Гуссерль и Шпет

Вяч.Вс. Иванов

Начало 1910-х годов характеризуется интересом к феноменологии Гуссерля в России. Некоторые его работы переводятся вскоре после их опубликования в Германии. Стремление Гуссерля к созданию строгой науки, не базирующейся на психологических основаниях, находит отклик в России, где до того вслед за немецкими учеными XIX- го в. (такими, как Штейнталь) на протяжении многих десятилетий специалисты по языкознанию, истории литературы и искусства стремились к тому, чтобы дать психологические обоснования своим работам. Поворот в фонологии от «психофонетики», главным понятием которой у Бодуэна де Куртенэ и таких его учеников, как Поливанов и Щерба, было «звукопредставление» (фонема в психологическом истолковании типа сэпировского), к собственно структурно-лингвистическому пониманию звуковой системы был сделан в его таблицах кабардино-черкесских фонем кавказоведом Н.Ф.Яковлевым- основателем Московской фонологической школы (за ним последовал Н.С.Трубецкой и другие фонологи, группировавшиеся, как Роман Якобсон, вокруг Пражского Лингвистического Кружка, продолжившего традиции Московского). Якобсон рассказывал, что последней книгой, которую перед началом Первой Мировой Войны он получил из Германии по почте, были “Logische Untersuchungen” Гуссерля (первый том). Швейцарский философ Холенштейн в последнее время выдвинул ряд аргументов в пользу предположения, согласно которому Роман Якобсон был прежде всего последователем гуссерлевской феноменологии. Едва ли правильно целое течение – формализм и позднейший структурализм - в конкретных филологических дисциплинах - языкознании и истории литературы - выводить целиком из нового философского направления - в данном случае феноменологии, но взаимное обогащение несомненно.

В те годы, когда Шпет в России становится главным провозвестником феноменологии, он много занимается теми вопросами, которые позднее вошли в сферу семиотики. Это видно в большом сочинении по герменевтике, первая часть которого была закончена в 1918г., но опубликована только спустя 70 с лишним лет. В нем Шпет, в частности, соглашается с мыслью Блаженного Августина, по которой науки следует разделить на имеющие дело со знаками и все остальные. Как и Соссюр (чей «Курс общей лингвистики» в это время его ученики готовили к печати на основе сопоставления разных версий лекций перед тем умершего учителя), Шпет обращался к средневековой логической и семиотической традиции, на новых философских основаниях возрождая занятия знаками как особой формой духовной жизни. Развитие шпетовского понимания семиотики и роли знаков можно найти в его более позднем сочинении об истории как предмете логики.

Под влиянием Г.Г. Шпета, тогда бывшего вице-президентом ГАХН (Государственной Академии Художественных Наук), рядом общих вопросов художественной формы занималась группа работавших в Академии психологов, логиков, искусствоведов. Предлагался новый подход к таким общим проблемам, как метафора. Кроме вышедших тогда же коллективных работ на эти темы значительный интерес представляет недавно изданный словарь художественной терминологии, подготовленный этой группой ученых. Круг интересов самого Шпета был очень широк. В «Эстетических фрагментах» он набрасывает программу таких занятий искусством, которые включали бы собственно лингвистическую и семиотическую точку зрения. В частности, значительный интерес в этой книге представляет выделение различных уровней внутри слова и знака. Серия его работ этого времени обнаруживает близость к структуралистическим текстам Леви-Строса.

Феноменологии в ее отношении к литературоведению были посвящены в свое время неопубликованные сочинения таких видных филологов, как Энгельга