Навигация
Далее, образ события может быть неадекватно «переведен» в текст
55753
знака
0
таблиц
0
изображений
2. Далее, образ события может быть неадекватно «переведен» в текст.
3. Далее, текст может быть непригодным для правильного восстановления реципиентом образа события, например, в нем могут быть опущены сведения, необходимые реципиенту.
4. Наконец, даже если сам текст вполне корректен, тот или иной реципиент или группа реципиентов могут оказаться неспособными восстановить из текста правильный образ события. Журналист обязан предвидеть эту последнюю возможность и «вкладывать» в свой текст дополнительный «запас прочности». Особенно часто такая ситуация возникает при сообщениях на темы эстрады, спорта и т.п., где значительная часть потенциальных реципиентов в данной сфере не компетентна – а журналист пишет об известном «фанатам» эстрадном певце, как будто он известен любому реципиенту.
Особенности образа события в печатных и электронных СМИ
В аналитических обзорах результатов мониторинга нарушений, касающихся СМИ, публикуемых Фондом защиты гласности А.К. Симонова, показано, что более всего зафиксированных конфликтов приходится на печатные СМИ (газеты). Электронные СМИ являются участниками конфликтов значительно реже. Авторы объясняют это рядом причин. Например, тем, что в печатных изданиях позиция журналистов или СМИ получает как бы материальную фиксацию, более доступную для оценки и последующего реагирования со стороны заинтересованных лиц («что написано пером – не вырубишь топором», а с другой стороны, «слово – не воробей, вылетит – не поймаешь»). Это объяснение вполне убедительно, как и другое: что, по-видимому, материал, идущий в эфир, подвергается более строгому контролю.
Но думается, что причины отмеченного явления глубже. Они лежат – в том числе – и в различии психических образов, описываемых в сообщении.
Зафиксируем, прежде всего, что визуальный (в частности, телевизионный) сюжет есть такой же текст, как и газетное сообщение, только построенный из другого «материала». Если газетное сообщение построено почти исключительно словесными средствами и лишь иногда дополняется визуальными материалами (фотографиями или рисунками), то сообщение ТВ базируется на зрительном ряде, комментируемом словесно. В этом последнем случае содержание сообщения (текста в широком смысле) как бы задано реальным событием, в то время как газетный журналист вынужден строить этот сюжет из отдельных, более или менее фрагментарных суждений.
Но дело в том, что оно именно «как бы» задано! Визуальный текст обладает некоторыми свойствами, которые делают его не менее уязвимым, чем газетный и вообще словесный текст. Что же это за свойства?
Зрительный образ воспринимается реципиентом как «объективный» и «самодостаточный». Реципиенту кажется, что, увидев происходящее своими глазами, он полнее и правильнее его понимает и истолковывает. При этом он упускает из виду, что, во-первых, зрительный образ события, фиксируемый тележурналистом, может быть с самого начала неадекватен событию, что еще больше усугубляется словесным комментарием. Могут быть опущены как раз важные характеристики события, а второстепенные выдвинуты на передний план (в прямом и переносном смысле). Но визуальный характер сообщения создает эффект «псевдоверификации»: я верю, потому что вижу своими глазами, и не задумываюсь, верно ли то, что я вижу, адекватно ли оно действительному событию. А во-вторых, реципиенту кажется, что визуальное сообщение не экспрессивно, не оценочно (особенно если в словесном комментарии нет явных оценочных высказываний).
Но это не так. Почти всякое визуальное сообщение несет в себе элементы оценочности. Представим себе, допустим, телесюжет о солдатах (любой армии). Видеоряд может подчеркнуть тяжесть шагающих сапог, а может «увидеть» дыры на этих сапогах. Один и тот же человек может быть «пойман» телекамерой, когда у него доброе и беззащитное выражение лица, а может быть показан как жестокий насильник со зверским выражением лица. Возможностей такой оценочной характеристики у тележурналиста гораздо больше, чем у газетного репортера, но, в отличие от словесного текста, в визуальном тексте эта оценочность скрыта. Реципиент ее может не заметить и чаще всего не замечает, принимая визуальное сообщение за чистую монету. Особенно часто экспрессивность и оценочность видеотекста связаны с избирательностью информации в зрительном ряде. К тому же видеосообщение нельзя (теоретически можно, но, кроме телекритиков, этого никто не делает) прокрутить вторично, полученное впечатление уже, так сказать, ушло на переработку, и остался только психический след от него. Так что любая форма его верификации реципиентом затруднена.
Видеосообщение может представлять информацию, как и словесное сообщение, в различных формах. В открытой форме, т.е. в самом сюжете. В закрытой форме, т.е. в таких деталях видеосообщения, которые не являются его основным содержанием. В пресуппозитивной или затекстовой форме (фоновые знания, подразумеваемые в сообщении). Наконец, в подтекстовой форме. Как раз эта форма подачи информации очень типична для телесообщений. Например, дополнительную смысловую нагрузку может давать та или иная верстка блока сообщений; событие можно поставить в определенный ряд, и оно начинает «звучать» (смотреться) иначе – скажем, роскошная «тусовка» с икрой и шампанским, подверстанная к сюжету о невыплате зарплаты в том или ином регионе и невозможности купить достаточно продуктов.
Таким образом, видеосообщение имеет, по существу, гораздо больший воздействующий потенциал, чем словесное сообщение, но это если и может быть замечено реципиентом, то весьма трудно для фиксации.
Что касается словесного сообщения, оно в принципе стабильно и воспроизводимо, и это-то и делает его более уязвимым.
Расхождения в образе события и механизм введения в заблуждение
Итак, в процессе речевого (более широко – вообще коммуникативного) акта образ события возникает дважды. Сначала это образ события, который образуется у коммуникатора (журналиста) и непосредственно воплощается в сообщение. А затем под воздействием сообщения у реципиента формируется свой собственный образ того же события. В идеале они должны совпадать: иными словами, сообщение должно быть построено так, чтобы у реципиента возник образ события, полностью соответствующий образу события, имеющемуся у журналиста.
Но это возможно только в идеале.
Подчеркнем еще раз: даже сам образ события у журналиста может быть неадекватен подлинному событию. Это может происходить не обязательно по умыслу или злой воле журналиста: он просто может не полностью учесть все стороны реального факта, и вербальный факт, являющийся содержанием его сообщения, окажется неполным и уже поэтому неверным. Но это может делаться и умышленно, когда в силу политической или иной ангажированности он сознательно и намеренно отбирает нужные ему признаки события.
Допустим, однако, что имеющийся у журналиста образ события достаточно полон и адекватен. Значит ли это, что гарантировано совпадение образа события у этого журналиста и у реципиента сообщения?
Нет, не значит.
1. Начнем с того, что из-за недостаточного языкового профессионализма коммуникатора содержание сообщения становится бессмысленным, недоступным для интерпретации или интерпретируется заведомо ошибочно. Сейчас модно (см. соответствующую рубрику в журнале «Итоги») коллекционировать подобные высказывания политических деятелей. Однако классическое обещание «показать кузькину мать в производстве сельскохозяйственной продукции» принадлежит еще Н.С. Хрущеву. Что он хотел сказать, осталось загадкой.
2. Далее, возможен случай, когда коммуникатор и реципиент вкладывают в одно и то же слово или выражение различное содержание. Скажем, объективное значение слова «сионист» резко расходится с его интерпретацией у правых и левых радикалов. Столь же различна интерпретация слов «демократия» и «демократы», «реформа» и «реформаторы». Кстати, к этому расхождению приложила руку именно радикальная пресса.
3. Следующий случай: у реципиента возникают не запланированные коммуникатором дополнительные ассоциации или истолкования сказанного или написанного. Своего рода классикой здесь стала история с П.Н. Милюковым, который, рассуждая в газете «Речь» (22 сентября 1907 года) о взаимоотношениях кадетов и социал-демократов, написал: «Мы сами себе враги, если... захотим непременно, по выражению известной немецкой сказки, тащить осла на собственной спине». Этот «осел» вызвал бурный протест в социал-демократической печати, и через три дня Милюкову пришлось разъяснять, что он не имел в виду назвать социал-демократов ослами: «В немецкой сказке, на которую я ссылался, “носить осла” по совету прохожих – значит подчиняться чужим мнениям» (ср. стихотворение С.Я. Маршака со знаменитой строчкой «Старый осел молодого везет»).
4. Еще один случай – когда сознательная деформация события коммуникатором или даже изложение не совершившихся событий, связанные с художественными, публицистическими или другими задачами (и предполагающие, что реципиент тоже понимает эти задачи и соответственно интерпретирует сообщение), воспринимается реципиентом как объективное изложение действительных фактов. Яркий пример – нашумевшее выступление министра иностранных дел РФ (в то время) Козырева на одном из международных форумов с апокалиптическим сценарием развития событий в России, имевшее целью всего лишь предупредить иностранных партнеров о сложности политической ситуации в стране и необходимости поддержки демократических сил. (Другой вопрос, что сама идея такого выступления – учитывая официальный государственный статус Козырева – едва ли была удачна.)
До сих пор мы говорили о незапланированном, неумышленном расхождении образа события у коммуникатора и реципиента. Но такое расхождение может быть и результатом сознательного введения реципиента (реципиентов, аудитории) в заблуждение.
Введение в заблуждение
Введение в заблуждение – это представление для реципиента в качестве истинного такого сообщения, которое или заведомо ложно (т.е. имеет место сознательный обман), или не является фактологическим и содержит лишь одну оценку (т.е. вообще не может быть ни истинным, ни ложным). Еще один возможный вариант – когда недостоверное сообщение представляется как достоверное, верифицированное.
Эффективность введения в заблуждение зависит от ряда причин.
1. Это, во-первых, уровень информированности коммуникатора и реципиента. Коммуникатор либо пользуется тем, что он информирован лучше, чем адресат сообщения (реципиент), либо делает вид, что, он информирован лучше. Однако трудно или вообще невозможно ввести в заблуждение человека, который имеет достоверные знания о предмете сообщения в целом. Поэтому для противодействия введению в заблуждение исключительно важно всеми средствами стремиться поднять уровень знаний аудитории по данному вопросу. Многие ложные суждения о чеченцах, например, были бы неэффективны, если бы аудитория СМИ больше знала об истории Кавказа, обычаях чеченцев, отношениях между чеченцами и ингушами и пр.
2. Во-вторых, эффективность введения в заблуждение зависит от возможности для реципиента проверить истинность сообщения. Если это можно сделать без особых затруднений и, так сказать, поймать за руку коммуникатора, то не только манипуляция сознанием реципиента будет неэффективной, но и потеряется доверие к источнику (газете, телевизионному каналу, конкретному журналисту). Так, в российских, а особенно грузинских СМИ неоднократно повторялось утверждение, что у абхазов никогда не было своей государственности. Однако это утверждение фактически ложно. Даже если считать, что Абхазское (Эгрисское) царство ( VII в. н.э.) не было чисто абхазским (оно объединяло ряд народов нынешней Западной Грузии), с 1921 по 1931 г. Абхазия была советской социалистической республикой (с 1922 г. в составе ЗСФСР наряду с Грузией, Арменией и Азербайджаном), т.е. ее государственный статус ничем не отличался от статуса самой Грузии. Проверить это очень легко, как и такое же ложное утверждение, что армянское население Нагорного Карабаха поселилось там якобы только в XVIII веке.
3. В-третьих, эффективность введения в заблуждение зависит от способности реципиента (аудитории) к экстраполяции (построению гипотезы о свойствах неизвестного объекта на основании знания об аналогичных свойствах известных объектов). Иными словами, речь идет об уровне интеллекта реципиента: чем он ниже, тем более реципиент склонен поверить явной манипуляции.
4. В-четвертых, она зависит от индивидуальных свойств реципиента (или групповых характеристик аудитории). Есть люди наивные, принимающие любое сообщение на веру, есть более скептичные, допускающие возможность введения их в заблуждение и старающиеся по мере возможности проверить поступающую к ним информацию. Есть люди, живо заинтересованные в политической информации, есть люди, относящиеся к ней абсолютно индифферентно. Существует даже группа реципиентов, принципиально не верящая сообщениям СМИ, что, впрочем, не делает их более устойчивыми к манипуляции – только в этом случае они будут опираться на слухи или сообщения других лиц. И так далее.
5. В-пятых, эффективность введения в заблуждение зависит от уровня доверия реципиента к источнику. Проблема факторов такого доверия – самостоятельная научная проблема, хорошо исследованная в США. Среди этих факторов и характер источника (с одной стороны, ОРТ, с другой, НТВ), и знания реципиентов о нем (кому, например, принадлежит та или иная газета или телеканал), и степень совпадения позиции источника и позиции реципиента, и персональная симпатия или антипатия реципиента к коммуникатору, и многое другое.
6. Наконец, в-шестых, эффективность введения в заблуждение зависит от используемых коммуникатором специальных приемов и средств манипулирования сознанием реципиентов (аудитории).
В науке хорошо исследованы стратегии манипулирования сознанием реципиентов массовой коммуникации (массовой информации). Существует множество работ, в основном американских, где дается перечень приемов подобного манипулирования. Приведем некоторые из них, описанные известным лингвистом и семиотиком Т.А. ван Дейком [Дейк 1989] и показывающие, какими способами в прессе создаются этнические предубеждения (конечно, примеры даются из российской действительности).
Сверхобобщение: свойства отдельных лиц и событий принимаются за свойства всех членов данной этнической группы или всех этнически маркированных социальных ситуаций. Скажем, агрессивный антирусский настрой приписывается большинству населения Западной Украины. Такая же «антирусскость», фундаменталистская исламская ориентация, склонность к разбою или грабежам проецируются на национальный характер чеченского народа.
Приведение примера: перенос общих свойств, приписанных этнической группе или ее «типичным» представителям, на частный случай – человека или событие. Скажем, высказывается убеждение, что евреи суть агентура в нашем обществе сионизма и масонства. Это убеждение тут же конкретизируется в обвинениях, адресованных конкретному лицу еврейского происхождения (Гусинскому, Березовскому, Лившицу).
Расширение: негативное отношение к какой-либо отдельной черте или признаку распространяется на все другие признаки и их носителей. Так, после того, как часть рынков Москвы оказалась под контролем группы этнических азербайджанцев, что повлекло за собой стабильно высокий уровень цен, резко изменилось к худшему отношение многих москвичей к азербайджанцам в целом и даже к «кавказцам» без различия их конкретной национальности. Впрочем, это был, по-видимому, спонтанный процесс, а не результат сознательной манипуляции сознанием реципиентов СМИ. Но постоянное упоминание в прессе и электронных СМИ о «кавказцах», «лицах кавказской национальности» и т.п. способствовало этому процессу и в какой-то мере провоцировало его.
Атрибуция: реципиенту навязывается «нужное» причинно-следственное отношение. Так, почти после каждого громкого террористического акта в СМИ появляются упоминания о «чеченском следе», хотя в большинстве случаев такие сообщения не подтверждаются.
В советское время анализ приемов манипулирования общественным сознанием был связан с разоблачением «буржуазной пропаганды» и «буржуазной журналистики». Время показало, что аналогичные приемы манипулирования порой применяются и в деятельности российских СМИ, да и вообще в практике социально-ориентированного общения (обсуждения в Государственной Думе, публичные заявления отдельных политиков, митинговые речи и т.д.). Но серьезный профессиональный анализ этих приемов в последние годы не производился. Думается, что возвращение к данной проблематике могло бы сыграть важную роль в развитии демократии в России, обеспечении гласности, защите СМИ и журналистов от произвола власти и в то же время в защите общества от недобросовестного манипулирования общественной психологией со стороны отдельных лиц, политических и иных группировок.
Список литературыБернштейн 1977: Бернштейн С.И. Язык радио. М.
Дейк 1989: Дейк Т.А., ван. Язык, познание, коммуникация. М.
Дридзе 1984: Дридзе Т.М. Текстовая деятельность в структуре социальной коммуникации. Проблемы семиосоциопсихологии. М.
Зарва 1971: Зарва М.В. Слово в эфире. М.
А.Н. Леонтьев 1968: Леонтъв А.Н. Я. Некоторые психологические вопросы воздействия на личность // Проблемы научного коммунизма. Вып. 2. М.
А.Н. Леонтьев 1975: Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. М.
А.А. Леонтьев 1999: Леонтьев А.А. Психология общения. 3-е изд. М.
А.А. Леонтьев 1990: Леонтьев А.А. На экране – человек // Человек в кадре: Материалы научно-практической конференции. М.
Понятия чести 1997: Понятия чести и достоинства, оскорбления и ненормативности в текстах права и средств массовой информации.
Похожие работы
... уровня, а особый стилистический прием, который достигается различными средствами и реализуется на различных языковых уровнях. Классификация манипулятивных способов и средств эвфемизации разрабатывается на материале русского и английского языков на базе уже описанных способов образования эвфемизмов (Кульман 1978; Варбот 1979; Кацев 1987, 1988; Борисенко 1988; Стриженко 1988; Neaman, Silver 1990; ...
... СМИ в ходе реформирования жизни в РФ породил снижение качественного уровня их продукции и прежде всего в области языка. Новые кадры принесли в электронные, да и в печатные СМИ свой язык, свой уровень понимания культуры речи, свою лексику, иногда механически заимствованную из иностранных языков, и в первую очередь англо-американского. Недостаточно подготовленные новые кадры, пришедшие в СМИ в ...
Функционирование устойчивых словосочетаний с цветовыми прилагательными в русском и английском языках
... русского и английского языков было проведено исследование, которое позволило описать лингвокультурологическую специфику цветообозначений в устойчивых словосочетаниях, особенности их отражения и функционирования в русском и английском языках. Сопоставление устойчивых словосочетаний с цветовым прилагательным на основе словарных статей выявило, что в толковых словарях русского и английского языков ...
... . Так, следователь, ведущий допрос, выстраивает свою логику сюжета, используя "речевой продукт" допрашиваемого в качестве своеобразного субстрата (см. об этом: [Губаева, 1994]). Основной пресуппозицией при такой юридизации естественных текстов является осознанная или неосознанная необходимость включения естественных текстов в парадигму ЮЯ, формируемую в конечном итоге системой законов. Это, так ...
0 комментариев