во главе с Петром Блиновым, лжемитрополитом “всея Сибири” была допущена к узнику. Она вручила ему грамоту о лишении его сана, на которой Патриарх Тихон написал: “Прочел. Собор меня не вызывал, его компетенции не знаю и потому законным его решение признать не могу. Патриарх Тихон, Василий Белавин. 25 апреля / 8 мая 1923 года". Это не остановило вождей обновленцев, и они спешат известить посланием Восточных Патриархов, что Патриарх Тихон низложен, и просят “восстановить братское общение с Русской Церковью”. За особые заслуги в деле церковного преобразования собор объявил Введенского архиепископом Крутицким, а Красницкому предложил звание архиепископа Петроградского, но тот решил стать протопресвитером Русской Церкви. В заключение прошли выборы ВЦС по принципу пропорционального представительства от фракций: 10 от “Живой церкви”, 6 от Содац и двух от “Союза возрождения”. Вскоре после лжесобора Красницкий и Антонин вышли из обновленческого ВЦС. Антонин в знак протеста сложил с себя и дарованный ему раскольниками титул “митрополита Московского и всея России”, заявив, что идеологически собор на три четверти был неприемлем для возрожденцев: “одни голые сословные домогательства, откровенно поповский материализм всегда был и будет мерзок". Вслед за Антонином из подчинения ВЦС вышли и верные ему “возрожденцы”. Ознакомившись с решениями лжесобора, митрополит Антоний (Храповицкий) прислал свой отзыв, в котором подчеркнул неправомочность собора и его решений. Лжеархиереи “одобряют безбожников и иудеев, называющих себя русским правительством,— писал далее митрополит.— Да падут на них все проклятия Божии, изложенные устами Моисея в 22-й главе Второзакония... Что касается до “лишения сана” Патриарха Тихона московским сборищем, то таковое лишение имеет не более силы, чем если бы оно исходило от трех-четырех баб, собравшихся на базаре".

С первых дней ареста Святейшего Патриарха не прекращались злобные и провокационные выпады в печати против него. Газета “Рабочий край”, обличала Патриарха как сторонника “царского самодержавия, блюстителя интересов помещиков и капиталистов”, “Архангельская волна” злобно уверяла, что гражданин Белавин — первый враг, “поволжских крестьян, кто растравлял их раны во время тяжелой болезни”. В “Правде” журналист Ольдор оттачивал остроумие: “Молитвы Патриарха Тихона не дошли до Господа Бога. Они были перехвачены ГПУ”, да и другие газеты пестрят заголовками: “Тихоновщину надо обезвредить”, “Тихон Кровавый”. В кампанию травли Патриарха включились и обновленцы: Антонин с большой статьей в “Известиях”, лжемитрополит Петр (Блинов), Введенский, Красницкий, Львов. Все в один голос уличали духовного отца русского народа в контрреволюционных действиях и требовали безжалостной кары.

6 апреля “Известия” сообщили о том, что 11 апреля 1923 г., в Пасхальную среду, в Москве начнется суд над Патриархом Тихоном. На следующий день объявили о переносе процесса на 24 преля, пытаясь таким образом психологически давить не только на Патриарха, но и нагнетать обстановку в среде верующих и духовенства.

Судьба заключенного Патриарха встревожила православных за границей. Еще в мае 1922 г. при первом известии об аресте Патриарха Тихона, Вселенская Патриархия издала меморандум в защиту гонимых христиан в Азии и России, в котором в частности говорилось: “Немедленно убиваются служители Церкви за то, что отказываются собственноручно отдавать святые иконы и святые чаши осквернителям религии, привлекается к суду и сам наивысший вождь Русской Церкви Блаженнейший Патриарх Тихон"

Еще в начале 1923 г. узника перевели из Донского монастыря в тюрьму ГПУ на Лубянке, где его регулярно допрашивали Тучков и Я. Агранов. Обращение с ним, по его собственным словам, “не было особенно крутым”: ему предоставили комнату-камеру, и даже готовили постную пищу, потому что другой он не вкушал, но мучительными были полная изоляция от паствы и тревога за Церковь. Патриарх Тихон признал на допросах ошибкой данное им благословение на созыв Собора в Сремских Карловцах, признал “свою вину перед советской властью в том, что в 18-м по осень 19-го года издал ряд постановлений контрреволюционного характера”, согласился с тем, что его послание от 19 января 1918 г.— ответ на издание декрета об отделении Церкви от государства “заключало в себе анафематствование советской власти и призывало верующих сплотиться... для отпора всяким покушениям на Церковь и политике советской власти в отношении Церкви". Агранов настойчиво вел переговоры и уверял Святейшего Патриарха, что можно улучшить отношение властей к Церкви, если Патриарх пойдет на определенные уступки. После тридцати восьми дней тюремного заключения Патриарх снова был переведен в Донской монастырь под домашний арест. 16 марта 1923 г. Агранов предъявил Патриарху Тихону постановление, в котором глава Российской Церкви обвинялся по четырем статьям Уголовного кодекса: призывы к свержению советской власти и возбуждение масс к сопротивлению законным постановлениям правительства. Патриарх признал себя виновным в предъявленных ему обвинениях. 16 июня он обратился в Верховный суд с заявлением: “Будучи воспитан в монархическом обществе и находясь до самого ареста под влиянием антисоветских лиц, я действительно был настроен к советской власти враждебно, причем враждебность из пассивного состояния временами переходила к активным действиям, как-то: обращение по поводу Брестского мира в 1918 г., анафематствование в том же году власти и, наконец, воззвание против декрета об изъятии церковных ценностей в 1922 г. Все мои антисоветские действия за немногими неточностями изложены в обвинительном заключении Верховного суда. Признавая правильность решения суда о привлечении меня к ответственности по указанным в обвинительном заключении статьям Уголовного кодекса за антисоветскую деятельность, я раскаиваюсь в этих поступках против государственного строя и прошу Верховный суд изменить мне меру пресечения, то есть освободить меня из-под стражи. При этом я заявляю Верховному суду, что я отныне советской власти не враг. Я окончательно и решительно отмежевываюсь как от зарубежной, так и от внутренней монархически-белогвардейской контрреволюции". 25 июня Патриарх Тихон был освобожден из заключения.

Заявление Патриарха Тихона в Верховный суд и его освобождеие из-под стражи вызвало не столько в России, сколько среди эмигрантов, недоумение, смутило и озадачило одних, обескуражило и даже раздосадовало других. Много было толков о том, отчего власти пошли на компромисс и не осуществили свой замысел казнить Патриарха. Говорили о положительном влиянии общественного мнения Запада, о ноте Керзона, о, разумеется, совершенно несбыточной войне европейских держав с Советами в отместку за Патриарха. В действительности ответ однозначен и прост: боязнь непредсказуемых последствий внутри страны: как бы боль и гнев православных людей, а они и в 1923 г. составляли решительное большинство населения России, не вылились во что-нибудь более грозное и опасное, чем протесты мировой общественности и зарубежных правительств

Не меньше волновал людей и вопрос о том, почему на компромисс пошел сам Патриарх. В. Н. Львов решил, что Патриарх Тихон собирается, наконец, поддержать обновленцев, объясняя это тем, что “Тихон — сын псаломщика, а известно, что дети псаломщиков всегда были в рядах радикальной общественности". Сам Святейший Патриарх в беседе с англиканским епископом Бюри, объясняя свои действия, напомнил слова апостола Павла: Имею желание разрешиться и быть со Христом, потому что это несравненно лучше; а оставаться во плоти нужнее для вас (Флп. 1. 23–24). И доавил, что с радостью принял бы мученическую смерть, но судьба Православной Церкви лежит на его ответственности

15/28 июня Патриарх обратился к Церкви с посланием, в котором объяснял свою новую позицию по отношению к советской власти: “Я, конечно, не выдавал себя за такого поклонника советской власти, как объявляют себя церковные обновленцы... но зато я и далеко не такой враг ее, каким они меня выставляют... Со временем многое у нас стало изменяться и выявляться, и теперь, например, приходится просить советскую власть выступить на защиту обижаемых русских православных в Холмщине и Гродненщине, где поляки закрывают православные церкви... Я решительно осуждаю всякое посягательство на советскую власть, откуда бы оно ни исходило. Пусть все заграничные и внутренние монархисты и белогвардейцы поймут, что я советской власти не враг". Через три дня Патриарх издал еще одно послание, в котором говорится, что тяжелое время переживает Церковь, “появилось много разных групп с идеями “обновления церковного”... Обновленцы эти, бессознательно или сознательно, толкают православную Церковь к сектантству, вводят совершенно ненужные реформы, отступая от канонов православной Церкви. Никакие реформы из ринятых бывшим собором мы одобрить не можем, за исключением нового календарного стиля... и новой орфографии в церковных книгах, что и мы благословляем... Осознав свою провинность перед народом и советской властью, Я желал бы, чтобы так поступили и те, которые, забыв свой долг пастыря, вступили в совместные действия с врагами трудового народа — монархистами и белогвардейцами, и, желая свергнуть советскую власть, не чуждались даже входить в ряды белых армий... Мы осуждаем теперь такие действия и заявляем, что “Российская Православная Церковь аполитична и не желает отныне быть ни “белой”, ни "красной” Церковью. Она должна быть и будет единою соборною апостольскою Церковью, и всякие попытки, с чьей бы стороны они ни исходили, ввергнуть Церковь в политическую борьбу, должны быть отвергнуты и осуждены".

В начале августа в Москве состоялось совещание лжеепископов и уполномоченных ВЦС, встревоженных уходом былых приверженцев в православную Церковь или в новые секты, на котором они упразднили ВЦС и образовали новое учреждение — “синод”. В этот “синод”, чтобы он выглядел более каноничным в глазах колеблющихся, ввели двенадцать архиереев старого поставления. Председателем избрали Евдокима, именуемого митрополитом, но подлинным предводителем раскольников стал Введенский, успевший уже обзавестись архиерейским саном. Лжесинод объявляет о роспуске “Живой церкви”, “Церковного возрождения” и Содаца. В обновленческом синоде не сложилось единого мнения о политике по отношению к православной Церкви, Красницкий, Львов и сам Евдоким выступали за примирение с “тихоновцами”. В конце августа евдокимовский синод обнародовал свою точку зрения в послании, где говорится, что на Патриарха Тихона общественное мнение и религиозная совесть верующих возложили две вины: одну — в непризнании им нового государственного строя и советской власти, в чем он открыто покаялся; вторую — в приведении в полное расстройство всех церковных дел. “Вторая вина еще по-прежнему лежит на бывшем Патриархе". Несмотря на оскорбительный тон этого послания, ради спасения заблудших и водворения согласия, Святейший Патриарх был готов к переговорам с обновленцами об условиях их возвращения в Церковь.

В это время в Москву из ссылки возвратился епископ Иларион (Троицкий), в прошлом один из кандидатов на патриарший престол, пламенный борец с обновленчеством, вдохновитель временной автокефализации епархий. Ревностный и блестящий проповеник, человек удивительного обаяния, общительный и остроумный, епископ Иларион снискал глубокое уважение у московского духовенства и паствы. Он становится ближайшим помощником Патриарха и встречается с московскими священниками, с архиереями, монахами и рядовыми мирянами, разрабатывает чин покаяния для впавших в обновленческий раскол и сам принимает покаяние у возвращавшихся в Церковь священнослужителей, заново освящая оскверненные храмы. По поручению Патриарха епископ Иларион взял на себя самое трудное — переговоры с Тучковым и добился отены регистрации приходов и снижения налогов с храмов и духовенства. Для управления Русской Церковью Патриарх Тихон создает временный Священный Синод, который, в отличие от прежнего, прекратившего свое существование после ареста Святейшего Патриарха, получил полномочия уже не от Собора, а лично от Патриарха. В него вошли: архиепископы Тверской Серафим (Александров), Уральский Тихон (Оболенский) и епископ Верейский Иларион (Троицкий). Именно члены Синода и начали переговоры с евдокимовцами об условиях восстановления церковного единства. Евдоким предлагал для воссоединения Церкви открыть общий Собор под председательством Патриарха Тихона, где Патриарх вначале сам откажется от главенства в Русской Церкви, а затем Собор отменит постановления обновленцев о лишении его сана и уволит на покой в сущем сане.

Решительным противником таких переговоров был пребывавший на покое в Даниловом монастыре епископ Феодор (Поздеевский), до 1917 г. ректор Московской Академии. Строгий монах, знаток канонов, он с неприязнью относился к “духу века сего”. С самого начала смуты епископ Феодор отстранился от административных попечений, затворился в монастыре, но сохранил весьма сильное влияние на духовенство. Епископ Феодор был вдохновителем бескомпромиссной линии церковной политики, опорой для непримиримых архиереев и священников. В Даниловской обители жил и епископ Пахомий (Кедров), частыми гостями бывали близкие преосвященному Феодору по настроению митрополит Серафим (Чичагов), архиепископы Гурий (Степанов) и Серафим (Самойлович), да и многие другие архиереи, приезжавшие в Москву. Патриарх Тихон в шутку называл Данилов монастырь “коспиративным Синодом”. Вскоре после освобождения Патриарха владыка Феодор прибыл к нему в Донской монастырь с советом прекратить переговоры с обновленцами и не идти на большие уступки властям. В беседе Патриарх Тихон произвел на него впечатление человека мягкого и сговорчивого, ему, строгому, замкнутому монаху, не понравилась сама манера поведения Патриарха — его добродушие, открытость, склонность к шуткам и веселости. “Все хи-хи, ха-ха и гладит кота,— так характеризовал владыка Феодор Патриарха, а в своем кругу, “в конспиративном синоде”, угюмо пророчил, что “Иларион погубит Патриарха и Церковь; если Патриарх уйдет, то власть уже не даст выбрать нового патриарха. Русская Церковь тогда развалится”.

В конце сентября в Донском монастыре на совещании 27 православных архиереев архиепископ Серафим доложил собратьям о ходе переговоров, направленных на урегулирование отношений с обновленцами в рамках церковных канонов. К этому времени среди православных иерархов четко определилсь сторонники и противники проходивших переговоров, и поэтому обсуждение было бурным. С самого нчала заспорили, можно ли называть Евдокима “высокопреосвященным митрополитом”, как назвал его в своем выступлении архиепископ Серафим. Епископ Иларион дипломатично пытался примирить несогласных, объясняя, что будущий Собор вынесет определение и по этому вопросу. “Все наше разделение,— закончил он,— основано на недовольстве некоторых иерархов и православных мирян личностью Патриарха Тихона". Против компромиссных предложений решительно высказался епископ Амвросий, потребовавший прекратить всякие переговоры с раскольниками. Его поддержали митрополит Казанский Кирилл, архиепископ Крутицкий Петр (Полянский), архиепископ Екатеринбургский Григорий. Закрытым голосованием проект соглашения с евдокимовским синодом был отвергнут.

Неоднократно напоминая Патриарху о том, что он в одном из своих посланий одобрил введение григорианского календаря, Тучков в сентябре 1923 г. требовал ввести и в Церкви новый календарь. В России григорианский календарь был введен декретом советской власти, и потому воспринимался в народе как “советский” календарь. Великие праздники оствались еще выходными днями, но обновленцы справляли их по григорианскому, а православные по юлианскому календарю. “Получалась путаница, и лишние невыходы на рабочее место, простои”,— сетовал Тучков, выставляя на первый план хозяйственные и административные соображения. А тут еще его требования получили подкрепление в решениях Константинопольского вссеправославного совещания, состоявшегося в мае-июле 1923 г. Патриарший Синод решил последовать примеру Константинопольской Церкви, причем сделать это предполагалось как можно скорее, со 2 октября, чтобы не сокращать Рождественский пост. По поручению Патриарха епископ Иларион составил текст патриаршего послания, разъясняющего действие Синода, которое должно было успокоить верующих. Но Тучков не разрешил печатать это послание для рассылки по епархиям, в газетах же только сообщили о том, что “тихоновская Церковь вводит новый календарь”. В московских церквах уже в октябре богослужение совершалось по григорианскому календарю, в провинции же все оставалось по-старому, поскольку там еще не получили послания Патриарха.

Но время шло, и подходящий момент был упущен. Теперь если ввести новый календарь, то из богослужебного года исчезнут 13 дней и Рождественский пост будет нарушен. Тогда Патриарх Тихон, к великой радости большинства православных, вынужден был отказаться от введения нового, григорианского календаря в текущем году. 8 ноября Московский епархиальный совет распорядился о возвращении московских церквей к календарю юлианскому. Раздосадованный неудачей, Тучков велел срочно напечатать патриаршее послание о введении нового календаря и вывесить его в разных местах Москвы, но было поздно. Таким образом, вопрос о перемене календаря для Русской Православной Церкви окончательно отпал.

В ноябре 1923 г. Тучков впервые после освобождения из-под ареста вызвал к себе Патриарха Тихона и настойчиво требовал примириться с евдокимовским синодом, в противном случае грозил Патриарху новым арестом. Патриарх отвечал решительным отказом, а близким своим объяснял, что теперь, когда он спокоен за судьбу Церкви, он с радостью пойдет и в тюрьму. Сразу после посещения Тучкова Патриарх сделал письменное распоряжение о Местоблюстителе патриаршего престола, назначив им митрополита Ярославского Агафангела, а в случае, если он не сможет взять на себя это поручение,— митрополита Казанского Кирилла. Через несколько дней ГПУ арестовало ближайшего и бесценного помощника Патриарха епископа Илариона. За неделю до Рождества Христова святителя привезли в Кемский лагерь, и он, человек удивительной жизненной энергии, полный духовных и физических сил, сказал своим соузникам: “Отсюда живыми мы не выйдем”.

Советская власть продолжала поощрять раскольников: у православных отнимают Спасо-Преображенский собор и церковь святых Косьмы и Дамиана, но священники покидали храмы вместе с верующими и переходили в другие приходы, а обновленцам достаются только церковные стены и храмовая утварь.

Несмотря на заявления и послания Патриарха с выражением лояльности советскому правительству сохранялся запрет на поминовение имени Патриарха за богослужением. Оно приравнивалось к публичному изъявлению хвалы заведомым врагам советской власти. Прокурорское разъяснение предупреждало, что “служители культа, которые будут продолжать такое поминовение... как лица социально опасные на основании декрета ВЦИК от 10 августа 1922 г. будут представляться в особую комиссию при НКВД для высылки в административном порядке с заключением на три года в лагерь принудительных работ". Из-за сложившихся обстоятельств поминовение совершалось по-разному: одни священники решались называть Патриарха Тихона полным именем и титулом, навлекая на себя опасность ареста и ссылки, другие поминали Святейшего Патриарха Московского и всея России без имени, а третьи и вовсе только местного архиерея.

По всей стране православные храмы закрывались и перестраивались в кинематографы, клубы и увеселительные заведения. Глумление над православием принимало все более причудливые формы. Например, вошли в моду и распространились так называемые комсомольские “пасхи” и “рождества”. Это были массовые шествия молодых людей в одеяниях священнослужителей с богохульными лозунгами и плакатами, с кощунственными изображениями и огромными гротескными куклами.

Для борьбы с христианской верой и “научного” перевоспитания людей в 1923 г. началось издание нового журнала “Безбожник”, который напутствовал Бухарин: “В бой против богов! Единым пролетарским фронтом против этих шкурников!". Каждая статья в “Безбожнике” соответствовала установке, данной коминтерновским вождем, авторы журнала, будь то теоретики или практики, с пафосом доказывали животность, или, как предпочитали говорить тогда, “звериность” человека. Ни один номер не обходился без стихов-агиток, весьма лихих и косноязычных, но главным подспорьем партии большевиков в борьбе с Церковью на долгие годы стала, к сожалению, не печатная пропаганда, а аресты, ссылки, обыски, тюрьмы и расстрелы.

После ареста епископа Илариона ближайшим помощником Патриарха становится архиепископ Крутицкий Петр (Полянский). 15 января 1924 г. Патриарх Тихон и Патриарший Синод в составе архиепископов Крутицкого Петра, Уральского Тихона (Оболенского) и Тверского Серафима (Александрова) издают постановление о непризнании каноничности обновленческой иерархии. Тогда же появился указ Патриарха о поминовении советских властей за богослужением, в ответ было обещано терпимо относится к “нелегальным”, как их называл Тучков, тихоновским высшему и епархиальным церковным управлениям. Этот указ, принятый под давлением все той же власти, должен был продемонстрировать лояльность Церкви по отношению к большевикам. Тучков рассчитывал, что это вызовет новый раскол среди верующих. К тому же отказ священнослужителей исполнять этот указ будет хорошим основанием для принятия репрессивных мер против них. Тучков настойчиво требовал, чтобы в молитвенном поминовении обязательно присутствовали слова “советское правительство”, но в этом ему было отказано и разъяснено, что такое словосочетание невозможно а церковнославянском языке. “О стране Российской и властех ея” стали молиться в храмах; такое поминовение, несмотря на безбожие высшей власти, не противоречило заповедям Христовым и заветам древней Церкви, гонимой императорами-язычниками и молившейся за них. И все же многим священникам указ Патриарха пришелся не по душе. Иные диаконы и иереи слово “властех” старались произнести невнятно, так что получалось скорее “о стране Российской и областех ея”, верующие же в первую очередь, принимали это, как моление о смягчении сердец властителей, об их вразумлении и прекращении преследований Церкви Христовой.

21 марта 1924 г. Президиум ВЦИК принимает постановление о прекращении дела Патриарха Тихона и его сподвижников. 12 апреля 1924 г. Святейший Патриарх обратился к Калинину (после предварительной встречи и беседы) с официальным письмом, в котором ходатайствовал о легализации Священного Синода и епархиальных управлений на местах. Патриарх напоминал и о том, что архиереи, дела которых были прекращены по тому же постановлению, что и его, “не только не освобождены, но, как передают, высыаются в административном порядке в Бухару. Ходатайствую и об этих лицах,— заканчивал свое письмо Патриарх,— ибо, отбывая предварительное заключение, и не малое время, они не могли совершить каких-либо новых заслуживающих кар преступлений". Положительного ответа на ходатайство Патриарха не последовало.

Продолжение церковного раскола и не прекращавшиеся нападки на православную Церковь со стороны обновленцев побуждали Патриарха противодействовать церковным преступникам. 15 апреля 1924 г. он запретил обновленческих архиереев Евдокима и Антонина в священнослужении. Испугавшись, что положение их пошатнулось, некоторые обновленческие деятели пытались найти примирение с Патриархом в расчете на то, что им удастся склонить его на компромисс и принять их без покаяния, что даст им возможность влиять на принятие решений в Патриархии. Эти расчеты естественно, нашли поддержку и со стороны Тучкова. С теми же намерениями еще в марте 1924 г. из Петрограда в Москву приезжал живоцерковник Красницкий, оказавшийся не у дел в обновленческом синоде. В течение шести недель он вел переговоы с Патриархом Тихоном и его ближайшими помощниками, которые закончились заявлением, поданным им на имя Патриарха 19 мая: “Прошу Ваше Святейшество принять меня и моих собратьев, которые пожелают последовать моему примеру, в молитвенно-каноническое общение и благословить потрудиться на восстановление церковного мира и по подготовке очередного Поместного Собора в организующемся при Вашем Святейшестве церковном управлении, покрыв своей архипастырской любовью все, чем я прегрешил в период церковно-обновленческого движения". В тот же день заявление было подписано.

21 мая Святейший Патриарх Тихон и Синод выносят постановление об образовании нового, расширенного Синода и ВЦС, в который, наряду со священнослужителями и мирянами, оставшимися верными Патриарху, вводятся и готовые принести покаяние деятели “Живой церкви” во главе с Красницким. Достигнута была и договоренность о созыве общего Собора. 29 мая появляется специальное воззвание о подготовке второго Поместного Собора и об организации епархиальных советов с участием раскаявшихся “живцов”-обновленцев.

Во время переговоров Красицкий вел себя напористо и нагло: самовольно, без разрешения Святейшего остановился в покоях патриаршей резиденции в Донском монастыре, требовал сохранить звание “протопресвитера” и предоставить должность заместителя председателя ВЦС — такого же высокого положения в преданной им православной Церкви, какое он потерял в обновленческой группировке. Поведение Красницкого вызывало возмущение у сотрудников Патриарха. Весть о примирении Святейшего с предводителем “живцов” и одним из убийц священномученика Вениамина смутила православный народ, вызвала ропот и недовольство. Епископ Венедикт, управляющий Петроградской епархией, заявил, что он категорически отказывается принять в общение Красницкого. Митрополит Казанский Кирилл, вернувшийся в Москву из ссылки в Зырянский край, не имея на то разрешения от Тучкова, отправился к Патриарху и выразил свое недоумение и горечь по поводу происходящего. “Я болею сердцем, что столько архипастырей в тюрьмах, и мне обещают освободить их, если я приму Красницкого”,— объяснял ему свои действия Патриарх. “О нас, архиереях, не думайте, мы теперь только и годны на тюрьмы”,— ответил митрополит и стал еще настойчивее просить не вводить в церковное управление враждебного патриаршей Церкви деятеля. От Тучкова митрополит Кирилл получил выговор за самовольное свидание с Патриархом и за отказ принять в общение Красницкого. Митрополит шутливо отметил: “Год тому назад на этом самом месте вы меня обвиняли в чрезмерном повиновении Патриарху, а теперь требуете обратного”. Непреклонный, бесстрашный святитель вскоре снова был отправлен в ссылку.

После встречи с митрополитом Кирилом позиция патриаршего Синода на переговорах с Красницким стала более жесткой: ему отказали в должности заместителя председателя ВЦС и поставили главным условием воссоединения и созыва Собора публичное покаяние и переосвящение обновленческих храмов. Для Красницкого это требование оказалось неприемлемым и переговоры тут же прекратились. В интервью корреспонденту “Известий” Патриарх объяснил прекращение переговоров об образовании ВЦС отсутствием помещения для работы, а несколько ранее (18 июня) он распорядился прекратить деятельность Синода расширенного состава ввиду отсутствия гражданской регистрации этого органа. Управление Церковью таким образом по-прежнему осталось в руках Святейшего Патриарха и его ближайших помощников, возведенных незадолго до этого в сан митрополитов Петра, Тихона и Серафима, а несостоявшийся председатель ВЦС Красницкий вернулся в Петроград и вместе с лжеепископом Иоанном (Альбинским) водворился в Князь-Владимирском соборе.

Между тем в 1924 г. с Православной Церковью воссоединились епископы: Филипп (Ставицкий), Севастиан (Вести), Алексий (Олов), Димитрий (Галицкий), Софроний (Арефьев), Серафим (Силичев), Никон (Пурлевский) и так называемые “архиереи обновленческого поставления” Антоний (Панкеев), Иоанникий (Кунгурский), Петр (Савельев), принятые в том сане, какой имели до отпадения в раскол. 11 сентября в храме Иоанна Предтечи в Москве при патриаршем служении приносил всенародное покаяние один из столпов обновленчества “митрополит всея Белоруссии”, а в православной Церкви — бывший Костромской архиепископ Серафим (Мещеряков). Вскоре в сане архиепископа он ушел на покой, был арестован и отправлен на Соловки.

Проиграв переговоры, обновленцы, дотоле никем не признанные, готовились нанести Церкви неожиданный удар с другой стороны. Евдокимовский синод разослал послания Восточным Патриархам и предстоятелям всех автокефальных Церквей с просьбой о восстановлении якобы прерванного общения с Церковью Российской.

6 июня 1924 г. Святейший Патриарх Тихон получил письмо от представителя Вселенского Патриарха в Москве архимандрита Василия (Димопуло) с выписками из протоколов заседаний Священного Синода Константинопольской Церкви. Из документов видно, что Патриарх Григорий VII, “изучив точно течение русской церковности и происходящие разногласия и разделения, для умиротворения дела и прекращения настоящей аномалии” решил послать в Москву “особую миссию, уполномоченную... действовать на месте на основании и в пределах, определенных инструкцией, согласных с духом и преданием Церкви”. В инструкции для членов комиссии Константинопольский Патриарх выразил пожелание, чтобы Патриарх Тихон “ради единения расколовшихся и ради паствы пожертвовал собою, немедленно удалившись от управления Церковью, как подобает истинному и любвеобильному пастырю, пекущемуся о спасении многих, и чтобы одновременно упразднилось, хотя бы временно, патриаршество, как родившееся во всецело ненормальных обстоятельствах, в начале гражданской войны, и как считающееся значительным препятствием к восстановлению мира и единения”.

Послание Патриарха Григория VII смутило и опечалило святителя Тихона. В ответном послании он отклонил неуместные советы своего собрата: “Всякая попытка какой-либо комиссии,— пишет н,— без сношения со мной, как единственно законным и православным Первоиерархом Русской Православной Церкви, без моего ведома незаконна, не будет принята русским православным народом и внесет не успокоение, а еще большую смуту и раскол в жизнь и без того многострадальной Русской Православной Церкви. Последнее будет только в угоду нашим схизматикам-обновленцам, вожди которых... запрещены мною в священнослужении... и объявлены находящимися вне общения с Православной Церковью... Народ не со схизматиками, а со своим законным православным Патриархм. Ваш предшественник, блаженной памяти Патриарх Герман V, как и другие Восточные Патриархи, особыми грамотами приветствовали как восстановление у нас на Руси Патриаршества, так и лично меня..."

После обмена посланиями Патриарх Григорий VII прервал общение с Патриархом Тихоном и впредь сносился с евдокимовским синодом как с якобы законным органом управления Российской Церковью. Его примеру последовали, не без колебаний и давления со стороны, и другие Восточные Патриархи. Поддержка обновленческого раскола Восточными Патриархатами была серьезной бедой для Русской Церкви и таила в себе опасность и для вселенского Православия. На 1925 г. был назначен созыв Вселенского Собора в Иерусалиме, который, если бы Господь попустил, мог бы певратиться в лжесобор, подчинившись воле русских обновленцев и обновленчески настроенных епископов Востока.

В 1924 г. гонения на Церковь продолжались почти с той же яростью, как и в предыдущие годы. Митрополит Харьковский Нафанаил пробыл в заключении до 1925 г., митрополита Сергия выслали в Нижний Новгород. ГПУ арестовало и выслало на Соловки архиепископов Благовещенского Евгения (Зернова) и Феодора (Поздеевского), епископов Никодима (Кроткова), Глеба (Покровского), Григория (Козырева), Даниила (Троицкого). Всего к концу 1924 г. в тюрьмах и ссылках пребывало более 66 архиереев — почти половина российского епископата. Среди них были и выдающиеся иерархи, такие столпы Церкви, как митрополиты Новгородский Арсений, сосланный в Бухару, Киевский Михаил, экзарх Украины, находившийся в ссылке в Ташкенте, Ярославский Агафангел в Нарымском крае, Казанский Кирилл, сосланный в Усть-Кулом, в Зырянский край, Серафим (Чичагов), заключенный в Бутырскую тюрьму, архиепископ Крутицкий Никандр, сосланный в Бухару. В одной только Бутырской тюрьме томились епископы Иркутский Гурий (Степанов), Звенигородский Николай (Добронравов), Винницкий Амвросий (Полянский), Смоленский Валериан (Рудич), Богородский Платон (Руднев), Коломенский Феодосий (Ганецкий), Петропавловский Григорий (Козырев), почти все викарии Московской епархии. Одновременно с арестом епископа Мануила в Петрограде оказалась в заточении или в ссылке добрая половина питерских священнослужителей, сохранивших верность Патриарху Тихону. В январе 1924 г. в Амурской области были замучены священники Андроник Любович из станицы Николаевской, Михаил Новгородцев и Емельян Щелчков из хутора Муравьевки, в прошлом иподиакон митрополита Антония (Храповицкого).

Отказавшись от всякого влияния на политческую жизнь страны, признав советскую власть, Патриарх возвышал свой голос в защиту Церкви-Матери, когда давление на нее становилось особенно нестерпимым. Так, 30 сентября 1924 г. Патриарх Тихон направил во ВЦИК заявление: “Церковь в настоящее время переживает беспримерное внешнее потрясение. Она лишена материальных средств существования, окружена атмосферой подозрительности и вражды, десятки епископов и сотни священников и мирян без суда, часто даже без объяснения причин, брошены в тюрьму, сосланы в отдаленнейшие области республики, влачимы с места на место; православные епископы, назначенные нами, или не допускаются в свои епархии, или изгоняются из них при первом появлении туда, или подвергаются арестам; центральное управление православной Церкви дезорганизовано, так как учреждения, состоящие при Патриархе Всероссийском, не зарегистрированы, и даже канцелярия и архив их опечатаны и недоступны; церкви закрываются, обращаются в клубы и кинематографы или отбираются у многочисленных православных приходов для незначительных численно обновленческих групп; духовенство обложено непосильными налогами, терпит всевозможные стеснения в жилищах, и дети его изгоняются со службы и из учебных заведений потому только, что их отцы служат Церкви". Архиепископ Серафим (Мещеряков) писал митрополиту Антонию, что Святейший Патриарх Тихон “сильно ослабел и страшно переутомился. Он часто служит и ежедневно делает приемы. К нему едут со всех концов России. У него заведен такой порядок: он принимает каждый день не более пятидесяти человек, с архиереями говорит не более десяти, а с прочими не более пяти минут. Иногда вследствие изнеможеия принимает лежа на диване. Он сильно постарел и выглядит глубоким старцем. Около него нет ни Синода, ни канцелярии. Письменных распоряжений он избегает делать во избежание осложнений с властями..."

9 декабря 1924 г. на Святейшего обрушилось тяжелое несчастье: был убит самый близкий ему человек — его келейник Яков Сергеевич Полозов. В покои Патриарха ворвались бандиты, один из них остановился на пороге, а другой бросился к Патриарху. Верный келейник стал между бандитами и Святейшим. Раздался выстрел, и Полозов рухнул на пол. Бандиты выскочили в переднюю и, прихватив с вешалки шубу, помчались вниз по лестнице. Несмотря на возражения Тучкова, Патриарх Тихон настоял на том, чтобы останки его почившего друга были погребены у наружной стены малого Донского собора. Отпевали почившего 8 епископов и сонм священников, при большом стечении православных, провожавших в последний путь мученика. В “Известиях” же появился фельетон “О краже патриаршей шубы”, где не было ни слова о совершенном при этом убийстве.

Убийство Полозова вызвало самые горестные опасения и предчувсвия, и Патриарх счел необходимым составить завещание, в котором на случай своей кончины патриаршие права и обязанности до законного выбора нового предоставлял высокопреосвященному митрополиту Кириллу, “если же он не сможет вступить в отправление их, то таковые переходят к высокопреосвященному митрополиту Агафангелу; если же и ему не представится возможности осуществить это, то к высокопреосвященному Петру (Полянскому), митрополиту Крутицкому”.

После убийства Якова Полозова здоровье Патриарха заметно ухудшилось: к хроническим болезням добавились мучительные приступы грудной жабы. “Лучше сидеть в тюрьме,— сетовал Патриарх,— я ведь только считаюсь на свободе, а ничего делать не могу. Я посылаю архиерея на юг, а он попадает на север, посылаю на запад, а его привозят на восток". Врачи, наблюдавшие Патриарха, настойчиво советовали ему лечь в больницу. Но когда 13 января Святейший уже готов был переехать в частную клинику Бакуниной на Остоженке, профессор-кардиолог Плетнев в последний момент стал умолять его не делать этого, ведь неизвестно, в чьи руки он попадет.

В клинику Бакуниной Патриарх Тихон приехал на извозчике. Больного положили в просторной светлой комнате, с видом на сад Зачатьевского монастыря. Патриарх Тихон привез с собой иконы, поставил их на столик, затеплил пред ними лампаду. В больничную книгу его записали как гражданина Белавина и лечили его сама Бакунина, два врача больницы, профессор Плетнев и его ассистент. В клинике Святейшему Патриарху стало спокойнее, чем в монастыре, у него даже находилось время на чтение не только духовных книг, но и Тургенева, Гончарова, писем Победоносцева, однако посетители не оставляли Святейшего и здесь. Не говоря уже о митрополите Петре и других ближайших помощниках по управлению Церковью, приходили за благословением, особенно перед операцией, простые верующие, больные, лежавшие в той же клинике. Группа рабочих подарила ему сафьяновые сапоги на заячьем меху, которые очень понравились Патриарху.

20 марта в клинике Бакуниной Патриарху была произведена стоматологическая операция, которая привела к воспалению десны, глотки и миндалевидной железы. Общее состояние его заметно ухудшилось, но еще 23 марта / 5 апреля, за три дня до своей кончины, он участвовал в хиротонии во епископа Сергия (Никольского) в храме Большого Вознесения на Никитской и произнес напутственное слово. Тем временем Тучков в переговорах с Синодом требовал, чтобы Патриарх издал послание, в котором должен был безоговорочно признать советскую власть и отмежеваться от эмигрантского духовенства, призвав к этому и верующих. В свою очередь, митрополит Петр, возглавлявший церковную сторону в этих переговорах, настаивал на том, чтобы власти юридически оформили положение духовенства, разрешили преподавание Закона Божия и дали согласие на открытие духовной академии. Переговоры были невероятно трудными, был выработан проект воззвания, но уговорить Святейшего Патриарха подписать этот документ оказалось нелегким делом, хотя Тучков с угрозами требовал, чтобы документ был подписан как можно скорее.

В праздник Благовещения тяжело больной Патриарх вынужден был ехать на экстренное заседание Синода по выработке окончательного текста документа. Отредактированный документ митрополит Петр повез Тучкову, а оттуда опять в клинику на Остоженке. Рукой Тучкова в воззвание были внесены поправки и дополнения, неприемлемые для Патриарха. Разговор с митрополитом Петром был мучителен для святителя, и, когда митрополит вышел от больного, ему стало плохо. Около 10 часов вечера Патриарх Тихон попросил келейника Константина Пашкевича помочь ему умыться. Вдруг он пошатнулся, сделав рукой движение как при острой сердечной боли. Келейник предложил поскорее лечь и заснуть. Тогда Патриарх Тихон “очень строгим, серьезным тоном, к которому я не привык,— вспоминал келейник,— сказал: “Теперь я усну... крепко и надолго. Ночь будет длинная, темная-темная”. Больной то бредил, то лежал в забытьи. Без четверти двенадцать он открыл глаза и начал креститься: “Слава Тебе, Господи!” — повторил он дважды и поднял руку, чтобы в третий раз осенить себя крестным знамением. Рука бессильно упала"¹⁹¹. Святой Патриарх Тихон отошел ко Господу в Благовещение 1925 г., в 23 часа 45 минут, в Москве, в клинике Бакуниной на Остоженке, на 61 году своей многострадальной и праведной жизни.

Через неделю после преставления святого Тихона, 15 апреля 1925 г., газета “Известия” напечатала послание, подписанное Патриархом в день его кончины, озаглавив его “предсмертным завещанием Тихона” и сопроводив краткой запиской митрополитов Крутицкого Петра и Уральского Тихона.

Документ этот посвящен теме церковно-государственных отношений:

“В годы великой гражданской разрухи,— говорится в нем,— по воле Божией, без которой в мире ничто не совершается, во главе Русского государства встала советская власть, приняшая на себя тяжелую обязанность — устранение жутких последствий кровопролитной войны и страшного голода. Вступая в управление Русским государствам, представители советской власти еще в январе 1918 г. издали декрет о полной свободе граждан веровать во что угодно и по этой вере жить. Таким образом, принцип свободы совести, провозглашенный Конституцией СССР, обеспечивает всякому религиозному обществу и в том числе и нашей православной Церкви права и возможность жить и вести свои религиозные дела согласно требованиям своей веры, поскольку это не нарушает общественного порядка и прав других граждан. А поэтому мы в свое время в посланиях к архипастырям, к пастырям и пасомым всенародно признали новый порядок вещей и рабоче-крестьянскую власть народов, правительство коей искренне приветствовали.

Пора понять верующим христианскую точку зрения, что судьбы народов от Господа устрояются, и принять все происшедшее как выражение воли Божией... Призываем и церковноприходские общины, и особенно их исполнительные органы не допускать никаких поползновений неблагонамеренных людей в сторону антиправительственной деятельности, не питать надежд на возвращение монархического строя и убедиться в том, что советская власть — действительно народная рабоче-крестьянская власть, а потому прочная и непоколебимая... Деятельность православных общин должна быть направлена не в сторону политиканства, совершенно чуждого Церкви Божией, а на укрепление веры православной, ибо враги святого православия — сектанты, католики, протестанты, обновленцы, безбожники и им подобные — стремятся использовать всякий момент в жизни Православной Церкви во вред ей... Не благо принес Церкви и народу так называемый Карловацкий Собор, осуждение коего мы снова подтверждаем и считаем нужным твердо и определенно заявить, что всякие в этом роде попытки впредь вызовут с нашей стороны крайние меры, вплоть до запрещения священнослужения и предания суду Собора. Во избежание тяжких кар мы призываем находящихся за границей архипастырей и пастырей прекратить свою политическую с врагами нашего народа деятельность и иметь мужество вернуться на родину и сказать правду о себе и Церкви Божией... Мы объявляем з ложь и соблазн все измышления о несвободе нашей, поелику нет на земле власти, которая могла бы связать нашу святительскую совесть и наше патриаршее слово... Призывая на архипастырей, пастырей и верных нам чад благословение Божие, молим вас со спокойной совестью, без боязни погрешить против святой веры, подчиниться советской власти не за страх, а за совесть, памятуя слова апостола: Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога,— существующие же власти от Бога установлены (Рим. 13. 1). Вместе с этим, мы выражаем твердую уверенность, что установка чистых, искренних отношений побудит нашу власть относиться к нам с полным доверием, даст нам возможность преподать детям наших пасомых Закон Божий, иметь богословские школы для подготовки пастырей, издавать в защиту православной веры книги и журналы".

В церковном народе этот документ, названный “Завещанием” Патриарха, вызвал много недоумений и толков. Высказывались даже сомнения в его подлинности, авторами называли Тучкова с помощниками. До сих пор некоторые церковные публицисты и историки отвергают ринадлежность его Патриарху Тихону. Их версия происхождения документа такова: проект послания с внесенными в него поправками Тучкова митрополит Петр передал Патриарху Тихону в день его кончины с тем, чтобы тот подписал его. Но, несмотря ни на какие уговоры, Святейший своей подписи на этой бумаге не поставил. Тучков же взял и напечатал документ в уверенности, что митрополит Петр не станет протестовать против фальшивки, зная, что в этом случае его ждет суровая расправа. Митрополит Петр не отважился публично разоблачить мошенника не из страха за себя, а по соображениям заботы о благе Церкви.

Но эта гипотеза неубедительна, главный ее аргумент представляется весьма наивным. Заключается он в том, что Патриарх при жизни никогда не проявлял ни малейшего сочувствия советской власти, что из бесед с ним было ясно, что он считает эту власть чуждой народу. С завещанием сопоставлять надо, разумеется, не то, что Патриарх говорил собеседникам с глазу на глаз, а его публичные послания и воззвания. Ничего решительно нового в этом завещании, в сравнении с другими документами, изданными Патриархом после 1923 г. об отношениях Церкви и государства, нет. Утверждения же, что прежде Патриарх ни единым словом не высказывал осуждения заграничным иерархам (такое утверждение делает протопресвитер Василий Виноградов) вовсе неосновательно. Карловацкий Собор и карловацких архиереев Патриарх Тихон осуждал и до 1923 г., даже до своего заключения под стражу.

Весомее другой, часто высказываемый довод против подлинности “Завещания” — отсутствие каких бы то ни было ссылок на него в “Декларации” митрополита Сергия, изданной в 1927 г., где, казалось бы, весьма уместно было на него сослаться, хотя бы по явному сходству мыслей, выраженных в “Завещании” и “Декларации”. Но, возможно, непопулярность этого документа среди церковного народа побудила митрополита Сергия отказаться от столь на первый взгляд легкого и надежного обоснования своей позиции положениями, выраженными в “Завещании” глубоко чтимого народом усопшего Патриарха.

Наконец, один из самых острых доводов авторов, считающих “Завещание” подделкой Тучкова, заключается в указании на небывалый титул, выставленный в его заголовке: “Божиею милостию, Тихон, Патриарх Московский и всея Российския Церкви” вместо “всея России”. Несомненно, это было ошибкой не работников известинской типографии, а скорее, редакции “Известий” или даже самого Тучкова.

Очень может быть, что “Завещание” украшают не только вставки, которые с болью в сердце приняты были Патриархом, но и те, что Тучков самочинно внес, когда документ был уже подписан. Но уверения митрополитов Петра, Тихона и Серафима в подлинности документа, отсутствие каких бы то ни было протестов со стороны митрополита Петра как преемника почившего Патриарха против публикации его в том виде, в каком документ помещен в газете, заставляют думать, что эти возможные вставки не меняют существенно содержания документа.

Авторы, опровергающие подлинность документа, ссылаются еще и на то обстоятельство, что “Завещание” не было оглашено на совещании российского епископата в день погребения Патриарха, когда вскрыто и зачитано было его распоряжение о преемнике Местоблюстителе. Существует версия, объясняющая это упущение митрополита Петра, которая еще больше запутывает дело и дает дополнительный аргумент тем, кто ошибочно оспаривает подлинность “Завещания”. Посетив Москву, митрополит Елевферий (Богоявленский) беседовал с митрополитом Тверским Серафимом (Александровым) о происхождении “Завещания” Патриарха Тихона и изложил факты, ставшие ему известными, в книге “Неделя в Патриархии" так: митрополит Петр при последнем посещении Святейшего Патриарха получил от него два пакета. Один он вскрыл, а другой по случайности забыл посмотреть. Но спустя некоторое время после погребения Патриарха пакет был нечаянно обнаружен митрополитом Петром, вскрыт и найденный документ немедленно предъявлен Тучкову, а тот предложил напечатать его в “Известиях”. Это объяснение, основанное на странной забывчивости митрополита Петра, как справедливо полагает протопресвитер Василий Виноградов, “натянуто, маловразумительно и похоже на сказку”. Митрополит Серафим запутывал дело для того, чтобы скрыть непосредственное участие в создании и публикации этого документа вездесущего Тучкова, который, кстати, узнав о кончине Патриарх, в восторге потирал руки и приговаривал: "Хороший был старик! Надо похоронить его поторжественнее”. Отвлекаясь от вопроса о подлинности “Завещания”, необходимо подчеркнуть, что издание его было чуть ли не единственной возможностью улучшить условия существования Церкви в Советском государстве. Святейший Патриарх Тихон не захотел и не смог устраниться от неблагодарных трудов по выработке такой линии Церкви в отношениях с враждебной ей государственной властью, которая помогла ей выжить.

Русская церковь пережила множество потрясений, множество потерь, в 20-е годы она почти полностью потеряла свою власть, благодаря мощной дискредитации со стороны большевиков. А коммунистическая партия закрепила за собой монополию на духовную жизнь общества и приступила к реализации воспитания «нового человека» и новой пролетарской интеллигенции.