Россия глазами Востока и Запада

3. Россия глазами Востока и Запада.

Что думают народы друг о друге? Как складываются образы русского, француза, немца — у немца, француза, русского и других?

Иногда суждения иностранцев о России читать лестно, а иногда делается не по себе. Статья В. Багно "На другой духовной широте" посвящена наблюдениям испанцев и стремится дать культурологическое обобщение — “реконструировать образ России в испанском сознании”[4,12]. Любопытно узнать, что испанцы считали нас весьма “хитрым и лукавым народом”, а “лицо Московии” им виделось хмурым; ее роль в истории — быть “бичом народов”. [4,35]

Частый мотив записок испанцев — “удивление и ужас перед безжалостностью русских к самим себе, к своей культуре и своей истории”. [4,30]

“Особого внимания заслуживают размышления испанцев о “пограничной” судьбе России, во многом сходной с судьбой Испании, также находящейся на периферии Европы и между двумя мирами, христианства и мусульманства,”—пишет В.Багно, —“русские — народ пограничный, а не однозначно европейский, в случае с Испанией и Россией образ “другого” не в последнюю очередь был способом самопознания”. [4,23]

Очень интересна статья “Россия екатерининских времен глазами японского моряка”, которую публикует японский историк М.Икута. [4,102] Капитан Кодаю потерпел кораблекрушение в 1783 г., оказался на Камчатке, а затем в Иркутске, откуда он и его выжившие спутники трижды подавали прошение о возвращении на родину. Им отказывали. Лишь после аудиенции у Екатерины разрешение уехать было дано. Кодаю вернулся в 1792 году.

Ему удалось выжить и в Японии, несмотря на “Указы закрытия страны”, в частности гласившие: “Если японец пересек границу и жил в другой стране, то по возвращении на родину он должен будет подвергнуться смертной казни”. Кодаю — в соавторстве с чиновником Хосю — составил “Показания” о своем путешествии, которые (вместе с “Записями о приеме сегуном потерпевших кораблекрушение”) оказались в списке “Сны о России”.[4,125]

Хотя в Японии того времени строго запрещались запись и хранение сведений о других странах, некоторые тайно их переписывали, поэтому относительно много рукописей сохранилось. Возвращение Кодаю произвело на японцев сильное впечатление. Россия стала в их глазах страной, где царит принцип “ги” (долг—справедливость) и милосердие.

Одну из наиболее ярких и полных картин России начала XVIII века, эпохи царствования Петра I, дает книга голландца де Бруина. Основная ценность книги – изображение первоначального этапа петровской реформы, когда сосуществовало и новое, “еще не окрепшее, но развивающееся”, и старое, на первый взгляд “стабильное, незыблемое, а на самом деле обреченное на слом”.[6,25]

Это сосуществование нового и старого де Бруин видит во многом: и в обществе, и в культуре, и в быту.

Одними из интереснейших записок о России являются воспоминания полковника Гагерна, побывавшего в стране в том же 1839 г., что и Кюстин. Фридрих Балдуин Гагерн (1794 – 1848) в свите голландского принца Александра Оранского (племянника Николая I) совершил поездку к петербургскому двору.

После прочтения книги Кюстина, он писал своему отцу: “Я не нашел в Кюстине ничего нового, но встретил подтверждение моих собственных взглядов.”[3,389]

Воспоминания Гагерна – типичный путевой дневник. По датам расписаны все события, встречи, наблюдения. Основная тема впечатлений путешественника – северная столица. Что интересует путешественника? Прежде всего, как профессионального военного,– армия. Он стремится узнать комплектование и тактические характеристики родов войск – кавалерии, артиллерии, пехоты. Но Гагерн не только офицер, но и военный дипломат, отсюда интересные, хотя подчас и беглые, зарисовки всех тех выдающихся современников, кого он встречал на приемах, балах, празднествах. Это и портреты Николая I, наследника – будущего императора Александра II, членов императорской семьи, главы внешнеполитического ведомства России графа Нессельроде, военного министра графа Чернышева, начальника III отделения графа Бенкендорфа и многих других. [7,666] Несмотря на определенную направленность автора – он не любит Россию и откровенно этого не скрывает,– записки все же отличаются от сочинения Кюстина: они более заземлены, более объективны, более реалистичны. В этом, пожалуй, их главная ценность как исторического источника.

1.Кюстин А. де. Россия в 1839 году. Пер. с фр.: под ред. В. Мильчиной. Т.1. М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1996. 480с.

2. Кюстин А. де. Россия в 1839 году. Пер. с фр.: под ред. В. Мильчиной. Т.2. М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1996. 480с.

3.Мильчина В. Несколько слов о маркизе де Кюстине, его книге и ее первых читателях// Кюстин А. де. Россия в 1839 году. Т.1.М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1996. С. 382-396.

4.Образ России. Россия и русские в восприятии Запада и Востока. Приложение к альманаху «Канун». Сборник статей. Спб, 1998. 464с.

5.Общественная и частная жизнь Августа Людвига Шлецера, им самим описанная. Сборник Академии наук. Т 13. Спб, 1875, С. 190-191.

6.Россия XVIII в. глазами иностранцев/Сост. Ю.А. Лимонов. Л.:Лениздат, 1989. 544с.

7.Россия первой половины XIX века глазами иностранцев/Сост. Ю.А. Лимонов. Л.:Лениздат, 1991. 719с.

8.Черепнин Л.В. Шлецер и его место в развитии русской исторической науки//Международные связи России в XVII-XVIII вв. (экономика, политика, культура). Сборник статей. М.: «Наука», 1966. С. 183-219.

9.Шапиро А.Л. Русская историография с древнейших времен до 1917г. Учебное пособие. 2-е изд., испр. и доп. М.: Изд-во «Культура», 1993,