Декабря 1936 г. внешне до­вольно демократическая Конституция СССР на деле была не более чем «демократическим фасадом» тота­литарного государства

5 декабря 1936 г. внешне до­вольно демократическая Конституция СССР на деле была не более чем «демократическим фасадом» тота­литарного государства.

Расправа над бывшими лидерами оппозиции.

О том, что это было именно так, ярко свидетельствует серия судебных процессов второй половины 30-х годов над бывшими лидерами внутрипартийной оппозиции.

Де­ло о так называемом «Антисоветском объединенном троцкистско-зиновьевском центре» (рассматривалось военной коллегией Верховного суда СССР 19—24 августа 1936 г.;

были преданы суду 16 человек: Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Ка­менев, Г. Е. Евдокимов, И. П. Бакаев, С. В. Мрачковский, В. А. Тер - Ваганян, И. Н. Смирнов. Е. А. Дрейцер, И. И. Рейнгольд, Р. В. Пикель, Э. С. Гольцман, Фриц - Давид (И.— Д. И. Круглянский), В. П. Ольберг, К. Б. Берман - Юрин, М. И. Лурье, Н. Л. Лурье; все приговорены к высшей мере наказания).

Дело о так называемом «Па­раллельном антисоветском троцкистском центре» (рас­сматривалось военной коллегией Верховного суда СССР 23—30 января 1937 г.; были преданы суду 17 человек: Ю. Л. Пятаков, Г. Я. Сокольников, К. Б. Радек, Л. П. Се­ребряков, Я. Б. Лившиц, Н. И. Муралов, Я. Н. Дробнис, М. С. Богуславский. И. А. Князев, С. А. Ратайчак, Б. О. Норкин, А. А. Шестов, М. С. Строилов, И. Д. Турок, И. И. Граше, Г. Е. Пушин, В. В. Арнольд; Г. Я. Сокольников. К. Б. Радек, В. В. Арнольд были приговорены к десяти, М. С. Строилов - к восьми годам тюремного заключе­ния; остальные - к расстрелу: в 1941 г. В. В. Арнольд и М. С. Строилов по заочно вынесенному приговору были также расстреляны; Г. Я. Сокольников и К. Б. Ра­дек в мае 1939 г. были убиты сокамерниками в тюрьме.

Дело о так называемом «Антисоветском правотроцкистском блоке» (рассматривалось военной коллегией Верхов­ного суда СССР 2-13 марта 1938г.): был предан суду 21 человек: Н. 14. Бухарин, А. И. Рыков, А. П. Розенгольц, М. А. Чернов, П. П. Буланов, Л. Г. Левин, В. А. Максимов - Диковский, И. А. Зеленский, Г. Ф. Гринько, В. И. Иванов, Г. Г. Ягода, Н. Н. Кростинский, П. Т. Зу­барев, С. А. Бессонов, В. Ф. Шарантович,

X. Г. Раковский, А. Икрамов, Ф. Ходжасв, П. П. Крючков, Д. Д. Плетнев. И. Н. Казаков и некоторые другие; боль­шинство подсудимых были приговорены к расстрелу.

Проходившие но процессам обвинялись в контррево­люционной, антисоветской, вредительско - диверсионной, шпионской и колористической деятельности. В причи­нах, тайных пружинах, как теперь официально признано, фальсификации других процессов до сих пор не всё ясно.

Волна террора особенно быстро выросла после трагедии, разразив­шейся в Ленинграде 1 декабря 1934 г. Террористом Л. В. Николаевым был убит первый секретарь Ле­нинградского горкома и обкома партии, член Полит­бюро, Оргбюро и Секретариата ЦК партии С. М. Киров. Вокруг этого покушения возник ряд версий по поводу его вдохновителей, соучастников преступления. Однако многие документы, проливав­шие свет на обстоятельства покушения, были унич­тожены, а работники, принимавшие участие в рас­следовании, репрессированы. Очевидно одно: поку­шение было использовано руководством страны для организации крупномасштабной политической ак­ции. Расследование дела возглавил сам Сталин, сразу же указавший на виновников — зиновьевцев. Террорист-одиночка был представлен пропагандой в качестве члена контрреволюционной подпольной антисоветской и антипартийной группы во главе с «Ленинградским центром». Никаких документаль­ных доказательств существования такого «центра» те было, да в них и не нуждались. Арестованная группа местных партийных, государственных, воен­ных деятелей была спешно расстреляна.

В деле об убийстве Кирова до сих пор больше вопросов, чем ответов. Но вне зависимости от причин организации процессов механизм их подготовки свидетельствует о неправовом, антидемократическом характере политической системы советского общества 30-х годов. В нарушение всех юридических норм обвинение стро­илось на основании лишь одного вида улик — признания подследственных. А главным средством получения «при­знаний» были пытки и истязания. Как со­общили в своих объяснениях в 1961 г. бывшие сотрудники НКВД СССР Л. П. Газов, Я. А. Иорш и А. И. Воробин, имевшие прямое отношение к следствию по делу о «параллельном центре», руководство НКВД требова­ло от оперативного состава вскрытия любыми средст­вами вражеской работы троцкистов и других арестован­ных бывших оппозиционеров и обязывало относиться к ним как к врагам народа. Арестованных уговаривали дать нужные следствию показания, провоцировали, при этом использовались угрозы. Широко применялись ночные и изнурительные по продолжительности доп­росы с применением так называемой «конвейерной систе­мы» и многочасовых «стоек». По свидетельству Р. А. Мед­ведева, член ВКП(б) Н. К. Илюхов в

1938 г. ока­зался в Бутырской тюрьме в одной камере с Бес­соновым, осужденным на процессе «право - троцкистского блока». Бессонов рассказал Илюхову, которого хорошо знал по совместной работе, что перед процессом его подвергли многодневным и тяжелым пыткам. Почти 17 суток его заставляли стоять перед следователями, не давая спать и садиться,— это был пресловутый «конвейер». Потом стали методически избивать, отбили почки и прев­ратили прежде здорового человека в изможденного инвалида. Арестованных предупреждали, что пытать будут и после суда, если они откажутся от выбитых из них показаний. Применялись и многочисленные приемы пси­хологического воздействия: от угроз в случае отказа от сотрудничества со следствием расправиться с род­ственниками до апелляции к революционному созна­нию подследственных.

Вся система допросов была рассчитана на морально-психологическое и физическое изматывание обвиняемых. Об этом свидетельствовал в 1938 г. и бывший замести­тель наркома внутренних дел СССР М. П. Фриновский. Он, в частности, показал, что лица, проводившие след­ствие по делу так называемого «параллельного антисо­ветского троцкистского центра», начинали допросы, как правило, с применения физических мер воздействия, ко­торые продолжались до тех пор, пока подследственные не давали согласия на дачу навязываемых им показаний. До признания арестованными своей вины протоколы до­просов и очных ставок часто не составлялись. Практико­вались оформления одним протоколом многих допросов, а также составление протоколов в отсутствие допрашива­емых. Заранее составленные следователями протоколы допросов обвиняемых «обрабатывались» работниками НКВД, после чего перепечатывались и давались аресто­ванным на подпись. Объяснения обвиняемых не проверя­лись, серьезные противоречия в показаниях обвиняемых и свидетелей не устранялись. Допускались и другие нару­шения процессуальных норм.

Несмотря на пытки, следователям далеко не сразу удавалось сломить волю подследственных. Так, больши­нство проходивших по делу так называемого «параллель­ного антисоветского троцкистского центра» длительное время отрицали свою виновность. Показания с признани­ем вины Н. И. Муралов дал лишь через 7 месяцев 17 дней после ареста, Л. П. Серебряков — через 3 месяца 16 дней, К. Б. Радек — через 2 месяца 18 дней, И. Д. Ту­рок — через 58 дней, Б. О. Норкин и Я. А. Лившиц — через 51 день, Я. Н. Дробнис— через 40 дней, Ю. Л. Пятаков и А. Л. Шестов — через 33 дня.

В конечной «победе» следствия над самыми стойкими обвиняемыми, думается, сыграло важную роль то обсто­ятельство, что «старые большевики» не мыслили своей жизни вне партии, вне служения своему делу. И постав­ленные перед дилеммой: либо до конца отстаивать свою правоту, признавая и доказывая тем самым преступность государства, построению которого они отдали всех себя без остатка, либо признать свою «преступность», дабы государство, идея, дело остались безупречно чистыми в глазах народа, мира,— они предпочитали «взять грех на душу». Характерное свидетельство Н. И. Муралова на суде: «И я сказал себе тогда, после чуть ли не восьми ме­сяцев, что да подчинится мой личный интерес интересам того государства, за которое я боролся в течение двад­цати трех лет, за которое я сражался активно в трех революциях, когда десятки раз моя жизнь висела на волоске... Предположим, меня даже запрут или расстреля­ют, то мое имя будет служить собирателем и для тех, кто еще есть в контрреволюции, и для тех, кто будет из молодежи воспитываться... Опасность оставаться на этих позициях, опасность для государства, для партии, для революции, потому что я — не простой рядовой член партии...»

Антидемократическое наступление сопровожда­лось расширением сферы деятельности карательных органов. Все политические решения проводились при непрерывном участии чекистов. Массовый тер­рор в мирное время стал возможен в результате на­рушения законности. В обход органов суда и проку­ратуры была создана разветвленная сеть внесудеб­ных органов (Особое совещание при Коллегии ОГПУ, «тройки» НКВД, Особое совещание при НКВД и др.). Решения о судьбе арестованных, особенно с обвине­нием в контрреволюционной деятельности, выноси­лись с нарушением всех процессуальных норм. Ши­рокие полномочия карательных органов фактически ставили их даже над государственными, партийны­ми органами; последние тоже попадали в орбиту мас­совых репрессий. Из 1961 делегата XVII съезда пар­тии (1934) почти три четверти были в пос­ледующие годы расстреляны. Во всех подразделени­ях армии неограниченные права получили особые отделы (подразделения службы госбезопасности). По «наводкам» услужливых, порой нечестных работни­ков карательных органов гибли многие работники центральных и местных партийных органов, минис­терств, руководители ведомств, депутаты Советов всех уровней. За гибель многих партийцев вина ле­жала на членах ЦК ВКП (б) Кагановиче, Маленкове, Андрееве. На смену погибшим снизу поднимались все новые и новые ряды функционеров. В этой обста­новке быстро по службе продвигались будущие гене­ральные секретари ЦК компартии Н. С. Хрущев, Л. И. Брежнев.

Процессы над лидерами оппозиции послужили поли­тическим обоснованием для развязывания небывалой во­лны массового террора против руководящих кадров партии, государства, включая армию, органы НКВД, прокуратуры, промышленности, сельского хозяйства, на­уки, культуры и т. д., простых тружеников. Точное число жертв в этот период еще не подсчитано. Но о динамике репрессивной политики государства говорят данные о чи­сленности заключенных в лагерях НКВД (в среднем за год): 1935 г.— 794 тыс., 1936 г.— 836 тыс., 1937 г.— 994 тыс., 1938 г.— 1313 тыс., 1939 г.— 1340 тыс., 1940 г.-1400 тыс., 1941 г.- 1560 тыс.

Согласно уточненным данным, приводимым Колле­гией КГБ СССР, «в 1930—1953 годы по обвинению в контрреволюционных. государственных преступлениях судебными и всякого ро­да несудебными органами вынесены приговоры и поста­новления в отношении 3 778 234 человек, из них 786 098 человек расстреляно».

Всего с 1930 по 1953 г. в бараках лагерей и колоний побывало около 18 млн. человек, из них 1/5 – по политическим мотивам.

Репрессии сверху дополнялись массовым, доноси­тельством снизу. Доносы свидетельствовали о тяже­лой болезни общества, порожденной насаждавшими­ся подозрительностью, враждой, шпиономанией. Донос, особенно на вышестоящих, начальников, ста­новился удобным средством продвижения по службе для многих завистливых, карьеристски настроенных выдвиженцев. 80% репрессированных в 30-е годы погибли по доносам соседей и коллег по службе. До­носом пользовались те, кто мстил правящей элите за поруганную «буржуазную» интеллигенцию» за быв­ших собственников и недавних нэпманов, за раскулаченных, за всех тех, кто попадал в жестокие жер­нова «классовой борьбы». Недавняя гражданская война откликнулась еще одной кровавой жатвой, только теперь уже для «победителей».

В число «врагов» были зачислены церковные и сектантские организации. В росте влияния церкви, в частности на молодежь, в новых ее идеях и формах работы для верующих партия увидела для себя ог­ромную опасность. На VIII съезде комсомола (май 1928 г.) с тревогой говорилось о том, что сектантские организации объединяют не меньше молодежи, чем комсомол. Проблемы духовности, нравственности, культуры, традиций, свободы выбора для человека не волновали новых вождей. Они становились рутин­ным «хламом» по сравнению с «великими планами строительства социализма».

Однако сводить политико-экономический механизм 30-х годов к одним чисткам, репрессиям, диктату центра было бы неверно. «Эффективность» (если здесь вообще можно говорить об эффективности) репрессий имеет свои пределы. Карательными мерами можно сократить прогу­лы, но не организовать производство; выявить «вреди­телей», но не подготовить квалифицированных специали­стов; нарастить вал, но не обеспечить качество. В 30-е годы в области методов организации производства, форм общественной жизни при общем нарастании ад­министрирования мы сталкиваемся со своего рода маят­ником: от «административного уклона», усиления репрес­сий к усеченному хозрасчету, ограниченной политической либерализации; от усеченного хозрасчета, ограниченной политической либерализации к «административному ук­лону», усилению репрессий...

Содержание

1.    Введение

2.    «Социалистическое наступление»

3.    «Громоотвод» - Шахтинский процесс

4.    «Спецеедство»

5.    «Новые рабочие» - краеугольный камень культа личности

6.    Расправа над бывшими лидерами оппозиции.

7.    Открытый террор

Список использованной литературы.

1.    История отечества: люди, идеи, решения. М, 1991.

2.    История отечества. ХХ век. М, 1997.

3.    История Советского Союза. М, 1994.