Политическая обстановка в Центральной Азии в начале XVIII веке

1.1 Политическая обстановка в Центральной Азии в начале XVIII веке

В XVIII в. Центральная Азия, издавна населенная предками их современных народов—узбеков, казахов, кыргызов, туркмен, таджиков, каракалпаков, как и в предыдущие столетия, была ареной больших и сложных событий, когда в условиях феодальной раздробленности и междоусобиц продолжалась их длительная и трудная борьба за независимость и самостоятельность против захватнических устремлений правителей более сильных соседних государств и наряду с этим шло развитие процесса все более тесного сближения с Россией.

Народы Центральной Азии в XVIII в. находились на разных ступенях общественного развития, но господствующими были патриархально-феодальные отношения. На современной территории Центральной Азии существовало тогда несколько отдельных самостоятельных и полусамостоятельных владений, чья экономическая основа характеризовалась ростом крупного землевладения и сосредоточением большого количества скота у феодальной знати. В этой обстановке продолжались междоусобные войны отдельных племенных объединений, вызванные сепаратистскими устремлениями возглавлявших их феодалов, упорно противившихся усилению централизованной власти хаков. Определенную роль в создании и сохранении такого неустойчивого положения в регионе играли не прекращавшиеся завоевательные походы Джунгаркого ханства и агрессивные устремления Цинской империи по отношению к Средней Азии. Все это обусловливало кризисный ход событий в Центральной Азии, тормозившая развитие их хозяйственной и культурной жизни. Заметно ослабевали экономические связи между оседло-земледельческими и кочевыми скотоводческими районами и хозяйствами, что также отрицательно сказывалось на развитии производительных сил края. Положение народных масс постоянно ухудшалось. Межфеодальная борьба, разорительные последствия частых междоусобиц тяжким бременем ложились на плечи простых тружеников, осложняли нормальную жизнь общества и способствовали агрессивным действиям более сильных соседних иноземных государств[10]. По словам академика В. В. Бартольда, ХVIII.век «был критическим для всего мира мусульманства»[11], включая, территорию Центральной Азии.

Здесь уместно напомнить о давних торгово-обменных и культурных связях Центральной Азии и России. Сначала эти связи носили спорадический, более или менее случайный характер, но с течением времени расширялись, хотя долго еще не приобретали устойчивого и систематического характера. И было естественным, что уже Петр I, стремившийся дать толчок развитию отечественной промышленности и торговли, являвшихся одним из главных рычагов экономической мощи страны, ясно сознавал, что Россия может извлечь большие выгоды благодаря своему географическому положению между Западной Европой и Азией потому обращал свое внимание в сторону Средней Азии...

Первые попытки утвердить влияние России в Центральноазиатском регионе оказались безустанными, свидетельством чего явились неудавшиеся экспедиции И. Д. Бухгольца. в 1714—1716 гг. и А. Бековича-Черкасского рв 1716—1717 гг. И тем не менее правительство России все большее значение придавало Центральной Азии в системе своей внешней политики на Востоке.

Судя по высказываниям Петра-1, Россия рассматривала казахские степи в качестве обширного торгово-экономического моста, могущего соединить Русское государство со Средней Азией и другими восточными государствами. И хотя данное направление по сути дела было продолжением и развитием политики, наметившейся еще со времен Ивана III и Ивана Грозного, все более четко оно стало прослеживаться с конца XVIII в. по мере роста в недрах разлагавшегося феодально-крепостнического строя России, элементов капитализма, что стимулировало расширение внутренних и внешних рынков, обеспечение источников сырья, путей для удобного транзита.[12]

Освещение дальнейшего развития событий в этом направлении требует хотя бы краткого экскурса в историю Центральной Азии на протяжении всего XVIII в.

Политическая обстановка в Казахстане в начале XVIII в. была чрезвычайно сложной. Казахи были разделены на три жуза (Старший, Средний и Младший), где господствовали родоплеменные принципы объединения. Точное время и процесс образования этих трех жузов остаются пока мало изученными. Судя по всему, они сложились еще до XVI в. Само существование жузов отражает сложность процесса образования казахской народности на базе кочевого и полукочевого скотоводства с оседлым земледелием.[13]

Между жузами не было политического и экономического единства, имела место междоусобная борьба за власть, за пастбища и скот, которая ослабляла их и делала время от времени доступной добычей для агрессивных соседних держав. В этих условиях все же шел процесс постепенного включения племен и родов Семиречья в единое Казахское ханство, которое уже с начала XVI в. охватывало почти все этнические группы, составлявшие казахскую народность и почти всю территорию, на которой они расселялись.[14] Тем не менее и к XVIII в. прочного единства внутри ханства достигнуто не было. Владетелями казахов являлись ханы Тауке (умер в 1715 г.), Каип (убит в 1718 г.), Абулхаир (убит в 1748г.), Абулмамбет, Аблай и др. Власть их, ввиду отсутствия единой экономической базы, была номинальной. В начале XVIII в. внешнеполитическое положение казахов характеризовалось тем, что они со всех сторон подвергались набегам волжских, калмыков, башкир, отрядов хивинских и кокандских феодалов и, наконец, джунгарских войск. Особенно тяжелыми были захватнические походы джунгарских феодалов. Однако с начала XVI в. успешную борьбу против джунгарских кочевий казахи вели в союзе с кыргызскими племенами. Тем не менее из-за все большего углубления политической раздробленности в Казахстане и все большего возрастания натиска джунгарских феодалов казахи в начале XVIII в. стали откочевывать в трех направлениях: Младший жуз—к западу—в Хиву и к северу—в долины Яика и Эмбы; Средний — в центральные области Средней Азии — к Самарканду и Бухаре, а часть казахов Старшего жуза временно попала в зависимость от Джунгарии).[15]

В этих тяжелых условиях в истории казахов произошел ряд исключительно важных событий: в 30-х годах XVIII в. было положено начало добровольному присоединению Казахстана к России, в основе которого лежали как экономические причины—расширение и упрочение хозяйственных связей казахов с Россией, так и политические мотивы — усиление натиска на казахов со стороны Джунгарского ханства. В 1731 г. к России присоединились казахи Младшего жуза, а большая часть Среднего жуза приняла присягу на верность России в 1731 и 1740 гг.

После подписания указа 10 июня 1734 г. о принятии в российское подданство казахов Старшего жуза должно было последовать принятие присяги его старшинами. Но создавшаяся внутри жуза обстановка, а также его отдаленность от России, не прекращавшееся наступление джунгар и т. п. не позволили закрепить этот исторически обусловленный акт присоединения Казахстана к России, и процесс этот затянулся до середины XIX в.

Что касается Средней Азии, то в начале XVIII в. здесь формально существовало два государственных образования—Бухарское и Хивинское. Но вследствие слабой централизации их стали отпадать такие обширные территории, как Фергана, Ташкент, Ходжент, Ура-Тюбе, Самарканд и другие, которые становились во многом самостоятельными владениями. Так, реальная власть бухарского хана фактически ограничивалась едва ли не пределами одной столицы с прилегающей к ней округой, да и то контролировалась аталыком, назначавшимся из среды узбекских феодалов и выполнявшим функции главного ханского сановника. Обособление некоторых феодальных владений, естественно, порождало междоусобную борьбу за власть и беспрепятственную эксплуатацию наиболее широкого круга подданных.

Стремясь к усилению централизованной власти, узбекские ханы обращались за помощью к соседним государствам, в том числе и к правительству России, с тем, чтобы укрепить свои позиции в борьбе против сепаратистских настроений феодалов.[16]

Нестабильностью политического положения Средней Азии воспользовался Надир-шах, который, завладев властью в Сефевидском Иране и учитывая, что Бухарское и Хивинское владения были ослаблены предшествующими событиями и междоусобной борьбой, подверг узбекские ханства жестокому разгрому в 1740 г.

После прихода к власти представителей местной феодальной знати из племени мангитов и обретения при них независимости в Бухарском ханстве со второй половины XVIII в. наблюдалась относительная стабильность экономической и политической жизни.

В ходе непрестанной борьбы феодальных групп за верховную власть Ташкент и его округ в известной мере оказались в стороне от этой борьбы или, во всяком случае, не находились в центре событий. Благодаря этому к началу XVIII в. произошло обособление города Ташкента, который под властью местных ходжей превратился фактически в самостоятельное владение с близлежащими оседлыми районами.[17] Уже в 1709 г. ходжи владели реальной властью в Ташкенте. В своих внутренних делах и во внешних сношениях они не зависели от ханов, формально правивших городом в силу той восточной традиции, что правитель должен происходить лишь из рода Чингисхана. В первой половине XVIII в. ханский престол в Ташкенте занимали выходцы из казахских степей, например, Джулбарс (убитый в 1740 г.). Достижению Ферганы, чем добился укрепления Кокандского владения. Теперь, однако, он от совместных действий с кыргызами перешел к политике постепенного, расширения своей территории за счет захвата кыргызских земель, что неизбежно вело к обострению отношений кокандского правителя с кыргызскими феодалами. Как можно предполагать, захватнические устремления кокандских владетелей в сторону южно кыргызских земель были связаны с ослаблением здесь кыргызов, отошедших на северо-восток для борьбы против джунгарских феодалов. После Ирдана-бия на кокандский престол взошел один из его родственников—Нарбута-бий правивший до конца XVIII в. Власть его ограничивалась преимущественно центральной частью Ферганской долины. На северо-востоке долины до Алая и Кашгарии включительно главную роль играли кыргызы, занимавшие северные и южные склоны Тянь-Шаня. После смерти Нарбута-бия престол занял его сын Алимбек, первый кокандский правитель, принявший титул хана, в связи с чем и Кокандское владение стало именоваться ханством. С завершением консолидации земель Кокандского ханства, укрепившийся Алим-хан участил завоевательные походы на соседние территории.

Все это время к Ташкенту были устремлены захватнические вожделения феодалов Ферганской долины, в которой шел процесс усиления Кокандского ханства. Наступило длительное время кокандо-ташкентских войн, в ходе которых Ташкент успешно отражал натиск враждебных ему войск из Ферганы. Однако, предпринятый Юнус-ходжой крупный поход на Коканд оказался неудачным, а вслед за ним, через год, не стало и самого энергичного и предприимчивого правителя Ташкента. После этого (когда преемником Юнус-ходжи стал его сын Султан-ходжа) владетель Коканда Алим-хан усилил натиск на Ташкент и к исходу первого десятилетия XIX в. Ташкент вошел в состав владений Кокандского ханства, будучи завоеван Омар-ханом (братом Алим-хана)[18]

В этой непростой обстановке шло дальнейшее консолидация кыргызского народа. В начале XVIII в. ареол распространения кочевок кыргызов, по данным источников, простирался с севера на юг от Балхаша — Таласа до Гиндикуша — Яркенда и с запада на восток от Бухары — Ташкента до Тибета. Основным районом сосредоточения кыргызскокого населения оставался Тянь-Шань (территория современной Кыргызской Республики). Общую численность кыргызов точно определить сложно. В источниках имеются отрывочные данные, по которым можно предположить, что в XVIII в. их насчитывалось приблизительно 350—450 тыс. человек.

Общественно-политический строй кыргызов исследуемого периода мало изучен. В 1734 г. губернатор Сибири И. И. Кириллов в проекте «Об удержании в русском подданстве кыргыз и способах управления ими» сообщал о «малой провинции кыргызов», находящейся в соседстве с Бадахшаном и имеющей «собственного хана». Эти сведения, однако, отражали лишь внешнюю сторону жизни кыргызского кочевого общества, вернее выражали признание соседними народами некоего самостоятельного государственного образования у кыргызов. На самом же деле кыргызское общество в XVIII в. еще не достигло прочного политического единства.

Консолидировавшись к началу XVI в. в феодальную народность, кыргызы еще долго сохраняли феодальную по содержанию и родоплеменную по форме социальную структуру. Восточные источники зафиксировали у них наличие родоплеменных объединений саяк, сарыбагыш, кытай, кушчу, саруу, монолдор, ават, мундуз, басыз, черик, кыпчак, адыгене, найман и др. Каждое племя состояло из родов во главе с биями, власть которых была наследственной. Один из них считался главным бием. Мелкие подразделения родов возглавлялись старшинами (агалыкчи). Однако кыргызские родоплеменные объединения в корне отличались от первобытнообщинных. Правители отдельных племен, будучи крупными феодалами, принимали под свою власть целые группы людей из других родов и племен. Общины являлись не родственными, а территориальными союзами, носившими уже вполне выраженный характер классовых отношений. Каждое такое родоплеменное объединение кыргызов представляло собой самостоятельную административно-политическую единицу, имевшую свою мету для скота (тамгу) и общий боевой клич (ураан). Она формально и фактически была как бы «самостоятельно существующим государственным организмом, напоминающим в некотором отношении карликовое греческое государство— полис». С учетом специфических особенностей кочевого общества родоплеменные объединения кыргызов, по заключению Б. П. Гуревича, «по существу уже представляли собой одну из форм государственной власти»[19], т. е. раннефеодального кочевого государства, процесс формирования которого не был завершен .

Китайский источник «Цинь дин хуанъюй Си-юй туч-жи» («Высочайше утвержденное географическое описание Западного края», 1782 г., гл. 45, л. 1а) сообщает: «Все эти вожди (тоу) независимы друг от друга. Ежегодно они выбирают одного главу (чжан), который занимается общим управлением и которому все подчинено. Тот вождь (тоу), который стал чжаном, называется Ма-мук-кули (Ма-му-гу-ху-ли). Он только временно во главе племени (бу)» . А. Н. Бернштам, анализируя эти сведения, верно заметил, что Мамук-кули не титул, а имя человека Мамуткулу, и считал его «выборным кыргызским ханом» в середине XVIII в. В действительности же лицо, стоявшее в это время во главе кыргызов — их выборный правитель, не носило титула «хан». И. Андреев писал, что у кыргызов в конце XVIII в. «никакого хана и султана не находится, а имеют одного князя или бия Атекая, который во всей орде в почтении...». Кыргызский «владелец», избранный главой союза племен, не носил титул хана, вероятно, из-за того, что не все кыргызы признавали его власть. Немаловажную роль играло, видимо, и то, что по существовавшей в среднеазиатских владениях традиции быть избранным и носить титул «хан» имел право только выходец из рода Чингисхана.

Надо сказать, что выборный верховный правитель кыргызов, не располагавших значительной и постоянной военной силой (кроме личной дружины «кырк джигит»— буквально «сорок молодцев»), фактически не имел реальной власти над главными биями племен. Поэтому он довольствовался формальным признанием его роли как верховного правителя кыргызов, не имеющего права вмешиваться во внутреннюю жизнь племен, родов и их подразделений. Таким образом, при внешней видимости некоего централизованного управления страна в описываемое время фактически была политически раздробленной. Причем в родоплеменных группах господствовали наряду с феодальными и патриархальные отношения, которые «тормозили общественное развитие, препятствовали государственному объединению кыргызов»[20]. Из-за раздробленности и политической неустойчивости Кыргызстан часто становился объектом захватнических нападений более сильных соседних государств.

Из-за феодальной раздробленности кыргызских племен общая политическая обстановка в Кыргызстане в начале XVIII в. была весьма сложной. Она усугублялась также столкновениями экономических и политических интересов крупных соседних государств — Джунгарского ханства ойрат-монголов (калмаков) и маньчжуроки-тайской империи Цин. Экспансионистская политика цинского Китая на северо-западных границах вела к столкновению его не только с Джунгарией, но и с Россией. Тем самым Цины косвенно способствовали активизации завоевательных походов джунгарских феодалов на запад — в сторону Средней Азии, в частности в Кыргызстан.

Государственное объединение ойратов занимало первоначально Западную Монголию. В XV в. под властью известного правителя ойратов Эсен-тайши находилась вся Монголия. Тогда их войска эпизодически вторгались на Тянь-Шань, доходя до Сырдарьи. После временного упадка в XVI в. государственное объединение ойратов снова возродилось в XVII в. как Джунгарское ханство. Калмакское государство XVIII в. находилось на границах развитых оседло-земледельческих оазисов Азии. Заинтересованные в экономическом обеспечении своего кочевого скотоводческого хозяйства продукцией этих районов, а также в эксплуатации чужих народов и захвате их природных богатств феодалы Джунгарии проводили активную внешнюю политику на своих рубежах, которая носила агрессивный характер на юго-западном направлении.

Пришедший к власти новый хан Цеван Рабтан предпринимал энергичные меры по укреплению своего государства. Осенью 1702 г., как известно, он в принудительном порядке с помощью войска в 2,5 тысячи (по некоторым данным — 2 тысяч) переселил подвластные ему улусы енисейских кыргызов из-под Красноярска в глубь Джунгарии. По пути, как сообщают архивные документы, «будучи в Иртышских вершинах напали на них казачьи орды люди..., и многих кыргызских людей побили до смерти, а жен и детей у многих побрали в полон».[21] Не говорит ли это обстоятельство о достаточной прочности позиций здесь казахских феодалов?

Надо заметить, что переселение племен, ранее подвластных ойратам, или из вновь завоеванных ими земель в пределы Джунгарского ханства рассматривалось Цеван Рабтаном, с одной стороны, как средство усиления государства, а с другой стороны — укрепления позиций ойратов на захваченных территориях путем «разреживания» однородного по своей национальной принадлежности местного населения. С этой же целью в 1702 г. были удержаны перекочевавшие на зимовку к реке Имель 15 тыс. кибиток (около 30 тыс. человек) волжских калмыков — торгоутов, подвластных Санжипу — сыну Аюки-хана. Подобные акции наблюдались и в последующее время. В частности, после нового завоевания ойратами в 1713—1716 гг. Восточного Туркестана несколько тысяч уйгуров было насильно переселено в Джунгарию, где они занимались земледелием. Видимо, в это же время в пределы Джунгарского государства были пригнаны и восточнотуркестанские кыргызы, проживавшие в городе Ак-Суу, а позднее — и андижанские, которые «находились у него птичьими охотниками». Интересные сведения о подобных перемещениях населения в Джунгарском ханстве сообщают бежавшие в Россию в 1726 г. сыновья волжского калмыка, бывшего в числе подданных Санжипа (в 1702 г.). Один из них показывал, что «жил он Баусханан с братом своим по ту сторону контайши на Нарыне реке, где перевел он контайша полоненников Аюки хана калмыков, и он контайша тех калмыков отдал под ведение зятю своему Лозан Чирину». Брат этого перебежчика, Хочики Дундук, дополнительно показывал: «...которые улусы ево контайши владения были близ к Иртышу реке и те улусы перевел он, контайша, за Илю реку далее... для того, что подошло под него контайшу китайское войско...». Видимо, Цеван Рабтан, опасаясь наступления цинских войск, рассматривал побережья рек Или и Нарын (часть кочевьев тянь-шаньских кыргызов) как место возможного нового переселения своих подданных или пленных с верховьев р. Иртыш, каковыми были торгоуты, енисейские кыргызы и другие мелкие народности Южной Сибири. Здесь, во-первых, исключалась возможность бегства в родные кочевья, во-вторых, они представляли как бы внешнюю пограничную линию расселения основного населения Джунгарии. Сюда они и были переселены уже к 1726 г. Так как в известных нам источниках нет точной даты захвата ойратами некоторых кыргызских кочевьев на Тянь-Шане, то приведенные выше сведения названных братьёв-торгоутов представляют особый интерес, поскольку позволяют хотя бы приблизительно определить время событий.

Как свидетельствуют источники, в первой четверти XVIII в. в верховья Иртыша цинские войска, угрожая Джунгарии, подходили дважды. Первый раз в 1707 г., когда «с китайского де царства ханов сын да Бошокту ханов сын, да Данжилай, да Танжин Омбо со многими воинскими людьми в верх Иртышу реки у Емели реки у контайши многих людей побили, кыргыз и телеут, которые взяты были к нему, контайше, побиты». И действительно, архивные документы сообщают о военных столкновениях Цеван Рабтана с тянь-шаньскими кыргызами (бурутами). Так, 27 августа 1707 г. калмык Алагыз доносил воеводе г. Кузнецка:

«Которые де были калмыки, кыргызы взяты в Ургу для осторожности от бурутов сем сот человек. И те де калмыки и кыргызы побиты все без остатку, только де ис тех людей прибежали к нему контайше князей; белой калмык Матай в тридцати человеках... А они де князец Шал с товарищи посылают из своих белых калмыков в перемену по месячно на причинные места от приходу бурутов по тристо человек и живут велимо опасно»[22].

Следовательно, в 1707 г. основные военные действия Цеван Рабтана были направлены против тянь-шаньских кыргызов (бурутов) и не имели успеха. Ибо, как верно замечает М. Б. Джамгерчинов, ойратам в это время от нападения «бурутов» приходилось охранять не только ойрато-кыргызскую границу, но и саму Ургу, т. е. ставку хана . Цеван Рабтан намеревался даже в случае неблагоприятного исхода войны с тянь-шаньскими кыргызами перекочевать в междуречье Иртыша и Оби. Джунгарский правитель использовал против цинского войска воинов из подвластных ему малых сибирских народов: кыргызов (енисейских), телеутов и белых калмыков, что тяжело отражалось на хозяйственной жизни последних", многие из них искали случая перекочевать в пределы России и вновь принять российское подданство. Надо сказать, что военные действия цинских войск в верховьях Иртыша в 1707 г. и кыргызов на западе Джунгарии не имели между собой связи, основанной на договоре.

В исторической литературе бытует мнение, что начало джунгаро-цинской войны относится к 1715 г., но русские архивные данные указывают на 1712—1713 гг., что вполне согласуется с историческими событиями того времени. Так, новое столкновение Цеван Рабтана с Цинской империей происходит в связи с активными действиями в 1713 г. ойратов в Восточном Туркестане. По сведениям А. Ходжаева, с этого момента здесь вновь восстанавливается власть ойратов. Правителем Яркенда был назначен один из сыновей Цеван Рабтана, который находился у власти до 1720 г., когда джунгарский хан пошел на соглашение с восточнотуркестанскими ходжами и на правах вассала передал им управление.

В 1713 г. Цеван Рабтан, направив свои войска во главе с Церен Дондуком в Хами и Турфан, находившиеся в то время под контролем Цинской империи, овладел ими. Но вскоре цинский император, снарядив армию в 100 тыс. человек, отбил эти города. Цинские войска дошли до г. Чалыш на р. Карашар, угрожая Джунгарии нападением с востока. В этих условиях, как видно из донесения цинскому двору китайского посла Боочжу, бывшего 1714 г. у Цеван Рабтана, «весь Народ его перекочёвывает, по большей части направляясь вниз по течению реки Или, намереваясь предпринять движение к югу». Это был второй случай в течение первой четверти XVIII в., когда цинская армия, реально угрожая ой-ратам, подходила к восточным границам Джунгарии. что и вызвало перемещение ее населения на юг и юго-запад. И вновь источники сообщают о кыргызско-ойратских столкновениях. Так, упомянутый выше Боочжу доносил, что караульные джунгар в разговорах между собой досадовали: «Мы со всех сторон окружены неприятелями: с одной стороны — хасаки, с другой — буруты, повсюду на караулы требуются большие отряды».

Цинский император Сюань Е, стремясь получить поддержку извне в войне против ойратов, в 1715 г. обратился к кыргызским и казахским старшинам, не имевшим до этого контактов с Цинами, с предложением «покарать» джунгарского хана. И, видимо, восточнотуркестанские кыргызы и казахи, позиции которых здесь уже были утрачены, откликнулись на него. Военные действия цинской армии против Цеван Рабтана в районе Хами в 1716 г. были на руку кыргызам и казахам, пытавшимся воспользоваться этим и восстановить свое прежнее положение в Восточном Туркестане. Однако вскоре г.Хами вновь был занят джунгарами. Теперь Цеван Рабтан стал активно стремиться к захвату кочевьев кыргызов на северных склонах Тянь-Шаня и казахов в Средней Азии, и натиск его все возрастал. Наверное не случайно уже весной 1716 г. казахский хан Каип в Тобольске через своих послов искал поддержки у России против джунгар. А в 1717 г. 30-тысячное войско казахов, во главе которого стояли Каип и Абулхаир, совершило поход на Джунгарское ханство, но потерпело поражение у реки Аягуз. Йеревесу ойратов в этом противоборстве с казахами наряду с другими причинами способствовала и начавшаяся после смерти Тауке-хана в 1715 г. межфеодальная борьба в Казахстане за ханский престол. Уже весной 1718 г. 2,5-тысячное джунгар-ское войско (теперь уже на западе, вблизи г. Туркестан, на реках Бугунь, Чаянь и Арысь) нанесло очередное поражение трем тысячам казахов. Видимо, этот поход джунгарских феодалов затронул и кочевья кыргызов.

В 1718—1722 гг. некоторые районы Прииссыккулья (по рекам Чу и Талас) были временно захвачены джунгарскими феодалами[23]. В донесении Петру I от 10 марта 1722 г. русский посол Флорио Беневини, находившийся в то время в Бухаре, о политическом положении в Средней Азии сообщал, что «тамошние князья между собой жестокою войне, а что ташкенцы и киргисы, каракалпаки и казахи и тие никакое помешательство учинить не могут, а наипаче ныне: ибо черные калмыки оных казахов в пень разорили и што наилутчий городок у них взяли и тут засели...».

Военные походы джунгар тяжело отразились на исторических судьбах кыргызов и казахов, которые нередко совместно отражали натиск джунгарских завоевателей. Не случайно в 1722 г. джунгарские зайсаны предостерегали русского посла И. Унковского, находившегося вблизи Урги, чтобы он и его люди далеко от них не отлучались, «чтоб полоненники Казачьей орды и бороты не ограбили». Хотя посол усматривал здесь «лукавство» джунгар, но этот факт подтверждает, что действительно вблизи джунгарской ставки находились, вероятно в начале 1722 г., плененные кыргызы и казахи, одновременно испытавшие нашествие ойратов. Эти события отразились, на наш взгляд, в известном кыргызском изречении: «Казак кайьщ, саап, кыргыз Ысар, Кёлёпке кирди» («Казахи доили березу, а кыргызы вошли в Гиссар и Куляб»), а у казахов остались в памяти как: «Актабан шубрунды, Алка-Кол сулама» («Времена великого бедствия у Ала-Куля»)[24]. Поясняя давно минувшие события, Ч. Ч. Валиханов писал: «Преследуемые повсюду свирепыми джунгарами кыргызы, казахи подобно стадам испуганных сайгаков... бегут на юг, оставляя на пути свое имущество, детей, стариков, домашний скарб, исхудалый скот, и останавливаются: Средняя Орда — около Самарканда, Малая — в Хиве и Бухаре, а буруты— в неприступных ущельях Болора и в паническом страхе достигают до окрестностей Гиссара» .

Сведения из кыргызских преданий подтверждаются и данными восточных источников, из которых видно деятельное участие казахов с 1722 г. в межфеодальной борьбе за престол в Бухарском ханстве. А значит, власть джунгарских феодалов над кыргызами и казахами не была ни прочной, ни долговременной.

Завоевательные походы ойратов на кыргызские кочевья продолжались и в последующем. Об этом говорится в «скаске» кыргыза Немыка, бежавшего в Россию в 1741 г.: «Назад тому лет с шестнадцать ходили владения Галдан Черина калмыки на бруцкие волости войною и взят де он — Немыка с отцом ево и матерью ими калмыками в полон в малых летах и жил де по нынешней год во владении Галдан Черина в Канской волости у Елзана в холопстве...». Как видим, в результате наступления джунгарских войск в первой четверти XVIII в. большинство кыргызов, не желая покоряться чужеземцам, было вынуждено переселиться с севера на юг и на юго-запад Кыргызстана: на Памиро-Алай и в Ферганскую долину. А небольшая часть иссык-кульских кыргызов, а также кыргызского населения районов Восточного Туркестана попала во временную зависимость от джунгар. Кроме того, на севере Кыргызстана (Кетмень-Тюбе, Тогуз-Торо, Нарын, Талас и др.) закрепились отдельные роды кыргызов, которые не прекращали борьбу против захватчиков. Следовательно, как утверждает М. Б. Джамгерчинов, «основные территории Кыргызстана не были захвачены джунгарама». Оставшееся же на прежних кочевьях кыргызское население представлялось взрывоопасной силой, способной в любой момент прийти в движение. Не случайно китайские авторы XVIII в. писали о кыргызах, что «даже джунгары во время своего могущества не могли покорить их под свою власть».

Под натиском джунгарских феодалов казахи вынуждены были переместиться с обжитых пастбищ на юг и запад, а также в центральные области Средней Азии. Это тяжело отразилось на их хозяйственном положении, но побудило казахские племена к объединению. И в 1728—1729 гг. им удалось нанести ряд поражений войскам джунгарского правителя. Однако успехи казахов и кыргызов не устранили полностью угрозы со стороны Джунгарского ханства.[25]

Касаясь причин отступления кыргызов перед реальной опасностью со стороны джунгар, необходимо отметить, что наряду с политическим и хозяйственным оживлением, наблюдавшимся в то время у последних общество первых характеризовалось чрезвычайной внутренней разобщенностью. Она наглядно проявилась даже во время указанных трагических событий — отступления кыргызов из Семиречья, сохранившегося в памяти народной как время тяжких испытаний. Правда, в преданиях эти события отражаются и как «Поход кыргызов на Гиссар», когда кыргызское войско под предводительством хана Кудаяна направилось в Фергану. При подходе кыргызов к переправе через р. Сырдарья, часть их во главе с бием Маматкулу и его братом Дёёлётом (кстати, они были сыновьями Учуке, брата Кудаяна из племени сарыбагыш) под вымышленным предлогом остались на берегу и вскоре возвратились со своими людьми обратно. А Кудаяна с подданными настигла смерть в безводных пустынях. Эти предания в определенной степени согласуются с данными документальных источников. Так, в архивных материалах, выявленных Г. Н. Потаниным, мы встречаем сведения, что часть кыргызов в верховьях Сырдарьи и Кетмень-Тюбе в 1732 г. продолжала борьбу с джунгарами, в то время как некоторая часть кыргызов оставалась на другом берегу Сырдарьи в пределах Кокандского владения.

По сведениям русских источников, в 1732 г. на Кетмень-Тюбе в верховьях Сырдарьи жили кыргызы, независимые от ойратов, «где владельцем был Мингли-байби». Вероятно, Н. Аристов не совсем прав, когда в лице Мингли-байби видит родоправителя племени саяк. Ближе к истине предположение С. М. Абрамзона (такой же точки зрения придерживается А. Н. Бернштам), утверждавшего, что Мамугухули — вождь кыргызов середины XVIII в. — был Маматкулу — представитель племени сарыбагыш. По народным преданиям, в эти годы (около 7 лет) он жил в Кетмень-Тюбе, занимаясь земледелием. Подтверждением этого является ирригационное сооружение (арык) под названием «Маматкулу Алыш». Как известно, Кетмень-Тюбе был местом древних кочевий племени саяк. Вероятно, в период наступления ойратов сюда переместилось наряду с другими северо-кыргызскими племенами и племя сарыбагыш во главе с Маматкулу, которое прожило здесь некоторое время совместно с саяками. Неудивительно, что Маматкулу в источниках XVIII в. назван в одном случае как глава племен саяк и сарыбагыш, а в другом — как правитель всех кыргызов^. Обнаруженная в Кетмень-Тюбе у слияния рек Узун-Ахмат и Чичкан кыргызская крепость Улуг-Коргон была сооружена в начале XVIII в. Вполне возможно, что она предназначалась для защиты от джунгар и служила ставкой кыргызских правителей. Да и само ее название — Улуг-Коргон — в переводе «крепость защиты правителя (или начальника)»[26]

По-видимому, именно эта группа кыргызов во главе с Маматкулу-бием сумела сохранить политическую независимость, признанную соседними народами. Вероятно о них и шла речь в известном проекте И. И. Кириллова (1734 г.).

Независимые кыргызы были известны и Цинской империи и принимались ею в расчет при создании широкой антиджунгарской коалиции из окружающих джунгар стран и народов во время джунгаро-цинской войны 1729—1733 гг. Об этом свидетельствуют строки из послания цинского двора в Российский Сенат от 20 августа 1731 г. В нем говорилось: «...ежели калмыков несколько тысяч пойдут на землю Чунгара (Зенгорию), то услыша пограничные та-таре Хасак, Борут, Ерким и Хашхар, Яркенд и Кашгар. могут с ними соединиться и тех разбойников зенгорцев прогнать и победить». С этой же целью цинское посольство в Петербург 1731— 1733 гг. было намерено после посещения волжских калмыков направиться в Среднюю Азию и Казахстан.

Как сообщают источники, эта часть кыргызов, в 1731 г. оправившись от ударов джунгарских феодалов, контролировала торговые пути, соединяющие Джунгарию с Восточным Туркестаном. И, по-видимому, это обстоятельство послужило причиной нового похода джунгарских войск на Кетмень-Тюбе в 1732 г.

Между независимой частью кыргызов и джунгарами нередко бывали и перемирия, устанавливались дипломатические (посольские) отношения. Во время встреч решались спорные политические вопросы и производился обмен пленными. Данные об этом содержатся в русских архивных документах за 1732—1733 гг. и 1741— 1742 гг. В частности, переводчик Ф. Девитярский по возвращении из Джунгарии в 1741 г. сообщал: «Буруты не под владением Галдан Чирина, а находятся жительством особливо, подобно тому как и Казачья орда и с оными зенгорскими калмыками воюются завсегда, и которые буруты оными зенгорцами бывают взяты в полон, и те уже обратно к ним бурутам без размены не отда-ютца, а когда де между ними о пленниках бывает размена, тогда и оные буруты в их бурутцкую землю отдаются обратно». П. И. Рычков в 50-х годах XVIII в. пишет, что «их несколько состоит под зенгорским владением, а большая часть ни от кого не зависит. С зенгорцами имеют они частные войны и хоть их на войну збирается не более как около тридцати тысяч человек, но по ситуации жилищ их, зенгорцы и никто из тамошних владетелей преодолеть их не могут».

Таким образом, при изучении взаимоотношений кыргызов с ойратами, Цинской империей и народами Восточного Туркестана следует различать две группы: независимые и покоренные кыргызы. Это позволит более полно осветить роль и позицию кыргызов на последующих этапах политической истории Средней и Центральной Азии.

Господство джунгар не повлияло на способ хозяйствования завоеванных ими народов. Они лишь обложили покоренных кыргызов данью (алман). Так, по сведениям В. В. Григорьева, в период правления Галдан Церена кыргызский род чон багыш и один из казахских родов ежегодно, чередуясь, платили дань в 26000 тенге, выполняли различные трудовые и военные повинности, для гарантии кыргызы вынуждены были предоставлять джунгарскому хану заложников (аманатов). Иссык-кульские кыргызы в местности Какшаал откармливали 800 ойратских коз (серке), а переселенные в Джунгарию из Андижана и районов Ак-Су Восточного Туркестана заботились о соколиной охоте джунгарского хана, содержа для этой цели охотничьих птиц.

Самой тяжелой была для кыргызов дань кровью — предоставление хану воинов во время частых походов джунгарских войск. Так, «около 1736 или 1738 г. калмыки, буруты и алтайские урянхайцы ходили войной под предводительством нойона Еренцена в моллорскую землю (Боллор)», т. е. район современного Бадахшана. Причем в 30-х годах XVIII в. джунгары совершили в сторону Бадахшана три похода, где в борьбе за власть местных феодалов поддержали Мир Зияуддина и его родственников. Во время возвращения из третьего похода джунгарских войск в районе Каратегина все они были уничтожены кыргызами,, неподвластными ойратам.

Галдан Церену, по-видимому, дипломатическими путями, и прежде всего путем породнения с кыргызскими феодалами, удалось развить отношения зависимости и вражды до степени сотрудничества. Одна из жен Галдан Церена была по происхождению, буруткой (т.е. кыргызской) . Возможно, она попала в плен в походе на кыргызов в 1725 г., так как ее сыну Лама Доржи в 1745 г. — в год смерти Галдан Церена — исполнилось 19 лет. Кыргызские же предания рассказывают, что Калдан Щэрэн, которого также называли Калдан-Тентек (Калдан-озорник), насильно взял в жены Эбрешим — сестру Джаныл-мырзы — героини одноименного эпоса кыргызов. По другим сведениям, калмакокий хан женился на красавице Агача, дочери Мондок, из рода саруу, заселивших Таласскую долину. Обстоятельства женитьбы Галдан Церена на пленнице Кара-кыз отразились и в преданиях алтайских калмыков, собранных в середине прошлого века И. Вербицким, В них говорится, что брат Галдан Церена Шуно Даба известный по походам на кыргызов и казахов в 1722— 1723 гг., «жил с наложницей Кара-кыз, в которую влюбился брат его и женился на ней». Сам же Шуно Даба, опасаясь гнева отца и брата, в 1726 г. бежал в Россию к волжским калмыкам.

Следует отметить, что родственные связи кыргызов с ойратами не ограничивались выдачею девушек первых в жены вторым, имела место и женитьба многих кыргызов на ойратках (калмычках). Например, некоторые представители рода таздар (из сарыбагышей) называли калмаков «таяке», т. е. родственники со стороны матери. Благодаря завязавшимся родственным связям, в первую очередь с джунгарским ханом, кыргызские феодалы находились в номинальной зависимости от завоевателей, особенно в период правления Галдан Церена (1727—1745 гг.). А вся тяжесть трудовых и военных повинностей ложилась на плечи рядовых тружеников.

Экономическое положение последних все более ухудшалось, в связи с чем они искали пути избавления и были готовы к открытой борьбе против насилий иноземцев.

Материалы кыргызского устного творчества указывают на культурные кыргызско-ойратские связи. В частности, во время праздников, поминок и при других мирных дипломатических встречах кыргызские и ойратские богатыри состязались в силе и ловкости, устраивали скачки на конях и т. д.

Таким образом, в конце XVII — первой трети XVIII в. политическая обстановка в Кыргызстане была сложной и драматичной для кыргызского народа. Потеряв обширные территории на востоке, а вместе с ними торгово-экономические привилегии в Китае, джунгарские правители стремились восполнить их на западе и юго-западе путем завоевательных походов в Восточный Туркестан, Среднюю Азию, в частности в Кыргызстан и Казахстан. Но здесь их интересы сталкивались с интересами других крупных государств — Цинской империи и России. Походы джунгарских феодалов имели грабительский характер, несли беды и страдания трудовым массам казахов, кыргызов, каракалпаков и др. Здесь они встретили решительное сопротивление местных народов. И все же в результате многочисленных экспансионистских акций джунгарским феодалам удалось временно установить контроль в отдельных районах этого региона. Объектом экспансий джунгарского правителя стали и некоторые территории, населенные кыргызами, которые вели активную борьбу с иноземными захватчиками. Под натиском превосходящих сил джунгар большинство населения северной части Кыргызстана, не пожелавшего признать иноземную власть, было вынуждено переместиться в труднодоступные горные районы Южного Тянь-Шаня, на Памир, Алай и в Ферганские предгорья, отчасти заселенные кыргызами раньше. Избежав таким путем иноземного ига, эти кыргызы сохранили за собой независимость, (что было известно соседним странам) и активно продолжали борьбу за возвращение временно покинутых территорий. Они, вступая с Джунгарским ханством в полйтические и экономические отношения, как независимые друг от друга стороны, осуществляли наряду с частыми военными акциями посольско-дипломатические и культурные связи. Взаимоотношения этой части кыргызов с Джунгарским ханством складывались по форме «сюзерен к сюзерену».

Часть иссыккульских, восточнотуркестанских и других кыргызов, захваченных джунгарскими феодалами в период нашествия на районы их кочевий, попала в зависимость от джунгарского хана. Они были принуждены предоставлять джунгарам заложников (аманатов, платить дань (алман), выполнять различные трудовые повинности и поставлять воинов в джунгарское войско. Их взаимоотношения с Джунгарским ханством складывались в некоторой степени в форме: «сюзерен—вассал». Но вскоре благодаря установившимся родственным связям феодальной верхушки обеих сторон и другим обстоятельствам их отношения переросли в отношения сотрудничества. Как всегда, в таком положении больше всего страдали рядовые труженики кыргызского общества, на плечи которых ложилась вся тяжесть иноземного ига. Именно они составляли ту импульсивную силу, которая искала пути избавления от иноземного засилья.

В период наступления ойратских феодалов на Среднюю Азию и Казахстан местные народы — казахи, каракалпаки, кыргызы, узбеки и другие — одинаково подвергались притеснениям захватчиков, что стало той почвой, на которой в ходе совместной освободительной борьбы крепли ростки их сближения.