10 февраля 1730г. Анна прибыла в село Всехсвятское на окраине Москвы.

В это время в столице собрался весь цвет русского дворянства, созванного на свадьбу Петра II, а очутившегося на его похоронах. Известие о провозглашении Анны Иоанновны императрицей было воспринято с энтузиазмом, но когда просочились слухи о кондициях, среди дворян начались брожение и возмущение.

Когда верховники объявили о кондициях, подписанных Анной, выдавая их за инициативу самой императрицы, дворянство потребовало разрешения представить на обсуждение свои проекты государственного переустройства. Верховникам ничего не оставалось, как согласиться.

Дворяне стали собираться в кружки, обсуждали и писали проекты. В краткий срок было составлено более десятка таких документов, которые подписали не менее тысячи человек.

Было немало сторонников сохранения прежнего положения — неограниченного самодержавия. В Москве им удалось войти в контакт с Анной, которую тщетно пытались оградить от постороннего влияния верховники.

Развязка состоялась 25 февраля, когда после бурных объяснений с верховниками и гвардейцами, Анна «изволила ... изодрать» поданные ей кондиции.

Конституционная идея провалилась. В тот же день москвичи могли наблюдать на небе редкое явление — красное северное сияние. Вероятно, многие восприняли его как знамение.

Первые два года своего правления Анна Иоанновна провела в Москве. В 1730г., вспомнив о счастливых годах своего детства в Измайлове, императрица учредила новый гвардейский полк — Измайловский. В том же году Анна, уже привыкшая к жизни в благоустроенной Митаве, указала ввести в Москве уличное освещение. Указ от от 27 ноября 1730г. гласил: «На Москве в Кремле, в Китае, в Белом и в Земляном городах и в Немецкой слободе по большим улицам для зимних ночей сделать из полицмейстерской канцелярии и поставить на столбах фонари стеклянные, один от другого на 10 сажен, все в меру линейно, такие от канцелярии образцовые фонари объявлены и ценою стали каждый по рублю, и чтобы все они были поставлены декабря к 25-му числу; а деньги на то строение надлежит отпустить из штатс-конторы и, сделав оные, для содержания в тех фонаря и починкою отдать обывателям, в которых вместо свеч зажигать масло конопляное с фитилем в какие ночи, когда о том в полицию приказ от двора ее императорского величества будет.

А для показания, как в тех фонарях масло зажигать, взять из Санкт-петербургской полиции фурманщиков 10человек и распределить сих к смотрению по улицам, и быть в тех фонарях огню до полуночи, а покамест оные фонари и столбы сделаны будут, на Москве объявить, чтоб в те дни, когда приказано будет, всяких чинов люди, которые по всем большим улицам домы свои имеют, те б, у кого палаты и хоромы сделаны по улицам, в окнах свечи ставлены были, смотря по окнам, свечи по 3, по 4, а в малых по 2, также бы и фонари были слюдяные или стеклянные, а паюсных и холстинных отнюдь не было — и гореть тем свечам до окончания полуночи».

В 1732г. был издан указ об освещении местности и за пределами Земляного города — в Воронцовской слободе за Яузой, за Серпуховскими и Калужскими воротами, за Красными воротами, в Мещанской слободе. При этом устанавливалось следующее расстояние между фонарями: в центре города — 10 саженей, в Белом городе — 15—20 саженей, на окраинах — 20—30 саженей.

Как видно из указа, первые московские фонари были на конопляном масле с фитилями. В конце XVIII в. уличные фонари стояли в Москве на расстоянии 40 саженей, а в кривых переулках — 20 саженей. Всего в городе было 3500 фонарей, на содержание которых отпускалось 4550 рублей, по 1 рублю 30 копеек за каждый фонарь. На масло и фитили расходовалась весьма значительная сумма в 12 тысяч рублей.

Фонари находились в ведении Московской управы благочиния, а надзирали за ними «казенные извозчики», исполнявшие к тому же функции пожарных.

Однако даже освещенная фонарями Москва была не в радость императрице. В 1732г. она покинула город, и к Петербургу вплоть до 1918г. возвращается положение столицы.

В середине столетия

В 1731—1732 гг. винные откупщики (компанейщики) для того, чтобы предотвратить контрабандный ввоз вина в Москву, обнесли город деревянным частоколом, получившим название Компанейского вала. Когда частокол сгнил, на его месте в 1742 г. был возведен вал, называвшийся уже более основательно — Камер-коллежским.

Вплоть до начала XX столетия он был границей Москвы.

Линия, ограниченная Камер-колежским валом, хорошо прослеживается по названиям улиц, содержащим в себе слово вал: Хамовнический, Трехгорный, Пресненский, Грузинский, Бутырский, Сущевский, Крестовский, Переяславский, Сокольнический, Олений, Богородский, Преображенский, Черкизовский, Семеновский, Измайловский, Крутицкий, Симоновский, Даниловский, Серпуховской.

К Москве тянули подмосковные слободы — Андроньевская, Рогожская, Дорогомиловская, Воротниковская, Сущевская, Мещанская, Немецкая и другие, села — Красное, Покровское (Рубцово), Елохово, Васильевское, а также три солдатские слободы — Семеновская, Преображенская и Лефортовская.

В 1730-е гг. количество постоянно проживавшего в Москве населения составило 138 792 человека. С учетом дворовых и крепостных, живших на дворянских дворах, а также крестьян, приходивших в город на заработки осенью и зимой, надо полагать, что общая численность населения составляла примерно 200 тысяч человек, т.е. был достигнут уровень первых лет XVIII столетия.

В первые десятилетия XVIII в. каменное строительство в городе, а также благоустройство развивались слабо. Однако в 1742г. были изданы два важных указа. Они предписывали строить дома только с разрешения полиции — и согласно плану общегородской застройки.

По этому плану ширина улиц должна была равняться 8 саженям (17 м), а переулков — 4 сажени (8,5 м). За основу был принят первый геодезический план Москвы, составленный архитектором И.Мичуриным в 1739 г. В отличие от более ранних планов, он показывал улицы и переулки спрямленными, т.е. являлся одновременно и проектным заданием. Поэтому задачей полиции было следить за тем, чтобы улицы были прямыми и ровными, а дома ставились «в линию», как это предписывалось еще петровским указом 1722 г.

В 1752 г. было подтверждено решение о строительстве домов согласно плану, а ширина улиц и переулков увеличена соответственно до 10 и 6 сажен (21,3 м и 12,8м).

Большинство строившихся домов были деревянными, что способствовало распространению пожаров, угрожавших Москве на протяжении всего Средневековья.

Наиболее страшными пожарами в XVIII столетии были пожары 1712 г. (тогда сгорели 9 монастырей, 56церквей и 4500 дворов); 1737 г. (сгорели 11 монастырей, 102 церкви, более 2500 дворов, более 486 лавок) и 1748 г.

Пожар 29 мая 1737 г. был особенно страшен для памятников московской старины, поскольку охватил Кремль и Китай-город. В огне погибли множестве архивных документов, церковное убранство и утварь, пострадали даже мощи святых. Про этот пожар говорили, что Москва «от копеечной свечи сгорела» — по преданию, он начался от свечи, поставленной перед иконой.

Городское благоустройство и санитарное обеспечение Москвы к середине XVIII в. оставляли желать лучшего.

В 1705 г. было указано мостить улицы «диким камнем». Петр приказал собирать с каждых четырехсот крестьянских домов и доставлять в Москву четыре сажени камней разной величины: «аршинного, трехаршинного, полуторааршинного, четвертного и мелкого», «в гусиное яйцо и больше».

Всем приезжающим в Москву вменено было в обязанность привозить с собою «по три камня диких ручных, а чтобы те камни меньше гусиного яйца не были». Каменная пошлина при въезде в город сдавалась караульным.

Однако содержание мостовых требовало больших затрат, и в 1722 г. эта задача была возложена на обывателей: каждый домовладелец был обязан следить за участком улицы перед своим двором.

К 1730-м гг. были вымощены только Кремль и главнейшие улицы — Тверская, Никитская, Пречистенка, Сретенка. Остальные по-прежнему во время весенней распутицы покрывались непроходимой грязью. Разливалась в районе Охотного ряда Неглинная, по берегам которой образовывались свалки и зловонные болота.

Городские власти пытались сохранить московские водоемы в чистоте. В 1712 г. был издан указ, предписывавший следить за чистотой улиц, а мусор и нечистоты свозить в отвезенные для этого места и ни в коем случае не сваливать в пруды и реки.

В 1703 г. А.Д.Меншиков очистил известные своим зловонием Поганые пруды, которые после этого получили название Чистых.

XVIII век с его практицизмом стремился преодолеть свойственное для Средневековья единение мертвых и живых. Впрочем, еще при царе Алексее Михайловиче вышел указ, запрещающий хоронить мертвых при церквях Кремля и Китай-города.

Петр I в своей преобразовательной деятельности обратил внимание и на устройство некрополей, и на погребальный ритуал.

Император стремился использовать для воплощения всегосударственной европеизации и ту область, которая до этого была исключительно частным делом. В создании нового похоронного церемониала Петр опирался прежде всего на опыт протестантских стран Западной Европы.

Первым по-новому обставленным было погребение адмирала Ф.Я.Лефорта, умершего в 1699 г., подробно описанное И.Г.Корбом. В этой церемонии впервые участвовали регулярные войска (Семеновский, Преображенский и Лефортовский полки) и иностранные посланники. Над гробом умершего читал проповедь протестантский священник.

Во время другой подобной церемонии — похорон князя-кесаря Ф.Ю.Ромодановского в Георгиевском монастыре в 1717 г. — царь обратил внимание на то, что надгробия, расположенные на территории монастыря, мешают движению войск в траурной процессии.

Это вызвало указ Петра I 12 апреля 1722 г., предписывавший «надгробные камни при церквах и в монастырях опускать вровень с землею; надписи на камнях делать сверху; которые же камни неудобно так разместить, употреблять их в строение церковное».

О том, что этот указ был приведен в исполнение, сохранилось свидетельство архиепископа Новгородского Феофана Прокоповича, который в 1737 г. доносил, что «гробница с немалым украшением», стоявшая над могилой ересиарха И.Суслова в Ивановском монастыре, была снесена после указа о сносе могильных камней, анадпись с надгробия вмонтирована в стену церковной трапезной.

С этого указа начинается череда указов и постановлений, направленных на искоренение старомосковских традиций в погребении, в устройстве кладбищ. Этот процесс вызывал много проблем как организационного, так и социального характера.

Заботясь о внешнем благолепии некрополей и их пригодности для совершения церемоний, Петр I 10 октября 1723 г. издал указ о запрете погребения в пределах города — кроме «знатных персон», и об отводе для погребения загородных монастырей и приходских церквей.

Однако этот указ не исполнялся.

Императрица Елизавета Петровна была вынуждена во время своего пребывания в Москве в 1748 г. издать указ (2 июля) о запрете погребать при церквях, находящихся на дороге от Кремля до Головинского дворца на Яузе, т.е. на пути следования ее кортежа.

Указ касался церквей, расположенных на улицах Никольской, Ильинке, Мясницкой, Старой и Новой Басманной. Могилы при этих церквях было указано сровнять с землей, а надгробия употребить в церковное строение. Причиной подобного указа был, несомненно, характер императрицы, чрезвычайно суеверной и стремившейся оградить себя от печальных предзнаменований.

Для погребения умерших прихожан этих церквей императрица указала отвести место за городом, где выстроить церковь «на свой кошт». 2 августа 1748 г. этот указ был подтвержден Московской консисторией — и дано было распоряжение пока использовать для погребения ближайшие церкви.

Одновременно шли работы по устройству первого московского городского кладбища, каким стало Лазаревское, образованное в Марьиной роще.

Кладбищенская церковь во имя Воскресения Лазаря Четверодневного была освящена 21 декабря 1750 г.

После отъезда императрицы в Санкт-Петербург погребения при церквях на Никольской, Ильинке, Мясницкой и Басманных улицах возобновились, но запрещение было подтверждено в 1755 г. московским митрополитом Платоном.

Возможно, что причиной стало прошение причта новоустроенной кладбищенской церкви Лазаря. Кладбищенское духовенство в марте 1752 г. доносило митрополиту Платону, что «ныне на оное [запрещение] невзирая, ни на что учинят погребение в монастырях и церквях, кто где пожелает», а у церкви Лазаря хоронят самых бедных, отчего церковь «приходит в пустоту», так как «в штате против других церквей не положена и прихода не имеет».

В ином положении оказался причт церкви Троицы в Сыромятниках, причисленной к тем храмам, в которых было запрещено погребение, несмотря на то, что находится этот храм вдалеке от дороги — в «глухом месте». Прихожане покинули эту церковь, и она также пришла в запустение, почему причт просил дозволить возобновить погребение.

Век Екатерины

Историк Москвы М.И.Пыляев, основываясь на мемуарах екатерининской эпохи, составил подробное описание города в то время.

Он пишет, что Москва при Екатерине II представляла собой обширный город, состоящий из нескольких частей. Это так бросалось в глаза, что императрица называла Москву не иначе как «сосредоточием нескольких миров». Помимо каменных Кремля, Китая и Белого города, каменными же были дома богатых людей, к которым прилегала большая часть деревянных, небольших домиков, крытых лубом, тесом и соломой. С «деревянным строением» пытались бороться московские власти, предписывая для обережения от пожаров покрывать крыши черепицей.

Резкое различие между дворцами знати и домами небогатых горожан бросалось в глаза современникам. Англичанин Кокс, побывавший в Москве в 1778 г., писал: «Жалкие лачуги кучатся около дворцов, одноэтажные избы построены рядом с богатыми и величественными домами. Многие каменные здания — с деревянными крышами, иные деревянные дома выкрашены, у других железные двери и крыши. Бесчисленные церкви в каждой из своих частей представляют особый стиль архитектуры, некоторые купола крыты медью, иные — жестью, золоченою или окрашенною в зеленый цвет. Некоторые кварталы этого огромного города кажутся совершенно пустырями, иные — густо населены, одни походят на бедные деревушки, другие имеют вид богатой столицы».

Город имел множество обширных садов и водоемов, у которых, как и в старину, располагались бани. Многократно описанный иностранцами в XVII в. обычай простых горожан мыться в банях и водоемах, не различия пола, сохранялся и в Москве XVIII столетия, что отражено на известной гравюре Ж.Делабарта «Вид Серебрянских бань и окружающей их местности» (на реке Яузе).

В середине столетия в Москве было более полутора тысяч бань. Во второй половине XVIII в. появились торговые и казенные бани, которых к 1787 г. насчитывалось65.

Несмотря на то, что часть улиц была мощена камнем, большинство из них по-прежнему были деревянными, и на них стояла грязь и лужи, в которых плескалась домашняя птица. Поскольку единственным транспортом были повозки и кареты, то на улицах было много навоза, и грязь с них шла на удобрение царских садов, куда ежегодно свозилось несколько возов.

На ночь, как в Средневековье, улицы запирались рогатками, у которых стояли сторожа из городских обывателей. Вечером они заступали на пост в десять часов, а утром снимались за час до рассвета. Сторожа были вооружены в основном дубинами и палками, а при опасности били в трещотки.

Такой была Москва, когда ее увидела Екатерина II, приехавшая для коронации, состоявшейся 13 сентября 1762 г. Сохранилось подробное описание этой церемонии.

Для въезда императрицы было выстроено несколько триумфальных ворот — на Тверской улице, в Земляном городе, в Белом городе, в Китай-городе (у Воскресенских) и в Кремле (у Никольских). Дома были украшены шпалерами из еловых веток, материями и коврами.

Вечером после коронования Кремлевский дворец, колокольня Ивана Великого и другие крупные здания в Кремле были иллюминированы. Иллюминация была установлена и на триумфальных воротах.

Сияющие слова проповедовали идеалы нового царствования: «Закон управляет, меч защищает», «Жезл правости, жезл царствия своего» и т.д.

Народные гуляния происходили на Красной площади, где стояли столы с закусками и питьем, были устроены фонтаны с красным и белым вином; в шатрах раздавались пряники и сладости. Акробаты, фокусники, «персияне» и другие артисты веселили толпу в специально устроенных балаганах.

Коронационные торжества продолжались неделю, после чего императрица отправилась на богомолье в Троице-Сергиеву лавру, а возвратившись из нее, провела в Москве всю зиму.

В это время в городе происходили роскошные балы и маскарады. Наиболее пышные из них были приурочены к масленице.

Маскарад с названием «Торжествующая Миневра» также преследовал столь любимые Екатериной II дидактические цели — он был призван искоренять «гнусность пороков» и изъявлять «славу добродетели». На Покровке, Мясницкой, Немецкой и Басманной улицах показывались представления в аллегорическом виде обличавшие человеческие пороки — глупость, пьянство, невежество, мздоимство и т.д. Кроме того, показывались кукольные комедии, «фокус-покус и разные телодвижения», опера.

Это грандиозное празднество, сценарий которого был составлен драматургом А.П.Сумароковым и актером Ф.Г.Волковым, продолжалось три дня. Волков, всё это время разъезжавший по Москве и следивший за устройством праздника, простудился, тяжело заболел и вскоре умер...

Первые годы правления Екатерины II ознаменовались переменами в облике города. Вскоре после коронации вышел указ о покрытии гонтом (дранкой) казенных и частных зданий в Кремле и Китай-городе. По указу Екатерины II был открыт Воспитательный дом для незаконнорожденных и детей бедняков, сперва располагавшийся в Китай-городе, но затем перенесенный на Москворецкую набережную.

Здание Воспитательного дома строилось по проекту известного архитектора К.И.Бланка.

В 1763 г. в честь выздоровления от болезни наследника престола Павла Петровича была устроена Павловская больница близ Данилова монастыря. В 1765 г. в Москве были учреждены богадельни.

Однако город, запомнившийся императрице старорусским обликом, красотой и весельем, таил в себе и грозную стихию, не раз вырывавшуюся на московские улицы в XVI—XVII вв.

В 1771 г. мирный ход жизни Москвы был нарушен страшной эпидемией.

Чума и мятежи

В ноябре 1770 г. в Москве началась эпидемия чумы. Первоначально болезнь распространилась среди больных Генерального сухопутного госпиталя. В январе 1771г. произошла новая вспышка эпидемии — на Суконном дворе, располагавшемся за Москвой-рекой.

Полагали, что болезнь была занесена в Центральную Россию из Турции, с которой тогда шла война. С января по март на Суконном дворе умерли 130 человек. Властям не удалось отправить рабочих Суконного двора в карантинные дома; более двух тысяч тамошних мастеровых разбежались, и летом эпидемия разнеслась по всему городу. Пик ее пришелся на август, сентябрь, октябрь и ноябрь.

Профессор Московского университета П.И.Страхов, бывший в то время ребенком, вспоминал, что отец наказал ему каждый день ходить к старшему брату, служившему письмоводителем при смотрителе, наблюдавшем за карантином, и доставлять от него каждое утро записку с числом умерших по городу за день.

«Вот, бывало, — пишет Страхов, — я, в казенном разночинском сюртуке из малинового сукна с голубым воротником и обшлагами на голубом же подбое, с медными желтыми большими пуговицами и в треугольной поярковой шляпе, бегу от братца с бумажкою в руке по валу, а люди-то из разных домов по всей дороге выползут и ждут меня, и, лишь только завидят, бывало, кричат: “Дитя, дитя, сколько?” А я-то, привскакивая, и кричу им, например: “Шестьсот, шестьсот”. И добрые люди, бывало, крестятся и твердят: “Слава Богу, слава Богу!” Это потому, что я накануне кричал семьсот, а третьего дня восемьсот!»

«Наш приход, — вспоминал далее Страхов — весь вымер до единого двора, уцелел только наш двор; везде ворота и двери были настежь распахнуты. В доме нашего священника последняя умирала старуха; она лежала зачумленная под окном, которое выходило к нам во двор, стонала и просила, ради Бога, испить водицы. В это время батюшка наш сам читал для всех нас правило к святому причащению, остановился и грозно прокричал нам: “Боже храни, кто из вас осмелится подойти к поповскому окну, выгоню того на улицу и отдам негодяям”, так он называл мортусов [служителей похоронных команд]...

Окончив чтение, сам он вынул из помела самую обгорелую палку, привязал к ее черному концу ковш, подчерпнул воды и подал несчастной».

Семья Страхова спаслась окуриванием дымом, во дворе непрестанно горели костры; это являлось тогда единственным действенным средством против заразы.

По официальным данным, в сентябре 1771 г. от эпидемии умерли 17 500 человек, в октябре — 5234 человека, в ноябре — 805 человек. Точную цифру погибших установить невозможно, поскольку далеко не все умершие хоронились похоронными командами, а многие погребались тайно.

По мнению членов впоследствии учрежденной правительственной комиссии, в Москве и губернии от чумы умерли 200 000 человек — столько же, сколько проживало в городе в начале XVIII в.

Москва представляла собой ужасное зрелище. Трупы валялись даже на улицах. Московский обер-полицмейстер распорядился выпустить преступников из тюрем и создать из них специальные похоронные команды.

Облаченные в маски и просмоленые балахоны, мортусы крючьями выволакивали тела, бросали их на телеги и везли за город, или кидали прямо в ямы на улицах; врывались в дома и тащили жителей в карантины.

Карантины наводили не меньший страх, нежели сама болезнь, — всех подозреваемых в заболевании держали в них 40 дней, а всё имущество сжигали. Большинство из забранных в карантин умирали. Москвичи стремились укрывать умирающих, чтобы самим не попасть под подозрение и не оказаться в карантине.

Московские власти растерялись. Генерал-губернатор граф Петр Семенович Салтыков (победитель грозного прусского короля Фридриха Великого) оказался неспособным к решительным мерам. Он медлил со введением карантина до июля, когда число жертв уже перевалило за тысячу человек. В сентябре 1771 г. Салтыков самовольно оставил город и уехал в подмосковное село Марфино. Из города бежали и другие чиновники, офицеры, дворяне.

Жители, обезумевшие от страха и горя, пытались найти спасение у одной из московских святынь. Разнесся слух, что исцеление от чумы дарует икона Боголюбской Богоматери у Варварских ворот Китай-города. Толпы народа устремились туда, прикладывались к иконе, служили молебны, отдавали деньги.

Скученность народа только способствовала распространению эпидемии. Это хорошо понимал московский архиепископ Амвросий (Зертис-Каменский). Кроме того его возмущало, что безместные попы служат у иконы молебны и объявляют ее чудотворной.

Архиепископ распорядился доставить к нему попов, но толпа не дала этого сделать. Тогда владыка, не понимая грозившей опасности, приказал перенести икону в церковь Кира и Иоанна, а собранные средства опечатать и передать в Воспитательный дом.

Вечером 15 сентября солдаты попытались забрать сундук с пожертвованиями. Весть об этом мгновенно разнеслась среди народа. У Спасских ворот ударили в набат.

С криками: «Богородицу грабят!» вокруг Варварских ворот стали собираться тысячи людей, вооруженные дубьем и камнями. Немногочисленная воинская команда была опрокинута, и народ бросился в Кремль, чтобы расправиться с архиепископом.

Узнав о восстании, Амвросий уехал из Чудова монастыря и попытался укрыться у сенатора Собакина, но тот так испугался, что не принял его. Тогда архиепископ поехал в Донской монастырь.

Тем временем восставшие ворвались в Чудов монастырь, и не найдя архиепископа, разгромили винные погреба купца Птицына. Утром, узнав о местонахождении архиерея, народ повалил к Донскому монастырю.

Амвросий пытался уехать из Москвы, но было уже поздно. Тогда он причастился и спрятался в соборной церкви на хорах. Там его нашли, вытащили на улицу и растерзали.

Покончив с Амвросием, мятежники решили расправиться с сенатором Петром Дмитриевичем Еропкиным, являвшимся после бегства Салтыкова старшим по чину в Москве. Однако Еропкин успел вызвать значительные воинские части.

Когда бунтовщики подступили к Кремлю, их встретили пушки, стоявшие у Спасских, Боровицких и Никольских ворот. Увещевания офицеров не успокоили толпу, и парламентеры едва не лишились жизни. Тогда Еропкин приказал стрелять.

Картечь произвела в толпе страшное действие. Нападавшие стали разбегаться, но всё равно оказывали сопротивление солдатам.

Восстание не удалось утихомирить и на следующий день, 17 сентября, произошли кровавые столкновения кавалерии с бунтовщиками. Только к 21 сентября удалось окончательно подавить сопротивление.

Проведенное осенью следствие выявило, что во время подавления мятежа были убиты 78 человек.

279 человек были арестованы. Из них 72 были биты кнутом и отправлены на каторгу, 91 бит плетьми и определен в «казенную работу». Четверо, трое дворовых и купец — убийцы архиепископа Амвросия, — были повешены. 142 человека были отпущены из-под ареста за недоказанностью вины.

Узнав о событиях в Москве, Екатерина II распорядилась отправить во вторую столицу своего фаворита, генерал-аншефа князя Григория Григорьевича Орлова, известного своей энергией и решительностью, придав ему чин московского главнокомандующего с самыми широкими полномочиями.

Орлов с гвардейскими полками прибыл в Москву 26сентября, когда мятеж был усмирен, а эпидемия пошла на убыль благодаря наступившим холодам. Им были приняты меры к прекращению распространения эпидемии — увеличено число карантинов и больниц, смягчен режим в карантинах, налажено обеспечение населения продовольствием, а больных — бесплатным питанием, одеждой и даже деньгами.

Главнокомандующий отдал под больницу свой дом на Вознесенской (Малой Никитской) улице. Орлов сам посещал госпитали, оказывал нуждающимся помощь, участвовал в крестных ходах. Умерших было указано хоронить только за чертой города. Однако остервенение народа и ненависть к начальству были столь велики, что и эти разумные меры не вызывали понимания. Был подожжен Головинский дворец, где остановился Орлов.

И всё же благодаря принятым мерам и зимним холодам эпидемия пошла на убыль. 16 ноября Орлов покинул Москву и был торжественно встречен в Петербурге. В честь его деятельности по усмирению последствий бунта и по борьбе с чумой императрица приказала выбить памятную медаль «За избавление Москвы от язвы».

На пост московского генерал-губернатора был назначен генерал-аншеф князь Михаил Никитич Волконский, вступивший в исполнение своей должности 21 ноября 1771 г.

На долю Волконского выпало бороться с остатками эпидемии и бунта и обустраивать город. Братские кладбища жертв, образовавшиеся за московскими заставами, были преобразованы в городские общественные кладбища, а погребения на кладбищах при церквях и монастырях Москвы было запрещено, кроме «знатных персон», которых разрешалось хоронить в монастырях, но за пределами Белого города. Так возникли Ваганьковское, Дорогомиловское, Даниловское, Миусское, Рогожское, Преображенское, Введенское (Иноверческое) кладбища.

С созданием комплекса городских кладбищ прекращалась средневековая погребальная традиция. Похороны изгонялись из повседневности городской жизни. Век просвещения обращался в этом к античной традиции загородных некрополей.

Программой создания городских кладбищ воспользовались старообрядцы, сумевшие получить дозволение организовать два кладбища — Рогожское и Преображенское, впоследствии ставшие духовными, административными и культурными центрами старообрядчества. Еще в начале XX в. на Рогожском кладбище можно было встретить замшелый обелиск с полустершейся надписью в честь умерших от чумы:

В числе множества удручающих смертных скорбей

Моровая язва свирепее всех поедает людей.

Не щадит она младенцев, ни юношей цветущих лет,

И самым древним старцам от нея пощады нет.

Сия величайшая в мире на человечество напасть

Издревле ужаснее браней наводит собой страсть,

Хотя не всегда одинаково в людях действие бывает,

Но равно всех лютостью своею убивает...

Вскоре после подавления Чумного бунта над Москвой вновь нависла угроза мятежа.

Во время Пугачевского восстания столичные власти и дворянство с ужасом ожидали повторения недавних событий. В Москву были стянуты семь полков под командованием генерала П.И.Панина. Московский генерал-губернатор князь М.Н.Волконский распорядился поставить рядом со своим домом артиллерию. Полиция усилила надзор и рассылала в людные места осведомителей — с тем, чтобы хватать всех сочувствовавших Пугачеву.

Восстание не добралось до Москвы; второй столице всё же довелось встречать Пугачева, хотя и вовсе не таким образом, как он сам этого хотел.

Пугачев был доставлен в Москву 4 ноября 1774 г. в железной клетке и помещен на Монетном дворе возле Воскресенских ворот Китай-города (современный Исторический проезд). Несколько месяцев в Москве велось следствие, для чего в город приехал генерал-прокурор князь А.А.Вяземский.

В то время, по воспоминаниям А.Т.Болотова, любопытствующие допускались смотреть на бунтовщика в его заточении. «Москва вся занималась в сие время одним только Пугачевым, — пишет Болотов. — Сей изверг был уже тогда в нее привезен, содержался окованный на цепях, и вся Москва съезжалась тогда смотреть сего злодея, как некоего чудовища, и говорила об нем».

Казнь Пугачева и его главнейших сподвижников была назначена на 10 января 1775 г., а местом проведения выбрана Болотная площадь (с южной стороны Софийского острова). На месте казни был поставлен деревянный эшафот, на котором должны были четвертовать Пугачева и его товарища Афанасия Перфильева. Другие соратники Пугачева были приговорены к повешению.

Как только Пугачева ввели на эшафот, секретарь начал читать длинное сенатское определение, перечислявшее все его преступления. «Но нас занимало не столько слышание читаемого, — вспоминал Болотов, — как само зрелище осужденного злодея... Он стоял в длинном нагольном овчинном тулупе почти в онемении и сам вне себя, только крестился и молился. Вид и образ его показался мне совсем не соответствующим таким деяниям, которые производил сей изверг.

Он походил не столько на зверообразного какого-нибудь лютого разбойника, как на какого-либо маркитантишка или харчевника плюгавого. Бородка небольшая, волосы всклокоченные, и весь вид ничего не значащий и столь мало похожий на покойного императора Петра Третьего, которого случалось мне так много раз и так близко видеть, что я, смотря на него, сам себе несколько раз в мыслях говорил: “Боже мой! До какого ослепления могла дойтить наша глупая и легковерная чернь, икак можно было сквернавца сего почесть Петром Третьим!”»

Вокруг эшафота стояли виселицы с лестницами, на которых стояли в ожидании своей казни другие осужденные с надетыми на головы холщовыми колпаками. После прочтения приговора Пугачев начал кланяться во все стороны, говоря: «Прости, народ православный!». Экзекутор дал знак к исполнению казни.

Однако произошло неожиданное. Болотов пишет: «Со всем тем произошло при казни нечто странное и неожидаемое, и вместо того, чтоб, в силу сентенции, наперед сего четвертовать и отрубить ему руки и ноги, палач вдруг отрубил ему прежде всего голову, и Богу уже известно, каким образом это сделалось: не то палач был к тому от злодеев подкуплен, чтоб он не дал ему долго мучиться, не то произошло от действительной ошибки и смятения палача, никогда еще в жизнь свою смертной казни не производившего; но как бы то ни было, но мы услышали только, что стоявший там подле самого его какой-то чиновник вдруг на палача с сердцем закричал: “Ах, сукин сын! Что ты это сделал?” — И потом: “Ну скорее — руки и ноги”. С Перфильевым последовало то же самое».

После казни Пугачева и Перфильева их тела были выставлены на всеобщее обозрение у одной из московских застав, а затем сожжены вместе с телегами, на которых их везли, а пепел развеян палачами.

Реформы городского управления

Пугачевское восстание побудило императрицу реформировать систему местного управления.

Согласно изданным в 1775 г. «Учреждениям для управления губерний Всероссийской империи», было провозглашено новое административно-территориальное устройство и введена новая иерархическая система.

Отныне над губернаторами ставился главнокомандующий, которому верховная власть делегировала исключительные полномочия. Главнокомандующий отвечал перед императрицей за всё происходившее на вверенной ему территории. Ему подчинялась вся иерархия губернского управления во всех областях, но вместе с тем главнокомандующий не должен был подменять собой местную администрацию; его делом было наблюдать за соблюдением законности и порядка.

Реформа коснулась и судебной власти. Гражданское и уголовное судопроизводство было разделено между соответствующими палатами. Ниже уровнем были определены три сословных судебных учреждения: верхний земский суд (для дворян), губернский магистрат (для мещан и купцов), верхняя расправа (для государственных крестьян). Создавались также уездный земский суд, городовой магистрат и нижняя расправа.

Кроме того, был образован Совестный суд, в компетенцию которого входило решение конфликтных ситуаций до суда, а также дела о колдовстве, о нарушении свободы вероисповеданий и т.д.

Тогда же были введены еще два учреждения — Казенная палата, ведавшая финансовым управлением в губернии и сбором налогов, и Приказ общественного призрения, в компетенции которого состояли московские богадельни и другие подобные заведения.

В 1782 г. была реформирована московская полиция. На место Главной полицмейстерской конторы была учреждена Управа благочиния.

Москва была четко разделена на полицейские округа (отделения), которых было выделено пять: Кремль, Китай-город, Белый город, Земляной город и пространство между Земляным городом и Камер-коллежским валом.

Каждое отделение делилось на 20 частей, во главе которых были частные приставы, и 88 кварталов, которыми ведали квартальные надзиратели. По штату полагалось иметь 1200 караульных будочников, распределенных по всему городу. В распоряжение Управы передавались и 180 драгун.

Крупная реформа произошла в 1785 г. Основываясь на опыте Комиссии по составлению нового уложения 1767 г., Екатерина II обнародовала «Грамоту на права и выгоды городам Российской империи», согласно которой вводилось местное управление в виде городских дум, шестигласных дум и собраний градских обществ.

В выборах в Московскую городскую думу, которые состоялись в январе 1786 г., могли принять участие все горожане (кроме дворовых), разделенные на шесть разрядов:

1) домовладельцы;

2) московские купцы всех гильдий;

3) цеховые ремесленники;

4) иностранные купцы;

5) именитые граждане;

6) мещане.

Первоначально в Думе были представлены все шесть разрядов, однако вскоре лидирующие позиции в ней заняло купечество.

Дума, впрочем, обладала небольшой самостоятельностью, и в решении дел подчинялась генерал-губернатору. Общегородская Дума собиралась не часто — раз или два в год.

Шестигласная же дума, состоявшая из шести членов, избиравшихся от каждого разряда на три года, заседала еженедельно и решала многочисленные вопросы административно-полицейского характера. Ее роль также была незначительной. Шестигласная дума исполняла в основном черновую работу, которую на нее перекладывала губернаторская канцелярия.

«Что за тузы в Москве живут и умирают!»


Информация о работе «Москва в XVIII веке»
Раздел: Москвоведение
Количество знаков с пробелами: 98426
Количество таблиц: 0
Количество изображений: 0

Похожие работы

Скачать
40676
0
0

... города России. Интересным примером долговечности национальных архитектурных традиций в провинции является Петропавловский собор в Казани (1726 г). II.) Архитектура барокко середины XVIII века. В описываемый период В.Н.Татищев и М.B.Ломоносов закладывали основы отечественной исторической науки. Русская наука и культура высокого, не уступающего европейскому, уровня. Благодаря этому в 1755 году в ...

Скачать
3477
0
0

... здание, построенное в стиле классицизма, расположилось напротив Арсенала и образовало цельный ансамбль Сенатской площади, соединив в памяти потомков имена двух наиболее известных правителей и реформаторов России XVIII века - Петра I и Екатерины II. Новый этап в понимании роли и ценности Кремля нашел отражение в проекте его перестройки архитектора М.Ф.Казакова 1790-х годов. Он также предусматривал ...

Скачать
3502
0
0

... кирпичом появляется многочисленная декоративнаялепнина. Впервые появляются балконы, украшенные решётками. Производились серьёз-ные работы по благоустройству города. В самом начала 18 века был обнародованцарский указ "о соблюдении чистоты в Москве и о наказании за выбрасывание сорана улицы и переулки". Нарушителям грозило битьё кнутом и внушительные штрафы. В1781 году началось сооружение первого ...

Скачать
164343
4
0

... , вела войны. Она стремилась регламентировать общественную и даже личную жизнь подданных, вплоть до покроя их одежды и формы причёсок. Развитие абсолютизма в России в веке сопровождалось экономическими изменениями в стране. В первой половине XVIII века в России при помощи политики, проводимой российскими монархами, была создана крупная промышленность, возросла внутренняя и внешняя торговля. Всё ...

0 комментариев


Наверх