Философские взгляды Гегеля

СОДЕРЖАНИЕ.

ВВЕДЕНИЕ.

ЧАСТЬ-1.

1.Более энергичен и удачлив.

2. Трактовка понятия Гегеля.

3. Познавательная высшая способ­ность человека.

4. Мышление не может быть одной из множества способностей человека.

ЧАСТЬ-2.

1. «Феноменология духа»

2. Каждый предмет культуры — это опредмеченные способности человека.

3. Общество весьма и весьма далеко от идеала.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

ЛИТЕРАТУРА.

ВВЕДЕНИЕ.

В конце XVIII и начале XIX в. Германия, преодолевая экономическую и политическую отсталость, приближалась к буржу­азной революции, и «подобно тому как во Франции в XVIII веке, в Германии в XIX веке философ­ская революция предшествовала политическому перевороту»[1]. Маркс рассматривал немецкую классическую философию как немецкую теорию французской революции.

Важную роль в формировании немецкой философии сыграли достижения естествознания и общественных наук: стали развиваться физика и химия, продвинулось вперед изучение органической природы. Открытия в области математики, поз­волившие понять процессы в их точном количественном выражении, учение Ламарка об обусловленности развития организма окружающей средой, астрономические, геологичес­кие, эмбриологические теории, а также теории развития чело­веческого общества — все это со всей остротой и неизбежностью выдвигало на первый план идею развития как теорию и метод познания действительности.

ЧАСТЬ-1.

1.Более энергичен и удачлив.

Внешне разрыв Гегеля с Шеллингом выглядит как история о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем. Повод, на первый взгляд, был еще менее значительным, чем в известной гого­левской повести. Дело в том, что Гегель «всего лишь» усомнился в абсолютном характере созерцания, или интуиции, и выдвинул в качестве главной формы познания понятие. Это смещение акцентов впервые произошло в работе Гегеля «Феноменология духа», а точнее говоря, в предисловии к этой работе, которая была опубликована в 1807 году.

Здесь нужно заметить, что Георг Вильгельм Фрид­рих Гегель (1770—1831), будучи на пять лет старше Шеллинга, на первых порах выступал в роли его младшего товарища. Причиной этого во многом был сдержанный характер и большая основательность Гегеля. Недаром в юности ему дали прозвище «Ста­рик». «Его творчество было тихим движением ума, — писал биограф Гегеля Карл Розенкранц, — непрерыв­ной поступательной работой всего его существа. Его биография лишена, поэтому обаяния больших кон­трастов, страстных прыжков и только благодаря на­пряженной значительности ее героя избавлена от полной монотонности»[2].

Естественно, что при такой натуре Гегель оказался в тени более энергичного и удачливого Шеллинга. Понятно, почему в то время, когда после окончания университета Шеллинг блистал талантами, был ши­роко известен и обласкан Гете, Гегель прозябал в безвестности в роли домашнего учителя.

И только благодаря содействию того же Шеллинга Гегель по­лучает место доцента в Йенском университете, а затем становится там профессором. В Иене Гегель вместе с Шеллингом стал издавать «Критический философ­ский журнал», проявив себя в качестве яркого пуб­лициста. Здесь же вышла первая крупная работа Гегеля «Различие между системами философии Фихте и Шеллинга», в которой он лишь уточнял различные аспекты учения своего друга.

Только когда Гегелю было уже 36 лет, вышла его «Феноменология духа», в которой он впервые заявил о себе как о самостоятельном философе. По словам Маркса, в этой работе заключена «тайна и исток всей гегелевской философии». И в ней действительно со­держится вся гегелевская философия, но в таком концентрированном виде, что это произведение счи­тается одним из самых «темных» в творчестве Гегеля. Как уже было сказано, именно эта работа развела Гегеля с Шеллингом. После выхода «Феноменологии духа» Шеллинг и Гегель обменялись письмами, и после этого переписка и всякие сношения между бывшими друзьями и соратниками прекратились.

“Мы уже видели, какие серьезные последствия может повлечь за собой такое «маленькое» обстоя­тельство, как признание приоритета интуиции по отношению к понятию”[3]. В науке вообще нет «мело­чей», и на все в ней должны быть свои основания. Что касается обратного смещения акцента с интуи­ции на понятие, которое осуществил Гегель, то это было связано с очень важным пересмотром им самой сути понятия.

Шеллинг при всех его новациях в отношении поня­тия остается на позициях традиционной логики, рас­сматривая форму понятия как обобщенное представле­ние. Гегель определяет понятие совершенно иначе, а именно как развернутое понимание существа дела.

2. Трактовка понятия Гегеля.

Как и во многих других вопросах, в трактовке понятия Гегель возвращается на вполне естественную и обычную точку зрения. Ведь мы считаем, что у кого-то есть понятие ускорения, когда этот некто понимает, что такое ускорение и может его опреде­лить через другие физические понятия, скажем, че­рез скорость или массу, иначе говоря, в понятии должна быть выражена существенная сторона объек­тивного мира.

Итак, у Шеллинга понятие может свидетельство­вать лишь об « общих признаках» изучаемого предмета, процесса, явления. В суть же происходящего мы про­никаем с помощью интуиции как непосредственного, в непонятийного постижения истины. С точки зрения Гегеля, “в познании все происходит принципиально иначе”[4]. Существо дела мы постигаем как раз при помо­щи понятий, а не путем прямого созерцания истины. Мышление в понятиях, согласно Гегелю, вполне спо­собно постигать истину. Но для этого мы должны «разрешить» ему опираться на противоречие.

Гегель различает абстрактно-всеобщее и конкретно-всеобшее, имея в виду, в первую очередь, два типа знания. Абстрактно-всеобщее — это как раз те наши общие представления, которые имеет в виду Шел­линг. И чтобы овладеть такими общими представле­ниями, как, к примеру, «дом», «яблоко», «дружба», нам достаточно воспользоваться здравым смыслом, или рассудком. Ведь уже простой жизненный опыт свидетельствует о том, что дружба — это добрые отношения между людьми, исключающие драку и обман. Другое дело конкретно-всеобщее, на которое опирается всякая серьезная наука. Так, в естествозна­нии и философии используются понятия «простран­ство», «время», «бесконечность», «абсолютное», в отношении которых нам не обойтись без разума, а разум, согласно Гегелю, не может выразить истину, не вооружившись диалектикой.

Таким образом, мистической интуиции Шеллинга Гегель противопоставляет разум как способность по­стигать и разрешать противоречия. Но, для того чтобы утвердить разум в своих правах, Гегель обосно­вывает новый взгляд на саму суть противоречий. “Ведь традиционная логика видела в противоречии сино­ним непонимания и заблуждения"[5]. Гегель утверждает противоположное. Противоречие у него становится орудием истины, а отсутствие противоречий — симп­томом заблуждения.

Напомним, что уже Шеллинг в своей натурфило­софии открыл полярность как единство противопо­ложных сил и тенденций. Процесс жизни, как гени­ально подметил молодой Шеллинг, есть борьба двух начал — соединения и разъединения. И такова суть всех природных процессов. Но тот же самый Шел­линг не допускал «полярность» в наше мышление. Понять единство противоположностей, считал он, невозможно. И точно так же многие современные логики, допуская противоречивость в мире, отрицают возможность выразить ее в мышлении. Но не надо быть Гегелем, чтобы понять, насколько странная эта позиция. Ведь мы должны точно знать и понимать, что именно нельзя мыслить. Здесь получается как с кантовской «вещью в себе», о которой мы знаем, что она есть, но которая при этом непознаваема. Откуда же мы знаем, что она существует, если она непозна­ваема? И потом, если противоречие не допускается в мышлении, то почему оно называется «противоречи­ем»? Ведь «противоречие» — это буквально означает «речь против речи». Тогда уж нужно, вслед за Шел­лингом, говорить о существовании только «полярнос­ти», а не «противоречий».

По сути, Гегель развивает ту верную мысль всей немецкой классики, согласно которой мы должны постигать действительность в ее же собственных фор­мах. И если в мире существенную роль играет един­ство противоположностей, то постигать его мы долж­ны в форме логических противоречий. И каждый раз, когда в познающем мышлении возникает противоре­чие, мы должны ставить вопрос о том, является ли оно объективным противоречием. Гегель был пер­вым, кто заговорил об объективных противоречиях, выражающих противоречивость самой действитель­ности. Объективные противоречия он отличает от таких противоречий, которые являются следствием нашей ошибки.

Здесь стоит вспомнить о Канте, который в свое время бросил вызов традиционной логике с ее фор­мальным подходом к анализу суждений. Тем не менее ни Кант, ни Фихте, ни Шеллинг не выступили против традиционной логики по вопросу о «запрете» проти­воречий. Даже констатировав единство противопо­ложностей в природе, Шеллинг не признает противо­речие в качестве логической формы, то есть в качестве необходимой формы нашего мышления о мире. Вмес­то того чтобы расширить границы логики в соответ­ствии с новой меркой действительности, действитель­ность подгоняется под узкую мерку старой логики.

Именно эту непоследовательность и ликвидирует Гегель. “Для человеческого мышления нет никаких внешних границ, доказывает он, кроме границ прак­тически освоенного человеком”[6]. Поэтому всякая гра­ница для нашего разума — это только относительная историческая граница. И условием всесилия разума, считает Гегель, является его способность преодоле­вать противоречия. Например, противоречивость движения обнаруживает себя в разуме человека в форме противоречия между прерывностью и непре­рывностью. При созерцании окружающего мира это противоречие обнаружить невозможно, так как в созерцании нам дана сплошная непрерывность. Сам факт дискретности движения, а также пространства и времени мы открываем только благодаря аналити­ческой, расчленяющей способности рассудка. Именно поэтому Гегель рассудок называет «кислотой». Но единство прерывности и непрерывности как единство противоположностей схватывает только разум, кото­рый в свою очередь является противоречивым един­ством созерцания и рефлексии.