Об авторе монографии

2. Об авторе монографии

 Учеными не рождаются, но Наталье Львовне Пушкаревой была суждено появиться на свет 23 сентября 1959 года в Москве, в семье ученых-историков. Закончив с золотой медалью школу и с отличием исторический факультет МГУ, Н. Л. Пушкарева показала, что не собирается порывать с семейной традицией. Между первой публикацией научной статьи (1981 год) и созданием данной книги (1997) лежат годы упорного и вдохновенного труда, написание более чем двух сотен статей в научных и научно-популярных журналах, издание восьми книг - шести собственных исследований и двух сборников научных работ, в которых Н. Л. Пушкарева выступила как автор и ответственный редактор. В списке ее работ - такие популярные и часто цитируемые книги, как «Женщины Древней Руси» (М., 1989), на появление которой в свое время отозвались более 20 научных журналов в разных странах мира; «Женщины России и Европы на пороге Нового времени» (М., 1996); «Частная жизнь русской женщины в доиндустриалъной России: невеста, жена, любовница» (М., 1997), высоко оцененная западным научным миром; «Women in Russian History from the Tenth to the Twentieth Century» (New York, 1997; London, 1999); «"А се грехи злые, смертные..." (Любовь, эротика и сексуальная этика в доиндустриальной России Х- первая половина XIX в.)» (М., 1999). Н. Л Пушкарева - член редакционных советов нескольких периодических научных изданий - ежегодников «Социальная история» (Москва) и «Гендерные исследования» (Харьков), альманаха гендерной истории «Адам и Ева» (Москва), а также Международной ассоциации историков, изучающих историю женщин. Н. А Пушкарева является ведущим специалистом по «истории женщин» в России; она одной из первых ввела в отечественную науку тему «история женщин» и, по сути, является основательницей и лидером нового научного направления - исторической феминологии - в нашей стране. Если бы мне вздумалось разместить в реферате полный список печатных работ Натальи Львовны то он занял бы не менее 10 страниц.

3.  Брачный аспект частной жизни женщины

Итак, первый очерк обозначен темой "Брачный аспект частной жизни женщины: "самостоятельность" или "зависимость"?" Дочерей сызмальства держали в строгости. До замужества мужчина должен был быть неизвестен девицам. Сохранение невинности до брака могло оказать прямое воздействие на будущую жизнь девушки. С девиц, не смогших "ублюстись", предписывали взимать плату... Матери или няньки (в богатых семьях) обучали девочек шитью и различным домашним занятиям. Чем знатнее был род, тем больше строгости присутствовало в воспитании. "Умыкание" девушек с их согласия, как брачный ритуал, было обычным явлением. Но чаще всего брачный выбор определяло мнение родителей и других родственников. Когда брак преследовал политические цели, девочку могли выдать замуж и "младу сущу, осьми лет". "Достаточно яблока и немного сахару, чтобы она оставалась спокойной", - записал свои впечатления "немец-опричник" Генрих фон Штаден в середине XVI века. Рассматриваются здесь забавные примеры неравных браков. Житейскую ситуацию с молодой, но опытной женщиной и юнцом представляет любопытная вставка в топос "Беседы отца с сыном о женской злобе": "Аще будет юн муж - она его оболстит, близ оконца приседит, скачет, пляшет и всем телом движется, бедрами трясет, хрептом вихляет и другым многим юнным угодит и всякого к собе прелстит". Если в крестьянском быту женщина и находилась под гнетом тяжелых работ, если на нее, как на рабочую лошадь и взваливали все, что было потруднее, то по крайней мере не держали взаперти. В семьях же знатных девицы, погребенные в своих теремах, не смея показываться на свет, без надежды кого-нибудь полюбить, они день и ночь и всегда в молитве пребывали и лица свои умывали слезами. Выдавая замуж девушку, не спрашивали о ее желании. Она сама не знала, за кого идет, не видела своего жениха до замужества. Сделавшись женою, она не смела никуда выйти из дома без позволения мужа, даже если шла в церковь, и тогда обязана была спрашиваться. По законам приличия считалось предосудительным вести разговор с женщиной на улице. В Москве, замечает один путешественник, никто не унизится, чтоб преклонить колено перед женщиною. Женщине не предоставлялось права свободного знакомства по сердцу и нраву, а если дозволялось некоторого рода обращение с теми, с кем мужу угодно было позволить, но и тогда ее связывали наставления и замечания: что говорить, о чем умолчать, что спросить, чего не слышать. Встречалось, что муж приставлял к жене «шпионов» из служанок и холопов, а те, желая угодить хозяину, нередко перетолковывали ему все в другую сторону. Очень часто бывало, что муж по наговору любимого холопа бил свою жену из оного только подозрения. Специально для таких случаев у мужа висела плеть, исключительно для жены и называлась дураком. За ничтожную вину глава семейства таскал жену за волосы, раздевал донага и сек дураком до крови – это называлось учить жену. Иногда вместо плети использовались розги, и жену секли, как маленького ребенка. Привыкшие к рабству, которое им суждено было влачить от пеленок и до могилы, русские женщины понятия не имели о возможности иметь другие права и верили, что они в самом деле рождены для того, чтоб мужья их били, и сами побои были признаком любви. Иностранцы рассказывали следующий любопытный анекдот, переходящий из уст в уста в различных вариациях. Какой-то итальянец женился на русской и жил с нею несколько лет мирно и согласно, никогда не бивши ее и не бранивши. Однажды она говорит ему: «За что ты меня не любишь?» «Я люблю тебя», - сказал муж и поцеловал ее. «Ты ничем не доказал мне этого», - сказала жена. «Чем же тебе доказать?» - спрашивал он. Жена отвечала: «Ты меня ни разу не бил». «Я этого не знал, - говорил муж, но если побои нужны, чтоб доказать тебе мою любовь, то за этим дело не станет». Скоро после того он побил ее плетью и в самом деле заметил, что после того жена стала к нему любезнее и услужливее. Он поколотил ее и в другой раз, что она после того несколько времени пролежала в постели, но однако не роптала и не жаловалась. Наконец, в третий раз он поколотил ее дубиною так сильно, что она после того через несколько дней умерла. Ее родные подали на мужа жалобу; но судьи, узнавшие все обстоятельства дела, сказали, что она сама виновата в своей смерти; муж не знал, что у русских побои значат любовь, и хотел доказать, что любит сильнее, чем все русские; он не только из любви бил жену, но и до смерти убил.1 Женщины говорили: «Кто кого любит, тот того лупит, коли муж не бьет, значит, не любит», «Не верь коню в поле, а жене на воле». Последняя пословица показывает, что неволя считалась принадлежностью женского существа.2 В домашнем быту женщина не обладала какой-либо властью, даже в ведении хозяйства. Она не смела ни послать в подарок чего-нибудь другим, ни принять от другого, не смела даже сама без дозволения мужа съесть или выпить. Редко дозволялось матери иметь влияние на детей своих, начиная с того, что знатной женщине считалось неприличным кормить грудью детей, которых поэтому отдавали кормилицам. Впоследствии мать имела над детьми надзора менее, чем няньки и дьяки, которые воспитывали господских детей под властью отца семейства. Положение жены всегда было хуже, если у нее не было детей, но оно делалось в высшей степени ужасно, когда муж, наскучив ею, заводил себе на стороне любовницу. Тут не было конца придиркам, потасовкам, побоям; нередко в таком случае муж заколачивал жену до смерти и оставался без наказания, потому что жена умирала медленно, и нельзя было сказать, что он ее убил, а бить ее, хоть по десять раз на день, не считалось дурным делом. Случалось, что муж, таким образом вынуждал жену вступить в монастырь. Несчастная, чтобы избежать побоев, решалась на добровольное заключение, тем более, что в монастыре у нее было больше свободы, чем у мужа. Если жена упрямилась, муж мог нанять двух-трех лжесвидетелей, которые обвиняли ее в прелюбодеянии и тогда жену насильно запирали в монастырь. Иногда жена, бойкая от природы, возражала мужу на побои бранью, часто неприличного содержания. Были примеры, когда жены отравляли своих мужей. Правда, за это их ждало суровое наказание: преступниц закапывали живыми в землю, оставляя снаружи голову, и держали в таком положении до смерти, им не давали есть и пить, и сторожа стояли при них, не допуская, чтобы кто-нибудь покормил женщину. Прохожим разрешалось бросать деньги, но эти деньги употреблялись на гроб для осужденной или на свечи для умилостивления Божьего гнева к ее грешной душе. Смертную казнь могли заменить на вечное заточение. Н.Костомаров приводит описание одного случая, когда двух женщин за отравление своих мужей держали трое суток по шею в земле, но так как они просились в монастырь, то их откопали и отдали в монастырь, приказав держать их порознь в уединении и в кандалах. Некоторые жены мстили за себя доносами. Дело в том, что голос женщины (как и голос всякого, в том числе и холопа) принимали, когда речь шла о злоумышлении на особу царского дома или о краже царской казны. Иностранцы рассказывают замечательное событие: жена одного боярина по злобе к мужу, который ее бил, доносила, что он умеет лечить подагру, которою царь тогда страдал; и хотя боярин уверял и клялся, что не знает этого вовсе, его истязали и обещали смертную казнь, если он не сыщет лекарства для государя. Тот в отчаянии нарвал каких попало трав и сделал из них царю ванну; случайно царю после того стало легче, и лекаря еще раз высекли за то, что он, зная не хотел говорить. Жена взяла свое.1

Пятая глава первого очерка "Свет моя, Игнатьевна", повествует об интимных переживаниях в частной жизни женщины, о любви в браке и вне его. Применение контрацепции ("зелий") наказывалось строже абортов: аборт, по мнению православных идеологов, был единичным "душегубством", а контрацепция - убийством многих душ. Сексуальные отношения именовались словом "плотногодия"…

Из всего вышесказанного мы можем сделать некоторые выводы. Во-первых, девушку с детства готовили к тому, что из-под власти отца она перейдет под власть мужа. Во-вторых, в любых отношениях женщина считалась существом ниже мужчины. В-третьих, она практически не обладала ни гражданскими, ни экономическими правами.