Июля 1917 года князь Львов подал в отставку. Его сменил А. Керенский

7 июля 1917 года князь Львов подал в отставку. Его сменил А. Керенский.

Отставка далась Львову нелегко. Его состояние нетрудно понять. Это было состояние человека, идеалы и надежды которого рушились на глазах. Он боролся за обновленную и свободную Россию, а она все глубже погружалась в анархию, в развал. Неужели всё лишь страшная ошибка? Как и после смерти любимой жены, Львов уехал в Оптину пустынь...

В конце октября 1917 года большевики свергли Временное правительство. Министры были отправлены в Петропавловскую крепость, а вскоре ВЦИК Советов издал декрет, объявлявший "вождей кадетской партии" врагами народа, подлежащими аресту. Банда пьяных матросов и милиционеров ворвалась в Мариинскую больницу, где видные кадетские деятели А. Шингарев и Н. Кокошкин находились на излечении, и зверски убила их. Ввиду угрозы ареста, а то и физической расправы многие кадеты покидали Москву и Петроград, нелегально пробирались в Сибирь или на юг России, где консолидировались антибольшевистские силы.

Разыскивали ли большевистские власти Львова? Весьма возможно: хотя он и не состоял в кадетской партии, тем не менее был близок к ней. В эмиграции Львов писал мемуары, но не довел их до 1917 года. Однако некоторые эпизоды Львов рассказывал близким ему людям. Один из таких эпизодов - арест и пребывание в тюрьме - был записан его секретарем Т. Полнером и опубликован в журнале "Современные записки".

После прихода к власти большевиков Львов решил уехать в Сибирь, где его хорошо помнили еще по временам столыпинской переселенческой реформы. Он поселился в Тюмени, намереваясь продолжить изучение края. Но советская власть зимой 1918 года дошла и до Тюмени. В конце февраля красногвардейский отряд, состоявший из матросов и уральских рабочих, арестовал Львова. Каковы причины ареста? Этого мы не знаем. Можно лишь предполагать, что одна из причин - повышенная бдительность местного Совета: в Тобольске под арестом находились Николай II и его семья. В отряде царила анархия, а его комиссар, некий Запкус, был человеком, явно нечистым на руку. Матросы требовали, чтобы Львова доставили в Кронштадт в качестве заложника, уральцы же настаивали на том, чтобы его отправили в Екатеринбург и передали местному Совету.

Уральцы одержали верх. Львова перевели в Екатеринбург. Сперва обходились с ним строго, как с арестантом, потом караул "помягчал", стал даже приглашать "попить чайку". Заводились долгие разговоры о жизни... Львова поместили в ту же тюрьму, где позднее (в конце апреля) оказались некоторые лица из небольшого окружения семьи последнего царя, которую перевезли из Тобольска в Екатеринбург. Был здесь, в частности, князь В. Долгоруков. Тут же находился и тобольский епископ Гермоген. Судьба обоих трагична. Долгорукова расстреляли в тюрьме. Гермогена утопили в реке по пути в Тобольск. Львову чудом удалось уцелеть. Возможно, его спасло умение "подойти" к простому человеку, говорить с ним на одном языке, делить с ним трудности и невзгоды.

В тюремном дворе велись земляные работы. Львов уговорил начальника тюрьмы, бывшего столяра фортепьянной фабрики "Беккер" (кстати, его он вспоминал как "человека доброго"), "подключить" к этим работам некоторых арестантов. На заработанные деньги "артель" покупала продукты. Львов "кашеварил". Артельщикам, как они говорили, нравились "премьерские щи". Весной "наладили" огород. Так прошли три месяца. Львов находился в руках того же самого исполкома Уралоблсовета, который в июле 1918 года казнил семью отрекшегося царя. Те же имена: И. Голощекин, П. Войков, С. Чуцкаев... "Ни законов, ни границ власти этих людей над населением не существовало", - вспоминал впоследствии Львов. "Закон", которым они руководствовались, на их языке назывался "революционной совестью".

Львову предъявили обвинение "в работе на контрреволюционное сообщество, имевшее целью объединить в Сибири противников коммунистической власти". Что это за "сообщество", никто не мог сказать. Львова, а вместе с ним еще двоих арестантов (земского деятеля Лопухина и князя Голицына) выпустили до суда под подписку о невыезде. Сам Львов объяснял это так: "Мои друзья усердно хлопотали в Москве, и им удалось понудить Ленина послать телеграмму в Екатеринбург с предложением либо предъявить мне определенное обвинение, либо выпустить меня на свободу".

Однако секретарь Львова и его биограф Т. Полнер при публикации этих воспоминаний высказал сомнение в версии Львова. Он был как раз одним из тех, кто "хлопотал в Москве самым усиленным образом". По его версии, один из "большевизанствующих адвокатов", "друг Ленина" утверждал, что ему удалось уговорить Ленина отправить в Екатеринбург телеграмму, о которой упоминает Львов. Но была ли она действительно послана - Полнер не знал. Возможно, это всего лишь плод фантазии адвоката, но не исключено, что Ленин все-таки каким-то образом вмешался в "дело Львова". Телеграмма не найдена, и потому ничего определенного утверждать нельзя. Впрочем, Т. Полнер считал, что, если даже какое-то ленинское "указание" и существовало, из-за обстановки, сложившейся на Урале, местные вожди вполне могли его проигнорировать. "На местах, - пишет Т. Полнер, - правители чувствовали себя совершенно независимо и иногда демонстративно игнорировали Москву".

Так или иначе Львов оказался на свободе. Ждать "суда" он не стал, а тут же покинул Екатеринбург, то есть примерно за две недели до расстрела царской семьи в Ипатьевском доме.

С большими трудностями Львову удалось пробраться в Омск. Как и многие другие города в полосе Транссибирской железной дороги, он был освобожден от большевиков восставшим Чехословацким корпусом, который должен был эвакуироваться на Запад через Владивосток. В Омске образовалось Временное Сибирское Правительство во главе с П. Вологодским, который и поручил Львову выехать в США для встречи с президентом В. Вильсоном и другими государственными деятелями. Цель ее - помощь антибольшевистским силам в России. Только в начале октября Львову и его спутникам удалось добраться до Америки.

12 октября 1918 года Львов писал Ч. Крэйну, близкому к президенту Вильсону: "Главное, что я хотел сказать вам, - для счастья России необходимо возможно скорое планомерное объединение союзников и оружия в борьбе их против немцев, одетых в большевистское платье. Пока в этом отношении будут колебания и сомнения, молодые ростки новой русской жизни будут не в силах бороться с ядом большевизма..." Президент Вильсон встретил "русского Вашингтона" весьма приветливо, но о конкретной широкой помощи не сказал ничего. Такую же позицию заняли и главы бывших европейских союзников России. В ноябре 1918 года мировая война закончилась: Германия потерпела поражение, и Антанта явно не желала продолжать дорогостоящие военные операции, теперь уже на территории России. К тому же обстановка там оказалась неясной и запутанной: среди антибольшевистских сил царил разброд. Неясно было, на кого из них делать ставку.

Летом 1925 года в одном письме из Парижа В. Маклаков писал: "Скажу тебе прямо, что когда мне приходится об этом говорить, я утверждаю всегда, что никаких интервенций, в сущности, не было; в худшем случае я уступаю, что не было мало-мальски серьезных интервенций, и говорю, что мы боролись своими собственными силами, без какой бы то ни было даже и денежной помощи. Страничка интервенции не делает чести ни союзникам, ни нам". Парадоксальным образом интервенция в том виде, как она в действительности осуществилась, оказалась на руку большевикам. Они умело использовали ее в пропагандистских целях, убеждая "массы", что интервенты хотят поработить Россию, вернув помещиков, буржуазию и царя.

Тем временем в Париже началась подготовка к мирной конференции, готовой подвести итоги Первой мировой войны и определить политическое устройство послевоенной Европы. В этих условиях в декабре 1918 года в Париже российские общественные и политические деятели эпохи монархии и Временного правительства созвали так называемое Русское политическое совещание. Оно было довольно многочисленным, поэтому для руководства им и всей текущей работой совещание сформировало Русскую политическую делегацию в составе четырех человек. В нее вошли: председатель - Г. Е. Львов, члены - бывший царский министр иностранных дел С. Д. Сазанов, посол Временного правительства во Франции В. А. Маклаков, бывший глава Временного правительства Северной области (в Архангельске) Н. В. Чайковский. Несколько позднее указом Колчака в "делегацию" был включен бывший управляющий военным министерством Временного правительства Б. В. Савинков.

Русское политическое совещание намеревалось отстаивать российские интересы на мирной конференции. Но это предполагало, прежде всего, четкую ясность: кого представляет его "делегация"? Россия была расколота как государство. В ней шла гражданская война между "красными" и "белыми", а в лагере "белых" не существовало единства. Поэтому совещание добивалось от бывших союзников России признания сформированного в Омске правительства Колчака как Всероссийского.

Увы, выполнить свою задачу Русское политическое совещание не смогло. Армии Колчака откатывались в глубь Сибири. Гражданская война в России шла к концу. В Крыму в 1920-е годы еще сражался генерал П. Врангель, но было ясно, что уход "белых" из Крыма - дело времени. Так и произошло.

*

В эмиграции много спорили о причинах революции, победы большевиков, поражения "белых" в Гражданской войне. Предлагались разные объяснения. Львов не принимал в этих спорах участия. Он совершенно отошел от политики. Жил уединенно на рю Карно в Булони. Неохотно вспоминал о прошлом, близким людям говорил, что "придет время - расскажет". Он знал, что эмиграция его не жаловала - ни левая, ни правая. Некоторые бывшие коллеги во Временном правительстве готовы были возложить на него вину за провал "либерального эксперимента". Милюков считал, что назначение Львова председателем Совета министров вообще было ошибкой: Львов оказался слишком мягким человеком ("шляпой" - не очень учтиво выразился Милюков). Необходим был на этом посту человек более сильного и твердого характера. Эмигранты правых взглядов вообще считали его чуть ли не главным революционером.

К. Ельцова вспоминала, что, когда однажды разговор коснулся этой темы, он сказал: "Ну да, конечно. Ведь это я сделал революцию, я убил государя, и всех... Все я..."

Искать и найти "виновного" - старая российская традиция.

Летом Львов уходил бродить по Франции "с котомкой за плечами, иногда в обуви, похожей на лапти". "Глубокая, непрестанная, ноющая тоска по России пожирала его. О ней он не говорил никогда..." Бывало, не сдерживал раздражения, услышав что-нибудь недоброе о России: "Ну еще бы - в России! Ведь это только у нас все было плохо. Все за границу ездили учиться культуре... Я всегда говорил, что это ерунда".

Однажды он лег отдохнуть и "заснул навсегда после всей своей трудовой жизни". Было это 6 марта 1925 года.

Замечательный исторический романист М. Алданов посвятил памяти Львова статью. Он писал, что нашлись люди, обвинявшие Львова даже после смерти в "темных денежных делах". "Да, - отвечал Алданов, - через руки Львова, в свое время отказавшегося от личного состояния, прошли еще до революции сотни миллионов. После его кончины оказалось, что похоронить как следует бывшего главу правительства не на что".

К. Ельцова: "Кончились страшные воспоминания, боль совершившегося и тоска по родине. Узнал ли он теперь неведомые пути своей Родины и истинное ее будущее в своем Отечестве небесно