Из истории психологических тестов

СТОЛИЧНЫЙ ГУМАНИТАРНЫЙ
ИНСТИТУТ

психологии

ФАКУЛЬТЕТ

психология

СПЕЦИАЛЬНОСТЬ

РЕФЕРАТ

по дисциплине

Психодиагностика

Тема: «Из истории психологических тестов»

Студентки III курса

СГИ, 2001 г.

План

Введение

Представления о тесте странами древнего мира и средневековья

Первый тест ХХ века и возникновение идеи о средстве измерения в тесте

Современный тест

Заключение

Содержание

Введение…………………………………………………………………………4

1. Представления о тесте странами древнего мира и средневековья……5

2. Первый тест ХХ века и возникновение идеи

о средстве измерения в тесте……………………………………………..10

3. Современный тест………………………………………………………….19

Заключение…………………………………………………………………….23

Использованная литература…………………………………………………24

Введение

Тестами в психологии называют стандартизированные методики психодиагностики, позволяющие получать сопоставимые колличественные и качественные показатели степени развитости изучаемых свойств. Под стандартизированностью таких методик имеется в виду то, что они всегда и везде должны применяться одинаковым образом, начиная от ситуации и инструкции, получаемой испытуемым, кончая способами вычисления и интерпритации получаемых показателей. Сопоставимость означает, что оценки, получаемые при помощи теста, можно сравнивать друг с другом независимо от того, где, когда, как и кем они были получены, если, разумеется, тест применялся правильно.

История психологического теста уходит своими корнями в древние времена, и я в своем реферате попыталась частично осветить некоторые ммоменты его развития.

Представления о тесте странами древнего мира и средневековья

Предыстория теста уходит в глубину веков, она связана с испытанием различных способностей, знаний, умений и навыков. Уже в середине третьего тысячилетия до нашей эры в Древнем Вавилоне проводились испытания выпускников в школах, где готовились писцы. Профессионально подготовленный писец был центральной фигурой месопотамской цивилизации, благодаря обширным по тем временам знаниям, он был обязан знать все четыре арифметических действия, уметь измерять поля, распределять роционы, делить имцщество, владеть искусством пения и игры на музикальных инструментах. Кроме того, проверялось умение разбираться в тканях, металах, растениях и др.

В Древнем Египте только тот обучался искусству жреца, кто был способен выдержать систему определенных испытаний. Вначале канди­дат в жрецы проходил собеседование, в процессе которого выяснялись его биографические данные, уровень образованности; кроме того, оце­нивались внешность, умение вести беседу. Затем следовали проверки умения трудиться, слушать и молчать, испытания огнем, водой, страхом преодоления мрачных подземелий в полном одиночестве и др. Все эти жестокие испытания дополнялись угрозой смерти для тех, кто не был уверен в своих способностях к учению и в том, что сумеет выдержать все тяготы длительного периода образова­ния. Поэтому каждому кандидату предлагалось еще раз подумать и, тщательно взвесив, решить, с какой стороны закрыть за собой дверь в храм — с внутренней или с внешней.

Сообщается, что эту суровую систему испытаний успешно преодо­лел знаменитый ученый древности Пифагор. Вернувшись позже в Гре­цию, он основал школу, допуск в которую открывал только для тех, кто был способен преодолеть серию различных испытаний, похожих на те, которые он выдержал сам. Как свидетельствуют источники, Пифагор подчеркивал важную роль интеллектуальных способностей, утверждая, что «не из каждого де­рева можно выточить Меркурия», и потому, вероятно, придавал боль­шое значение диагностике именно этих способностей. Для этого каж­дому давалась сравнительно трудная математическая задача. В слу­чае ее решения вопрос о приеме решался сразу. Однако чаще всего задача не решалась, после чего неудачника вводили в зал, где уче­ники, по правилам испытаний, должны были беспощадно поднимать его на смех, давая ему обидные прозвища. Если поведение новичка в этой критической ситуации характеризовалось умением отвечать на выпады, хорошо и достойно держать себя, его принимали в школу.

Особенное значение Пифагор придавал смеху и походке молодых людей, утверждая, что манера смеяться является самым хорошим по­казателем характера человека. Он внимательно относился к рекомен­дациям родителей и учителей, тщательно вел наблюдение за каждым новичком после того, как последнего приглашали свободно высказываться и не стесняться, смелее оспаривать мнения собеседников.

Сообщается, что за 2200 лет до н. э. в Древнем Китае уже существовала система проверки способностей лиц, желав­ших занять должности правительственных чиновников. Каждые три года чиновники повторно экзаменовались лично у императора по шести «искусствам»: музыке, стрельбе из лука, верховой езде, умению пи­сать, считать, знанию ритуалов и церемоний. Для государства система экзаменов была важным средством отбора достаточно способных, в меру эрудированных, и главное, лояльных по отношению к власти лю­дей для последующего их использования на административной службе.

Нередко результаты испытания интеллектуальных способностей становились предметом гордости того или иного народа, а иногда слу­жили даже для извлечения доходов. Сообщается, например, что индийский царь Девсарм, желая испытать мудрость иранцев, прислал им шахматы. Предполагалось, что иранцы вряд ли сумеют разгадать суть этой игры и потому они должны были по условию отослать в Индию подать. Сообщается, однако, что визирь Хосрова Важургмихр понял правила игры и в свою очередь изобрел игру, называемую сейчас нарды. Он послал с новой игрой визиря в Индию, где ее, как выясни­лось, разгадать не смогли.

Другим свидетельством использования испытаний тестового харак­тера являются материалы, излагающие основы религиозного учения чань-буддизма. Учителя чань-буддизма использовали загадки, вопросы-парадоксы с одновременным созданием ситуации психологического стресса. Отвечать на них необходимо было сразу, на раздумывание не отводилось ни секунды. Как отмечает Н. В. Абаев, в чаньских поедин­ках-диалогах сама парадоксальность постановки вопросов (например, была ли борода у бородатого варвара или имеет ли собака природу Будды?) создавала драматическое напряжение, которое усиливалось всем образом действий наставника. Хватая своего оппонента и крича на него: «Говори! Говори! Отвечай немедленно!», он создавал ситуа­цию психического напряжения. Чаньские парадоксальные загадки использовались, по мнению этого же автора, в качестве тестов на опре­деленный «чаньский» ход мышления. В зависимости от того, как тести­руемый неофит отвечал на эти загадки, опытный наставник определял, на каком уровне «просветленности» он находился и какие меры нужно принять для углубления его «чаньского опыта», а также выявлял симу­лянтов, скрывающих за внешней грубостью и странностью манер свою некомпетентность.

В созданном чжурчжэнями государстве Цзинь результаты экзаме­нов применялись для распределения выпускников медицинского учи­лища. Из числа выдержавших экзамены лучшие поступали на государ­ственную службу в качестве практикующих врачей, преподавателей или исследователей, худшие получали разрешение заниматься частной практикой. Не выдержавшим экзамен рекомендовалось либо продол­жить подготовку, либо сменить профессию.

Различные конкурсы и экзамены устраивались и в средневековом Вьетнамском государстве. Всего за два года в период с 1370 по 1372 г. удалось провести переаттестацию всех военных и гражданских чинов­ников, что позволило организовать проверку государственного аппа­рата по всей стране. В результате этого Вьетнам вновь стал сильным и жизнеспособным феодальным государством; особое внимание было уделено созданию боеспособного офицерского корпуса.

В XV в. конкурсные испытания были упорядочены. Они проводи­лись по этапам и турам. Присвоение высших степеней на экзаменах сопровождалось большими почестями. Лауреаты получали подарки от короля, их имена вносились в «золотой список», который вывешивался у Восточных ворот столицы, об их победах на конкурсе сообщалось в родную общину. Имена наиболее отличившихся высекались на специ­альных каменных стелах, установленных в Храме Литературы.

Интересные данные приводятся В. Н. Басиловым в отношении шаманства. У некоторых народов (например, у эскимосов) чуть ли не каждый взрослый мужчина считал себя способным к шаманству, но эти претензии отвергались в процессе испытаний. Проверка и, как результат ее, признание были непременными условиями шаманской деятельности. У разных народов, проверка шамана принимала свои формы. В частности, когда у казахов кто-либо объявлял себя шама­ном, то он по требованию народа должен был, как сообщается, ходить по снегу в трескучий мороз босиком и с обнаженной головой, лизать языком раскаленные докрасна железные предметы. У народности ханты неудачного претендента считали сумасшедшим. У ульчей шаман под­вергался испытаниям во время поминок. Такой же обычай был у на­найцев.

Приведенный здесь краткий исторический экскурс позволяет сде­лать вывод о необходимости рассматривать испытания индивидуаль­ных способностей как важную и неотъемлемую часть общественной жизни многих (если не всех) народов мира со времен древнейших цивилизаций и до наших дней. Однако можно ли, на основании приве­денных данных говорить о глубокой истории и широкой распространен­ности тестов? Если согласиться с наиболее известными сейчас опреде­лениями теста даваемыми как перевод с английского слова «test» — испытание проверка, проба, то на поставленный вопрос надо отвечать утвердительно. Дело, однако, в том, можно ли в наше время так опре­делять тест.

Определения подобного рода Маркс удачно называл простым назва­нием идеи, создающим только видимость познания. «Объяснение, - пи­сал он, - в котором нет указания на differentia specifica (т. е. специфи­ческое различие), не есть объяснение». Для научного анализа приведенная выше трактовка теста уже недостаточна, ибо она не раскрывает тех существенных признаков, которые выделяют тест из других средств психодиагностики, контроля знаний методов оценки способностей. «Слишком короткие определения, - отмечал В. И. Ленин, - хотя и удобны... все же недо­статочны, раз из них надо особо выводить весьма существенные черты того явления, которое надо определить»).

В случае с тестами научный анализ дает классический пример видимого совпадения вещей по форме и их действительных различий по существу. Различия начинаются с рассмотрения основного понятия. В марксистско-ленинской философии сложилась традиция рассмотре­ния научных понятий с двух противоположных позиции. Как отмечал Б. М. Кедров, каждое понятие может быть зафиксировано, во-первых, как сложившееся готовое на данный момент времени, а потому как относительно неизменное, постоянное. Во-вторых, научные понятия мо­гут и должны быть рассмотрены, исходя из того, что они выражают и резюмируют собой на каждом этапе научного развития определенную ступень движения науки. В результате складываются две логические системы: формально-логическая, оперирующая относительно неизмен­ными. готовыми понятиями, и диалектологическая, оперирующая измен­чивыми развивающимися или, по терминологии Энгельса, текучими понятиями.

С течением времени обыденное представление о тесте и научное понимание теста все больше удалялись друг от друга. Хотя всякий тест включает в себя элемент испытания, он не сводится только к нему, ибо это сейчас метод исследования, включающий в себя ряд чисто научных требований. На каждом этапе развития науки требо­вания к тестам и они сами менялись. Игнорирование этого диалекти­ческого момента нередко приводит к упрощенчеству в его оценках.

Настоящая история тестов началась век назад, в канун периода ломки устаревшего общественного строя, революционного изменения общественного сознания, совпавшего по времени с научным кризисом, поразившим естествознание. Диалектика и материализм потрясли идеа­листический фундамент психологии и стали основой новой методо­логии.

Первый тест XX века и возникновение идеи о средстве измерения в тесте

К началу XX в. практические потребности изучения преобладаю­щих способностей были сформулированы в виде научной проблемы исследования индивидуальных различий. Эта проблема и дала импульс к появлению первых тестов. Ф. Гальтон, известный английский ученый, в течение 1884—1885 гг. провел серию испытаний, в которых посетители лаборатории в возрасте от 5 до 80 лет могли за небольшую плату про­верить свои физические качества (силу, быстроту реакции и др.), ряд физиологических возможностей организма и психических свойств - всего по семнадцати показателям. В число последних вошли показа­тели роста, веса, жизненной емкости легких, становой силы, силы кисти и удара кулаком, запоминаемости букв, остроты зрения, разли­чения цвета и другие. По полной программе было обследовано 9337 человек. Ф. Гальтон писал, что практика вдумчивого и методич­ного тестирования — не фантазия; она требует рассмотрения к экспе­римента.

Это был первый существенный отход от тысячелетней практики испытаний и проверок, основанной на интуиции. Применительно к тестам значение деятельности Ф. Гальтона можно сравнить с тем, что сделал Г. Галилей для физической науки своими остроумными экспе­риментами. Набиравший силу радикальный эмпиризм рассматривался рядом ученых конца XIX в. как вполне приемлемая альтернатива идеа­лизму, а эксперимент - как настоящий фундамент науки. «Только тогда психология сможет стать действительной и точной наукой, - писал, например, Дж. Кэттелл, - когда она будет иметь своей основой эксперимент и измерения».

Дж. Кэттелл, по-видимому, первым увидел в тестах средство измерения, казалось бы, не измеряемых свойств человеческой психики. В работе, опубликованной в 1890 г., он дал список 50 лабораторных тестов, которые мы бы сейчас назвали не тестами, а контрольными заданиями. Эти задания обладали только двумя из известных сейчас требований к тестам - имелась инструкция по их применению и подчеркивался лабораторный (т. е. научный) характер испытаний. В частности, указывалось, что лабораторию следует хорошо оборудовать, в нее не допускаются зрители во время тестирования; все испытуемые одинаково инструктируются, они должны хорошо усвоить, что и как нужно им делать.

Надо ли говорить, сколь непривычной казалась идея измерения для психологии XIX века. Измерение с помощью тестов казалось тогда, а многим кажется и по сей день, делом если не странным, то претенциозным. Обыденное сознание исходило при этом из аналогии физическими измерениями и рассматривало эти попытки математизации как чуждый для гуманитарной психологии уклон. Примерно с такими же трудностями сталкивалась и психофизика.

Тем не менее, к концу 20-х годов нашего столетия все больше стал ощущаться потребность в создании специфического направления, связанного с особенностями использования числа и меры. В психологии эту роль выполняла психометрия, в биологии — биометрия, в экономике — эконометрия, в науке в целом — наукометрия. К ним следовало бы добавить и социометрию, но последнюю Дж. Морено и Г. Гурович свели к элементарным методам оценки взаимодействий индивидов в малых группах.

С момента первых публикаций Ф. Гальтона и Дж. Кэттелла идея тестового метода сразу же привлекла к себе внимание ученых разных стран мира. Появились первые сторонники тестов и первые же про­тивники. В числе сторонников были: в Германии — Г. Мюнстерберг, С. Крепелин, В. Онри, во Франции — А. Бине, в США — Дж. Гилберт и другие. Это были исследователи нового типа, стремившиеся связать психологию тех лет с запросами практики. Однако стремление к при­кладным исследованиям в психологии прошлого расценивалось как отход от науки. Дж. Кэттелл, например, сообщал, что он начал свои первые тестовые лабораторные исследования индивидуальных различий в 1885 году, но публиковаться не мог из-за противодействия В. Вундта.

Итак, научный статус тестов не был определен, возможность изме­рений в психологии подвергалась сомнению. Психология переживала трудный период: она уже не могла развиваться на старой основе, но и не научилась еще смотреть на мир по-новому. "Причина кризиса,— писал Л. С. Выготский,—лежит в развитии прикладной психологии, приведшей к перестройке всей методологии науки на основе принципа практики. «Этот принцип давит на психологию и толкает ее к разрыву на две науки». Общественная практика требовательно выдвигала одну проблему за другой и ни одну из них, старая психология решить не могла — у нее не было подходящих методов.

Появление в этой ситуации прикладной психологии не было слу­чайностью. Ей было дано название психотехника. Прикладное направ­ление появилось и в педагогике. Хотя педология претендовала на зва­ние науки о комплексном развитии ребенка, в тот период она была в основном прикладной педагогикой. Будучи не принятыми, в традицион­ной науке — в психологии и в педагогике, тесты быстро нашли себе применение в прикладных направлениях. В общем, произошло так, как говорили в древности: если какой-либо науке не находится место в храме, она начинает развиваться у его стен.

Активизация роли науки в практическом переустройстве жизни столкнулась с традицией занятий «чистой наукой, созерцанием исти­ны». Для представителей чистой науки прикладность не имела замет­ной ценности. За рубежом, например, в 30-х годах ученые Кембриджа, как вспоминает Ч. Сноу,— больше всего гордились тем, что их научная деятельность ни при каких мыслимых обстоятельствах не может иметь практического смысла. Цель, методы и результаты психотехники лежали в сфере практики, в то время как цели, методы и результаты традиционной психологии лежали в области теоретиче­ских рассуждений. Различались производительная и познавательная функции этих направлений. То, что имело ценность для психотехники, психология того времени ни принять, ни произвести сама не могла, так же как и психотехника мало что могла дать для психологии.

Размежевание стало заметным в конце 20-х — начале 30-х годов. Вместо объединения усилий обе стороны приступили к взаимным обвинениям и затяжным дискуссиям. Психология обвинялась в схо­ластике, узком академизме, в неспособности воспринять новое и в от­рыве от практики жизни. Психотехника в свою очередь осуждалась за узкий практицизм, противоречащий духу науки, за отрыв от психо­логии, она обвинялась в голом эмпиризме, прикладности, подражании западным образцам, в чрезмерном увлечении тестами... Последние стали узловым пунктом критики.

Разрыв между фундаментальным и прикладным направлениями был до недавнего времени характерен для многих наук, но не везде он протекал столь болезненно, как в психологии и, особенно, в педа­гогике. Даже в исторической науке получили распространение взгля­ды морализирующих историков, противопоставляющих «чистое и воз­вышенное познание» различным формам приложения науки, влекущим за собой лишь несчастья и опасности.

Начало 30-х годов характеризуется широким использованием те­стов во многих странах. Во Франции они стали применяться для дефектологических целей и для профориентации, в США тесты ис­пользовались при приеме на работу, в вузы, для оценки знаний школь­ников и студентов, в социально-психологических исследованиях. В СССР тесты применялись в основном в двух основных сферах: в на­родном образовании и в сфере профотбора — профориентации. Затро­нутые тестами столь важные сферы жизни и прямое влияние резуль­татов тестового контроля на судьбы миллионов людей породили широ­кую гамму мнений в пользу и против тестов. Большой энтузиазм тех, кто их применял, и не меньший пессимизм тех, кто видел несовер­шенство этого метода или пострадал в результате его использования, породили во многих странах, в том числе и в СССР, письма в прави­тельственные органы и в газеты с требованием запрета тестов.

В отечественной истории тестов начало 30-х годов характеризуется интенсивным и неконтролируемым использованием тестов в системе народного образования и в промышленности. Практика, как это часто бывает, опережала теорию. Массовые тестовые обследования не под­креплялись серьезной проверкой качества инструментария, решения о переводе некоторых учащихся в классы для умственно отсталых детей принимались на основе коротких тестов без учета других факторов, влияющих на результаты проверки. В промышленности на основе таких же тестов делались попытки классификации работников по различным профессиям, без внимательного учета личных склонностей и интересов. Ввиду надвигавшейся тестомании и ряда причин субъективного ха­рактера было принято известное постановление «О педологических извращениях в системе наркомпросов» (1936), наложившее запрет на применение бессмысленных (как там отмечалось) тестов и анкет. Это постановление, по мнению А. Н. Леонтьева, А. Р. Лурия и А. А Смир­нова, получило в последующие годы неправомерно расширительное толкование и привело к отказу от разработки научно обоснованных ме­тодов психологической диагностики личности.

В те годы были, однако, и другие выступления — в пользу тестов, Так, известный советский психолог М. Я. Басов говорил: «Я думаю все же, что эта долгая, подчас острая критика тестовой методики... в конце концов, приведет не к ниспровержению, не к упразднению этой мето­дики, а напротив, к ее упрочнению и к ее утверждению в определенных границах, в которых она, очевидно, имеет полное право на применение и существование».

Тем не менее начиная с указанного периода критика тестов при­обрела широкий размах и вышла за рамки чисто научных дискуссий. В печати появился ряд публикаций, в которых тесты отвергались, как говорится, «с порога». В США, например, против использования тестов выступали представители основных групп населения США — взрослые и дети, белые и негры, рабочие и управленческий персонал, а также представители национальных меньшинств.

В серии проведенных исследований по социальным последствиям тестирования выяснилось, что 37% опрошенных возражали против использования тестов при поступлении на работу, 50% — при продвижении по службе, 25% — против использования тестов в школе. Случаи нарушения этики в использовании тестов ока­зались столь злободневными, что ими вынужден, был заняться кон­гресс, устроивший специальные слушания по этому делу. В результате было принято решение, осуждающее неэтичное использование тестов, практику вторжения в частную жизнь, как идущую вразрез с мо­ральными нормами. В августе 1966 г. в сенате США обсуждалось предложение о полном запрещении тестов, но это пред­ложение не было поддержано большинством.

В зарубежной литературе выделяется несколько источников кри­тики тестов. Первый источник психолог С. Брим усматривает в лич­ностном портрете критиков, в числе которых чаще других оказываются те, кто не склонен к самопознанию и интроспекции, авторитарен в меж­личностных отношениях, нетерпим к мнению других и возражает про­тив всяких социальных перемен. Как правило, в США эти лица примы­кают к правым политическим группам, требующим запрещения тестов. Второй источник критики этот же автор видит в системе социальных ценностей, имеющей свои корни в отношении к вопросам равенства людей. Если в обществе одобряется принцип открытого соревнования его членов, то в каждом поколении на передовые позиции должны выдвигаться наиболее талантливые люди. В таком обществе каждый должен иметь возможность внести свой вклад в соответствии со своими способностями. Последние должны быть оценены, и потому ориентация на этот принцип создает благоприятное отношение к тестам. Третий источник является, по мнению Р. Кэттелла, следствием эмоционального и сентиментального отношения лю­дей эстетического и нарцистического типа против всякой попытки представить "уникальную, художественную личность» в виде формул и т. п. Четвертый источник критики является научным и касается недо­статков тестового метода.

В 30-е годы случилось так, что психотехника не оправдала возла­гавшихся на нее надежд в смысле заметного повышения производитель­ности труда. Она и не могла это сделать, потому что на том сравни­тельно низком уровне промышленного развития прогресс в значитель­ной мере зависел от уровня индустриализации и автоматизации произ­водства. При достижении необходимого уровня развития средств про­изводства человеческий фактор вновь начинает играть ключевую роль. Вот почему именно в последние годы стал заметно увеличиваться поток прикладных психологических исследований, нацеленных, в частности, на повышение эффективности человека-оператора в управлении слож­ными техническими системами. Соответственно возросла роль психо­физики, психометрии, прикладной и инженерной психологии, психоло­гии труда и безопасности, экспериментальной психологии, научно обос­нованной профориентации и профотбора. Вместе с этим опять возросло и значение тестов.

Хотя в 30-е годы практическая работа по тестам затормозилась, научное изучение действительных возможностей этого метода в нашей стране не прекращалось. Часть тестов применялась под видом конт­рольных заданий, испытаний и, наоборот, различные испытания нередко назывались тестами. Суть вопроса, разумеется, не в названиях, а в принципиальных отличиях.

Первое отличие состоит в том, что тест является научно обосно­ванным методом эмпирического исследования в психологии и в ряде других наук. Важная мысль К. Маркса о том, что одна экономическая эпоха отличается от другой не тем, что она производит, а тем, каким способом она это делает, относится в полной мере и к психологической науке. В период зрело­сти в ней, как и везде, все большее внимание направляется на способы познания и на критерии обоснования истинности знания.

Второе принципиальное отличие связано со сравнительно новой ролью теста как инструмента теоретического исследования в таких» например, направлениях психологии, как изучение личности, способ­ностей. Здесь использование тестов позволило преодолеть методологи­ческий тупик, в котором оказались авторы многочисленных теорий, концепций, интуитивных догадок и иных умозрительных построений» не видевших способа обоснования истинности своих суждений. Непо­средственное же обращение к практике как критерию истины дает нередко противоречивые результаты, ибо действительная научная аргу­ментация практикой требует определенного структурирования, опосредования, абстрагирования последней и, кроме того, методической вооруженности исследователя.

Только в последние годы в психологии стала широко осознаваться задача согласования теоретических конструкций с эмпирическими ре­зультатами, для чего стали необходимыми методы, позволяющие это делать без заметной потери качества такого согласования. Тесты явля­ются сейчас, по-видимому, наиболее развитой в научном отношении частью методического арсенала, позволяющего адекватно скреплять теорию с эмпирией, в соответствии с некоторыми известными стандар­тами качества информации. Именно такое понимание тестов все в большей мере начинает утверждаться в новейшей отечественной и за­рубежной литературе.

Обоснование качества результатов психологических исследований требует нередкого обращения к вне психологическим понятиям и крите­риям: философским, логическим, математико-статистическим. В част­ности, философский элемент в теорию психологических измерений вно­сит известный тезис о неизбежности погрешности измерений. Критики психологических тестов нередко апеллируют к этому тезису как к осно­ванию принципиальной порочности тестов в смысле точности измере­ний. Неточные измерения, считают они, науке вообще не нужны. При этом как-то забывается, что формой преодоления этого философского скепсиса является тезис о возможности приближенного измерения с достаточно приемлемой точностью. Применение на практике последнего тезиса позволило получить, например, в физике те фундаментальные результаты, которыми эта наука по праву гордится.

Не вдаваясь в детальный анализ концепции надежности, представ­ляющей предмет отдельного рассмотрения в данной книге, отметим здесь лишь ее связь с понятием «тест». Действительный отход от упрощенного понимания тестов требует наполнения интересующего нас понятия элементами научного языка, восхождения на более высокую ступень абстракции. Концепция надежности составляет одну из основ переосмысления сущности теста, а также одну из характеристик его качества. Без упоминания о надежности определение теста не имеет смысла, ибо тогда пропадает одна из тех самых differentia specifica» о которых говорил К. Маркс.

С появлением корреляционного анализа (в начале XX в.) были предложены три основных методических подхода к определению на­дежности теста. Это — повторное тестирование, использование парал­лельных форм одного и того же теста и, наконец, однократное тестиро­вание с последующим разбиением матрицы исходных результатов Х на две или большее число частей. За показатель надежности прини­мается значение коэффициента корреляции.

Заметно позже появились попытки теоретического осмысления этой концепции. Исходным пунктом всех построений является уже упоми­навшийся тезис о неизбежности погрешности измерений и, как след­ствие, признание множественности возможных причин искажения истинного результата измерения.

Как результат факторно-аналитического переосмысления концепции надежности и гомогенности теста родилась новая технология расчета коэффициента надежности теста. Ее появление надо рассматривать как реакцию на неприемлемость и искусственность ряда таких условий и ограничений, как например параллельность форм одного и того же теста, равенство дисперсий всех высказываний, одинаковая их коррелируемость друг с другом и др. Д. Армор использо­вал известный факт корреляции тестовых высказываний между собой и стал рассматривать ее как аргумент, статистической функцией кото­рого является надежность теста.

Если все высказывания измеряют один и тот же признак (свойство). то для фиксированного их числа чем больше корреляция между ними, тем более надежен тест. С другой стороны, высокая корреляция обес­печивает хорошую факторизуемость корреляционной матрицы (R) и, следовательно, является залогом выделения такого одного фактора, который может объяснить связь большей части дисперсии в R. Сле­довательно, надежность тестов должна быть связана с результатом факторного анализа. Предложенная этим автором формула оказалась сравнительно простой:

где  — коэффициент надежности теста; k — число высказываний;

₁ — наибольшее значение корня, получаемое при решении характе­ристических уравнений вида /R—J/=0.

Помимо надежности в понятие «тест» входит и концепция валидности. Поскольку в психологии нередки случаи увлечения точностью измерения неточно выделенных свойств, соотношение между надеж­ностью и валидностью можно образно представить в виде кучной стрельбы, но несколько в стороне от центра мишени, т. е. стрельба из оружия вполне надежного, но прицел стрелок выбрал не совсем точно.