Споры о литературной сказке

2. Споры о литературной сказке

В 20-е годы детские книги выходили в детских редакциях крупнейшего государственного издательства (Госиздата), а также в ряде других государственных и частных издательств (тогда еще существовавших). Требовалось осмысление этой продукции, ее классификация, оценка, и в 1931 г. появилось научное учреждение – Институт детского чтения. Здесь рассматривались насущные вопросы развития литературы для детей: традиции и новаторство, роль сказки, критерий оценки детской книги, ее язык, содержание, герои…В дискуссиях принимали участие как видные писатели (М. Горький, С. Маршак, К. Чуковский), так и ученые, педагоги, критики, издательские работники. Со статьями о детской литературе выступали даже государственные деятели – нарком просвещения с 1917 года А.В. Луначарский, член коллегии этого наркомата Н.К. Крупская и другие.

Чрезвычайно остро стоял тогда вопрос об отношении к классическому литературному наследию. Спорили о том, должна ли советская литература опираться на традиции русской классики: решали вопрос, как отделить то, что пойдет ей на пользу от того, что будет мешать поискам новых форм и нового содержания. Одни стояли за современную, наполненную злободневным материалом детскую книгу, другие утверждали, что нельзя пренебрегать вечными нравственными ценностями.

М. Горький выступил в защиту классики. В статье «О новом и старом» он замечал: «…о прошлом, которое теперь уходит, чтобы не возвратиться, книги расскажут детям лучше, умнее, чем отцы и матери». Недаром он еще в 1918 г. начал работу по отбору произведений классической литературы для детских изданий. Писатель был убежден в особой ценности этих произведений для формирования личности ребенка в новых исторических условиях.

В первую очередь Горький отбирал для детского чтения произведения русского народного творчества, а также сказки и песни других стран и народов. Эти произведения, по мнению писателя, помогают понять детям жизнь, думы и чаяния народа, перенять его ненависть к эксплуататорам и его любовь к героям. Горькому было дорого и то, что народное творчество развивает в детях воображение, стремление воплотить в жизнь лучшие помыслы человечества. Хочется отметить и смелость, с которой Горький включает в чтение для детей 5-9 лет, пусть даже в пересказах, русские былины, мифы, сказки «Тысяча и одна ночь», скандинавский эпос.

Горький отбирал для детей и сказки Пушкина, Аксакова, Ершова, Андерсена, Гауфа, творчество которых опиралось на фольклор.

Передовая литература XIX века привлекает Горького тем, что она органически связана с коллективным творчеством народа, отражает чувства и настроения передовых слоев русского общества – русской демократии – и отличается истинностью воспроизведения действительности.

Горький был принципиальным противником переделки для детей старшего возраста произведений классиков. Он допускал только некоторые сокращения их, устранения слишком трудных для понимания подробностей. По свидетельству К.И. Чуковского, Горький не раз говорил: «…Наши подростки и старшие дети имеют полное право получить любую книгу Диккенса или Виктора Гюго в ее подлинном виде. Я враг переделок для детей старшего возраста. Для младших – другое дело…»[14, с. 347].

Жизненно важной для детской литературы была дискуссия о сказке, возникшая в конце 20-х годов и перешагнувшая за пределы десятилетия.

В 1929 г. на страницах «Литературной газеты» вспыхнул острый спор о сказке, вылившийся в литературную полемику о смысле литературы, адресованной детям. В декабрьских номерах была дана информация о докладе А. В. Луначарского, статья С. Болотина и В. Смирновой «Детская книга в реконструктивный период», статья Д. Кальма «Против халтуры в детской литературе». В разделе «За действительно советскую детскую книгу» (Литературная Газета. – 1929. - №37) – статья Е. Флериной «С ребенком надо говорить всерьез» и письма К. Федина, Б. Житкова, Б. Лавренева, В. Смирновой, критиковавшие выступление Д. Кальма, Е. Флерина и Д. Кальм, якобы оберегая детей от буржуазной идеологии, доказывали необходимость запрета на издание фольклора, классики и ряда ведущих в то время советских писателей: С. Маршака, В. Бианки, Б. Житкова…

В №9 за 1930 той же газеты А.М. Горький опубликовал яркую полемическую статью «Человек, уши которого заткнуты ватой». Писатель язвительно отмечает неосведомленность Д. Кальма в литературном процессе. А далее развивает концептуальный взгляд на книгу для детей как на специфической - отвечающее возрасту, большое искусство. Суть статьи Е. Флериной в отрицании «тенденции позабавить ребенка». «Не верю, - пишет Горький, - что Наркомпрос отрицал эту тенденцию. Ребенок до десятилетнего возраста требует забав, и требование это биологически законно. Он хочет играть, он играет всем и познает окружающий мир прежде всего и легче всего в игре, игрой.

Он играет и словом, и в слово, именно на игре словом ребенок учится тонкостям родного языка, усваивает музыку и то, что филологически называется «духом языка» [14, с. 84-86].

Горький отмечает, что Пушкин, Лесков, Успенский и многие другие писатели учились русскому языку на сказках, песенках, «постигали красоту, силу, ясность и точность» языка на «забавных прибаутках, поговорках…». «Никогда еще дети не нуждались так в обогащении языком, как нуждаются они в эти годы, в наши дни, когда жизнь всесторонне изменяется, создается множество нового и все требует новых словесных форм» [14, с. 84-85].

Автор данной работы считает, что эти слова, да и вся статья, звучат актуально для нашего времени: «В настоящем, как известно, немало всякого старого хлама, грязи, плесени, пошлости. Полезно и необходимо высмеять перед детьми, опорочить перед ними этот хлам, возбудить в них органическое отвращение к нему. Но было бы вредно и преступно фиксировать внимание детей на этом, на таком «серьезном». Это значило бы отравлять их той грязью, которую развели на земле деды и отцы. Чем меньше они воспримут мерзостей из прошлого и настоящего, тем здоровее, светлее, разумнее будет будущее, тем скорее наступит оно» [14, с. 84-85].

Горький утверждал: «С детьми надо говорить забавно, беречь и развивать способность воображения. Раскрывать непреходящую эстетическую ценность сказки именно как специфического воспитательного жанра – занимательность, эстетически оправданная логика победы добра над злом, уважение и любовь к человеку, выразительная художественная деталь; поэтизация близости, родственности человека и природы; способность видеть необычное в обычном, народный язык…»

Мирон Семенович Петровский в книге «Книги нашего детства» писал, что «детские впечатления от сказки закрепляются в нашем сознании на всю жизнь, и как жалко, что мы уже не различаем в слове «впечатления» его корневую «печать», «впечатанность». Сказка впечатана в нас навсегда – крупным шрифтом наших детских книг». [41, с. 6] Может ли человек, задумывающийся над судьбами культуры, быть равнодушным к сказкам?

В первоначальные времена человечества ребенок вводился к социальные и культурные структуры тогдашнего общества через миф. Рожденный матерью как биологическое существо, он становился существом общественным, приобщившись к мифу. Миф давал ему чувственно воспринимаемую картину мира, выработанную совместными усилиями предшествующих поколений, и основные правила поведения, обеспечивающие целостность и существование рода.

Эту социально-культурную роль в современной жизни выполняет детская сказка. Вобравшая в себя обломки, осколки и целые конструкции мифа древности, обогатившаяся многовековым опытом развития (сначала – фольклорного, затем - литературного), сказка в чтении нынешних детей стала чем-то вроде «возрастного мифа» - передатчиком народных норм и установлений национальной культуры. Сказка превращает дитя семьи – этого папы и этой мамы – в дитя культуры, дитя народа, дитя человечества, а «человека социального», по современной терминологии.

Возражения против сказок сводились в основном к следующему: сказка отвлекает ребенка от реальной жизни, она отражает идеологию буржуазного мира; заключает в себе мистицизм и религиозность. Сказочный антропоморфизм тормозит утверждение ребенка в его реальном опыте: ребенок не может создать устойчивые связи между собой и внешней средой, которые необходимы для его нормального развития. Основой этих утверждений был активный атеизм, примитивное материалистическое мировоззрение, не допускающее в жизни никаких «тайн».

Сказку как жанр литературы для детей педологи безусловно отрицали. На педологических конференциях ораторы заканчивали свои выступления призывом «развернуть широкую антисказочную кампанию». «Сказка отжила свое», «Кто за сказку – тот против современной педагогики» и совсем коротко и просто «Долой всякую сказку» - таковы были лозунги педологов. При активном участии руководителей так называемой «Харьковской педагогической школы» Соколянского, Топова и Залужского вышел «основополагающий» сборник статей «Мы против сказки».

Вместе с книжками, в подзаголовке которых стояло опасное слово «сказка», по требованию педологов из школьных и детских библиотек удалялись книги, где элемент вымысла превышал некую установленную педологами норму - «Путешествия Гулливера», «Робинзон Крузо». Но особенно плохо приходилось барону Мюнхаузену – ведь он откровенно бросал вызов мещанскому «здравому смыслу» и, защищая вымысел, готов был драться на него – верхом, хотя бы и на половине лошади! «Сказка о Пете, толстом ребенке, и о Симе, который тонкий» В. Маяковского, сказки С. Маршака, «Крокодил», «Мойдодыр», «Тараканище» К. Чуковского также подверглись запрету ликвидаторов сказки – педологов.

У сказки были могущественные союзники – дети!

Такой авторитетный деятель, как Н.К. Крупская, также выступала против сказки. Особенно ее беспокоило несоответствие «чудесной формы» и «чудесного содержания». Н.К. Крупская настойчиво рекомендовала для чтения детям лучшие и доступные им произведения классической русской и мировой литературы: детям младшего школьного возраста – литературные сказки Г.Х. Андерсена, Д.Н. Мамина-Сибиряка, Л.Н. Толстого (особенно высоко она ценила Л.Н. Толстого за достоверное знание деревни, крестьянского ребенка, за уважение и любовь к нему); детям среднего школьного возраста – рассказы В.Г. Короленко, М. Горького; подросткам 13-15 лет – произведения русской и зарубежной классики: Н. В. Гоголя, А. С. Пушкина, В.Г. Белинского, А.И. Герцена, А. Барбюса, Джона Рида, Мольера. Н.К. Крупская была убеждена, что высокий пафос гражданственности поэзии Н.А. Некрасова, поэтов «Искры», народность басен И.А. Крылова положительно повлияют на становление личности подростков.

Надежда Константиновна решительно возражала против переделки для детей произведений классиков. Исследователь педагогического наследия Крупской по вопросам детского чтения И. Медведева справедливо пишет, что для понимания подлинных взглядов Крупской на место сказки в чтении детей, надо представить себе ту борьбу, которая развернулась в детской литературе в конце 20-х - начале 30-х годов. Отдельные писатели и педагоги в то время защищали переиздание любых сказок, вплоть до мистических, противопоставляя им книги о современности. Тем самым они стремились отвлечь внимание детей от современной жизни… Некоторые педагоги впадали в другую крайность и выступали вообще против чтения детских сказок, фантастики и даже произведений классической литературы на том основании, что они якобы отвлекают детей от активного вмешательства в жизнь. Крупская в период острой борьбы вокруг сказки сумела сохранить трезвый реалистический взгляд на этот вопрос и не впадала ни в одну из крайностей. «Сказка, помогающая понять жизнь – да. Я всячески за нее. Мистические сказки и повести – ни под каким видом…» - писала она. [29, с. 32-33].

А.В. Луначарский не разделял взглядов Крупской. Он считал ошибкой отказ от фантастического мира сказки, переход к «стопроцентному реализму». Препятствовать тяготению ребенка к волшебству, к фантастике, тайне и вымыслу – значит калечить его, мешать нормальному развитию личности, утверждал он.

Совет детским писателям учиться у сказки давал и С.Я. Маршак. Особенно возмущала его группа спорящих, по мнению которых для детей нельзя печатать вообще ни одной народной сказки. Сам Маршак говорил о сказке впоследствии так: «Для меня всегда в сказке существуют конкретные приметы о жизни народа, страны. У сказочных персонажей есть родина, профессия, характер. Все мои двенадцать месяцев – это хозяева лесов, полей, морозов, дождей и ясной погоды, а не какие-то условные обозначения времени. Всякая стилизация отнимает у сказки жизнь». [50, с. 58]

Видя в сказке живую действенную мысль народа и правду характеров, Маршак добивался такой же выразительности и ясности, «простоты сложности» и «сложности простоты», которые являются следствием глубокого, органически присущего поэту мироощущения и мировоззрения и в стихах для детей.

Принявший участие в дискуссии 1929 года о детском чтении Луначарский гневно обрушился на тех критиков, которые травили детских писателей, опиравшихся на народную сказку. Только с учетом ее художественных средств можно создать истинно детское произведение, считал Луначарский.

А.С. Макаренко считал, что: «хорошо рассказанная сказка – это уже начало литературного воспитания. Было бы весьма желательно, если бы на книжной полке каждой семьи был сборник сказок». [28, IV, с. 418-419]

К.И. Чуковский писал о книге «От двух до пяти»: «В книжке я восставал против наивно-утрированного подхода к детской литературе и доказывал, что даже небывальщины, даже «перевертыши», даже явные нелепицы служат для утверждения детей в реализме, что отнимать у них фантастическую волшебную сказку – значит уродовать их душевную жизнь». [62, I, с. 169]

Писатель подчеркивал исключительное значение для детей сказки, которая не только развлекает, но и учит. Определяя цель сказок, он в 1956 году писал «Она заключается в том, чтобы какою угодно ценою воспитать в ребенке человечность – эту дивную способность человека волноваться чужими несчастьями, радоваться радостями другого, переживать чужую судьбу, как свою. Сказочники хлопочут о том, чтобы ребенок с малых лет научился мысленно участвовать в жизни воображаемых людей и зверей и вырвался бы этим путем за узкие рамки эгоцентрических интересов и чувств. А так как при слушании ребенку свойственно становиться на сторону добрых, мужественных, несправедливо обиженных, будет ли это Иван-царевич, или зайчик-побегайчик, или бесстрашный комар, или просто «деревяшечка в зыбочке», - вся наша задача заключается в том, чтобы пробудить, воспитать, укрепить в восприимчивой детской душе эту драгоценную способность сопереживать, сострадать и сорадоваться, без которой человек – не человек. Только эта способность, привитая с самого раннего детства и доведенная в процессе развития до высочайшего уровня, создавала и будет впредь создавать Бестужевых, Пироговых, Некрасовых, Чеховых, Горьких…» [64, с. 159].

Взгляды Чуковского практически претворены в жизнь в его сказках. В статье «Работа над сказкой» он указывал, что его задача состоит в том, чтобы, максимально приспособившись к малым ребятам, не только внушить им наши «взрослые идеи о гигиене» («Мойдодыр»), об уважении к вещам («Федорино горе»), но и по возможности поднять их литературный и умственный уровень. Выполняя поставленную задачу, писатель ввел в сказки обширный познавательный материал, дал маленьким детям понятия о далеком и близком, о большом, слабом, сильном. В сказки введены темы о морали, о правилах поведения, о победе добра над злом. Через сказочные образы писатель учит детей гуманному отношению к людям, воспитывает высокие нравственные качества. Сказки Чуковского развивают в детях творческие способности, воображение, вкус и любовь к художественному слову. Они веселят, смешат читателей, учат их сочувствовать в беде, помогать в несчастье и радоваться благополучию других.

На Втором Всесоюзном съезде советских писателей в докладе о советской литературе для детей и юношества Б. Полевой говорил о трех путях развития нашей сказки: «Это путь творческой обработки народных сказок, по которому пошли П. Бажов, А. Толстой, Д. Нагишкин: «Это, во-вторых, путь создания поэтических сказок о природе типа сказки Виталия Бианки, и, наконец, у нас популярен и третий путь, по которому идет полностью К. Чуковский, написавший еще в давние, дореволюционные времена своего «Крокодила Крокодиловича», - путь веселой, озорной сказки-шутки…В веселой, искренней, мягкой форме эти сказки несут серьезную воспитательную идею, но несут так, что ребенок этого не замечает, без надрыва, без поднятого вверх пальца, без риторики» [11, с. 52].

Может показаться невероятным, но о происхождении современных литературных сказок, родившихся в этот период (20-30-е годы), мы зачастую знаем меньше, чем о происхождении фольклорных, созданных невесть когда, в условиях, которые нынешний человек и представить-то себе может лишь значительными интеллектуальным и волевыми усилием.

Таким образом, детский писатель при создании своих произведений для детей должен учиться у народа, который в течение «многих веков выработал в своих песнях и сказках идеальные методы художественного и педагогического подхода к ребенку».