Февраля бастовало до 200 тысяч рабочих, больше половины общего числа в столице

24 февраля бастовало до 200 тысяч рабочих, больше половины общего числа в столице.

Буржуазные либералы предпочитали не замечать политического характера движения. Им было выгодно изображать рабочие демонстрации только как стихийные вспышки волнений на продовольственной почве.

В Думе же при обсуждении продовольственного вопроса представители фракций обменивались колкостями. Большинство депутатов Думы слепо глядели назад и не видели, не ощущали, что неотвратимые перемены уже начались. Но Дума была все же ближе к правительству, которое она так страстно обличала, чем к народу, от имени которого члены Думы считали себя вправе говорить. Государственная дума не прервала своих занятий, не послала даже приветствия борющемуся народу, не призвала армию к единению с народом. Дума лишь утвердила внесенный кадетами очередной запрос к правительству да приняла к сведению заявление Родзянко о том, что вечером состоится совещание с представителями правительства о срочных мерах по прекращению продовольственных беспорядков. Оно действительно состоялось поздно вечером 24 февраля в Мариинском дворце. Правительство обещало, идя навстречу Думе, передать в Петрограде продовольственное дело в руки “местных людей”, то есть городской думы. И глава правительства князь Голицын, и председатель Думы Родзянко были здесь заодно: им нужно было скорее потушить пожар “голодных волнений”, заставить рабочих вернуться на заводы, чтобы они не мешали сделке “приличных людей”, Думы и правительства.

Сведения о беспорядках в столице достигли и Александровского дворца в Царском Селе. Императрица, заканчивая свое очередное письмо Николаю, писала о том, что уже два дня в городе волнения. Свое отношение к Думе она выразила надеждой на то, что Керенского повесят за его речи. “Все жаждут и умоляют тебя проявить твердость!” – писала она.

Николай II в это время находился в ставке, в Могилеве. После убийства Распутина он был в депрессии. Хотя ставка была извещена о событиях в городе, царь никак не отреагировал и не придал им пока никакого значения.

Тревожная ночь опустилась над Петроградом. В рабочих районах царило радостное возбуждение.

В возбуждении, хотя и в некоторой тревоге, были и члены Русского бюро ЦК РСДРП(б) и Петербургского комитета. Намеченное выступление, несомненно, удалось. Ведь с самого утра все члены ПК, районных комитетов были в заводских районах – больше всего на Выборгской стороне, ставшей центром событий.

Это был все же колоссальный успех, в который даже как-то не верилось и который, тем не менее, достигнут. Так что члены ПК смотрели в завтрашний день с надеждой.

Царские власти в ночь на 25-е решили принять все меры, чтобы пресечь движение, а главное, не допустить рабочих в центр города. Тактика менялась – главное внимание уделялось мостам и переправам через Неву.

С 6 часов утра 25 февраля полиция уже заняла свои места, к 7 часам стали подходить и солдаты гвардейских частей. У Охтинского, Александровского, Троицкого и Николаевского мостов с двух сторон, у обоих берегов, встали сдвоенные военно-полицейские заставы. Наряды полиции и войск патрулировали Смольнинскую, Воскресенскую, Французскую, Дворцовую и Адмиралтейскую набережные.

Лишь утром 25 февраля на конспиративной квартире на Сердобольской улице, в доме 35, смогли ненадолго сойтись члены большевистского центра – Русского бюро ЦК РСДРП(б) и Петербургского комитета. Они приняли текст “боевой листовки”, составленной на основе присланного из Москвы документа. В конце листовки прямо говорилось: “Отдельное выступление может разрастись во всероссийскую революцию”. В отношении же движения в Петрограде была подтверждена прежняя директива: стараться охватить своим идейно-организационным влиянием начавшееся массовое рабочее движение, направить его в русло организованной борьбы против самодержавия и против войны.

С утра на большинстве предприятий всех районов Петрограда начались митинги и собрания. Большевики, ораторы других партий, беспартийные рабочие сменяли друг друга. Рабочие, за два дня познавшие вкус свободы, не собирались прекращать забастовку и демонстрации. Они с восторгом внимали ораторам.

Понедельник, 27 февраля, фактически объявлялся нерабочим по приказу начальства. Власти, таким образом, давали рабочим два дня на “раскачку”, на обдумывание положения. Но обращение содержало и угрозу. Если забастовка не прекратится, то будут немедленно призваны в войска новобранцы призыва 1917, 1918 и 1919 годов. Но эта угроза не подействовала, тем более что срок ее исполнения оттягивался на целых три дня!

Все ближе подходили бастующие к мостам, закрытым заставами. Прорваться через них было почти невозможно. Но солдаты вели себя дружелюбно. Они не двигались с места, но и не и направляли своих штыков на демонстрантов.

Демонстрации, начавшиеся 23 февраля и продолжавшиеся на следующий день, 25-го перерастали в нечто большее.

Это была уже революция.

Заседание Государственной думы в этот день было весьма кратким. Министр земледелия Риттих согласился считать продовольственный вопрос в Петрограде не терпящим отлагательств и от имени правительства сообщил, что продовольственное дело в столице передается в руки города. Члены Думы в своих выступлениях сожалели, что это решение принято так поздно. Никто из них не мог предположить, что за эти два дня произойдет восстание и что заседание Думы от 25 февраля станет последним официальным заседанием IV Государственной думы.

Оценивая события 25 февраля в Петрограде, можно сделать вывод, что они закончились не в пользу правительства.

Несмотря на отчаянные попытки властей силами полиции, войск и казаков остановить демонстрантов, рабочие и присоединившаяся к ним часть беднейшего городского населения и учащихся овладели центром города, провели там митинги.

Можно без особого преувеличения сказать, что правительство проиграло еще 25 февраля. Это было предопределено исходом событий этого дня.