Лирический герой поэзии Высоцкого

2.1 Лирический герой поэзии Высоцкого

Лирическое Я Высоцкого многолико, однако различие заключается лишь в его социальном статусе, например, в профессии (рабочий, шофер, завмагазином, актер, ямщик, певец), социальной принадлежности (преступник, принц крови, царь, рыцарь, люмпен). В большинстве случаев образ сопоставления фиксирует ситуативную роль лирического я (пассажир; попутчик; собеседник; прохожий; наблюдатель). За внешними характеристиками вырисовывается цельный сложный противоречивый образ лирического героя.

Художественный мир стихотворений Высоцкого строится как мир отношений между людьми, отношений с природой, с богом. В центре художественного мира стоит лирическое Я. Больше всего в поэтическом мире Высоцкого людей. Лирическое Я реализуется здесь по-разному. Я включает себя в массу, коллектив, нередко бывает пародийным. Лирический герой может быть обычным человеком, как все, может быть невеждой, поэтом, бросившим Музу. В массе человек не образован, от него требуется примитивность ума, поэтому, по Высоцкому, творчество поэта – свидетельство отделения индивида от массы. Таким образом, отказ от поэзии – это уступка законам массы. В ряде стихотворений Высоцкого в лирическом я выделяются две части, каждая из которых неистовствует одна против другой: «Груз тяжких дум наверх меня тянул, // А крылья плоти вниз влекли...». Это свойство я реализуется в двух рядах образов, приходящих в столкновение.

Таким образом, в лирике В. Высоцкого создается своеобразный мир, в центре которого стоит сложный и противоречивый образ лирического героя.

Высоцкий очень часто изображает дураков и сумасшедших, воров и алкоголиков, чертей, покойников и т.д. – тех, кому в «приличной» литературе не дано высказаться. Лирический субъект Высоцкого – вор, алкоголик, сумасшедший, работяга, солдат, спортсмен – «маленький человек» ХХ века. Явление, подмеченное поэтом – знамение нашего времени, эпохи «маленьких людей», «винтиков» государственной машины. В зеркале поэзии Высоцкого отразились страшные симптомы вырождения народа:

Мы тоже дети страшных лет России,

Безвременье вливало водку в нас.

«Я никогда не верил в миражи...»

История отдельного «конченого» человека вырастает до обобщения:

И не волнуют, не свербят, не теребят

Ни мысли, ни вопросы, ни мечты.

«Песня конченого человека»

Высоцкий воспроизводит мировоззрение дикой, темной силы, для которой словно и не существовало культуры, опыта предыдущих поколений. Его герои «неприметны, как льняное полотно». Объектом изображения становится стадно-массовое сознание толпы («Песенка о слухах», «Подумаешь — с женой не очень ладно...», «Письмо рабочих тамбовского завода китайским руководителям», «Товарищи ученые», «Антисемиты»). Особенно значимо отношение героев Высоцкого к мировой культуре и театру. Для них не существует сложных философских произведений, любое из них можно упростить до двух-трех фраз (цикл рассказов о любви в каменном веке, средние века, в эпоху Возрождения). Искусство театра, основанное на условности, концентрированности действия и времени, — трудно для восприятия неразвитым сознанием. Герои Высоцкого предпочитают проводить досуг, совмещая выпивку и телевизор, а там — доступный их пониманию цирк.

Но Высоцкий смеется, страдает, сострадает и любит человека таким, каков он есть, равным самому себе.

2.2 Формирование гуманистической концепции в произведениях о войне

В разнообразной ролевой лирике Владимира Высоцкого есть особая тема, к которой он обращался на протяжении всего своего творческого пути, и которая была необычайно важна для него. Это – тема войны. В военной поэзии наиболее ярко раскрыты гуманистические ценности поэта. В ней поэт раскрывает свой нравственный идеал.

Когда Высоцкого спрашивали, почему он много пишет о войне, он говорил: «Мы все воспитаны на военном материале» (в самом деле, в ту пору военная тема занимала весомое место в воспитании детей) ; он вырос в военной семье (отец и дядя были фронтовиками, много рассказывали о военном времени). Но помимо этого, указывал еще одну важную причину: «…мы дети военных лет – для нас это вообще никогда не забудется… Один человек метко заметил, что мы «довоевываем» в своих песнях. У всех нас совесть болит из-за того, что мы не приняли в этом участия. Я вот отдаю дань этому времени своими песнями». [1]

Володе Высоцкому было три года, когда началась война с гитлеровской Германией. Не столько по памяти, сколько по рассказам близких напишет он не без улыбки в «Балладе о детстве» (1975) о военной поре, о тогдашней жизни в Москве, в доме «на Первой Мещанской – в конце» (нынешний Проспект Мира):

Не боялась сирены соседка,

И привыкла к ней мать понемногу.

И плевал я – здоровый трехлетка

На воздушную эту тревогу.

Именно в детстве складывается у поэта основы будущего мировоззрения:

Все, от нас до почти годовалых,

Толковище вели до кровянки.

А в подвалах и полуподвалах

Ребятишкам хотелось под танки.

А в «Балладе о войне» (того же года) поэт уже всерьез осмыслит судьбу своего послевоенного поколения, «опоздавшего» на поля сражений и узнающего о подвигах и героях прошлого из книг:

И пытались постичь –

Мы, не знавшие войн,

За воинственный клич

Принимавшие вой, -

Тайну слова «приказ»,

Назначенье границ,

Смысл атаки и лязг

Боевых колесниц.

Военной теме посвящена уже одно из самых первых стихотворений Высоцкого – «Ленинградская блокада» (1961). Она вписывается в серию песен молодого поэта на улично-уголовную тему, но необычайно по своей лирической ситуации. Здесь перед нами не просто очередной герой-маргинал, но человек, переживший блокаду; блокадным опытом объясняется и его нынешнее социальное положение. В осажденном Ленинграде он лицом к лицу столкнулся с несправедливостью, увидел, что начальство переживало блокаду совсем не так, как простые люди:

Граждане смелые, а что ж тогда вы делали,

Когда наш город счет не вел смертям?

Ели хлеб с икоркою, а я считал махоркою

Окурок с-под платформы черт-те с чем пополам.

Но мало того: теперь те же самые «граждане» преследуют бывшего блокадника. Однако какой бы образ жизни он ни вел (в блокаду он «не пил и не гулял», а теперь, надо понимать, делает и то и другое), у них нет на это морального права. И мы соглашаемся с героем, протестующим против такой несправедливости:

Я скажу вам ласково, граждане с повязками,

В душу ко мне лапою не лезь!

Стихотворение это замечательно еще точностью в деталях – приметой поэтической зоркости и мастерства. Высоцкий пишет не о блокаде вообще, а именно о Ленинградской блокаде, знает ее реальные обстоятельства ( «Я видел, как горят Бадаевские склады» и т.д.). невольно демонстрируя верность традиции высоко ценимого им в юности Николая Гумилева и других поэтов-акмеистов, автор пристально вглядывается в окружающий героя предметный мир: чего стоит один только «окурок с-под платформы черт-те с чем пополам»! В этой, казалось бы, мелочи – целая судьба человека, научившего ценить и такое…

Данный герой является одним из носителей гуманистических ценностей поэта. Мы видим конфликт его с внешним миром, миром бюрократов и чиновников, которые обезличены и противопоставлены герою стихотворения. Таким образом, начинает раскрываться противопоставление «гуманистический идеал – бездушное общество, внешний мир».

Спустя три года, в 1964 году, Высоцкий напишет два военных стихотворения на тему, в ту пору тоже запретную: «Все ушли на фронт» и «Штрафные батальоны», в которых представлены глубокие нравственные мотивы, ярко выражен гуманистический пафос.

Герои этих стихотворений – солдаты-штрафники, отправленные на фронт из сталинских лагерей. Фактически это были смертники: их бросали в прорыв на самых трудных участках. За ними шли цепью бойцы НКВД и стреляли в тех, кто повернул в обратную сторону. Поэтому в бою штрафники могли оказаться только победителями – или убитыми:

У штрафников один закон, один конец –

Коли-руби фашистского бродягу!

И если не поймаешь в грудь свинец,

Медаль на грудь поймаешь «За отвагу»…

Вот шесть ноль-ноль – и вот сейчас обстрел, -

Ну, бог войны, давай без передышки!

Всего лишь час до самых главных дел:

Кому – до ордена, а большинству – до «вышки».

Горький парадокс: человека, избежавшего «вышки» (т.е. высшей меры наказания) в заключении, пуля настигает все равно…

И в этом глубокий гуманистический посыл поэта, который доносит до нас боль и отчаяние за людей, павших геройски, но оставшихся в забвении.

Здесь самое время вспомнить имя человека, оказавшего очень сильное влияние и на военные песни Высоцкого, и на становление его как великого поэта и гуманиста. Этот человек – Михаил Анчаров (1923 – 1990), один из первых поющих поэтов, начавший писать еще до войны, но активно работавший в авторской песне в 50 – 60-е годы, в пору первоначального ее расцвета. В 1960-х Анчаров и Высоцкий довольно тесно общались, были – несмотря на пятнадцатилетнюю разницу в возрасте – духовно близки друг другу.

В годы войны Анчаров учился в Военном институте иностранных языков Красной Армии, затем участвовал в военных действиях на Дальнем Востоке. Одним словом, о войне он знал не понаслышке и не раз обращался к этой теме в своем творчестве. Так вот, в 1959 году, Анчаров написал песню «Цыган-Маша», который и открыл для других авторов – и для Высоцкого, и для Галича – трагическую тему штрафников:

Штрафные батальоны

За все платили штраф.

Штрафные батальоны –

Кто вам заплатит штраф?[2]

«Платить» никто, конечно, не собирался: власть предпочитала делать вид, что никаких штрафных батальонов не существовало.

Во второй половине 60-х влияние Анчарова на Высоцкого особенно ощутимо. Кажется, именно его пример помог Высоцкому расширить свой поэтический мир, превратиться из автора одной – улично-уголовной – темы в создателя поэтической «энциклопедии русской жизни», в поэта, чье творчество пропитании гуманистическими идеями.

Вот еще два военных сюжета, «подсказанных» младшему барду старшим.

В 1964 году Анчаров написал «Балладу о парашютах», в которой возвел подвиг простых десантников в масштаб библейской истории:

И сказал Господь:

- Эй, ключари,

Отворите ворота в Сад!

Даю команду –

От зари до зари

В рай пропускать десант.[i]

Так десантник Гошка, «благушинский атаман» (Благуша – традиционное название старого района Москвы между набережной Яузы и Измайловским парком; в этом районе Анчаров вырос), попадает в рай – несмотря на то, сто он «грешник»:

Но где же святого

Найдешь одного,

Чтобы пошел в десант?

Герой словно отождествляется, даже меняется местами со своим тезкой, святым Георгием и тем самым обеспечивает мир:

Пока этот парень держит копье –

На свете стоит тишина.

А спустя четыре года Высоцкий создаст «Песню летчика», в которой прозвучат те же анчаровские мотивы. Погибшие пилоты тоже отправляются в рай, их тоже с трудом туда впускают, но они, вслед за десантником Гошкой, становятся «хранителями» (поэт обыгрывает сочетание «ангел-хранитель») и в потусторонней жизни:

Архангел нам скажет: «В раю будет туго!»

Но только ворота – щелк,

Мы Бога попросим: «Впишите нас с другом

В какой-нибудь ангельский полк!»

 

И я попрошу Бога, Духа и Сына,

Чтоб выполнил волю мою:

Пусть вечно мой друг защищает мне спину,

Как в этом последнем бою.

 

Мы крылья и стрелы попросим у Бога,

Ведь нужен им ангел – ас,

А если у них истребителей много,

Пусть пишут в хранители нас.

В этом стихотворении мы видим, как реализуется гуманистические принципы у Высоцкого: жизнь ради жизни, готовность принести любую цену во имя спасения других. Образ хранителя – вот одна из реализаций гуманистического идеала поэта, прекрасный поэтический образ, раскрывающий нам ценности Высоцкого.

В том же 1968 году, в продолжение темы, Высоцкий напишет «Песню самолета-истребителя»; две песни составят своеобразный цикл – поэт будет исполнять их вместе, одну вслед за другой.

Если раньше мы видели носителей гуманистического идеала, реализовывавшегося в образах людей, то в данном стихотворении Высоцкий использует художественный образ самолета-истребителя. Перевоплощение поэта в неодушевленный предмет со всей яркостью раскрывает нам основной гуманистический посыл Высоцкого – неприятие зла, войны и насилия. Ради этого происходит персонификация образа самолета: топливо сравнивается с кровью, истребитель испытывает гамму чувств, и мотивом звучит «Мир вашему дому!»:

Я – главный, а сзади, ну чтоб я сгорел! –

Где же он, мой ведомый?

Вот он задымился, кивнул и запел:

«Мир вашему дому!»…

 

Я больше не буду покорным, клянусь!

Уж лучше лежать на земле.

Ну что ж он не слышит, как бесится пульс!

Бензин – моя кровь – на нуле!

 

Досадно, что сам я немного успел,

Но пусть повезет другому.

Выходит, и я напоследок спел:

«Мир вашему дому!».

Еще одно известное стихотворение, в котором очень ярко раскрывается гуманистический идеал Высоцкого – «Братские могилы» (1964), которой поэт будет постоянно и до конца жизни открывать свои выступления – очевидно, считая важнейшим для своей поэзии выраженное в песне ощущение войны как национальной трагедии, неприятие ее страшного и нечеловеческого явления:

Здесь раньше вставала земля на дыбы,

А нынче – гранитные плиты.

Здесь нет ни одной персональной судьбы,

Все судьбы в единую слиты.

 

А в Вечном огне видишь вспыхнувший танк,

Горящие русские хаты,

Горящий Смоленск и горящий рейхстаг,

Горящее сердце солдата.

И вновь – через символ боли и отчаяния – мы видим настоящий гуманистический пафос поэта, верность его идеям добра и человеколюбия.

Столь высокий интерес Высоцкого к военной теме требовал собственной поэтической концепции ее. И такая концепций у него была. «Я вообще стараюсь для своих песен выбирать людей, которые находятся в самой крайней ситуации, в момент риска, которые в каждую следующую минуту могут заглянуть в лицо смерти, у которых что-то сломалось, произошло… И я часто нахожу их в военных временах…» [1]

Гуманистический идеал Высоцкого выражается не прямо, а опосредованно. Это хорошо иллюстрирует, например, стихотворение «Разведка боем» (1970).

Ее герой добровольцем отправляется в разведку на передовую, и среди его спутников – некий «тип из второго батальона», к которому он относится с явным недоверием и даже неприязнью: в отличие от бойцов «Борисова» и «Леонова», тот «тип» не имеет даже фамилии. Драматизм разведки нарастает с каждым куплетом – ведь бойцы должны вызвать и в конце концов вызывают огонь на себя. В этом и заключается смысл разведки боем: когда противник стреляет, становится ясно, где он располагается. И тут вдруг происходит важный смысловой перелом в сюжете стихотворения:

Пулю для себя не оставляю.

Дзот накрыт и рассекречен дот…

А этот тип, которого не знаю,

Очень хорошо себя ведет.

И уже в момент развязки, по возвращении бойцов из разведки (а вернулись не все), подозрительный «тип» превращается… в «парнишку». Слово совсем другое, и произносится оно уже с теплым чувством, с доверием к выдержавшему суровое испытание солдату – оказывается, совсем молодому, иначе это слово к нему не подошло бы:

С кем в другой раз ползти?

Где Борисов? Где Леонов?

И парнишка затих

Из второго батальона…

Здесь раскрываются самые главные нравственные ценности – верность, надежность, дружба в прямом смысле этого слова.

А за два года до «Разведки боем» Высоцкий написал стихотворение «Давно смолкли залпы орудий…», в которой, словно предвосхищая лирическую ситуацию «Разведки…», напрямую сформулировал свою поэтическую мысль:

Приходится слышать нередко

Сейчас, как тогда:

«Ты бы пошел с ним в разведку?

Нет или да?»

Не в этом ли и заключался главный секрет успеха военных песен Высоцкого, что они написаны и о войне вообще, где все время требуется проверка человеческих качеств, и прежде всего верности дружбе, готовностью рисковать жизнью ради человека, находящегося рядом с тобой.

И гуманистический идеал и ценности Высоцкого выходят за рамки военной поэзии, они являются основой творчества поэта.