Особенности российского национального рэкета

3. Особенности российского национального рэкета

Мимолетнее замечание А. Смита о невидимой руке рынка, которая оптимально руководит производством, стало одним из краеугольных камней неоклассического “экономикса”. Однако представление о полной стихийности формирования и развития рыночных институтов является, скорее, своего рода “сакральным мифом” экономистов, нежели отражением объективных фактов.

Даже в Великобритании, чья история считается каноническим образцом капиталистического строя, рынок выступает во многом как результат социального конструирования, на что обратил внимание еще К. Поланьи. Чем позже формируются национальные модели рыночного хозяйства, тем отчетливее в них видны следы рукотворности. Современная американская модель рыночного хозяйства несет на себе явный отпечаток “нового курса” Ф. Рузвельта, германская модель — программ Л. Эрхарда, японская модель — концепций американских администраторов оккупационного периода. Еще заметнее сознательное институциональное строительство в новых индустриальных странах и в постсоциалистических странах, осуществлявших рыночную модернизацию в последнюю треть XX в.

Чтобы подчеркнуть качественные различия национальных путей рыночной модернизации, современные американские экономисты Т. Фрей и А. Шляйфер предложили выделять три основных типа условий развития бизнеса в переходных обществах — модель “невидимой руки” (invisible hand), модель “поддерживающей руки” (helping hand) и модель “грабящей руки” (grabbing hand) (табл. 2). Эти модели различаются, прежде всего, тем, насколько обеспечены права собственности предпринимателей и как это осуществляется: в первом случае эти права защищаются законом, во втором случае — правительственными чиновниками, в третьем случае — мафией.

Табл. 2 Основные типы условий развития бизнеса в экономиках переходного типа

В принципе, даже то, что Т. Фрей и А. Шляйфер называют моделью “невидимой руки”, отнюдь не тождественно полному невмешательству государства в дела бизнеса. Просто в данном случае государство выступает в роли не “доброго деспота”, как в модели “поддерживающей руки”, а стража порядка, который вырабатывает единые для всех эффективные “правила игры” и следит за их выполнением — защищает права собственности, что есть первейшая функция государства в рыночном хозяйстве. Но и эта модель является своего рода идеальным типом, реальная же ситуация в различных странах с модернизируемой экономикой представляют собой, как правило, “смешение всех трех типов”.

Таким образом, распространенное среди отечественных либералов (особенно, в начале 1990-х годов) представление, будто для рыночной модернизации достаточно дать экономическую свободу и затем все наладится наилучшим образом, следует считать вредной утопией. Чтобы обеспечить защиту прав собственности зарождающегося бизнеса, надо выбирать между “невидимой рукой” закона, “поддерживающей рукой” государственного чиновника и “грабящими руками” бюрократов, коррупционеров и бандитов.

По классификации Т. Фрея и А. Шляйфера, постсоветские республики относятся к модели “грабящей руки”: хотя на словах бюрократы придерживаются риторики в духе “поддерживающей руки”, в действительности бизнесмены оказываются во враждебном окружении. Кто и как отщипывает “крошки” от предпринимательского “пирога”? Для ответа на этот вопрос обратимся к данным компаративистских исследований условий развития бизнеса, проводившихся в 1996 и 1997 гг. в некоторых постсоциалистических странах под несомненным влиянием и по образцу знаменитых исследований Э. де Сото (табл. 3 и 4).

Таблица 3 Сравнение условий развития мелкого торгового бизнеса в Москве и Варшаве, 1996 г
Таблица 4 Сравнение условий развития бизнеса в пяти постсоциалистических странах, 1997 г.

Согласно социологическим опросам, в “грабеже” российских предпринимателей первоочередную роль играют государственные чиновники. Взимая довольно высокие налоги (порядка 30 % от выручки), они не обеспечивают взамен предпринимателям сколько-нибудь эффективной поддержкой. Регистрационные процедуры довольно длительны. Предприниматели реже, чем хотели бы, обращаются в суды для разрешения конфликтов, поскольку судебные процедуры длительны и дорогостоящи, а решения судов не всегда предсказуемы и не имеют обязательной силы. Государственные службы буквально терроризируют бизнесменов (особенно, мелких) требованиями мелочной отчетности (на нее уходит почти 20 % рабочего времени руководителей фирм) и частыми инспекциями (в мелких магазинчиках Москвы, по данным опроса 1996 г., — в среднем полтора раза в месяц), участники которых считают своим святым долгом наложить штраф. Кредитная поддержка бизнеса находится в жалком состоянии. В такой ситуации даже честные чиновники (те, кто не берут взяток) воспринимались бы бизнесменами как грабители: уплатив государству налоги, предприниматель получает взамен не просто полное равнодушие к своим потребностям, а еще и лишние заботы. Такие налоги заставляют вспомнить “поминки”, которыми Российское государство в XVI—XVIII вв. откупалось от слишком ожесточенных набегов крымских татар (по принципу “заплатишь — будешь иметь беду, не заплатишь — будешь иметь еще большую беду”).

Однако честный, не вымогающий взяток чиновник в современной России рискует оказаться музейным экспонатом. Опросы свидетельствуют, что примерно 9 бизнесменов из 10 считают взяточничество повседневным явлением: давать “барашка в бумажке” приходится и при регистрации фирмы, и при регулярных “наездах” проверяющих инспекций. Взятки, с одной стороны, снижают издержки бюрократического надзора (вместо выполнения массы формальностей достаточно выполнить “просьбу” проверяющего инспектора). С другой стороны, повальное взяточничество приучает бизнесменов видеть в государственных чиновниках не доброжелательных помощников, а обладателей “лицензии на грабеж”. Соответственно, и государственные служащие привыкают рассматривать свой пост как своего рода “кормление” (по образцу институтов средневекового Московского государства), не связанное к тому же с полезной деятельностью. Возникает одна из институциональных ловушек, когда сиюминутный выигрыш оборачивается тупиком в скором будущем.

Позиция рэкетира выглядит едва ли не наиболее благопристойно. Когда бизнесмен платит дань представителям организованной преступности, он знает, что идет на сомнительную сделку с заведомыми нарушителями закона, не прикрывающимися служебным удостоверением, а потому здесь не возникает искаженного представления об общественных функциях. Частота столкновений с уголовным рэкетом оказывается примерно такой же, что и частота встреч с чиновниками-вымогателями.

Таким образом, в постсоветской России мы видим не одну “грабящую руку”, а целых три: бюрократа, который не помогает бизнесмену, но взимает с него налоги и выматывает административным контролем; взяточника, отказывающегося одобрять деятельность предпринимателя без “бакшиша”; рэкетира, обеспечивающего защиту прав собственности бизнесмена (часто — защиту только от насилия самого рэкетира) в обмен на уплату дани. Первые две социальные роли на практике обычно персонифицируются одним лицом — чиновники налагают на предпринимателей административную узду, чтобы затем иметь возможность ослаблять ее за личное вознаграждение. Такую ситуацию американский советолог Стивен Фиш называет “экономикой рэкета”: вымогательство у предпринимателей, постоянные посягательства на их права собственности становятся нормой действий и нелегальных, и легальных структур. “Экономика рэкета” — это институциональная форма российского бизнеса второй половины 1990-х годов.