Реализация столыпинской аграрной реформы

2.2 Реализация столыпинской аграрной реформы

Наладив деятельность Крестьянского банка, правительство вплотную занялось реализацией указа 9 ноября 1906 г. На места заспешили министерские ревизоры, потребовавшие от губернских и уездных чиновников, чтобы все их силы сосредоточились на проведении аграрной реформы. Явившись в то или иное село и собрав сход, они первым делом спрашивали: «Почему не укрепляетесь? Кто вас смущает?»[50] Печать была переполнена сообщениями о произволе администрации. Аресты сельских старост и отдельных крестьян, запрещение высказываться на сходах против указа, вызов стражников и содержание их за счет общества - таков перечень средств, наиболее широко применявшихся властями.

Года за три до речи в Государственном совете, 9 декабря 1906 г., за подписью Столыпина был разослан циркуляр МВД, в котором устанавливалось следующее правило: домохозяин, подавший заявление о выходе из общины после принятия на сходе приговора об очередном переделе, но до утверждения его уездным съездом, укрепляет свой надел в прежнем размере. Фактически это равнялось запрещению общих переделов, ибо всякий, теряющий часть надела, мог подать заявление о выходе, удержать за собой весь надел и расстроить передел. И правительству было известно, что многие крестьяне держатся за общину только потому, что она периодически переделяет землю. В те времена для крестьянства это было то, что сейчас называется социальной гарантией: каждый крестьянский юноша, как бы ни сложилась ею судьба, мог рассчитывать на свою долю в земельном наделе родной деревни.

Циркуляр МВД, изданный всею лишь через месяц после указа 9 ноября 1906 г., наносил еще один, очень точно рассчитанный удар по общине. Местные власти широко использовали циркуляр 9 декабря 1906 г., и дело вскоре дошло до Сената. 5 декабря 1907 г., разбирая одну из жалоб, департамент Сената поставил правительству на вид, что указ 9 ноября «был издан с целью облегчения отдельным крестьянам выхода из общины, а не лишения сельскою общества фактической возможности производить общие переделы мирской земли». МВД вынуждено было отступить, и в том же месяце на места была отправлена телеграмма об отмене циркуляра. Многие члены Государственною совета, надо думать, были осведомлены, что в течение целого года действовал циркуляр, позднее признанный незаконным.

Но самое удивительное было то, что в той же речи Столыпин поддержал предложение объявить перешедшими к подворному владению общины, длительное время не совершавшие общих переделов. Он лишь уточнил: пусть таковыми считаются те общины, которые не переделялись после наделения их землей по реформе 1861 г. Эта норма была закреплена в законе 14 июня 1910 г., заменившем собою указ 9 ноября 1906 г., и впоследствии стала для многих общин источником новых насилий. Они выносили решение о переходе всем «миром» к многопольным севооборотам - им запрещали. Они пытались заменить свои вконец измельчившиеся и запутавшиеся полосы на широкие – им тоже запрещали[51].

Многообразное и неустанное, законное и незаконное давление центральных и местных властей на общину с целью выталкивания из нее крестьян началось сразу же после указа 9 ноября 1906 г.

Третьеиюньский государственный переворот коренным образом изменил обстановку в стране. Крестьянам пришлось оставить мечты о скорой «прирезке». Темпы реализации указа 9 ноября 1906 г. резко возросли. В 1908 г. по сравнению с 1907 г. число укрепившихся домохозяев увеличилось в 10 раз и превысило полмиллиона. Наиболее интенсивно процесс выхода из общины шел в 1908 - 1909 гг., когда поступило свыше 1,5 млн. заявлений и более 1 млн. крестьян вышли из общины. Казалась вполне реальной возможность путем успешно проведенной аграрной реформы предупредить грядущие социальные потрясения в стране. Допускали такую возможность и левые силы - крайние противники Столыпина. Показателен вывод В.И. Ленина, сделанный им в 1908 году. Подчеркивая «огромное историческое значение» этой «новой аграрной политики», он писал: «Судьбы буржуазной революции в России, - не только настоящей революции, но возможных в дальнейшем демократических революций, - зависят больше всего от успеха или неуспеха этой политики»[52].

В 1909 г. был достигнут рекордный показатель - 579,4 тысяч укрепившихся. Но с 1910 г. темпы укрепления стали снижаться. Искусственные меры, введенные в закон 14 июня 1910 г., не выправили кривую.

Численность выделяющихся из общины крестьян стабилизировалась только после выхода закона 29 мая 1911 г. «О землеустройстве». Однако вновь приблизиться к наивысшим показателям 1908-1909 гг. так и не удалось[53]. За эти годы в некоторых южных губерниях, например в Бессарабской и Полтавской, общинное землевладение было почти совсем ликвидировано. В других губерниях, например в Курской, оно, утратило первенствующее положение. (В этих губерниях и раньше было много общин с подворным землевладением). Но в губерниях северных, северо-восточных, юго-восточных, а отчасти и в центрально-промышленных реформа лишь слегка затронула толщу общинного крестьянства. Чересполосно укрепляемая личная крестьянская земельная собственность весьма отдаленно походила на классическую римскую «священную и неприкосновенную частную собственность». И дело не только в правовых ограничениях, налагавшихся на укрепленные наделы (запрещение продавать лицам некрестьянского сословия, закладывать в частных банках). Сами крестьяне, выходя из общины, первостепенное значение придавали закреплению за собой не конкретных полос, а общей их площади. Поэтому они, случалось, были не прочь принять участие в общем переделе, если при этом не уменьшалась площадь их надела (например, при переходе на «широкие полосы»). Чтобы власти не вмешались и не расстроили дело, такие переделы иногда производились тайно. Бывало, что такой же взгляд на укрепляемую землю усваивало и местное начальство. Министерская ревизия 1911 г. обнаружила в Орловской губернии многочисленные случаи долевого укрепления. Значит, укреплялись не определенные полосы, а доля того или иного домохозяина в мирском землевладении. Да и само правительство в конце концов встало на такую же точку зрения, присвоив себе по закону 29 мая 1911 г. право передвигать укрепленные полосы при выделении хуторов или отрубов. Поэтому массовое укрепление чересполосных земель фактически приводило только к образованию беспередельных общин. К началу столыпинской реформы около трети общин в Европейской России не переделяли землю. Иногда рядом соседствовали две общины - переделяющаяся и беспередельная. Большой разницы в уровне их земледелия никто не отмечал. Только в беспередельной богатые были побогаче, а бедные победнее.

В советской литературе долгое время господствовало представление, будто указ 9 ноября 1906 г. ставил своей задачей отдать общинные земли на разграбление кучке богатых крестьян. В действительности правительство, конечно, не хотело сосредоточения земли в руках немногих мироедов и разорения массы земледельцев. Не имея средств пропитания в деревне, безземельная беднота должна была хлынуть в город.

Промышленность, до 1910 г. находившаяся в депрессии, не смогла бы справиться с наплывом рабочей силы в таких масштабах. Массы бездомных и безработных людей грозили новыми социальными потрясениями. Поэтому правительство поспешило сделать дополнение к своему указу, воспретив в пределах одного уезда сосредоточивать в одних руках более шести высших душевых наделов, определенных по реформе 1861 г. По разным губерниям это составляло от 12 до 18 десятин. Установленный для «крепких хозяев» потолок был весьма низким.

Соответствующая норма вошла в закон 14 июня 1910 г. Для доказательства того, что указ 9 ноября !906 г. был издан с целью возвысить и укрепить немногочисленную деревенскую верхушку, часто используется речь Столыпина в Думе, где он творил о том, что правительство сделало «ставку не на убогих и пьяных, а на крепких и сильных». Эти слова обычно вырываются из контекста речи и подаются вне связи с обстоятельствами, при которых они были сказаны. 5 декабря 1908 г., когда была произнесена эта речь, в Думе возник вопрос, признавать ли укрепляемые участки личной или семейной собственностью. Но создание семейной собственности вместо общинной не устраивало Столыпина, ибо большая семья напоминала ему общину. На месте разрушенной общины, полагал он, должен быть мелкий собственник. Видя угрозу одному из основных положений своей реформы, Столыпин решил вмешаться в прения. Пропивание наделов, доказывал он в своей речи, - это исключительное явление, удел «слабых». «Нельзя создавать общий закон ради исключительною уродливого явления,- подчеркивал Столыпин,- нельзя убивать этим кредитоспособность крестьянина, нельзя лишать ею веры в свои силы, надежд на лучшее будущее, нельзя ставить преграды обогащению сильного для того, чтобы слабые разделили с ним ею нищету». Заканчивая эту мысль, он выразил уверенность, что «таких сильных людей в России большинство»[54]. Крепкий работящий собственник, по замыслу Столыпина, должен был формироваться на основе широких слоев зажиточного и среднего крестьянства. Считалось, что дух предприимчивости, освобожденный от стеснений со стороны общины и семьи, в короткое время способен преобразить даже весьма хилое хозяйство середняка. Каждый должен стать «кузнецом своею счастья» (слова Столыпина из той же речи), и каждый такой «кузнец» мог рассчитывать лишь на крепость своих рук и рук своих ближних, ибо сколько-нибудь значительной помощи со стороны на переустройство хозяйства не предполагалось. (Финансовое обеспечение реформы было ее слабым местом). Ставка делалась почти исключительно на «дух предприимчивости».

В реальности из общины выходили в основном беднота, а также городские жители, вспомнившие, что в давно покинутой деревне у них есть надел, который теперь можно продать. Продавали землю и переселенцы, уезжавшие в Сибирь. Огромное количество земель чересполосного укрепления шло в продажу. В 1914 г., например, было продано 60 % площади укрепленных в этом году земель. Покупателем земли иногда оказывалось крестьянское общество, и тогда она возвращалась в мирской котел. Чаще же покупали землю зажиточные крестьяне, которые, кстати говоря, сами не всегда спешили с выходом из общины. Покупали и другие крестьяне-общинники. В руках одного и того же хозяина оказывались земли укрепленные и общественные. Не выходя из общины, он в то же, время имел и укрепленные участки. Свидетель и участник всей этой перетряски еще мог помнить, где и какие у него полосы. Но уже во втором поколении должна была начаться такая путаница, в которой не в силах был бы разобраться ни один суд.

Нечто подобное, впрочем, однажды уже имело место. Досрочно выкупленные наделы (по реформе 1861 г.) одно время сильно нарушали единообразие землепользования в общине. Но потом они стали постепенно подравниваться. Поскольку столыпинская реформа не разрешила аграрною вопроса и земельное утеснение продолжало возрастать, неизбежна была новая волна переделов, которая должна была смести очень многое из наследия Столыпина. И действительно, земельные переделы, в разгар реформы почти заглохшие, с 1912 г. снова пошли по восходящей. Столыпин, видимо, и сам понимал, что чересполосное укрепление не создаст «крепкого собственника»[55]. Недаром он призывал местные власти «проникнуться убеждением, что укрепление участков лишь половина дела, даже лишь начало дела, и что не для укрепления чересполосицы был создан закон 9 ноября».

15 октября 1908 г. по согласованию министров внутренних дел, юстиции и главноуправляющего землеустройством и земледелием были изданы «Временные правила о выделе надельной земли к одним местам». «Наиболее совершенным типом земельного устройства является хутор,- говорилось в правилах,- а при невозможности образования такового - сплошной для всех полевых угодий отруб, отведенный особо от коренной усадьбы».

С 1909 г. все инструкции по землеустройству стали издаваться Комитетом по землеустроительным делам, межведомственным органом, находившимся под эгидой Главного управления землеустройства и земледелия. Аграрные теоретики из Главного управления (А.А. Кофод, А.А. Риттих и др.) мечтали о том, чтобы разбить на квадратики, наподобие шахматной доски, все крестьянские земли. При этом в Главном управлении мало считались со столыпинскими мечтами о «крепком хозяине».

19 марта 1909 г. Комитет по землеустроительным делам утвердил «Временные правила о землеустройстве целых сельских обществ». С этого времени местные землеустроительные органы все более ориентировались на разверстание наделов целых деревень. В новой инструкции, изданной в 1910 г., особо подчеркивалось: «Конечною целью землеустройства является разверстание всего надела; поэтому при производстве работ по выделам надлежит стремиться к тому, чтобы эти работы охватили возможно большую площадь устраиваемою надела...»[56] При назначении работ на очередь первыми должны были идти дела по разверстанию всего надела, затем - по групповым выделам и только после них - по одиночным. Практически, при нехватке землемеров, это означало прекращение одиночных выделов. Действительно, крепкий хозяин долго мог ожидать, пока в соседней деревне не выгонят на отруба всех бедняков.

29 мая 1911 г. был издан закон «О землеустройстве». В него вошли основные положения инструкций 1909-1910 гг. Новый закон устанавливал, что для перехода к отрубному и хуторскому хозяйству отныне не требуется предварительного укрепления надельных земель в личную собственность. С этого времени чересполосное укрепление утратило прежнее значение, реформа стала переходить из рук МВД в руки Главного управления землеустройства и земледелия. Из всего количества хуторов и отрубов, созданных за время реформы, 64,3 % возникло в результате разверстания целых селений. Землеустроителям удобнее было так работать, повышалась результативность их труда, высокое начальство получало для жонглирования круглые цифры, но вместе с тем умножалось число мелких хуторян и отрубников, которых никак нельзя было назвать «крепкими хозяевами2. Многие хозяйства были нежизнеспособны. В Полтавской губернии, например, при полном разверстании селений в среднем на одного хозяина приходилось 4,1 десяины. Крестьяне говорили, что на иных хуторах «курицу некуда выгнать». Только около 30 % хуторов и отрубов на общинных землях образовалось путем выдела отдельных хозяев. Но это, как правило, были крепкие хозяева. В Полтавской губернии средний размер единичного выдела составлял 10 десятин. Но большинство таких выделов было произведено в первые годы реформы. Затем это дело практически сошло на нет.

Со смешанным чувством относился Столыпин к такому развитию. С одной стороны, он понимал, что только рассечение надела на отруба изолирует крестьянские хозяйства друг от друга, только полное расселение на хутора окончательно ликвидирует общину. Крестьянам, рассредоточенным по хуторам, трудно будет поднимать мятежи. «Совместная жизнь крестьян в деревнях облегчала работу революционерам», - писала М.П. Бок, явно со слов отца. Этот полицейский подтекст реформы нельзя упускать из виду[57].

С другой стороны, Столыпин не мог не видеть, что вместо крепких, устойчивых хозяйств землеустроительное ведомство фабрикует массу мелких и заведомо слабых - таких, которые никак не могли стабилизировать обстановку в деревне и стать опорой режима. Однажды, прочитав отчет, подготовленный в Главном управлении землеустройства и земледелия, Столыпин написал главноуправляющему А.В. Кривошеину: «Со слишком большою силою хулятся единоличные выделы. Хвалите и дайте должную оценку сплошному разверстанию целых селений, но не опорочивайте единоличных выделов». Однако он не в силах был развернуть громоздкую машину землеустроительною ведомства таким образом, чтобы она действовала не так, как ей удобно, а как нужно для пользы дела. Тем более, что руководители ведомства были уверены, что действуют так, как надо. Чтобы добиться от крестьян согласия на разбивку всего надела, чиновники из органов землеустройства, случалось, прибегали к самым бесцеремонным мерам давления. Иногда бывал и кровавый исход. В мае 1910 г. полицейские стражники расстреляли сход в с. Волотове Лебедянского уезда Тамбовской губернии. Было убито шестеро крестьян. Конфликт произошел из-за слишком явного покровительства отрубщикам со стороны властей. Землеустроительный проект предусматривал создание отрубов на лучших землях вблизи села. Общинники же должны были ездить на край надела, даже и за реку Дон. Крестьяне сопротивлялись переходу на хутора и отруба не по темноте своей и невежеству, как считали власти, а исходя из здравых житейских соображений. Крестьянское земледелие очень зависело от капризов погоды. Имея полосы в разных частях общественного надела, крестьянин обеспечивал себе ежегодный средний урожай: в засушливый год выручали полосы в низинах, в дождливый - на взгорках. Получив надел в одном отрубе, крестьянин оказывался во власти стихии. Он разорялся в первый же засушливый год, если ею отруб был на высоком месте. Следующий год был дождливым, и очередь разоряться приходила соседу, оказавшемуся в низине. Только большой отруб, расположенный в разных рельефах, мог гарантировать ежегодный средний урожай. Вообще во всей этой затее с хуторами и отрубами было много надуманного, доктринерского. Сами по себе хутора и отруба не обеспечивали подъем крестьянской агрикультуры, и необходимость повсеместного их введения никем не доказана. «Нигде в мире не наблюдалось такого практическою опыта,- пишет американский историк Дж. Ейни[58],- который бы показал, что соединенные в одно целое поля принесли с собой агрикультурный прогресс, и некоторые современные исследователи крестьянской агрикультуры фактически отрицают подобную причинно-следственную связь... С 40-х годов ХХ в. в Западной Европе прилагались мощные усилия к объединению владений, но система открытых полей до сих пор широко распространена среди некоторых наиболее продуктивных хозяйств». Между тем Столыпин и ею сподвижники все более утверждались в мысли, что хутора и отруба - единственное универсальное средство, способное поднять крестьянскую агрикультуру от Польши до Дальнего Востока, «от финских хладных скал до пламенной Тавриды».

Несмотря на все старания правительства, хутора приживались только в северо-западных губерниях, включая отчасти Псковскую и Смоленскую. Крестьяне Ковенской губернии еще до начала столыпинской реформы стали расселяться по хуторам. Такое же явление наблюдалось в Псковской губернии. В этих краях сказывалось влияние Пруссии и Прибалтики. Местный ландшафт, переменчивый, изрезанный речками и ручьями, тоже способствовал созданию хуторов. В южных и юго-восточных губерниях главным препятствием для широкой хуторизации были трудности с водой. Но здесь (в Северном Причерноморье, на Северном Кавказе и в степном Заволжье) довольно успешно пошло насаждение отрубов. Отсутствие сильных общинных традиций в этих местах сочеталось с высоким уровнем развития аграрного капитализма, исключительным плодородием почвы, ее однородностью на очень больших пространствах и низким уровнем агрикультуры. Крестьянин, почти не затратив на улучшение своих полос труда и средств, без сожаления их оставлял и переходил на отруб. В Центрально-нечерноземном районе крестьянин, наоборот, мною сил должен был вкладывать в возделывание своею надела. Без ухода здешняя земля ничего не родит. Удобрение почвы здесь началось с незапамятных времен. А с конца ХIХ в. участились случаи коллективных переходов целых селений к многопольным севооборотам с высевом кормовых трав. Получил развитие и переход на «широкие полосы» (вместо узких, запутанных). «Самый факт глубокой интенсивности полевого хозяйства... уложившейся в систему общинно-чересполосною землепользования, не только не вызывает потребности, но даже служит препятствием к переходу на участковое землепользование»[59],- писал П.Н. Першин, автор одной из лучших книг по этой проблеме. В итоге коса нашла на камень: крестьяне сопротивлялись насаждению хуторов и отрубов, а правительство чуть ли не открыто препятствовало внедрению передовых систем земледелия на общинных землях. Единственное в чем нашли общий интерес землеустроители и местные крестьяне,- это разделение совместного землевладения нескольких деревень. В Московской и некоторых других губерниях этот вид землеустройства получил настолько большое развитие, что стал отодвигать на второй план работы по выделению хуторов и отрубов.

В центрально-черноземных губерниях основным препятствием к образованию хуторов и отрубов на общинных землях было крестьянское малоземелье.

Нельзя не рассмотреть в данной работе вопрос переселения крестьян. Нужно заметить, что одной из главных забот Петра Аркадьевича Столыпина было освоение сибирских земель. Ведь эти земли до освобождения крестьян после реформы 1861 года не раздавались и не продавались помещикам. В Сибири не было крепостного права, не было помещиков.

Как же происходило заселение Сибири? Одними из первых шли промысловики – за пушниной. Бежали и крестьяне, измученные жестокой эксплуатацией. Царское правительство ссылало туда преступников.

Всплеском переселенческой активности во второй половине семнадцатого века послужило массовое бегство староверов от преследований после реформ Никона. Оставались царские чиновники, вышедшие в отставку и получившие в награду за службу земли. Шли на эти земли мастеровые люди; рабочий люд шел на открываемые прииски и рудники. Однако надо заметить, что, если переселение крестьян после реформы 1861 года в Сибирь и Среднюю Азию было выгодно государству, то такое положение дел не устраивало помещиков, которые лишались дешевых работников для обработки помещичьих земель. И правительству, выражавшему волю господствующего класса, ничего не оставалось делать кроме как начать препятствовать переселению. Никакой материальной помощи переселенцам не оказывалось. Малоимущие или растратившие в дороге свои скудные запасы люди были вынуждены подрабатывать в дороге или просить милостыню. Но тем не менее процесс переселения всё более и более возрастал.

Наиболее сильный толчок к переселению был дан в 1906 году, после вступления в силу Указа от 9 ноября 1906 года. И если за период с 1861 года по 1905 год было переселено менее 2 миллионов человек, то за период 1906 года по 1910 год более 2,5 миллионов[60].

Впоследствии, когда на основании Указа от 9 ноября 1906 года крестьяне стали получать денежную компенсацию за свой надел при выходе из общины, материальное положение переселенцев немного улучшилось. И всё же, среди переселенцев преобладают скорее безденежные, чем зажиточные крестьяне. Но Столыпин, удвоив за несколько лет численность населения Сибири, обеспечил прочное закрепление её за Россией.

В Сибири разделение общины, выделение на хутора и отруба протекало медленно. Но Столыпин считал, что на данном этапе главное не это, а: «Главное – поскорее заселить пустующие земли, использовать их возможно полнее. Порядок владения представляется уже на выбор самим переселенцам».[61]

Итоги переселенческой компании были следующими. Во-первых, за данный период был осуществлен громадный скачок в экономическом и социальном развитии Сибири. Также население данного региона за годы колонизации увеличилось на 153 %. Если до переселения в Сибирь происходило сокращение посевных площадей, то за 1906-1913 годы они были расширены на 80%, в то время как в европейской части России на 6,2%. По темпам развития животноводства Сибирь также обгоняла европейскую часть России.

Следовательно, по итогам реализации реформы можно резюмировать:

1) Юридическое оформление нового землепользования отставало от фактического состояния дела. Очень часто крестьяне уже давно жили расселенными по хуторам, а земля всё ещё считалась в общинном или подворном пользовании. К началу 1900-х годов положение стало упорядочиваться;

2) С переходом к постоянному владению землей стал внедряться севооборот, сеяться травы. Поля начинают удобряться, тогда как раньше удобрялись только огороды и приусадебные участки. Стала увеличиваться площадь пашни за счёт распашки ранее брошенных земель. Улучшилось качество обработки земли. Стала повышаться урожайность. Отмечается большая добротность построек у расселившихся крестьян;

3) Из 14,6 млн. крестьянских хозяйств России (на начало реформы) 5,8 млн. подали просьбу о выходе из общины. Из них к 1916 году стали самостоятельными 2,3 - 2,4 миллиона. В основной своей массе крестьяне выступали против столыпинских преобразований. Крестьяне не просто возражали, они восставали. Они противились реформе по существу и по форме её проведения.