Мая 1933 г

6 мая 1933 г.

Дорогой тов. Шолохов!

Оба ваших письма получены, как вам известно. Помощь, какую требовали, оказана уже.

Для разбора дела прибудет к вам в Вешенский район т. Шкирятов, которому очень прошу Вас оказать помощь.

Это так. Но это не все, т. Шолохов. Дело в том, что Ваши письма производят несколько однобокое впечатление. Об этом я хочу написать вам несколько слов.

Я поблагодарил вас за письма, так как они вскрывают болячку нашей партийно-советской работы, вскрывают то, как иногда наши работники, желая обуздать врага, бьют нечаянно по друзьям и докатываются до садизма. Но это не значит, что я во всем согласен с вами. Вы видите одну сторону, видите неплохо. Но это только одна сторона дела. Чтобы не ошибиться в политике (ваши письма не беллетристика, а сплошная политика), надо обозреть, надо уметь увидеть и другую сторону. А другая сторона состоит в том, что уважаемые хлеборобы вашего района проводили "итальянку" (саботаж!) и не прочь были оставить рабочих и Красную армию без хлеба. Тот факт, что саботаж был тихий и внешне безобидный (без крови), - этот факт не меняет того, что уважаемые хлеборобы по сути дела вели "тихую" войну с советской властью... Войну на измор, тов. Шолохов...

Конечно, это обстоятельство ни в какой мере не может оправдать тех безобразий, которые были допущены, как уверяете Вы, нашими работниками. И виновные в этих безобразиях должны понести должное наказание. Но все же ясно, как божий день, что уважаемые хлеборобы не такие уж безобидные люди, как это могло показаться издали.

Ну, всего хорошего и жму Вашу руку.

Ваш И. Сталин.

(АПРФ, 3/61/549/1294)

Демографические архивы и переписи 1937 и 1939 годов, которые держались до последних дней в секрете, позволяют проследить, как разрастался голод 1933 года. Географически "голодная зона" занимала почти всю Украину, часть Черноземья, богатые долины Дона, Кубани, а также Северный Кавказ и большую часть Казахстана. Около сорока миллионов человек пострадало от голода и лишений. В наиболее затронутых голодом районах, в сельской местности вокруг Харькова, смертность в январе и июне 1933 года увеличилась в десять раз по сравнению со средней смертностью: 100.000 похоронено в июне 1933 года в районе Харькова и против 9.000 в июне 1932 года. Нужно ли говорить о том, что далеко не все смерти были зарегистрированы? Сельские районы больше пострадали, чем города, но и города тоже голод не пощадил. Харьков за год потерял 120.000 своих жителей, Краснодар - 40.000, Ставрополь - 20.000.

За пределами "голодной зоны" также нельзя снимать со счетов демографические потери, связанные с недоеданием. В сельской местности вокруг Москвы смертность достигла 50% в период между январем и июнем 1933 года, город Иваново стал эпицентром голодных бунтов в 1932 году, смертность возросла на 35% в последние месяцы 1933 года. Иначе говоря, за весь 1933 год в целом по стране наблюдается увеличение числа смертей более, чем до шести миллионов. Большая часть этих смертей вызвана голодом, именно с голодом и только с ним связаны шесть миллионов жертв развернувшейся трагедии. Крестьянство Украины внесло особо тяжкий вклад в эту "общую цифру", оно потеряло четыре миллиона. В Казахстане от голода умерло приблизительно миллион человек, в основном, ведущих кочевой образ жизни. Создавая коллективные хозяйства, людей принуждали к оседлой жизни, при этом они теряли свой скот. На Северном Кавказе и в районах Черноземья тоже насчитывается миллион погибших...16

За пять лет до Большого Террора, который поразит в первую очередь интеллигенцию, экономистов и партийцев, Большой Голод 1932-1933 годов стал кульминацией второго действия направленной против крестьян тихой войны, развязанной "партийным государством" в 1929 году. Голод 1932-1933 годов стал решающим эпизодом в процессе становления репрессивной системы, выступающей то против одной, то против другой группы населения. Насилия, пытки, смертные приговоры целым популяциям привели к ужасающему регрессу, одновременно политическому и социальному. Появилось много местных деспотов и тиранов, готовых на все, чтобы забрать у крестьян их последние запасы, и воцарилось варварство. Лихоимство превратилось в каждодневную практику, не новостью становятся брошенные дети, каннибализм, эпидемии и грабительство, как-то сами собой организуются "бараки смертников", крестьяне познают новую форму рабства, и все это по указке государства! Как провидчески писал Серго Орджоникидзе Сергею Кирову в январе 1934 года: "Наши кадры, прошедшие через ситуацию 1932-1933 годов и выдержавшие ее, закалились как сталь. Я думаю, что с ними можно будет построить Государство, которого история еще не знала".

Нужно ли видеть в этом голоде, как это утверждают иногда сегодня некоторые украинские публицисты и историки, "геноцид украинского народа"?17 Неоспоримо, что украинское крестьянство было главной жертвой голода 1932-1933 годов и что "нажиму" на него предшествовали другие наступления 1929 года, наступление на украинскую интеллигенцию, обвиненную сначала в "националистическом уклоне", потом, начиная с 1932 года, наступление против украинской компартии. Бесспорно, можно, подхватив выражение Андрея Сахарова, говорить об "украинофобии Сталина". Однако следует отметить, что репрессии голодом постигли также места расселения казаков на Дону и Кубани и жителей Казахстана. В этой республике коллективизация и принуждение к оседлости имели разрушительные последствия: 80% скота было уничтожено за два года. Лишенные всего, что имели, принужденные голодать, два с лишним миллиона казахов откочевали за пределы республики, около миллиона в Центральную Азию, полтора миллиона в Китай.

В действительности, в таких регионах как Украина, Казачий Край, некоторые округа Черноземья голод стал последней каплей в противостоянии между большевиками и крестьянством, начатом еще в 1918-1922 годах. Можно обозначить зоны, сопротивлявшиеся продразверстке и коллективизации в 1929-1930 годах, и зоны, пораженные голодом. Из тех местностей, где состоялись 14.000 бунтов и крестьянских восстаний, зарегистрированных ОГПУ в 1930 году, 85% были наказаны голодом в 1932-1933 годах. Это самые богатые и самые перспективные сельскохозяйственные районы, т.е. такие, которые могли бы дать государству больше других, но именно эти районы больше всего потеряли при изъятии у них сельскохозяйственной продукции во время хлебозаготовок, смененной затем насильственной коллективизацией, именно эти районы смертоносно поразил голод 1932-1933 годов.

Глава 4 "Социально-чуждые элементы" и циклы репрессий

Если крестьянство, в общем, заплатило самую тяжелую дань волюнтаристскому сталинскому плану радикального изменения общества, то другие социальные группы, называемые "социально чуждыми", были под разными предлогами выброшены на обочину нового общества, лишены гражданских прав, изгнаны с работы, лишены жилья, спущены вниз по лестнице социальной иерархии, высланы за пределы обычных мест обитания. Духовенство, люди свободных профессий, мелкие предприниматели, торговцы и ремесленники были главными жертвами "антикапиталистической революции", начатой в тридцатые годы. Население городов входило отныне в категорию "рабочего класса, строителя социализма", однако и его тоже постигли репрессии, которые в соответствии с господствующей идеологией превратились в самоцель, поскольку тормозили активное движение общества к прогрессу.

Знаменитый процесс в городе Шахты обозначил конец "передышки", начавшейся в 1921 году, в противостоянии между властью и "спецами". Накануне "запуска" первого пятилетнего плана политический урок процесса в Шахтах стал ясен: скептицизм, нерешительность, равнодушие в отношении предпринимаемого партией, могли привести только к саботажу. Сомневаться - это уже предавать. Преследование специалиста (спецеедство) глубоко внедрилось в большевистское сознание, а процесс в Шахтах стал политическим сигналом к проведению других подобных процессов. Специалисты (спецы) стали козлами отпущения за экономические неудачи и лишения, порожденные падением уровня жизни. С конца 1928 года тысячи промышленных кадров, "буржуазных инженеров" были уволены, лишены продуктовых карточек, доступа к врачам, иногда изгнаны из своих жилищ. В 1929 году тысячи чиновников Госплана, Наркомфина, Наркомзема, Комиссариата по торговле были уволены под предлогом "правого уклона", саботажа или принадлежности к "социально чуждым элементам". Действительно, 80% чиновников Наркомфина служило при царском режиме1.

Кампания по чистке отдельных учреждений обострилась летом 1931 года, когда Сталин, желая покончить навсегда с "правыми", и в частности с Рыковым, в тот момент занимавшим пост главы правительства, решил продемонстрировать связи последних со "специалистами-саботажниками". В августе-сентябре 1930 года ОГПУ многократно увеличило число арестов известных специалистов, занимающих важные посты в Госплане, в Государственном банке и в Народных комиссариатах финансов, торговли и земледелия. Среди арестованных был, в частности, профессор Кондратьев - изобретатель знаменитых циклов Кондратьева, заместитель министра сельского хозяйства по продовольствию во Временном правительстве 1917 года, руководившего смежным с Наркомфином институтом, а также профессора Чаянов и Макаров, занимавшие важные посты в Наркомземе, профессор Садырин, член правления Государственного банка СССР, профессор Рамзин и Громан, один из видных экономистов и самых известных в Госплане статистиков, и многие другие известные специалисты2.

Надлежащим образом проинструктированное самим Сталиным по вопросу о "буржуазных специалистах", ОГПУ подготовило дела, которые должны были продемонстрировать существование сети антисоветских организаций внутри якобы существующей "Рабоче-крестьянской партии", возглавляемой Кондратьевым, и "Промышленной партии", возглавляемой Рамзиным. Следователям удалось выбить из некоторых арестованных "признания" как об их контактах с "правыми уклонистами" Рыковым, Бухариным и Сырцовым, так и об их участии в воображаемых заговорах, имеющих целью свергнуть Сталина и советскую власть с помощью антисоветских эмигрантских организаций и иностранных разведок. ОГПУ пошло еще дальше, оно вырвало у двух инструкторов военной академии "признания" о готовящемся заговоре под руководством начальника Генштаба Красной Армии Михаила Тухачевского. Как о том свидетельствуют письмо, адресованное Сталиным Серго Орджоникидзе, вождь тогда не рискнул сместить Тухачевского, предпочитая другие мишени - "специалистов-саботажников"3.

Приведенный эпизод ясно показывает, как фабриковались дела так называемых "террористических групп", с 1930 года включавших представителей антисталинской оппозиции. В тот момент Сталин не мог и не хотел идти дальше. Все провокации и маневры этого момента имели узко определенную цель: полностью скомпрометировать последних его противников внутри партии, запугать всех нерешительных и колеблющихся.

22 сентября 1930 года "Правда" опубликовала "признания" 48 чиновников Наркомторга и Наркомфина, которые признали себя виновными "в трудностях с продовольствием и исчезновениям серебряных денег". За несколько дней до этого Сталин в письме, адресованном Молотову, таким образом его проинструктировал: "Нам нужно: а) радикально очистить аппарат Наркомфина и Государственного банка, несмотря на крики сомнительных коммунистов типа Пятакова-Брюханова; б) расстрелять два или три десятка проникших в аппарат саботажников. ... в) продолжать на всей территории СССР операции ГПУ, имеющие целью возвращение в обращение серебряных денег". 25 сентября 1930 года 48 специалистов были казнены4.

В последующие месяцы состоялось несколько аналогичных процессов. Некоторые из них происходили при закрытых дверях, такие, например, как "процесс о Госплане" или о "Рабоче-крестьянской партии". Другие процессы были публичными, например "процесс Промпартии", в ходе которого восемь человек "признались" в том, что создали обширную сеть, состоящую из двух тысяч специалистов, чтобы на деньги иностранных посольств организовать экономический переворот. Эти процессы поддержали легенду о саботаже и заговорах, которые были столь важны для укрепления сталинской идеологии.

За четыре года, с 1928 по 1931 год, многие специалисты промышленности и управленческого аппарата оказались выключенными из жизни общества, 23.000 из них были списаны по первой категории ("враги советской власти") и лишены гражданских прав5. Травля специалистов приняла огромные размеры на предприятиях, которые заставляли необоснованно увеличивать выпуск продукции, отчего росло число несчастных случаев, брака, поломок машин. С января 1930 до июня 1931 года 48% инженеров Донбасса были уволены или арестованы: 4500 "специалистов-саботажников" были "разоблачены" в ходе первого квартала 1931 года в одном только секторе транспорта. Эта травля специалистов, выдвижение целей, которые заведомо не могут быть достигнуты, приведшая к невыполнению планов, сильному падению производительности труда и рабочей дисциплины, к полному игнорированию экономических законов, закончились тем, что надолго расстроили работу предприятий. Кризис принял грандиозные масштабы, руководство партией вынужденно приняло некоторые "корректирующие меры". 10 июля 1931 года Политбюро решило ограничить суды над спецами, ставшими жертвами объявленной в 1928 году охоты на них. Были приняты необходимые меры: немедленно освобождено несколько тысяч инженеров и техников, в основном в металлургической и угольной промышленности, уничтожена дискриминация в доступе к высшему образованию детей интеллигенции, ОГПУ запретили арестовывать специалистов без согласия соответствующего Наркомата. Даже простое перечисление этих мер показывает масштаб предшествующих преследований, жертвами которых стали со времен Шахтинского дела десятки тысяч инженеров, агрономов, техников и администраторов всех уровней6.

Среди других общественных категорий, изгнанных на обочину "нового социалистического общества", было также и духовенство. В 1929-1930 годах начинается второе большое наступление Советского государства на духовенство, следующее после антирелигиозных репрессий 1918-1922 годов. В конце двадцатых годов, несмотря на осуждение некоторыми высшими иерархами духовенства "верноподданнического" по отношению к советской власти заявления митрополита Сергия, преемника патриарха Тихона, влияние православной церкви в обществе остается достаточно сильным. Из 54.692 действующих в 1914 году церквей в 1929 году осталось 39.0007. Емельян Ярославский, председатель основанного в 1925 году Общества безбожников, признавал, что только около десяти миллионов человек из ста тридцати миллионов верующих "порвали с религией".

Антирелигиозное наступление 1929-1930 годов разворачивалось в два этапа. 8 апреля 1929 года было издано Постановление, усиливающее ответственность местных властей за духовную жизнь прихожан и добавляющее новые ограничения в деятельности религиозных объединений. Отныне всякая деятельность, выходящая за рамки "удовлетворения религиозных потребностей", попадала под действие закона об уголовной ответственности, в частности, 10 параграфа 58 статьи Уголовного кодекса, предусматривающего наказание от трех лет тюремного заключения и до смертной казни за "использование религиозных предрассудков для ослабления государства". 26 августа 1929 года правительство установило пятидневную рабочую неделю - пять дней работы и один день отдыха, выходной; таким образом, указ устранял воскресенье как день отдыха для всех групп населения. Эта мера как бы должна была помочь "искоренению религии"8.

Но эти законы и постановления были только прелюдией к прямым действиям в отношении церкви, ко второму этапу наступления на церковь. В октябре 1929 года было приказано снять церковные колокола: "Колокольный звон нарушает право широких атеистических масс городов и деревень на заслуженный отдых". Служители культа были приравнены к кулакам: задавленные налогами (налоги в 1928-1930 годах возросли в десять раз), лишенные всех гражданских прав, что означало в первую очередь лишение продовольственных карточек и бесплатного медицинского обслуживания, они стали также подвергаться арестам, высылке или депортации. Согласно существующим неполным данным более тринадцати тысяч служителей культа были "раскулачены" в 1930 году. В большинстве деревень и городов коллективизация началась с символического закрытия церкви, раскулачивания попа. Весьма симптоматично, что около 14% бунтов и крестьянских волнений, зарегистрированных в 1930-х годах, имели первопричиной закрытие церкви и конфискацию колоколов. Антирелигиозная кампания достигла своего апогея зимой 1929-1930 годов9. 1 марта 1930 года 6.715 церквей были закрыты, часть из них разрушена. Однако после знаменитой статьи Сталина "Головокружение от успехов" резолюция Центрального Комитета ВКП(б) цинично осудила "недопустимые отклонения в борьбе против религиозных предрассудков" и, в частности, закрытие церквей без согласия прихожан. Это была чисто формальная отговорка со стороны властей, ибо она не имела никакого положительного влияния на судьбы сосланных служителей культа.

В последующие годы открытое активное наступление против церкви сменилось тихим административным преследованием духовенства и верующих. Свободно трактуя шестьдесят восемь статей Постановления от 8 апреля 1929 года, превышая свои полномочия при закрытии церквей, местные власти продолжали вести борьбу под различными "благовидными" предлогами: старые, обветшавшие или "находящиеся в антисанитарном состоянии здания", отсутствие страхования, неуплата налогов и других многочисленных поборов, выставлялись как достаточные основания для оправдания действий властей. Лишенные гражданских прав, всего духовного влияния, возможности зарабатывать на жизнь, подведенные под категорию "паразитические элементы, живущие чужими доходами", некоторое число служителей культа вынужденно превращалось в "бродячих попов", ведущих подпольную жизнь вне общества. Кроме того, внутри самой церкви возникло сектантство: так, не согласные с верноподданнической политикой митрополита Сергия, часть верующих отъединилась от официальной церкви, особенно это наблюдалось в Тамбовской и Воронежской областях.

Например, прихожане Алексея Буя, епископа из Воронежа, арестованного в 1929 году по причине его непримиримого отношения к идее любого компромисса церкви с государством, организовали свою собственную, "Истинно православную церковь" с собственным духовенством, часто "бродячим", отступившим от церкви, послушной митрополиту Сергию. Адепты "раскольнической церкви", у которых не было собственных культовых зданий, собирались на моление в самых различных местах: в частных домах, в пустынных местах, в пещерах10. Эти "истинно православные христиане", как они себя называли, подвергались усиленным репрессиям; тысячи из них были арестованы и отправлены на спецпоселение или в лагеря. Что касается Православной церкви в целом, число мест проведения служб и служителей сильно уменьшилось под постоянным давлением властей, даже если перепись населения 1937 года, позднее засекреченная, показала наличие 70% верующих в стране. 1 апреля 1936 года в СССР оставалось только 15.835 действующих православных церквей (28% от числа действовавших до революции церквей), 4.830 мечетей (32% от числа дореволюционных) и несколько десятков католических и протестантских храмов. При перерегистрации служителей культа их число оказалось равным 17.857 вместо 116.629 в 1914 году и около 70.000 в 1928 году. Духовенство стало, согласно официальной формуле, "осколком умирающих классов"11.

Кулаки, спецы и представители духовенства были не единственными жертвами "антикапиталистической революции" в начале тридцатых годов. В январе 1930 года власти начали кампанию по искоренению "частного предпринимательства". Эта операция была направлена против торговцев, ремесленников, а также многих представителей свободных профессий, в целом их было зафиксировано около полутора миллионов. Во времена НЭПа они весьма мирно трудились в "частном секторе". Эти предприниматели, частный капитал которых в торговле не превышал 1000 рублей (98% из них не использовали ни одного наемного работника), были быстро лишены возможности продолжать свою деятельность удесятерением их налогообложения, конфискацией имущества, как "деклассированные, паразитические или "социально чуждые элементы", лишены всех гражданских прав, как сходящие на нет "бывшие" или как "члены прежнего класса имущих и царского аппарата". Постановление от 12 декабря 1930 года зафиксировало более 30 категорий лишенцев: бывших землевладельцев, бывших торговцев, бывших кулаков, бывших "владельцев частных предприятий", служителей культа, монахов, монахинь, бывших членов оппозиционных политических партий и т.д. Дискриминационные меры, жертвами которых стали лишенцы, представлявшие в 1932 году 4% избирателей, составлявшие вместе с их семьями 7 миллионов человек, не ограничивались лишением избирательных прав. В 1929-1930 годах их лишили права на жилье, на медицинское обслуживание и на продуктовые карточки. В 1933-1934 годах были приняты еще более строгие меры, возникшие в ходе операций по паспортизации, направленных на чистку городов от "деклассированных элементов"12.

Срезавшая под корень социальную структуру деревни и сельский образ жизни насильственная коллективизация породила чудовищную миграцию крестьян в города. Крестьянская Россия превратилась в страну бродяг, в Русь бродячую .С конца 1928 по конец 1932 года советские города были наводнены крестьянами, число которых близилось к 12 миллионам, это были те, кто бежал от коллективизации и раскулачивания. В одних только районах Москвы и Ленинграда появилось три миллиона мигрантов. Среди них было немало предприимчивых крестьян, предпочитавших бегство из деревни самораскулачиванию или вступлению в колхозы. В 1931 году бессчетные стройки поглотили эту весьма неприхотливую рабочую силу. Но начиная с 1932 года власти стали опасаться беспрерывного и неконтролируемого потока населения, который превращал города в подобие деревень, а властям нужно было сделать их витриной нового социалистического общества; миграция населения ставила под угрозу всю эту тщательно разработанную показательную систему, в которой число "имеющих права" увеличилось с двадцати шести миллионов в начале 1930 года до почти сорока к концу 1932 года. Миграция превращала заводы в огромные становища кочевников. По мнению властей, "новоприбывшие из деревни могут вызвать негативные явления и развалить производство обилием прогульщиков, упадком рабочей дисциплины, хулиганством, увеличением брака, развитием преступности и алкоголизмом"13.

Чтобы победить "стихию" (термин обозначал одновременно природные явления, но также анархию и беспорядок), власти решили в ноябре 1932 года принять репрессивные меры к нарушителям производственной дисциплины на работе и тем самым попытаться очистить города от "социально чуждых элементов". Постановление от 15 ноября 1932 года наказывало за "прогул" на работе немедленным увольнением, лишением продовольственных карточек, выселением нарушителей с места жительства. Его очевидной целью было разоблачение "псевдорабочих". Постановление от 4 ноября 1932 года предоставляло предприятиям право самим решать, кого следует лишить продуктовых карточек, с целью выявления и удаления всех "мертвых душ" и "паразитов", несправедливо внесенных в муниципальные списки на продовольственные карточки.

Но чуть ли не самым главным стало введение 27 декабря 1932 года внутригосударственного паспорта. Паспортизация населения отвечала многим целям, обозначенным во вступлении к этому закону: ликвидации "социального паразитизма", ограничения проникновения кулаков в города, а также их рыночной деятельности, ограничению исхода сельского населения, сохранению чистоты городов. Все взрослые городские жители, то есть лица, достигшие шестнадцати лет, не лишенные гражданских прав, железнодорожники, строительные рабочие, имеющие постоянный заработок, работники государственных сельскохозяйственных предприятий получили паспорта, выданные специальными службами. Но эти паспорта были действительны для проживания только при наличии прописки. Прописка определяла преимущества городского жителя: наличие продуктовой карточки, социального страхования, права на жилье. Города были разделены на две категории: "закрытые" и "открытые". "Закрытые" города: Москва, Ленинград, Киев, Одесса, Минск, Владивосток, Харьков, Ростов-на-Дону были привилегированными городами с точки зрения их снабжения. Кроме того, жилье здесь доставалось только детям по наследству, предоставлялось лицам при вступлении в брак, а также лицам, получившим работу в городе, после чего люди, получившие жилье, могли получить и прописку. В "открытых" городах прописку получить было легче.

Операции по паспортизации населения, продолжавшиеся весь 1933 год, когда было выдано 27 миллионов паспортов, давали возможность властям очистить города от нежелательных категорий населения. Начавшаяся в Москве 5 января 1933 года первая неделя паспортизации работающих на двадцати промышленных предприятиях столицы помогла "выявить" 3.450 бывших белогвардейцев, бывших кулаков и других "чуждых и преступных элементов". В общем, в закрытых городах около 385.000 человек не получили паспортов и были вынуждены покинуть места проживания в срок до десяти дней с запретом на устройство в другом городе, даже "открытом". "Надо, конечно же, добавить к этой цифре, - отчитывался в своем докладе начальник паспортного режима НКВД от 13 августа 1934 года, - тех, кто при объявлении операции по паспортизации сами предпочли покинуть города, зная, что они не смогут получить паспорт. В Магнитогорске, например, город покинуло 35.000 человек. В Москве в ходе двух последних месяцев население уменьшилось на 60.000 человек. В Ленинграде за один месяц из города исчезло 54.000. В "открытых" городах операция позволила убрать 420.000 человек14.

Милицейский контроль и массовые облавы на людей без документов способствовали изгнанию сотен тысяч человек. В декабре 1933 года Генрих Ягода приказал своим службам "производить чистки" на вокзалах и рынках "закрытых" городов каждую неделю. В ходе первых восьми месяцев 1934 года в одних только "закрытых" городах более 630.000 тысяч человек были задержаны и допрошены за нарушения паспортного режима. Среди них были посажены без суда и следствия, а затем высланы по графе "деклассированные элементы" 65661, 3.596 предстали перед судом и 175627 изгнаны со статусом спецпоселенцев; были и такие, кто отделался обычным штрафом15.

В течение 1933 года были произведены наиболее впечатляющие операции "по паспортизации": с 28 июня по 3 июля арестовали и депортировали к местам работы в Сибирь 5470 цыган из Москвы16. С 8 по 12 июля были арестованы и депортированы 4750 "деклассированных элементов" из Киева; в апреле, в июне и июле 1933 года произвели облавы и высылку трех составов "деклассированных элементов из Москвы и Ленинграда"17. Первый из этих составов оказался на острове Назино, где за один месяц погибло две трети депортированных.

О том, как устанавливалась личность отдельных "деклассированных элементов", в своем докладе уже цитированный выше партийный инструктор из Нарыма писал:

"Я мог бы привести множество примеров абсолютно несправедливой высылки. К несчастью, это все были близкие нам люди, рабочие, члены партии, они умерли, так как менее других были приспособлены к тяжелым условиям. Это, в частности, Новожилов Владимир из Москвы. Шофер на заводе "Компрессор", трижды премирован за труд. Женат, имеет ребенка в Москве. Собирался пойти с женой в кино. Пока жена собиралась, вышел за папиросами. Попал в облаву на углу улицы, выслан. Виноградова, колхозница. Приехала к своему брату, начальнику 8 отделения милиции в Москве. Попала в облаву, сойдя с поезда на одном из городских вокзалов; Войкин Николай Васильевич, член ВЛКСМ с 1929 г., рабочий на фабрике "Красный текстильщик" в Серпухове. Три раза премирован. Отправлялся в воскресенье на футбольный матч. Забыл свой паспорт. Выслан. Матвеев И.М., рабочий на строительстве хлебозавода. Имел паспорт сезонного рабочего до декабря 1933 г. Говорит, что никто и не посмотрел на его паспорт. ... Выслан" 18.

Чистка городов в 1933 году сопровождалась другими операциями в том же духе. На железнодорожном транспорте, отрасли стратегически важной, которой руководил железной рукой сначала Андреев, а затем Каганович, 8% личного состава, то есть около 20.000 человек были вычищены весной 1933 года. О том, как разворачивалась одна из таких операций, говорит отрывок из доклада начальника транспортного отдела ОГПУ "Об устранении контрреволюционных и антисоветских элементов на железных дорогах" от 5 января 1933 года:

"Операции по чистке, предпринятые транспортным отделом ГПУ Восьмого района, дали следующие результаты: в ходе предпоследней операции по чистке было арестовано и привлечено к суду 700 человек, среди которых: расхитителей посылок - 325, мелких хулиганов и преступных элементов - 221, бандитов - 27, контрреволюционных элементов - 127; 73 расхитителя посылок, входящих в организованные банды, были расстреляны. Самая последняя операция по чистке выявила 200 преступников. Кроме того, 300 человек были наказаны административным путем. Таким образом, за четыре последних месяца 1270 человек так или иначе были выключены из сети. Чистка продолжается"19.

Весной 1934 года правительство предпринимает репрессивные меры в отношении малолетних беспризорников и хулиганов, число которых в городах в период голода, раскулачивания и огрубления социальных отношений значительно возросло. 7 апреля 1935 года Политбюро издало указ, в котором предполагалось "привлечь к суду и применить необходимые по закону санкции к подросткам, достигшим 12 лет, уличенным в грабительстве, насилии, нанесении телесных повреждений, членовредительстве и убийствах". Спустя несколько дней правительство послало тайную инструкцию в прокуратуру, где уточнялись уголовные меры, которые следует принимать в отношении подростков, и, в частности, там было сказано, что следует применять всякие меры, "включая высшую меру социальной защиты", иначе говоря - смертную казнь. Таким образом, прежние параграфы Уголовного кодекса, в которых запрещалось присуждать к смертной казни несовершеннолетних, были отменены20. Одновременно НКВД предписано было реорганизовать "приюты и дома призрения" для несовершеннолетних, находившиеся в ведении Народного комиссариата просвещения, и развивать сеть трудовых колоний для малолетних.

Однако размах детской преступности и беспризорничества был слишком велик, и эти меры не дали никакого результата. Как отмечено в докладе "О ликвидации преступности несовершеннолетних в период с 1 июля 1935 г. по 1 октября 1937 г.":

"Несмотря на реорганизацию служб, положение не улучшилось. ... С февраля 1937 г. наблюдается прилив беспризорников из сельских зон, особенно из районов, затронутых неурожаем 1936 года. ... Массовые облавы деревенских детей, оставивших свои семьи из-за материальных трудностей, объясняются не только плохой организацией колхозных касс взаимопомощи, но также и преступной практикой многих руководителей колхозов, которые, желая избавиться от малолетних нищих и бродяжек, дают им справки, позволяющие попрошайничать и бродяжничать на вокзалах в ближайших населенных пунктах. ... С другой стороны, администрация железных дорог и железнодорожная милиция вместо того, чтобы арестовывать малолетних преступников и направлять их в приемники и распределители НКВД, ограничиваются тем, что сажают их в проходящие поезда, "чтобы очистить свой сектор" ..., таким образом, беспризорники оказываются в больших городах"21.

Несколько цифр помогут представить размах этого явления. В течение только одного 1936 года более 125.000 малолетних бродяг прошли через НКВД; с 1935 по 1939 год более 155.000 малолетних были упрятаны в колонии НКВД. 92.000 детей в возрасте от двенадцати до шестнадцати лет прошли через судебные органы только за 1936-1939 годы. К 1 апреля 1939 года более 10.000 малолетних были вписаны в систему лагерей ГУЛАГа22.

В первой половине тридцатых годов размах репрессий, которые осуществлялись государством и партией против общества, то набирал силу, то немного ослабевал, серии террористических актов и чисток с последующим затишьем позволяли сохранять определенное равновесие, каким-то образом организовать тот хаос, который мог бы породить постоянное противостояние, или, того хуже, незапланированный поворот событий.

Весна 1933 года стала кульминационной точкой в ходе первого цикла террористических операций, начавшихся в 1929 году с раскулачивания. Власти тогда действительно столкнулись с непредвиденными проблемами. И прежде всего с тем, как в местностях, опустошенных голодом и чистками, организовать полевые работы для обеспечения будущего урожая. "Если мы не примем во внимание минимальные нужды колхозников, - предупреждал осенью 1932 года один деятель районного комитета партии, - некому будет сеять и убирать".

Далее, надо решить, что делать с тысячами недовольных режимом, которые заполнили тюрьмы и которых даже невозможно было использовать на каких-либо работах: "Какой эффект могут дать новые репрессивные меры?" - вопрошал другой ответственный партиец в марте 1933 года, когда стало известно о предложении прокуратуры освободить сотни колхозников, приговоренных за последние месяцы к двум и более годам лишения свободы за "срыв посевной кампании".

Ответы на эти вопросы получили в ходе лета 1933 года два различных преломления, чередование которых и хрупкое равновесие характеризуют период с лета 1933 года по осень 1936 года, то есть период до начала Большого Террора.

Вопрос о том, как провести в опустошенных голодом и раскулачиванием районах полевые работы и обеспечить будущий урожай, власти решили, мобилизовав городское население; начали они с массовых облав рабочей силы, которая отсылалась в деревню manu militari*. {* Вооруженной рукой}

"Мобилизация городских жителей, - писал 20 июля 1933 года итальянский консул из Харькова, - приняла грандиозные размеры. ... На этой неделе, по крайней мере, 20.000 человек посылаются ежедневно в деревню. ... Позавчера они окружили базар, захватили там всех здоровых людей, мужчин, женщин, подростков обоего пола и отвезли их на вокзал под охраной ГПУ, чтобы затем послать их на поля"23.

Массовый наплыв городских жителей в голодные деревни не могло не создать там определенного напряжения. Крестьяне поджигали бараки, где предполагалось расселить "мобилизованных", которых, конечно же, проинструктировали осторожно вести себя в местностях, "населенных людоедами". Тем не менее, благодаря исключительно благоприятным метеорологическим условиям, мобилизация свободной рабочей силы и инстинкт насильно привязанных к деревне желающих выжить людей заставлял их работать на земле, чтобы не умереть с голоду. Так, бывшие голодными в 1932-1933 годах районы, дали осенью 1933 года вполне достаточный урожай.

Вопрос о том, что делать с потоком заключенных, наводняющих тюрьмы, власти решили весьма прагматически, освобождая десятки тысяч человек. Специальный циркуляр от Центрального Комитета от 8 мая 1933 года признал необходимость "упорядочить осуществляемые неизвестно кем аресты" ..., разгрузить места заключения и "снизить в двухмесячный срок общее число заключенных с 800.000 до 400.000"24, за исключением заключенных лагерей. Операция по разгрузке мест заключения длилась около года, и приблизительно 320.000 арестованных были освобождены.

1934 год с точки зрения проведения репрессий был относительно спокойным. Об этом свидетельствует сильное уменьшение числа приговоренных подследственных ОГПУ, которое упало до 79.000 против 240.000 в 1933 году25. Политическая полиция была реорганизована. Согласно указу от 10 июля 1934 года ОГПУ стало одним из отделов нового Народного комиссариата внутренних дел, организованного в масштабах всего Советского Союза. Оно казалось почти затерянным среди менее опасных отделов, таких как рабоче-крестьянская милиция, пограничники и т.д. Называясь теперь Народным Комиссариатом Внутренних Дел или сокращенно НКВД, секретные органы потеряли часть своих юридических привилегий; по окончании следствия дела надо было "передавать в компетентные судебные органы", и они не имели больше возможности "приговаривать к смертной казни" без разрешения центральной политической власти. Создана была также процедура апелляции, а все списки приговоренных к смерти должны были быть утверждены Политбюро.

Эти перемены, представленные как "меры по укреплению социалистической законности" имели, однако, весьма ограниченную эффективность. Контроль за решениями на аресты, подписанными прокуратурой, оказался невозможным, потому что генеральный прокурор Вышинский дал всю полноту власти репрессивным органам. С другой стороны, начиная с сентября 1934 года Политбюро приостановило им же утвержденную недавно процедуру рассмотрения приговоров к высшей мере и разрешило ответственным представителям местной власти не обращаться за подтверждением таких приговоров к Москве. Но затишье длилось недолго.

1 декабря 1934 года произошло убийство Сергея Кирова, члена Политбюро и первого секретаря Ленинградской партийной организации. Убийца - молодой экзальтированный коммунист Леонид Николаев, которому удалось с оружием проникнуть в Смольный, место, где размещались руководящие органы Ленинградской партийной организации.

В последующие годы гипотеза о прямом участии Сталина в убийстве его главного "политического соперника" подтвердилась в разоблачительной речи Хрущева, называемой "закрытым докладом" 25-26 февраля 1956 года на ХХ съезде партии. Однако эта гипотеза недавно была опровергнута в работе Аллы Кириллиной26, которая опиралась на неизданные архивные данные. Из этого, однако, не следует, что убийство Кирова не было на руку Сталину и не было им широко использовано в политических целях. Сталин удивительным образом сумел представить Николаева как заговорщика, который отныне становится центральной фигурой сталинской риторики. Идея заговора позволяла поддерживать атмосферу кризиса и напряжения в стране. В любой момент заговор мог стать вполне осязаемым доказательством реального существования обширной конспиративной организации, угрожающей стране, ее правительству и социализму. Этот заговорщик вовремя дал блестящее объяснение слабостей системы: если что-то было не в порядке в стране, если жизнь трудна, а ей следовало быть, согласно Сталину, "веселой и счастливой", значит, вина лежит на убийцах Кирова.

Несколько часов спустя после убийства был издан декрет, ставший известным под названием "закона от 1 декабря". Эта необычная мера была пущена в ход по личному распоряжению Сталина, только два дня спустя она была обсуждена Политбюро, поддержавшего сокращение до десяти дней разбирательство дел террористов, обсуждение их в отсутствии сторон, так же, как немедленное исполнение приговора к смертной казни. Этот закон, отменивший "длительные", растянувшиеся на несколько месяцев, судебные процедуры, должен был стать идеальным инструментом в развязывании Большого Террора27.

В последовавшие за этим событием недели большое число бывших сталинских оппозиционеров внутри партии были обвинены в террористической деятельности. 22 декабря 1934 года пресса объявила о "страшном преступлении" подпольной террористической группы, в которую кроме Николаева, оказывается, входило еще тринадцать "бывших зиновьевцев", руководимых так называемым "Ленинградским центром". Все члены этой группы были осуждены при закрытых дверях и немедленно расстреляны. 9 января 1935 года открылся процесс мифической "Ленинградской контрреволюционной зиновьевской группы", включающей 77 человек, среди которых были те, кто оказывал сопротивление сталинскому курсу; все они были приговорены к тюремному заключению. Обнаружение "Ленинградского центра" помогло выявить "Московский центр", в который входило девятнадцать человек и лично Зиновьев и Каменев, они были обвинены в "идеологическом соучастии", сопричастности к убийству Кирова, и осуждены 16 января 1935 года. Зиновьев и Каменев признали, что "прежняя деятельность оппозиции могла в силу объективных обстоятельств способствовать вырождению этих коммунистов в преступников". Ошеломляющее признание своей "идейной сопричастности", которое прозвучало после стольких раскаяний и публичных отрицаний, должно было представить двух бывших руководителей как искупительные жертвы в будущей пародии на правосудие. А пока это им стоило пяти и десяти лет заключения. В общем, за два месяца - с декабря 1934 года по февраль 1935 года - в соответствии с новой процедурой, предусмотренной законом о терроризме от 1 декабря, было осуждено 6.500 человек28.

На следующий день после приговора Зиновьеву и Каменеву Центральный Комитет рассылает во все партийные организации секретный циркуляр, озаглавленный: "Уроки событий, связанных с подлым убийством товарища Кирова". В этом тексте говорилось о существовании заговора, руководимого "двумя зиновьевскими центрами" ..., которые на самом деле "являются замаскированной формой белогвардейской организации", и напоминалось, что история партии была и остается постоянной борьбой с "антипартийными группами": троцкистов, демократических центристов, правых и левых уклонистов, а также их последышей и т.п. Под подозрение попадают все те, кто когда бы то ни было высказывался против сталинской линии. Охота на бывших оппозиционеров усилилась. В конце января 1935 года 988 сторонников Зиновьева были высланы из Ленинграда в Сибирь и Якутию. Центральный Комитет приказал всем местным партийным организациям составить списки коммунистов, исключенных из партии в 1926-1928 годах за принадлежность к троцкистскому и троцкистко-зиновьевскому блоку. На базе этих списков потом были произведены аресты. В мае 1935 года Сталин разослал в местные партийные инстанции новое письмо Центрального Комитета, предписывающее тщательную проверку личного дела каждого коммуниста.

Согласно официальной версии, убийство Кирова было совершено преступником, проникшим в Смольный с фальшивым партийным билетом, что определяло крайнюю необходимость и "огромную политическую важность" кампании по проверке партийных билетов. Кампания эта длилась более шести месяцев при участии тайной полиции, ибо НКВД доставляло в партийные инстанции дела "сомнительных" коммунистов, а партийные организации в свою очередь сообщали НКВД данные об исключенных из партии во время кампаний по проверке партбилетов. В эту кампанию из партии было исключено 9% членов партии, что составляет 250.000 человек29. Согласно еще неполным данным, процитированным на пленуме Центрального Комитета, собранном в декабре 1935 года начальником центрального отдела кадров Николаем Ежовым, отвечавшим за данную операцию, 15.218 исключенных из партии "врагов" были арестованы в ходе этой кампании. Но эта чистка, по мнению Ежова, разворачивалась не так, как следовало бы. Она длилась в три раза дольше, чем это было запланировано и "проходила вяло, на грани саботажа" из-за большого числа устроившихся в аппарате бюрократических элементов. Несмотря на неоднократные призывы центральных властей разоблачать троцкистов и зиновьевцев, только 3% исключенных принадлежали к этой категории. Местные партийные руководители не слишком охотно шли на контакт с органами НКВД и не так быстро давали центру свои списки людей, которых необходимо выслать по административным соображениям. Короче говоря, Ежов в кампанию проверки партийных билетов установил, что "круговая порука" местных органов партии препятствует эффективному контролю со стороны центральных властей над тем, что реально происходит в стране30. Это был очень важный урок, о котором Сталин потом вспомнит.

Волна террора, поднявшаяся на следующий день после убийства Кирова, охватила не только бывших оппозиционеров сталинской линии внутри партии. Под предлогом расправы с "белогвардейскими террористическими элементами, пересекшими западную границу СССР", Политбюро 27 декабря 1934 года приняло решение депортировать две тысячи "антисоветских семей" из приграничных округов Украины. 15 марта 1935 года аналогичные меры были приняты "ко всем сомнительным элементам", находящимся на границе с Ленинградом и в автономной республике Карелия, которые и были отселены в Казахстан и Западную Сибирь. Речь шла, в основном, о финнах, которые стали первыми жертвами этнической чистки, достигшей во время войны своего апогея. За этой первой большой депортацией десяти тысяч человек по национальному признаку последовала вторая, в 1936 году, коснувшаяся 15.000 семей поляков и украинских немцев, которые были переселены в Казахстан, в район Караганды, и размещены в колхозах31.

Как о том свидетельствуют цифры, поднятые из дел НКВД (267.000 в 1935 году, 274.000 в 1936 году32), репрессии набирали силу. Но в эти же годы были также осуществлены некоторые меры ослабления репрессий; так, например, уничтожение категории лишенцев, отмена наказаний для приговоренных к пяти годам колхозникам, досрочное освобождение 37.000 человек, осужденных законом от 7 августа 1932 года, восстановление гражданских прав спецпоселенцев, отмена дискриминации в отношении прав на высшее образование для детей депортированных. Однако принятые меры были противоречивыми. Так, депортированные кулаки, будучи восстановленными в своих гражданских правах, на самом деле не имели права покидать места своего проживания. Если бы они действительно были восстановлены в правах, то должны были бы вернуться в свои деревни, что повлекло бы за собой ряд неразрешимых проблем для властей. Можно ли разрешить им вступать в колхоз? И где им жить, поскольку их дома и имущество конфискованы? В логике репрессий возможны были только паузы, но не могло быть никакого отступления назад.

Напряженные отношения между режимом и обществом возрастали и по мере развития поддержанного властями стахановского движения, родившегося из знаменитого "рекорда", установленного Алексеем Стахановым, который в четырнадцать раз увеличил добычу угля, благодаря замечательной организации работы бригады, и тем самым продвинул далеко вперед производительность труда. В ноябре 1935 года, два месяца спустя после знаменитого стахановского рекорда, Сталин подчеркнул "глубоко революционный характер движения, освобожденного от консерватизма инженеров, техников и руководителей предприятия". В условиях, при которых работала советская промышленность в те времена, началась организация дней, недель, декад стахановского движения, которые надолго расстраивали производство: оборудование разрушалось, несчастные случаи на работе умножались, после "рекордов" следовал длительный застой и упадок производительности труда. Покончив со спецеедством в 1928-1931 годах, власти вновь приписывали экономические трудности так называемым вредителям, проникшим в кадры инженеров и специалистов. Одно неосторожное слово, брошенное на встрече стахановцев, разрыв в ритме производительности труда, производственный конфликт рассматривались как контрреволюционные действия. В ходе первого квартала 1936 года более четырнадцати тысяч промышленных кадров были арестованы за вредительство. Сталин использовал "стахановское движение" для ужесточения политических репрессий и для того, чтобы поднять новую волну террора, который войдет в историю как "Большой Террор".

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Черные страницы советской истории. Поняв их, осознав, мы не должны, мы обязаны сделать соответствующие выводы. Могло произойти так. Могло иначе. Сталин был далеко не глупым человеком, но вся моя работа еще и еще раз показывает. Что его действия иначе как геноцидом советского народа не назовешь.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. А. Livchine, Lettres de l'interieur a l'epoque de la NEP. Les campagnes russes et l'autorite locale, Communisme, n 42-43-44, 1995, р. 45-46; V. Izmozik, Voices from the Twentie: private correspondence interceoted by the OGPU, The Russian Review, vol. 55/2, avril 1996, p. 287-308.

2. N. Werth, G. Moullec, Rapports secrets sovietique, 1921-1991. La societe russe dans les documents confidentiels, Paris, Gallimard, 1995, p.36.

3. Ibid., p. 105.

4. РЦХДНИ, 76/3/307/4-15.

5. "Вопросы истории КПСС",1988, № 11, стр. 42-43.

6. РЦХДНИ 76/3/362/1-6.

7. РЦХДНИ 76/3/306. В письме к Мехлису Ф. Дзержинский признал факт казни 650 человек его службами в 1924 году в одной только России (РЦХДНИ,76/3/362/7-11) D.

8. История советского государства и права, М.,1968, т. 2, стр. 580-590.

9. РЦХДНИ, 76/3390/3-4.

10. A. Soljenitsiyne, L'Archipel du Goulag, Paris, Le Seuil, 1975, В. Шаламов, "Грани", 77, 1972, p. 42-44; А. Мельник, А. Сосина и др. Материалы к историко-географическому атласу Соловков, т. 1, М., 1991, стр. 301-330.

11. A. Beningsen, C. Lemercier-Queiquejay, Les Musulmans oublies. L'Islam en Union sovietique, Paris, Maspero, 1981, p. 55-59.

12. Ibid., p. 53-54.

13. M. Wehner, Le soulevement georgien de 1924 et la reaction des bolcheviks, Communisme, n.42-43-44, p. 155-170.

14. Документы о событиях в Чечне, 1925, "Источник", 1995, 5, стр. 140-151 (дается в обратном переводе).

15. A. Graziosi, The Great Soviet Peasant War, Ukrainian research Institute, Harvard University, 1996, p. 44.

16. A. Graziosi, op. cit., p. 44-45.

17. M. Lewin, La Paysannerie et le pouvoir sovietique, 1928-1930, Paris, Mouton, 1968. E.H. Carr, R.W. Davies, Foundations of Planned Economy, vol. 1, London, Pelican, 1974, p. 71-112.

18. E.H. Carr, R.W. Davies, op. cit., p. 610-642.

19. "Советская Юстиция", 1930, n. 24-25, с. 2.

20. N. Werth, G. Moullec, op. cit., p. 355.

21. O. Khlevniouk, Le Cercle du Kremlin. Staline et le Bureau politique dans les annees 1930: les jeux du pouvoir, Paris, Le Seuil, 1996, p. 38-40.

22. Н .А. Ивницкий, Коллективизация и раскулачивание, М., 1994, с. 32-49.

23. Там же, 49-69.

24. A. Graziosi, art. cit., p. 449.

25. M, Fainsod, Smolensk a l'heure de Staline, Paris, Fayard, 1967, p. 271-277. R.W. Davies, The Socialist Offensive, The Collectivisation of Soviet Agriculture, London, Mac-Millan, 1980, 243-251.

26. V. Danilov, A. Berelovitch, Les Documents de la VCK-OGPU-NKVD sur la campagne sovietique, 1918-1937, Caihers du Monde russe, XXXV (3), jullet-septembre, 1994, p. 671-676.

27. Ibid., p. 674; A. Graziosi, Collectivisation, revoltes paysannea et politiques gouvernamentales a travers les rapports du GPU d'Ukraine de fevrier-mars 1930, Cahiers du Monde russe, XXXV (3), 1994, p. 437-632.

28. V. Danilov, A. Berelowitch, art. cit., p. 674-676.

29. L. Viola, "Бабий бунт", Russian Review, 45, 1986, p. 23-42.

30. A. Graziosi, art. cit.

31. A. Graziosi, art. cit., p. 462; В.П. Попов, Государственный террор в Советской России, 1923-1953, "Отечественные архивы", 1992, 2, с. 28.

32. N.A. Ivnitski, op. cit., p. 106.

33. V. Danilov, A. Berelowitch, art. cit., p. 665-666.

34. O. Khlevniouk, op. cit., p. 37.

35. В.Н. Земсков, Кулацкая ссылка в 30-е годы, "Социологические исследования", 1991, 10, с. 3-20.

37. N. Werth, "Deplaces speciaux" et "colon de travail" dans la societe stalinienne, XX siecle, n 54, avril-juin 1997, p. 34-50.

38. N. Ivnitski, op. cit., p. 124.

39. N. Werth, G. Moullec, op. cit., p. 140.

40. В.П. Данилов, С.А. Красильников, Спецпереселенцы в Западной Сибири, Новосибирск, (том 1), 1993, с. 57-58.

41. Там же, с. 133-134.

42. В.П. Данилов, С.А. Красильников, Спецпереселенцы в Западной Сибири, 1933-1938 (т. 3), Новосибирск, 1994, с. 89-99.

43. В.Н. Земсков, с. 4-5.

44. ГАРФ, 9414/1/1943/56-61 in N. Werth, G. Moullec, op. cit., p. 142-145.

45. В.П. Данилов, С.А. Красильников, т. 2, с. 81-83; ГАРФ, 9479/1/7/5-12 N. Werth, G. Moullec, p. 363-374.

46. ГАРФ, 9414/1/1943/52.

47. ГАРФ, 1235/2/776/83-86.

48. И.П. Данилов, С.А. Красильников, т. 3, с. 244-245.

49. ГАРФ, 374/28s/4055/1-12.

50. A. Blum, Naitre, vivre et mourir en URSS, 1917-1991, Paris, Plon, 1994, p. 99. Н.А. Ивницкий считает, "что голод 1932-1933 годов унес 7-8 миллионов человеческих жизней" (Н.А. Ивницкий, Голод 1932-1933 годов, Москва, РГГУ, 1995, с. 64).

51 F. Kupferman, Au pays des Soviets. Le voyage francais en Union sovietique, 1917-1939, Paris, Gallimard, 1979, p. 88.

52 A. Graziosi, Lettres de Kharkov. La famine en Ukraine et dans le Caucase du Nord a travers les rapports des diplomates italiens, 1932-1934, Cahiers du Monde russe et sovietique, XXX (1-2), janver-juin 1989, p. 5-106.

53. M. Lewin, La Formation du systeme sovietique, Paris, Gallimard, 1987, p. 206-237.

54.. ГАРФ, 1235/2/1521/71-78; N. Werth, G. Moullec, op. cit., p. 152-155.

55. ГАРФ, 3316/2/1254/4-7.

56. N. Ivnitski, Коллективизация и раскулачивание, op. cit., p. 192-193.

57 N. Ivnitski, op. cit., p. 195.

58 В. Земсков, с. 4-5.

59. A. Graziosi, Les Lettres de Kharkov, p. 51.

60. A. Ivnitski p. 198-199.

61. Ibid. p. 204.

62. A. Graziosi, art. cit., p. 59-60.

63. Ibid., p. 79, Conquest, Sanglantes moissons, Paris, R. Laffont, 1995, p. 267-296.

64. Президентские архивы Российской Федерации, 45/1/827/7-22.

65. Н. Араловец, Потери населения в 30-е годы, "Отечественная история", 1995, с. 135-145; Н. Осокина, Жертвы голода 1933, Сколько их, "Отечественная история", 1995, 5, с. 18-26; В. Цаплин, Статистика жертв сталинизма, "Вопросы истории", 1989, с. 175-181.

66. С. Мерль, Голод 1932-1933 - геноцид украинцев для осуществления политики русификации? "Отечественная история", 1995, № 1, с. 49-61.

67 Lewin, op. cit., p. 330-334.

68 O. Khlevniouk, op. cit., p. 40-50.

69. Ibid., p. 49.

70. Письма И.В. Сталина В.М. Молотову, М., 1995, с. 193-194.

71. С. Иконников, Создание и деятельность объединенных органов ЦКК-РКИ в 1923-1934, М., 1971, с. 212-214.

72. S. Fitzpatrick, Education and Social Mobility in the Soviet Union, 1921-1934, Cambridge, 1979, p. 213-217.

73. N. Timascheff, Religion in Soviet Russia, London, 1943, p. 64.

74. N. Werth, Le Pouvoir sovietique et l'Eglise orthodoxe de la collectivisation a la Constitution de 1936. Revue d'Etude comparatives Est-Ouest, 1993, n 3-4, p. 41-49.

75. ГАРФ, 374/28/145/13-26.

76. W.C. Fletcher, L'Eglise clandestine en Union sovietique, Paris, Ed. A. Moreau, 1971.

77. N.Werth, G.Moullec, op. cit., p. 291-304.

78. А.И. Добкин, Лишенцы,1918-1936, М., 1992, "Звенья", т. 2, с. 600-620.

79. V. Lewin, op. cit., p. 311-317.

80. ГАРФ, 1235/2/1650/27-34.

81. Ibid.

82. ГАРФ, 1235,9479/1/19/7; N. Werth, G. Moullec, op. cit., p. 43-44.

83. ГАРФ, 9479/1/19/19.

84. V. Danilov, S.A. Krasilnikov, op. cit., vol. 3, p. 96-99.

85. РЦХИДНИ, 17/12/94/133-136.

86. O. Khlevniouk, op. cit., p. 154-156.

87. ГАРФ, 1235/2/2032/15-29.

88. J.A. Getty, G. T.Rittersporn, V.N. Zemskov, Les victimes de la repression penale dans l 'URSS d'avant-guerre, Revue des Etudes Slaves, vol. 65 (4), 1993, p. 641.

90. A. Graziosi, Lettres de Kharkov, art. cit., p. 77.

91. РЦХИДНИ, 17/3/922/56-58.

92. V. Popov, art. cit., p. 28.

93. Alla Kirilina, L'Assassinat de Kirov. Destin d'un stalinien.1888-1934, Paris, Le Seuil, 1995.

94. R. Conquest, La Grande Terreur, Paris, R. Laffont, 1995, p. 429-430.

95. O. Khlevniouk, op. cit., p. 150-154.

96. Ibid, p. 158.

97. O. Khlevniouk, op. cit., p. 156-159, об этой кампании J.A. Getty, Origins of the Great Purges : the soviet CP Reconcired, 1933-1938, Cambridge VP, 1985; РЦХИДНИ 17/120/240.

98. РЦХИДНИ, 17/162/17; O. Khlevniouk, op. cit., p. 154; N. Werth, G.Moullec, op. cit., p. 376-377.

99. V. Popov, art. cit.,