1 См.: [8, гл. 4].
2 См.: [Там же, гл. 5].
минирования в социальной структуре «потенциального среднего класса»^ мы оказались не ближе к гражданскому обществу, чем десятилетием ранее, а скорее, еще дальше.
Подобное нерыночное приспособление к рынку означает, что и формальные, и неформальные институты микроуровня находятся в «подвешенном» состоянии. Первоначальная (рубежа 1980—1990-х гг.) ориентация на американского himself-mademan'a быстро захлебнулась, новая так и не сложилась. Задача поиска и пропаганды новых форм индивидуального хозяйственного поведения, соответствующих современному рыночному типу экономики, не только не решалась, но даже и не осознавалась. Те образцы поведения, которые рекламировались, при ближайшем рассмотрении часто оказывались антирыночными — вспомним хотя бы скандальную телерекламу МММ («сериал про Голубкова») или более позднее «мы тут сидим, а денежки идут».
Таким образом, институциональная трансформация домохозяйств России времен «ельцинизма» — это затянувшийся «бег на месте», когда качественные изменения постоянно откладывались «в долгий ящик». В этих условиях теневые экономические отношения на микроуровне становились, как и в странах «третьего мира», едва ли не единственно возможной стратегией выживания маргинализированного населения.
Особенности национального бизнеса: фирмы -квази-агенты квази-рынкаОтечественные фирмы — субъект экономики, который пришлось создавать почти на пустом месте. Если домохозяйства и государство были и в СССР, то фирмы в советской экономике могли существовать только полулегально (неформальные отношения в легальном секторе) или откровенно нелегально
1 См.: [8, гл. 6].
(в теневом секторе). Полноценный легальный бизнес начал развиваться только в «горбачевский» период.
Жизнь современных фирм в развитых странах отличается следующими особенностями:
— в ходе «революции менеджеров» управление отделилось от собственности и стало анонимно-коллективным (это заметно даже в США, несмотря на культ «звезд» бизнеса);
— предприниматели и наемные работники рассматривают друг друга как равноправных партнеров, ищущих в конфликтных ситуациях взаимоприемлемые компромиссы (в Японии, правда, за ширмой партнерства во многом скрывается традиционный патернализм);
— конкурируя друг с другом, бизнесмены постоянно ищут новых деловых партнеров, сделки происходят в атмосфере взаимного доверия («честность — лучшая политика»), расчеты осуществляются через банки;
— преднамеренных нарушителей общепринятых «правил игры» наказывают официальные власти, они же совершенствуют сами правила и служат арбитрами в разрешении сложных конфликтных ситуаций (впрочем, в Японии публичным разбирательствам предпочитают неформальные соглашения, в том числе с использованием услуг мафии).
В ельцинской России почти все получилось «не как у людей» (если, конечно, под людьми понимать в основном евро-американцев).
Вместо гэлбрейтовской «технострук-туры» фирмами управляют «новые русские», что снижает корпоративный бюрократизм, но одновременно ставит эту «экономику физических лиц» в чрезмерную зависимость от личной судьбы и прихотей «хозяина». Внешний контроль (со стороны акционеров, государства, партнеров по бизнесу) олигархи категорически не признают, в результате чего деятельность крупных фирм информационно непрозрачна. Сложилась «экономика инсайдеров»^ — бизнес, куда допускаются только «свои».
Там, где труд и капитал должны были стать уважающими друг друга партнерами, воцарилась «экономика патернализма»2 — неформальная полуфеодальная система с отношениями «мы, рабочие, ваши, добрый хозяин, верные холопы». «В постсоветском обществе, — указывают авторы коллективной монографии, — зависимость в отношениях рабочих и руководства стала носить преимущественно односторонний характер» [8, с. 377]: когда буквально все работники постоянно ходят под дамокловым мечом увольнения, они вынуждены забывать о своих формальных правах и надеяться лишь на «доброго барина» — на неформальное попечительство «начальства».
Для характеристики отношений между постсоветскими фирмами можно воспользоваться понятием «экономика недоверия». Это означает, что отно-шенческий капитал фирм (личные связи с контрагентами) гораздо важнее всех иных факторов — не обманывают лишь тех, кого лично знают, в отношениях же с «чужаками» господствует вседозволенность («не обманешь — не продашь»). Мир бизнеса стал миром личных неформальных сетей3.
Чем дольше длились реформы, тем реже фирмы использовали денежные формы платежей, погружаясь в «экономику бартера»4, где даже зарплату но-
1 К сожалению, данная характеристика не получила в коллективной монографии специального освещения.
2 См.: [8, гл. 9].
3 См.: [Там же, гл. 7].
4 См.: [Там же, гл. 10].
ровят выдавать натурой. К 1996—1997 гг., когда бартеризация достигла апогея, по бартеру обменивалось до 3/4 всей промышленной продукции.
Что же касается конкуренции, то она развивалась в рамках «экономики олигополии», где хозяйственным развитием страны по существу управляла кучка магнатов-олигархов (одно время в ходу был даже термин «семибанкирщина»), а мелкий бизнес был слаб и дезорганизован1.
Наконец, по части защиты прав собственности и вообще защиты правопорядка в России 1990-х гг. сложилась ситуация, которую ученые мужи называют «экономикой рэкета»2, а обыкновенные люди — просто «беспределом». Это означает, что на обычного предпринимателя (не-олигарха) все глядели как на объект вымогательства, причем трудно даже сказать, кто «обдирал» сильнее — уголовный рэкетир или «рэкетир в мундире» (бюрократ-вымогатель). Для защиты своих прав бизнесмены были вынуждены обращаться не к государственным правоохранительным органам, а к бандитам, либо создавать собственные «дружины».
Российский бизнес 1990-х гг. стал, таким образом, противоречивым и не слишком удачным соединением черт американской, западноевропейской и японской моделей. Он очень «личностей», так что трудно сказать, где проходит грань между экономикой домохозяйств и экономикой фирм (черта, роднящая его с американской индивидуалистической коммерцией); он сильно зависим от государственного регулирования (как в Западной Европе и Японии); в нем сильны черты патернализма, причем мелкий бизнес развивается в основном вне поля зрения государства, а роль защитников прав собственности уголовные авторитеты выполняют не реже, чем легальные стражи порядка (как в Японии).
... же образом. Причём контролируются банки в основном фамильными кланами. Здесь не принято брать на работу чужих, даже для очень компетентных посторонних двери закрыты. Какая новая экономическая система возникает в Запорожье ? К середине 1999 года Запорожье всё ещё находится на очень ранней стадии перехода к рыночной экономике. Характер местного хозяйствования может быть определён как ...
... нет, что придавало стране больше стабильности в экономическом плане, а система трудовых отношений, эволюционировавшая в таких корпорациях не без давления государства, стала одной из самых эффективных в мире. 2.2 Влияние американской и японской моделей менеджмента на развитие корпоративного бизнеса в Республике Корея Проявления особенностей менеджмента Южной Кореи имеют те же корни, что и ...
... ; ¨ внешняя задолженность. В инфляции, поразившей Россию в постсоциалистический период, переплетаются денежные и неденежные факторы, типичные и для инфляции спроса, и для инфляции издержек. Специфические черты инфляции в российской экономике заключаются в том, что помимо общих причин, присущих всем странам, имеются дополнительные и утяжеляющие факторы. ycyгубившие инфляционные ...
... в состоянии продолжать жить, несмотря на указания совести о неправильности жизни…». На этом тезисе мы закончили предыдущую главу книги. Не развивая его, поскольку это не входит в достаточно узкую заявленную тематику оружия геноцида, обратимся к внутренним механизмам, которые включаются у людей после принятия психотропов. Мы знаем от чего люди убегают (от своей совести). Но за чем же люди гонятся? ...
0 комментариев