Соотношение между внутритекстовой коммуникацией и внетекстовыми структурами

3.         Соотношение между внутритекстовой коммуникацией и внетекстовыми структурами.

Подробного рассмотрения требуют соотношения между внутритекстовой коммуникативной структурой стихотворения и другими (вне- и субтекстовыми структурами).

1)       Схема ∆ - ∆, где в тексте не выражена ни эготивность, ни апеллятивность. Эта невыраженность предполагает максимальную обобщенность как отправителя, так и получателя сообщения, что позволяет соотнести такие тексты с научными и философскими (а также жанром афоризма). Фигура реального автора – ввиду отсутствия эксплицитного Я (ich) – малозначима. Имплицитный автор выступает как обобщенный представитель человечества; таким же – максимально обобщенным и неопределенным – является и имплицитный читатель. «Реальный читатель, реализуя имплицитного, также выступает прежде всего как «человек вообще». (Левин 1998:472). Отсутствие эксплицитного адресата предполагает автокоммуникативность текста: стихотворение выступает как размышление, разговор с собой, памятная запись. Наиболее характерные представители структуры ∆ - ∆ - философская („Wenn nicht mehr Zahlen und Figuren…“ N.; „Eingang“ B.) и описательная (особенно пейзажная лирика). Имплицитный автор выступает, соответственно, как мыслитель (оракул, глашатай вечных истин) или как наблюдатель. Тематика соответственно меняется от чисто концептуальной (констатация извечного положения вещей) до описания конкретной картины.

2)       Случай I соб. – II соб. Текст эготивен и апеллятивен, причем явный адресат Ты (du) фиксирован и представляет собой конкретное лицо, может быть неизвестное читателю, но известное (близкое) эксплицитного Я (ich). Очевидная внутритекстовая коммуникативная связь – между эксплицитным Я и Ты. Степени выявления этой связи (т.е. апеллятивности) очень многообразны – от крайне резко выраженной, как формально, так и содержательно (например, „Ich sehe dich in tausend Bildern, Maria…“ N.; „Herr Bischof, mit mir Armen…“ B.), до очень слабой („Was würd ich ohne dich nicht sein?“ N.) В обратном отношении к степени выявления апеллятивности находится автокоммуникативность – сильно автокоммуникативны такие стихи, как „Was wär ich ohne dich gewesen?“, „Hinüber wall ich…“ N. Наличие сильной апеллятивности и сильной коммуникативности („Herr! Ich steh in deinen Frieden…“ B.) выявляет сложность коммуникативной позиции реального читателя, выступающего в роли «третьего лишнего» (подслушивающего не предназначенный для него разговор или читающего чужое письмо). Но эта неловкость смягчается тем, что сам факт опубликованности интимного текста предполагает в реальном читателе доверенное лицо. Одновременно возможно отождествление реального читателя с Я (или – редко – с Ты). Ты можно формально разделить на два класса: заменимое Ты (переводимое в 3-е лицо – „ Was wär ich ohne dich gewesen?“) и незаменимое (замена 3-им лицом невозможна при наличии обращений, императивов - „Herr Bischof, laßt mich sterben…“, „Du schöne Lore Lay!“ B.). Внутренняя коммуникативная ситуация стихотворения рассматриваемого типа соотносится с ситуацией бытовой речи (обращения к собеседнику), письма или внутреннего монолога.

3)       Схема I об. - ∆. Ее коммуникативный статус легче всего выявляется путем простого эксперимента – замены обобщенного Мы на Я, с одной стороны, и на Они (люди), с другой. Замена Мы→Я снимает общечеловеческую значимость сказанного. Замена Мы→Они уничтожает интимность. Использование обобщенного Мы парадоксальным образом сочетает в себе общезначимость и интимность. Мы означает здесь и Я, и Ты, и Все (каждый) (например, „ O! Dann neigt sich Gott hinüber, Seine Liebe kommt uns nah, Sehnen wir uns dann hinüber, Steht sein Engel vor uns da…“ N.) В результате возникает коммуникация интегрального характера, и реальный читатель подключается к этому Мы, вовлекаясь во внутритекстовую коммуникативную ситуацию, принимая участие в том разговоре человечества с самим собой, который дан в тексте. Более, чем в какой бы то ни было другой структуре, здесь достигается ощущение интимного единства человечества. Именно в этой конструкции достигается максимально возможная степень склеивания различных персонажей – участников коммуникации, связанной со стихотворением, и апеллятивность текста становится в результате неотъемлемой от автокоммуникативности, а последняя приобретает глобальный характер.

4)       Если использование I чуж. для лирики не специфично (скорее для романа) и встречается достаточно редко, то наличие II несоб. (т.е. апеллятивности, направленной на некоммуникабельный объект), напротив, в высшей степени характерно для лирики и позволяет соотнести соответствующие поэтические тексты с текстами заговоров и заклинаний. Функция соответствующего приема очевидна – достижение интимного контакта с объектом. („Heiliger Schlaf – beglücke zu selten nicht der Nacht Geweihte in diesem irdischen Tagewerk.“ N.; „Tod, so heißt er, Und die Geister Beben von dir, du schrecklicher Held“ B.). Та же функция присуща использованию I чуж., но такое использование сопряжено с некоторой неловкостью и издержками, не возникающими при II несоб. II несоб. Почти всегда встречается в сочетании с I соб. (в данном случае также с ∆). Благодаря самоотождествлению реального читателя с эксплицитным Я, внутритекстовая коммуникация эксплицитного Я с объектом индуцирует коммуникацию реального читателя с этим объектом. Стихи со схемой I соб. – II несоб. почти всегда обладают автокоммуникативностью – благодаря тому, что внутритекстовая коммуникация является фиктивной. Таким образом, стихи этого типа органически сочетают в себе два важных свойства лирики – апеллятивность и автокоммуникативность, что объясняет широкую распространенность этой схемы.

5)       I соб. – ∆. Текст эготивен, но не апеллятивен, что позволяет соотнести его с текстами типа исповеди или дневниковой записи (а также с внутренней речью). („Holdes Bitten, mit Verlangen, Wie es süß zum Herzen spricht! Dürch die Nacht, die mich umfangen, Blickt zu mir der Töne Licht“ B.)

Отсутствие эксплицитного адресата предполагает автокоммуникативность еще более значимую (благодаря наличию эксплицитного Я), чем в случае ∆ – ∆. Имплицитный автор соединяется с эксплицитным Я и может поэтому не рассматриваться. Может предполагаться совпадение Я с реальным автором. Крайне неопределенным является здесь положение имплицитного адресата, который должен совмещать в себе по меньшей мере три составляющих:

а) человека вообще – в той мере, в какой содержание текста общезначимо как в типе ∆ - ∆;

б) близкого к Я человека (конфидента, исповедника) – в той мере, в какой содержание текста является личным (исповедью, рассказом о себе);

в) «нулевого лица» (Левин 1998:473) – в той мере, в какой текст автокоммуникативен (близок дневнику или внутренней речи).

Отсюда проистекает сложность коммуникативной позиции реального читателя. С одной стороны, он находится в трудном и неловком положении – в ситуации, когда незнакомый человек рассказывает ему о своих личных делах, откровенничает и т.д. С другой стороны, положение его легче, чем в случае ∆ - ∆, так как здесь он вступает в непосредственный контакт с собеседником (Я), а не с безличным создателем текста.

Важный, хотя и факультативный вариант взаимоотношений реального читателя с эксплицитным Я – возможность самоотождествления читателя с Я. Если в случае ∆ - ∆ поэт сосредоточен на Мире, то в рассматриваемом случае – на своем Я. Поэтому наиболее характерным тематическим наполнением здесь является интроспекция. Интроспективность часто сочетается с концептуальностью, но, в отличие от ∆ - ∆, «здесь это не просто «концепция», но «моя концепция», переживаемая мною». (Левин 1988:474).

Другой вариант тематического наполнения – описания собственной «внешней» жизни – внешнее описание, включающее Я в качестве действующего лица. Я может быть активным действующим лицом, может сочетать в себе активное действующее лицо и наблюдателя, может быть почти исключительно наблюдателем.