Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. С. 10

47 Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. С. 10.

48 Важно лишь избегать вульгарного понимания социальной пользы как пользы исключительно практической, связанной с непосредственной предметной адаптацией к среде существования. С позиций такого прагматического подхода нетрудно объявить дисфункциональным стремление англичан сохранять практически не нужную им монархию или такие «несовременные» формы поведения, как преклонение колена и целование знамени.

В действительности поддержание функциональной целостности общества предполагает не только средства и процедуры адаптивно-адаптирующего воздействия на природную и социальную среду, но и казалось бы, дисфункциональные ритуальные формы символического поведения, которые обеспечивают социальную солидарность, сплоченность людей, позволяют, по словам крупного антрополога Б. Малиновского, «сохранить конформность поведения индивидов и стабильность группы».

Конечно, мы можем отказаться от рукопожатий или перестать хоронить своих мертвых с почестями, но результатом станет существенное ослабление социальных связей, которое непременно скажется и на практической жизни общества. Атеисты могут попытаться найти церквам более «практическое» применение, превратив их в картофелехранилища, но результатом будет моральная деградация людей, для которых религия есть не «пережиток прошлого», а средство ориентации в «последних, конечных» проблемах жизни, стремление не позволить вражде восторжествовать в общественных отношениях и разрушить человеческое сообщество, «отказ капитулировать перед смертью и хаосом» (М. Йингер).

49 Сорокин П.А. О так называемых факторах социальной эволюции // Сорокин П.А Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992. С. 522.

50 Ковалевский М.М. Современные социологи. Спб., 1905. С. 8.

51 Сорокин П.А. Структурная социология // Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. С. 188.

52 Там же.

53 Там же. С. 188—189.

54 Там же.

55 Согласно воззрениям современной биологии, все живые организмы рассматриваются как «единство фенотипа и программы для его построения (генотипа), передающейся по наследству из поколения в поколение». При этом «наследственные молекулы синтезируются матричным путем и в качестве матрицы, на которой строится ген будущего поколения, используется ген предыдущего поколения» (См.: Медников Б.М. Аксиомы биологии. М., 1982. С. 25). Именно эти конкретные, субстратно определенные информационные процессы, а не целое организма «вообще» вызывают удлинение конечностей, рост усов и прочие морфологические и физиологические изменения, названные Сорокиным.

56 В качестве необходимого пояснения, оправдывающего наш выбор, напомним читателю, что П.А. Сорокин (1889—1968) является единственным до сих пор русским исследователем, безоговорочно причисленным к классикам мировой социологии. Будучи профессором социологии Петроградского университета, Сорокин был выслан из Советской России в 1922 году и эмигрировал в США, где стал деканом социологического факультета в престижнейшем Гарвардском университете (об успехе его педагогической деятельности свидетельствует уже тот факт, что в числе его слушателей и учеников были Т. Парсонс, Р. Мертон, У. Мур, Э. Шилз, М. Леви, Дж. Хоманс и другие видные представители американской социологии).

В стенах Гарварда Сорокин во многом пересмотрел свои ранние социологические взгляды и завершил создание концепции, названной им «интегральной системой структурной и динамической социологии». Слово «интегральная» в названии данной доктрины указывало на стремление автора дать полно-объемную систему социологического знания, охватывающую практически все возможные уровни и аспекты его дифференциации (включая сюда проблематику, традиционно относимую к области социальной философии).

С другой стороны, имелась в виду идея «интегрализма», ставшая осознанной целью творчества Сорокина — стремление синтезировать все то, что он считал завоеванием социологической науки, объединить все ценные подходы и идеи в рамках концептуально целостной теории, своего рода «идеальной социологии». Сорокин ничуть не боялся упреков в «теоретических заимствованиях», полагая, что ученому не следует отказываться от эксплуатации плодотворной идеи лишь на том основании, что она не принадлежит ему лично. Важно лишь не ограничиться повторением ранее высказанных идей, но использовать их как строительный материал для дальнейшего развития социологической науки.

В целом «интегральная социология» Питирима Сорокина действительно оказала значительное влияние на современную западную социологическую теорию, которое имело, как мы полагаем, двоякий характер.

С одной стороны, мы знаем, что отдельные социологические концепции Сорокина со временем превратились в разветвленные теории, интенсивно разрабатываемые западными учеными. Достаточно сказать, что именно Сорокин небезосновательно считается основоположником теорий «социальной стратификации», «социальной мобильности», «конвергенции», которые занимали и занимают немалое место в социологии XX века. Значителен вклад Сорокина в разработку концептуальных основ современной футурологии, целого ряда частносоциологических теорий, включая сюда социологию семьи и брака, социологию города и деревни и т.д.

(Заметим в скобках, что, понимая свою роль «родоначальника» многих социологических течений, Сорокин не стеснялся лишний раз напомнить о ней. Так, в авто-аннотации к изданной в 1964 году «Социальной и культурной мобильности», объединившей ранее изданную «Социальную мобильность» с одной из глав фундаментальной работы «Социальная и культурная динамики», Сорокин писал: «Я, естественно, доволен тем, что «Социальная мобильность» породила многочисленные и постоянно возрастающие исследования в этой области, доволен тем, что мои идеи приняты другими учеными — даже теми, кто использует их без ссылок на мой труд»).

Однако еще более существенным мы считаем то влияние, которое Питирим Сорокин оказал на исходные теоретико-методологические принципы мышления современных западных социологов. Без лишней скромности Сорокин присвоил себе и последовательно выполнял в течение всей своей жизни роль своеобразного методологического «ОТК», язвительно и беспощадно критикуя наиболее слабые стороны современной ему социологии, ее «причуды и заблуждения» (таков дословный перевод названия книги Сорокина «Fads and Foibles in the Modern sociology and related Sciences).

Основным объектом этой критики был гиперэмпиризм в социологии, который объявлял «метафизическими и спекулятивными» любые попытки масштабного взгляда на общество и историю, не ограниченного рамками «данного времени и данного места». Смело идя против господствующих взглядов, Сорокин стремился на собственном примере убедить социологов-эмпириков в «выгодности» союза с общесоциологической и социально-философской теориями, раскрыть эвристические возможности последних, доказать, что ученый, который, отказывается расширить свой кругозор до понимания «социального вообще», существенно снижает свои шансы на Получение конкретных, практически значимых истин. В результате самоотверженной «миссионерской» деятельности Сорокин, по общему признанию, внес немалый вклад в постепенное изменение парадигм западного социального мышления, когда, по словам Э. Ликкок, «широко распространенное недовольство абстрактными теоретическими системами сменилось в свою очередь растущим разочарованием в науке, ограничивающейся изолированным изучением бесконечного числа отдельных явлений».

Нужно сказать, что, отстаивая престиж фундаментальной теории, Сорокин мог быть убедительным потому, что никогда не демонстрировал присущего многим теоретикам снобистского пренебрежения к реалиям общественно-исторической жизни. Отказ от «слепого фактоискательства» сопровождался у него столь же последовательным отказом от методов априорно-спекулятивного мышления, в процессе которого он пытался доказать эмпирикам, что понятия «теория» и «априоризм» отнюдь не являются синонимами. Полагая, что высокая социальная теория «должна исходить из фактов, идти к фактам и давать обобщения, основанные на тщательном анализе фактов» (Система социологии. Т. I.C. XI), Сорокин стремился подвести под свою концепцию прочный эмпирический фундамент. С этой целью он предпринял колоссальный по общему признанию труд сравнительно-исторического изучения человеческой цивилизации, собрал и обобщил огромный и чрезвычайно интересный материал, позволяющий проследить логику развития различных областей общественной жизни — экономики, политики, права, образования, науки, религии, искусства и пр. — с древнейших времен и по настоящее время.

Оценивая результаты этого труда, известный английский социолог и культуролог Ф.Р. Коуэлл в работе, специально посвященной Питириму Александровичу, писал: «Великие и весомые достижения Сорокина представляют собой нечто большее, чем просто новый подход к объяснению и пониманию прошлых веков и исчезнувших цивилизаций, значительно отличавшихся от нашей. Его исследования создают новую основу для социологии, для изучения человека в обществе, которое весьма немногие люди в последние сто лет пытались развить в новую науку» (Cowell F.R. History, Civilization and Culture, An introduction to the historical and social philosophy of P.A. Sorokin. Boston. 1952. P. 5).

57 Выбор Маркса в качестве авторитетного теоретика, изучавшего законы функционирования и развития социальных систем, может показаться некоторым не столь очевидным. Выше уже отмечалось, что социально-философская и общесоциологическая доктрина «материалистического понимания истории» всегда вызывала острые споры специалистов. Особенно острый характер такие споры, как уже отмечалось выше, имеют в отечественном обществознании, которое долгие годы существовало в условиях монопольного господства марксизма, осуществляемого методами и средствами, весьма далекими от науки.

Неудивительно; что «материалистическое понимание истории», потеряв статус «священного писания», закрытого для всякой научной полемики, стало ныне объектом самой острой критики ученых, ищущих выход из кризисного состояния, в котором находится отечественное обществознание. Однако критика эта весьма неоднородна, осуществляется зачастую методами, способными принести науке вместо ожидаемой пользы существенный вред.

Мы имеем в виду попытки представить социально-философскую доктрину Маркса как худший образчик социального проповедничества, как доктрину априори ненаучную и антинаучную, жертвующую фактами ради идеологических спекуляций. Отвергая ценностный выбор авторов «Коммунистического манифеста», критики отвергают вместе с ним все социально-философские и общесоциологические построения Маркса, рассматривая их как наукообразную форму коммунистической мифологии, не имеющую никакого самостоятельного научного значения.

Характерным проявлением такого подхода может служить мнение уважаемого специалиста Л.С. Васильева, считающего коммунистические импликации формационной типологии Маркса достаточным основанием ее ошибочности. «Бесспорно, — пишет он, — что стержневым центром формационной теории была идея о том, что на смену всем прежним формациям, а точнее, последней из них, капиталистической, должна прийти принципиально новая, социалистическая. И вот здесь-то, в ключевом для Маркса пункте, его предсказания не сбылись... И если теоретическая схема не сработала, если на практике все выглядит иначе, то едва ли стоит искать извиняющие теорию обстоятельства. Вернее сказать иначе: неверна теория» (Цивилизация в «третьем мире» («круглый стол»). Часть 1. Восток. 1992. № 3. С. 14).

(Заметим в скобках, что автор настоящей работы сам пал безвинной жертвой подобного подхода со стороны некоего господина, который оценил наши скромные попытки использовать концепцию Маркса для выяснения логики субстанциального взгляда на социум как, образно выражаясь, стремление отмыть черного кобеля добела — реабилитировать антинаучную доктрину, выдав ее за нечто достойное научного внимания. Не вступая в полемику в этой точкой зрения, мы объясняем ее не более чем прискорбным зазором между политическим энтузиазмом автора и степенью его профессиональной подготовки).

Как бы то ни было, позиция радикального тотального отрицания, «отбрасывания» Маркса представляется нам ошибкой. Конечно, сам Маркс дал немалые основания для такого отношения, поскольку рассматривал идеологическую «ангажированность» ученого как нормальное, естественное условие его деятельности, существенно влияющее на ее успешность или неуспешность. Критикуя позицию «буржуазного объективизма», Маркс и его последователи не верили в способность ученого осознавать свои политические пристрастия и сознательно блокировать их воздействие на поиски научной истины. Они были убеждены в том, что лишь сознательный выбор в пользу «передового революционного класса» открывает ученому путь к научной истине, недостижимой в случае иной идеологической ориентации.

Неудивительна огромная идеологическая инфильтрация учения Маркса, в котором ценностные нормативные суждения проникают в саму плоть научных рассуждений. На многих страницах Марксовых трудов идет явная или неявная борьба ученого с идеологом и нередко последний одерживает в ней верх, подгоняя научные умозаключения под желаемый идеологический вывод. Так обстоит дело, к примеру, со многими положениями политэкономических теорий «непроизводительного труда» и «эксплуатации», которые во многом противоречат доктрине «всеобщего производства», созданной самим Марксом. Переполнена идеологизмами Марксова теория «научного социализма», хотя некоторые ее положения находят свое подтверждение в практике современной западной социал-демократии. Немало идеологизмов мы можем обнаружить и в общесоциологической концепции Маркса, затрагивающей проблемы собственности и власти, классов и классогенеза, возникновения и функций государства и т.д.

Но означает ли это, что в концепции Маркса вовсе отсутствуют нейтральные в идеологическом отношении, «рефлективные», а не «ценностные» суждения об обществе, представляющие интерес для социальной теории? Неудивительно, что люди, пострадавшие от «практического марксизма» (который, как верно заметила О. Фрейденберг в письме к Б. Пастернаку, был не «методом, а плеткой, полицейски-карательной категорией»), дают отрицательный ответ на этот вопрос. Подобная реакция психологически понятна и все же не может быть принята учеными, которые способны к объективной оценке идей, взятых независимо от целей и замыслов их создателя.

Такова, как уже отмечалось выше, позиция многих видных теоретиков Запада. Дистанцируясь от идеологических предпочтений, они умеют отличать Маркса-революционера, создателя малопривлекательной для них коммунистической утопии, от Маркса-ученого, работы которого, несмотря на их «политическую ангажированность», являются, по словам уже цитировавшегося выше Ч. Райта Миллса, «необходимым инструментом для любого квалифицированного социолога... Если некоторые слышат в моих работах эхо Марксовых идей, это говорит лишь о том, что я получил хорошее образование. Если же они сами не принимают идеи Маркса во внимание, это свидетельствует лишь об отсутствии необходимого образования у них».

Руководствуясь таким подходом, мы должны отличать собственно «марксизм» как нормативное, идеологическое содержание концепции Маркса от тех научных соображений, которые он привнес в копилку мировой социальной философии. Критикуя Маркса, не следует подменять научное инакомыслие идеологическим инаковерием; напротив, следует исходить из той простой истины, что «наука не терпит идеологических запретов — даже если они окрашены в антитоталитарные тона».

58 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 13. С. 6—7.

59 Сорокин П.А. О так называемых факторах социальной эволюции. С. 528.

60 Там же. С. 529.

61 Sorokin P. Society, Culture and Personality. N.Y. 1962. P. 47—48.

62 Sorokin P. Society, and Culture Dinamics. V. 4.

63 Sorokin P. Society, Culture and Personality. N.Y. 1962. P. 47.

64 Там же. С. 89. Заметим, что особую роль в организации социальных групп Сорокин отводит правовым нормам, признавая их доминирующим фактором такой организации. Так, «этические нормы христианского общества рекомендуют: «если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим» (Евангелие от Марфея, 19:21). Однако, его правовые нормы никогда не требовали таких действий, ограничиваясь значительно менее радикальным поведением и отношениями» (Там же).

65 Там же. С. 90.

66 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. 1. С. 192.

67 Там же. Т. 20. С. 493.

68 Sorokin P. Society, Culture and Personality. P. 89.

69 Соответственно, нельзя интерпретировать как аргумент в пользу материальности производительных сил следующее суждение Маркса: «...люди не свободны в выборе своих производительных сил, которые образуют основу всей их истории, потому что всякая производительная сила есть приобретенная сила, продукт предшествующей деятельности. Таким образом, производительные силы — это результат практической энергии людей, но сама эта энергия определена теми условиями, в которых люди находятся производительными силами, уже приобретенными раньше, общественной формой, существовавшей до них, которую создали не эти люди, которая является созданием прежних поколений. Благодаря тому простому факту, что каждое последующее поколение находит производительные силы, добытые прежними поколениями, и эти производительные силы служат ему сырым материалом для нового производства, — благодаря этому факту образуется связь в человеческой истории...» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 27. С. 402—403).

70 Там же. Т. 4. С. 133.

71 «Историцистский метод предполагает, — пишет Поппер, — социологическую теорию, согласно которой общество изменяется, но при этом движется по определенному и неизменному пути, стадии которого предначертаны непреложной необходимостью. «Когда общество находит естественный закон, определяющий его развитие, даже в этом случае оно не может ни перескочить через естественные фазы своей эволюции, ни выкинуть их из мира росчерком пера. Но кое-что оно может сделать: сократить и облегчить родовые муки». В этих словах, принадлежащих Марксу, прекрасно сформулирована суть историцистской позиции. Историцизм не учит бездеятельности и фатализму, однако утверждает, что любая попытка вмешаться в надвигающиеся изменения тщетна; историцизм — это особая разновидность фатализма, для которого неизбежными выступают тенденции истории» (Поппер К. Нищета историцизма. М., 1993. С. 61—62).

72 Ibid. P. 91.

73 Ibid.

74 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 2. С. 89.

75 Во избежание недоразумений подчеркнем, что речь идет о функциональных соотношениях между специализированными формами деятельности, а не между материальными и идеальными факторами внутри этих форм. Принцип приоритета практики вовсе не означает, что люди способны сначала действовать и лишь потом думать. Внутренние функциональные механизмы, которые предполагают последовательную связь причиняющей, идеально-регулятивной, операциональной и результирующей фаз деятельности, абсолютно идентичны для ее практической и духовной форм. Мы специально подчеркиваем это обстоятельство для некоторых отечественных обществоведов, которые не понимают структурной многомерности общества и соответствующей иерархии функциональных связей в нем, упорно путая детерминационную зависимость материального и идеального с зависимостью практического и духовного, и, далее, особой ролью производства вещей в системе практической деятельности, а также экономических отношений, возникающих в процессе воспроизводства общественной жизни. На привычном марксистам языке это утверждение означает, что понятия «общественного бытия», «материального производства», «экономического базиса» вовсе не являются синонимами.

76 Нужно заметить, что в некоторых случаях Маркс использовал понятие «духовно-практической деятельности», имея в виду, например, искусство, моделирующее мир в предметных знаковых формах. Не соглашаясь с таким словоупотреблением, мы считаем, что предметность духовной деятельности, «материализующей» сознание в знаковых объектах, равно как и способность конструировать свой мир, не ограничиваясь отображением данного, не дают нам оснований выводить производство сознания за рамки духовного «метатипа» деятельности. Критерием типологической принадлежности, как и во всех других случаях, является для нас характер конечного продукта, а не способы его получения. Точно так же производство человека мы относим к практической форме деятельности, несмотря на то, что некоторые из форм такого производства предполагают манипуляции с сознанием человека.