Место и роль "массового человека" в "постиндустриальном обществе"

2.2 Место и роль "массового человека" в "постиндустриальном обществе"

Сегодня в западном мире стали реальностью социокультурные трансформации, которые отмечались Тоффлером как тенденции в том числе, изменение стиля жизни, "домо-центризм" и "индивидуализм", обусловленные в значительной степени улучшением оснащения европейских домов электронным оборудованием, повышением безопасности жилища и его комфортабельности, "включенностью" в мир при помощи средств массовой коммуникации и посредством подключения к глобальным информационным анклавам через компьютерную Сеть.

Преобразования претерпела и социальная сфера, где значительно повысился уровень востребованности профессий, требующих достаточно высокого образовательного уровня, а также налицо ярко выраженное доминирование индивидуальных форм потребления культуры. Все эти социокультурные трансформации можно рассматривать как признаки рождения иной культуры и формирования такого ее субъекта, который утрачивает качества "массового человека".

Признание унификации в качестве устаревшей установки и утверждение права на отличие проявляется не только в изменении образа жизни и плюрализме в бытовой сфере, но и в многообразии подходов в искусстве и науке, освободившихся от ссылок на авторитеты и реальность. Эти особенности информационной культуры характеризуют ее и как культуру постмодерна. В постмодернизме радикальные изменения западного общества, которые стали очевидными к 60-м годам прошлого столетия, получили оценку не в экономическом аспекте (как в постиндустриальных, а также рассматривающих более узкий технологический ракурс информационных теориях), а в аспекте социокультурном. В частности, взаимообусловленность экономических и социокультурных факторов учитывается в концепции постэкономического общества.

Характерно, что, существуя как самостоятельные теоретические построения, и концепции информационного общества и постмодернистские концепции свой толковательный потенциал обращали на одни и те же экономические, социальные и культурные процессы. Отражением этих процессов стали, с одной стороны, стремительные технологические изменения и отказ от форм индустриального производства, с другой изменения социокультурные, связанные с принципиально иным уровнем проявления субъективности.

Наиболее ярким выражением этих социокультурных трансформаций стали такие процессы, как демассификация и индивидуализация, как трансформация характера потребления и его мотивации, где характерной особенностью обмена начинает выступать не экономический, а символический характер, как замена экономических - постэкономическими ценностями, принципиальной особенностью которых, как отмечали теоретики постмодернизма, является их символическая природа, связанная со статусными аспектами.

Изучая экономические процессы с точки зрения их субъекта, теоретики постмодернизма пришли к выводу, что, в отличие от индустриальной, постиндустриальная экономика провозглашает иной принцип, где вещи артикулируются не в дискурсе потребительной или меновой стоимости, а в дискурсе стоимости знаковой.

Бодрийяр Ж. рассматривал современного человека как активную личность, проявляющую свои особые, индивидуальные качества в процессе потребления, чему способствует, в частности, высокое экономическое развитие, обеспечившее первичные потребности человека.

Иными словами, содержание вещи, степень ее полезности определяется не потребительской стоимостью, достаточно универсальной, но его высокоиндивидуализированной символической ценностью. Вещи в такой системе отношений не могут быть сравнимы друг с другом по признаку эквивалентности, более того, ценность каждой отдельной вещи не является закрепленной, но произвольно устанавливается в рамках индивидуальной системы потребностей.

В подобных обстоятельствах человек становится более свободным в реализации повседневных потребностей, в общении и образовании, в страсти к развлечениям и увеличению свободного времени, в одежде, танцах, даже в новых способах лечения, цель которых освобождение своего "Я".

Исследователи отмечают, что та философия гедонизма, которая была характерной для общества 60-х годов, к 80-90-м годам претерпела существенные изменения. Сегодня успех ассоциируется не с обладанием вещами, а с качеством жизни, а сам гедонизм персонализируется и ориентируется на "любование собственной душой". При этом гедонистическая этика 60-х с ее активным сопротивлением пуританству и отчуждению труда, и безоглядным погружением в "эротически-психопатическую" массовую культуру сменяется умеренными идеалами, осуждением "потребительской всеядности", неприятием урбанизированной и стандартизированной жизни.

"Культ духовности, и спортивного развития заменил собой контркультуру, состояние неподвижности; толерантная и экологическая "простая жизнь" заняла место страсти к обладанию; нетрадиционная медицина, основанная на применении медитации, трав, наблюдение за собственным организмом и своими "биоритмами" указывают на дистанцию, которая отделяет нас от гедонизма в первоначальном его варианте". Эта система ценностей, означавшая преодоление прежней системы материальной, экономической мотивации и формирование постматериальных, постэкономических потребностей, определяемых не внешними, а внутренними побудительными стимулами к деятельности, была названа "постматериалистической" или "постэкономической".

Ее появление было обусловлено рядом причин: во-первых, изменением характера производства, основанного на технологическом прогрессе, что позволило человеку удовлетворять материальные потребности достаточно просто и за счет достаточно непродолжительного рабочего времени. Вследствие этого, само по себе материальное благополучие утрачивает свою значимость, а на первый план выходят такие проблемы, как "необходимость сочетать безопасность и свободу, справедливость и ответственность".

Во-вторых, превращением науки и знания в производительную силу, что, делает очевидной корреляцию между образованием и достатком и повышает социальный статус их носителей. Это, в свою очередь, изменяет отношение человека к информации, в сторону которой смещается потребление, что стимулирует генерацию новых знаний. Благодаря этому потребление превращается в "элемент производства", а отношение человека к самому себе и другим людям влияет наряду с информацией и знанием на экономический прогресс.

Вместе с тем, необходимо отметить, что все обозначенные особенности общества, ориентированного на развитие новейших информационных технологий, отнюдь не являются доминирующими и полностью выявленными. Практика показывает, что тенденции демассификации и в постиндустриальном и в информационном обществе, несмотря на их ощутимость, все-таки остаются достаточно поверхностными, а тенденции к унификации усиливаются.

"Массовый человек" продолжает существовать и по-прежнему выступает как один из наиболее типичных субъектов социального действия. В этой ситуации становится принципиальным вопрос: является ли актуальность стереотипизированного общества и воспроизводство его основного носителя, "массового человека" временным явлением, а массовая культура с неизбежностью уступит место высокоиндивидуализированной культуре и ее носителю персонализированному индивиду, или эта культура в обществе нового типа сохранит свои позиции как система, выполняющая совершенно особые, присущие только ей одной функции?

Пытаясь определить характер и специфику постиндустриального и информационного общества, прежде всего, необходимо учитывать эволюционный, а не революционный характер развития общества, что, в частности, подтверждает и содержание самой постиндустриальной теории, где все этапы социального развития (доиндустриальный, индустриальный и постиндустриальный), во-первых, преемственны по отношению друг к другу, и, во-вторых, не определяются в четких хронологических границах.

Здесь каждый из этапов развития формируется в пределах предшествующего, где новые тенденции "не замещают предшествующие общественные формы как "стадии" общественной эволюции", но "часто сосуществуют, углубляя комплексность общества и природу социальной структуры", когда новые экономические, социальные и политические формы взаимодействуют с установившимися, приводя к значительному усложнению всей социокультурной системы.

Так, переход от аграрного общества к индустриальному сделал доминирующим индустриальный уклад, но не привел к исчезновению сельского хозяйства. На следующем этапе развития все большее значение приобретают наукоемкие информационные технологии, а индустриальный сектор существенно сокращает свою долю в валовом национальном продукте. Эта закономерность проявляется достаточно отчетливо на каждом этапе развития общества, что, в частности, позволило М. Кастельсу сделать вывод о том, что качественного различия между обществом индустриальным и постиндустриальным нет: "когда в самых развитых странах занятость в промышленном производстве достигла пика, рост производительности на базе знаний был чертой индустриальной экономики".

Именно эти складывающиеся новые формы и дают основание предположить, что в рамках старого типа общества в данном случае постиндустриального создаются предпосылки для перехода к качественно новой деятельности человека, где труд как основа экономического производства постепенно сменяется таким новым видом производственной активности, как творческая деятельность, а отношения между человеком и природой замещаются межличностным общением. Между тем даже в рамках информационного общества подобные отношения не выступают в качестве доминирующих, но сосуществуют с продолжающей оставаться актуальной осознанной орудийной деятельностью, осуществляющейся в форме материального производства.

По существу, подобной коррекции может быть подвергнута любая из тех тенденций, которые характеризуют изменившийся тип производительных сил и производственных отношений нового типа общества, что и позволяет сделать вывод о том, что формирование новых производственных отношений в постиндустриальном обществе является лишь тенденцией, но отнюдь не ведущим процессом.

В частности, это касается и такой существенной особенности постиндустриальных обществ, как приоритет сферы услуг и сокращение производственной сферы, в том числе предприятий, где уровень массовизации то есть, концентрации рабочей силы достаточно велик. Вслед за М. Кастельсом, можно сослаться на исследования Коэна и Зисмана, которые утверждают, что многие услуги "зависят от прямых связей с промышленным производством и что промышленная деятельность (отличная от промышленной занятости) является критически важной для производительности и конкурентоспособности экономики".

Это позволяет различать в качестве равноправных две модели экономического развития "модель экономики услуг", представляемую США, Великобританией и Канадой, и "модель индустриального производства", наглядно демонстрируемую Японией и в значительной мере Германией. Таким образом, постиндустриальную экономику можно рассматривать как существенно более развитую индустриальную экономику, а демассификация производства, констатируемая теоретиками постиндустриализма, есть лишь тенденция, не перерастающая, возможно, пока временно, в закономерность.

В защиту тезиса о переходном состоянии современной экономики и культуры можно также отметить, что многие тенденции развития общества, основанного на знании и информации, еще не стали широкой практикой. И это не позволяет говорить о них как о преобладающих, очевидных и доминирующих. Так, по наблюдениям Кастельса, рост работы через телекоммуникации является "самым обычным допущением, касающимся воздействия информационной технологии на большие города, и последней надеждой плановиков городского транспорта, почти готовых смириться с неизбежностью мегапробок". Автор не без юмора отмечает, что имеется больше людей, исследующих работу через телекоммуникации, чем фактически работающих.

Можно привести данные, которые позволяют среди работников через телекоммуникации выделить три категории:

а) людей, которые заменяют работу, ранее выполнявшуюся в традиционной производственной обстановке, работой дома;

б) "самозанятых лиц, работающих on-line из дома";

в) "лиц, берущих на дом из своего офиса дополнительную работу".

Из них первая категория охватывает между 1 и 2% общей рабочей силы, причем, как показало национальное обследование 1991 года, проведенное в США, менее половины из них пользовалось компьютерами, а остальные работали с телефоном, пером и бумагой.

Большие планы здесь связываются с двумя другими категориями, которые становятся все более перспективными и открывают возможности дезагрегации труда и формирования виртуальных деловых сетей, что подразумевает диверсификацию рабочих мест, особенно для самого динамичного профессионального сегмента населения.

Не изменяют принципиальным образом социокультурной реальности и многие виды деятельности, выполняемые on-line, в том числе телемагазины, которые, скорее, заменяют традиционные каталоги заказов по почте, банковские операции с помощью телекоммуникаций, которым в большинстве случаев предпочитается продажа финансового продукта путем персонализированных отношений, медицинские услуги в реальном времени. Несмотря на весьма широкие возможности сетевых коммуникаций, используются они достаточно ограниченно, в противовес сфере электронных развлечений, продолжающих выступать в качестве одной из наиболее прибыльных отраслей экономики.

Если же рассмотреть социальную структуру общества, основанного на знании и информации, то можно отметить, что количественный рост управленческих, профессиональных и технических страт, представляющих собой ядро новой структуры, не является единственной тенденцией. Процесс активного развития сферы, связанной со сложными технологиями, сопровождается ростом неквалифицированных занятий в сфере услуг на нижних ступенях социальной лестницы.

Причем, по абсолютной численности эти рабочие места составляют существенную долю и постиндустриального и информационного социального организма, образуя вместе с расширяющейся интеллектуальной и управленческой элитой поляризирующуюся социальную структуру, взаимодействия между составляющими которой достаточно напряженны и противоречивы.

Соотношение между этими стратами по уровню дохода начиная с 80-90-х годов радикально изменилось и начало устойчиво определяться уровнем образования. Если в 60-е годы, когда доминировали индустриальные тенденции, реальный доход, к примеру, американцев практически не был связан с образовательным уровнем, то в 80-е различие в заработках между людьми с незаконченным средним образованием и выпускниками колледжей исчислялось 49%, а в 90-е приблизилось к 90%. Именно образовательный уровень в большой степени начинает определять и социальный статус.

Статистика показывает, что состав экономической элиты развитых стран за последнее столетие существенно трансформировался. Если в начале ХХ века руководители крупных компаний принадлежали, по преимуществу, к состоятельным фамильным кланам, и их уровень образования на 70% ограничивался пределами средней школы, то уже к 70-м годам присутствие представителей финансовой аристократии в структурах экономического управления сократилось до 5,5%, общий же уровень профессиональной подготовки вырос до 95% имеющих высшее образование и 65% имеющих ученые степени.

Таким образом, сегодня можно констатировать вполне ощутимое имущественное расслоение по признаку образования, где причиной существующих в настоящее время классовых различий становится именно образовательный уровень.

Несмотря на то, что стоимость образовательных услуг в частных университетах в высокоразвитых странах с 70-х по 90-е годы выросла почти в 5 раз, инвестиции в образование остаются самой прибыльной сферой размещения капитала, "способной окупить себя в 10-кратном размере, принося в среднем 30% годового дохода в течение 30 лет". Увеличение производственной сферы, требующей квалифицированной рабочей силы, приводит сегодня к интенсификации конкуренции и в секторе массового индустриального производства и в сфере примитивных услуг, где постоянно сокращается количество рабочих мест.

Именно эти слои представляют потенциальных потребителей продукции культуриндустрии: в ее традиционных формах преимущественно, низшими слоями неквалифицированных работников, средним же классом и элитой в новых формах, связанных, в частности, с информационными технологиями.

Заключение

 

Можно сделать вывод, что постиндустриальное или информационное общество характеризуется не только изменением характера производства, но и, в первую очередь, трансформацией потребностей и ценностных ориентиров человека. Согласно прогнозам и утверждениям теоретиков постиндустриализма и постмодернизма, современная эпоха является эпохой демассификации общества, дестандартизации культуры и персонализации человека.

Во взглядах исследователей на проблему "массового человека" общая идея заключается в выделении и противопоставлении творческой части и инертной, нетворческой массы. Творить и воспринимать ценности способно лишь творческое меньшинство, элита, а массы - нетворческое большинство - даже не воспринимают сознательно эти ценности, а лишь имитируют взгляды и вкусы элиты.

Общественное устройство "постиндустриального общества" характеризуется невиданным усложнением социальной организации, интенсификацией культурных связей и обменов, ростом культурного многообразия, отходом от господствующей в эпоху массового индустриального общества унификации и стандартизации и формированием человека, обладающего критическим сознанием и стремлением реализовать свой творческий потенциал.

Необходимо отметить, что культурная индустрия сегодня ориентируется, во-первых, не на удовлетворение креативных потребностей личности, а на "экономику здравого смысла". Во-вторых, новые экономические формы достаточно стандартизированы, что предполагает и достаточно существенную унификацию культурного продукта. И, в-третьих, "метакультурная индивидуальность" Э. Тоффлера, становящаяся субъектом нового типа культуры и характеризуемая способностью дифференцировать поступающую информацию, точно так же нуждается в рекреации и психологической разгрузке, как и "массовый" человек.

Своеобразие этого периода составляет верховенство индивидуального начала над всеобщим, психологии над идеологией, связи над политизацией, многообразия над одинаковостью, разрешительного над принудительным. Т.е. ведущим в социальной жизни становится комплексное социальное взаимодействие индивидов, а не массовое действо в толпе.

 

Список использованной литературы

 

1. Белл Д. Основы постиндустриального общества // MAGISTER. 2000 - № 2 – С. 44-57.

2. Бодрийяр Ж. Система вещей. Ростов: Феникс, 1995. 340 с.

3. Дилигенский Г.Г. Историческая динамика человеческой индивидуальности // Одиссей. М., 1994 - № 6 – С. 92-101.

4. Друкер П. Рыночная экономика завтра // Мировая экономика и международные отношения. 2007- № 4 – С. 66-72.

5. Иноземцев В.Л.: За десять лет. К концепции постэкономического общества. М., 1998.

6. Информационная эпоха и постиндустриальное общество: социально-философский аспект // MAGISTER. 2007 - № 3 – С.34-35.

7. К теории постэкономической общественной формации. Сборник статей. Саратов: Изд-во СГУ, 2005. 130 с.

8. Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура / Пер. с англ. ; под науч. ред. О.И. Шкаратана. М., 2000. 420 с.

9. Липовецки Ж. Эра пустоты. Эссе о современном индивидуализме. М., 2001. 198 с.

10. Ницше Ф. Так говорил Заратустра. СПб.: Азбука, 1996. 334 с

11. Ортега-и-Гассет Х. Восстание масс. М.: АСТ, 2003. 520 с.

12. Психология господства и подчинения. Хрестоматия. Минск: Харвест, 1998. С. 217.

13. Психология толп. – М.: Институт психологии РАН, "КСП+", 1999. С. 127

14. Тоффлер Э. Шок будущего. М., 2003. 380 с.

15. Шпенглер О. Закат Европы. Брянск: Курсив. 2001. Т. 1-4.