Культурное пространство 60-х и современная Россия

2. Культурное пространство 60-х и современная Россия

Расцветом русской советской культуры стали 60-ые, во всяком случае, эти годы часто идеализируются в воспоминаниях людей, говорящих сейчас об упадке культуры. С целью реконструкции духовной картины эпохи 60-ых был проведен конкурс «шестидесятников» «Гляжу в себя как в зеркало эпохи». От людей, живших и развивавшихся под сенью «оттепели» можно было ожидать подробных и развернутых характеристик эпохи, подробных и развернутых характеристик эпохи, описания идеалов и стремлений.

Вот как выглядит эпоха 60-ых в описаниях образованных участников конкурса: «на какое-то время мы поверили, что мы свободны и можем жить по совести, быть самим собой», «все вздохнули свободно», «много стали говорить о новой жизни, появилось много публикаций»; «60-ые – самые интересные и насыщенные: слушали наших шестидесятников-поэтов, зачитывались (чаще скрытно) «Одним днем Ивана Денисовича»; «60-ые – это время, когда все щурились от солнца, как сказал Жванецкий»; «отношу себя к числу шестидесятников – тех, чье идейное формирование на базе коммунистической идеологии происходило после смерти Сталина, кто испытал очистительное влияние ХХ съезда»; «мы кожей чувствовали духовный рост общества, презирали обыденность, рвались к интересной работе»; «в это время происходило освоение космоса, целины»; «знаменательное событие – доклад Хрущева – началось осмысливание»; «моральный кодекс строителя коммунизма», «всенародная государственная власть», «поклонение науке».

У малообразованных участников конкурса прямые оценки эпохи 60-ых очень редки. Можно сказать, что фактически они не выделяют это время как особую эпоху и не объясняют с этой точки зрения свое участие в конкурсе. В тех же случаях, когда в их описаниях все же появляются характеристики этого времени, они конкретны и «материальны», а эпоха 60-х определяется прежде всего как время хрущевских реформ («перебои с хлебом», «вместо привычных культур на полях кукуруза», «хозяйки расставались со своими буренками»...). Другими словами, 60-ые годы вообще не фиксируются ими как «оттепель», как освобождение страны и личности, как смягчение режима и изменения идеологии.

Понятие культурного капитала в применении к реалиям жизни советского человека можно рассматривать не только как наличие высших ступеней образования и соответствующего статуса у родителей рассказчика, но и как наличие полной и любящей семьи, а также таланта, мастерства, трудолюбия его родителей (того, что в российской культуре обозначается словом «самородки»). Особенно выпукло это наблюдалось в историях жизни «крестьянского» поколения, которое реализовало потенциал демократизации социальных отношений, накопленный задолго до революции.

Для образованных участников конкурса «шестидесятников» существенным в определении культурного капитала становится их принадлежность к образованным слоям общества во втором поколении, наличие у их родителей образования, дававшего статус служащего в советском обществе. И если родители являются в этом смысле образованными людьми (здесь оказываются и люди дворянского происхождения, которых, естественно, очень мало, и «скромные советские служащие» пролетарского или крестьянского происхождения), то культурный капитал семьи, как свидетельствуют описания, обязательно сказывается на биографии детей.

Обобщенная картина биографий тех, кто принадлежит к образованным слоям общества в первом поколении, и тех, чьи родители уже обладали в той или иной степени культурным капиталом, выглядит следующим образом. Первых характеризует бурная (студенческая) молодость с чтением стихов, театрами, дефицитными книгами и культурным энтузиазмом (то есть с мифами их молодости), которая с началом семейной жизни в целом угасает и становится приятным воспоминанием. Их ангажированность в культурные коды советской идеологии, как правило, поддерживалась активным участием в общественной работе, связанным с партийностью. И в тех случаях, когда они разочаровываются в прошлом, они определяют себя как «наивных простаков», «тружеников, доверчивых по натуре, работавших на совесть и в 60-ых, и в 70-ых, и в 80-ых годах».

Это показывает, что идеалы и культура шестидесятников все же не были достаточно распространенным явлением, скорее умонастроением элиты. Однако в постсоветский период это умонастроение резко изменилось, поменялось и умонастроение элиты. Однако ценностный конфликт в современном обществе постоянно присутствует. Это – в общих чертах – конфликт между советской духовной культурой и современной материальной.

В последнее время в среде постсоветской интеллектуальной элиты сделались популярными рассуждения о «конце русской интеллигенции», о том, что «интеллигенция уходит». Имеется в виду не только «утечка мозгов» за рубеж, но, главным образом, преобразование русского интеллигента в западноевропейского интеллектуала. Трагедия этого преобразования в том, что утрачивается уникальный этико-культурологический тип – «образованный человек с больной совестью» (М.С. Каган). Место благоговеющего перед Культурой, вольномыслящего и бескорыстного альтруиста занимают расчетливые эгоисты-приобретатели, пренебрегающие национальными и общечеловеческими культурными ценностями. В связи с этим возрождение русской культуры, укорененной в ее Золотом и Серебряном веках, становится сомнительным. Насколько обоснованы эти опасения?

Колыбелью и обителью русской интеллигенции в XIX и XX вв. была русская литература. Для России, в отличие от европейских стран, был характерен литературоцентризм общественного сознания, который заключается в том, что художественная литература и публицистика (а не религия, философия или наука) служили главным источником общественно признанных идей, идеалов, а поэты, писатели, писатели и критики выступали в роли властителей дум, авторитетных судей, апостолов и пророков. Русская литература воспитала русскую интеллигенцию, а русская интеллигенция взрастила русскую литературу. Поскольку литература – один из коммуникативных каналов книжной культуры, можно сделать вывод о существовании диалектической причинно-следственной связи «книжная коммуникация – русская интеллигенция».

Для того, чтобы прервалось воспроизводство русской интеллигенции нужно лишить ее питательной почвы, т.е. нужно, чтобы «ушла» воспитывающая нравственную чуткость русская литература. В настоящее время кризис русской литературы налицо: массовый читатель предпочитает развлекательные бестселлеры (чаще всего иностранных авторов) или не читает вообще; книги дорожают и тиражи сокращаются; среди современных литераторов практически не осталось привлекательных для молодежи имен. Опросы петербургского студенчества показали, что «жажду чтения» испытывают менее 10%, а остальные равнодушны к классике и современной беллетристике. Отсюда узкий культурный кругозор, часто – элементарное невежество: на вопрос «От чего умер Пушкин?», можно услышать «от холеры». Таким образом, непременное условие «ухода» русской интеллигенции из наступившего столетия выполняется: книжная коммуникация мало востребована молодым поколением.

Мы являемся свидетелями закономерной смены книжной коммуникации коммуникацией электронной (телевизионно-компьютерной). Еще в середине XX в. заговорили о «кризисе информации», обусловленном противоречием между книжными потоками и фондами и индивидуальными возможностями их восприятия. В итоге – омертвление знания, мы не знаем, что мы знаем. Фонды русской литературы постоянно растут и становятся все более необозримы и недоступны. Получается парадокс: книг все больше, а читателей все меньше.

Неуклонное падение интереса к литературе, художественной и публицистической, создает впечатление, что постсоветское студенчество решило “списать” в архивы истории обременительную и архаичную книжную коммуникацию во имя мультимедийной коммуникации. Надеяться на то, что классическая русская литература примет форму мультимедийных сообщений нет оснований: она для этого не приспособлена. Значит, свойственный ей этический потенциал будет утрачен. Несомненно, что электронная коммуникация выработает свою этику и ее воспитывающее воздействие будет не меньше, чем чеховские рассказы или романы Достоевского, но это будет не интеллигентская этика.

Не затрагивая социальные, экономические, политические доводы, которыми оперируют авторы очень распространенных сейчас публикаций о конце русской интеллигенции, используя только коммуникативный механизм ее воспроизводства, можно придти к следующему выводу: нет оснований надеяться на возрождение «образованных людей с больной совестью». Поколение образованных русских людей XXI в. будет «образовано» иначе, чем их родители – советская интеллигенция «разочарованного» поколения, а идеал благоговеющего перед Культурой альтруиста будет привлекать немногих.

О.Тоффлер, разрабатывая свою теорию трех волн в макроистории, считает, что личность второй волны была сформирована в соответствии с протестантской этикой. Однако для России протестантская этика не была характерна. Мы можем говорить, что в советский период существовала этика советского человека и соответственно современная молодежь, отрицая идеалы и этику предыдущего поколения, остается неразрывно связана генетически с предыдущими поколениями. Сам же Тоффлер надеется на смену протестантской этики новой, информационной. В свете новой культурной динамики в России можно высказать надежду, что у нас этот процесс пройдет динамичней и легче, чем на Западе и данные соцопросов подтверждают это.

Анализируя данные социологических опросов можно попытаться определить, какие личностные черты характерны для современной молодежи в связи с переходом к информационному обществу, которое основано на информации и коммуникации. На основе опросов, проводившихся в МИРЭА в 2003-2005 годах, можно отметить следующее. Сама возможность коммуникации является для сегодняшней молодежи ценностью, поэтому они стараются быть на уровне современных инноваций и нововведений. Высшее образование пока является слабым подспорьем в этой области, даже в сфере информационных технологий, поэтому молодежь активно занимается самообразованием.

Однако образование не есть ценность сама по себе, как для поколения советского периода. Это средство достижения социального статуса и материального благополучия. Возможность общения с использованием всех современных средств связи является ценностью, при этом существует склонность к объединению в группы по интересам. Такой яркой индивидуализации, о которой говорит Тоффлер – не наблюдается. Пока трудно говорить о такой черте как ориентация на потребление, так как в советском обществе эта черта была выражена слабо. В целом наличие высокого интереса к новым компьютерным технологиям и подвижнический энтузиазм позволяют надеяться на то, что информационное общество в России все-таки станет реальностью для большей части населения, когда сегодняшняя молодежь немного подрастет.

Заключение

Кризис, в котором сегодня находится Россия, является гораздо более тяжелым, чем обычный финансовый кризис или традиционная промышленная депрессия. Страна не просто отброшена на несколько десятилетий назад; оказались обесценены все усилия, предпринимавшиеся на протяжении последнего столетия для того, чтобы обеспечить России статус великой державы. Страна копирует худшие образцы азиатского коррупционного капитализма.

Общество современной России переживает тяжелые времена: низвергнуты прежние идеалы и не найдены новые. Образовавшийся ценностно-смысловой вакуум стремительно заполняется артефактами западной культуры, которые охватили практически все сферы общественной и духовной жизни, начиная от форм проведения досуга, манеры общения и заканчивая этическими и эстетическими ценностями, мировоззренческими ориентирами.

По Тоффлеру информационная цивилизация порождает новый тип людей, которые и создают новое информационное общество. Этот человеческий тип Тоффлер называет «третьей волной», также как аграрное общество он считает «первой волной», а индустриальное – «второй волной». При этом каждая волна создает свой особый тип личности, имеющий соответствующий характер и этику. Так, «вторая волна» по Тоффлеру характеризуется протестантской этикой, и такими чертами как субъективность и индивидуализм, способность к абстрактному мышлению, сопереживанию и воображению.

«Третья волна не создает некоего идеального супермена, некую героическую разновидность, обитающую среди нас, а коренным образом изменяет черты характера, присущие всему обществу. Создается не новый человек, а новый социальный характер. Поэтому наша задача – искать не мифического "человека", а те черты характера, которые с наибольшей вероятностью будут цениться цивилизацией завтрашнего дня». Тоффлер считает, что «образование тоже изменится. Многие дети станут учиться не в классной аудитории» . Тоффлер считает, что «цивилизация Третьей волны может оказывать предпочтение совсем другим чертам характера у молодых, таким, как независимость от мнений сверстников, меньшая ориентация на потребление и меньшее гедонистическое зацикливание на самом себе».

Возможно, те перемены, которые сейчас переживает наша страна, приведут к образованию нового типа русского интеллигента – информационной интеллигенции, которая, не повторив ошибок «разочарованного» поколения, преодолеет западный индивидуализм, основываясь на богатых русских культурных традициях.

Список использованной литературы

1.   Алексеева Л. История инакомыслия в СССР: Новейший период. Вильнюс-Москва: Весть, 1992.

2.   Ахиезер А.С. Россия как большое общество // Вопросы философии. 1993. N 1. С.3-19.

3.   Берто Д., Малышева М. Культурная модель русских народных масс и вынужденный переход к рынку // Биографический метод: История, методология и практика. М.: Институт социологии РАН, 1994. С.94-146.

4.   Вайль П., Генис А. Страна слов // Новый мир. 1991. N 4. С.239-251.

5.   Гозман Л., Эткинд А. От культа власти к власти людей. Психология политического сознания // Нева. 1989. N 7.

6.   Левада Ю.А. Проблема интеллигенции в современной России // Куда идет Россия?.. Альтернативы общественного развития. (Международный симпозиум 17-19 декабря 1993 г.). М., 1994. С.208-214.

7.   Советский простой человек. Опыт социального портрета на рубеже 90-х. М.: Мировой океан, 1993

8.   Тоффлер О. Третья волна. – М., Наука: 2001.

9.   Цветаева Н.Н. Биографический дискурс советской эпохи // Социологический журнал. 1999. N 1/2.