Навигация
ПОСЛЕДНЯЯ ПОПЫТКА РЕФОРМИРОВАНИЯ СОВЕТСКОЙ ЭКОНОМИКИ И НАЧАЛО РЕВОЛЮЦИОННОГО ЭКОНОМИЧЕСКОГО КРИЗИСА
44645
знаков
0
таблиц
0
изображений
2. ПОСЛЕДНЯЯ ПОПЫТКА РЕФОРМИРОВАНИЯ СОВЕТСКОЙ ЭКОНОМИКИ И НАЧАЛО РЕВОЛЮЦИОННОГО ЭКОНОМИЧЕСКОГО КРИЗИСА
На фоне явлений в первые годы перестройки можно было наблюдать некоторый положительный сдвиг — в показателях объема производства и потребления. Согласно и западным, и советским статистическим данным, в 1986-1988 годах в СССР повысились темпы роста ВНП, национального дохода и потребления. Если в 1981-1985 годах среднегодовые темпы прироста ВНП составляли 1,8% , то в 1986 и 1988-м — соответственно 4,1% и 2,1%. Начиная с 1984 года на 6-8% в год росли инвестиции. В 1987 году заметно ускорился рост заработной платы, а денежные доходы населения увеличились почти на 10%. Тогда же, судя по официальной статистике, пиковых значений достигало и среднедушевое потребление основных продуктов питания. Таким образом, несмотря на эксперименты в экономике и популизм «правительства умеренных», темпы роста вплоть до 1989 года оставались положительными.
Этот позитивный тренд покрывает период реформирования советской экономики в мобилизационной логике «ускорения», а также первые годы демократизации и гласности. Кризис, во всяком случае в явных его формах, наступает позднее — в 1989-1990 годах. Такая экономическая динамика, пробуждавшая среди ряда советологов надежду на успешное постепенное трансформирование советской системы, позднее привела некоторых западных экспертов к выводу, что советское руководство действительно начало успешное движение страны по пути к подлинному демократическому социализму, однако этому помешал неожиданно обнаружившийся политический конфликт, в ходе развития которого значительная часть партийно-советской элиты сделала выбор в пользу капитализма. Однако подобная аргументация не объясняет экономического спада: если переворот совершает элита, то она имеет возможность контролировать социально-экономические процессы, а не играть с огнем, допуская двукратное падение производства.
Механизм развертывания нынешнего российского экономического кризиса отнюдь не уникален. Для его объяснения нет необходимости привлекать аргументы из области «социального заговора» или искать тайные силы, заинтересованные в ликвидации социализма. Все было и проще, и сложнее. В чисто экономическом отношении это был кризис популистской экономической политики, хорошо известный из опыта многих стран в XX столетии. Вместе с тем, это был кризис, типичный для развития революционных процессов на ранней их стадии, и особенности этой стадии также оказывали существенное влияние на характер экономического развития СССР периода перестройки. Таким образом, налицо две группы факторов, характеризующих специфику советского народного хозяйства второй половины 80-х годов.
Популистская экономическая политика представляет собой попытку решения фундаментальных экономических проблем (рост промышленности и народного благосостояния) в исторически короткие сроки, мобилизуя на это усилия нации. Диктаторские режимы обычно решают задачу промышленного роста, а подъем уровня жизни в лучшем случае откладывается на будущее — таковы были индустриализация по Сталину, «бразильское экономическое чудо» при Варгасе и других генералах-президентах (прежде всего в Латинской Америки и Восточной Азии). В демократических обществах обе задачи приходится решать одновременно, что практически всегда приводит к экономическому и политическому кризису. (Наиболее яркий пример — события в Чили первой половины 1970-х годов.)
Как показывают Р. Дорнбуш и С. Эдварде, популистская политика обычно проходит через четыре последовательно сменяющие друг друга фазы.
На первой фазе правительство пытается ускорить промышленный рост, перекачивая ресурсы из экспортных секторов в сектора «национальной гордости» (обычно машиностроение) и одновременно стимулируя спрос через повышение оплаты труда. В результате действительно повышается темп роста, поднимается благосостояние народа.
На второй фазе начинают наблюдаться дисбалансы. Выясняется, что рост производства и благосостояния сопровождается ухудшением ряда макроэкономических показателей: ростом дефицита торгового и платежного балансов, сокращением валютных резервов, увеличением внешнего долга. Однако эти негативные сдвиги до поры до времени видны только профессиональным экономистам (а в условиях длительного отрыва страны от реальной рыночной экономики — далеко не всем профессионалам).
На третьей фазе быстро увеличивается товарный дефицит в контролируемом государством секторе и резко ускоряется рост свободных цен. Попытки заморозить цены ведут к усугублению товарного дефицит, а неизбежная девальвация курса национальной валюты оборачивается взрывом инфляции. Ухудшается собираемость налогов, разваливается бюджет, снижается уровень жизни, падает производство.
На четвертой фазе происходит падение правительства, а новые (нередко военные) власти предпринимают радикальные меры по стабилизации социально-экономической ситуации.
Эта картина в полной мере применима к развитию событий в СССР второй половины 1980-х годов. Советская статистика была довольно скудна и предназначалась скорее для сокрытия фактов, чем для выявления реальных тенденций. Однако имеющиеся данные о динамике бюджетного дефицита, внешнего долга и сальдо торгового баланса позволяют характеризовать развитие экономики СССР как движение в направлении глубокого экономического кризиса популистского типа. Попытка совершить социально-экономический рывок привела к скачку спроса на продукцию производственного и потребительского назначения, значительная часть которой должна была импортироваться. Объем импорта быстро рос, а объем экспорта, напротив, снижался, и в 1989 году впервые за очень долгий срок сальдо внешней торговли становится отрицательным. Внешний долг по сравнению с 1985 годом в 1989-м удваивается, а в 1991-м — утраивается.
Таким образом, макроэкономический тренд отчетливо обозначил движение к кризису, причем эта тенденция наметилась уже в самом начале перестройки. Подобное развитие событий не являлось принципиально новым не только для истории экономической политики вообще, но даже и для СССР. Советской хозяйственной системе был присущ определенный колебательный тренд, получивший в литературе название «социалистический инвестиционный цикл». Для него характерны следующие фазы: реализация инвестиционной программы — замедление темпов роста — либерализационные меры — ускорение темпов роста — усиление макроэкономической несбалансированности — отказ от либеральных реформ и новая инвестиционная программа. Поэтому для понимания особенностей развития советской экономики второй половины 80-х годов принципиально важен вопрос: а как развиваются события, если консервативного поворота не происходит? И вот это развитие не может быть объяснено вне логики революционного типа преобразований сложившегося в СССР общественного строя.
Особенности формирования и осуществления экономической политики на начальной стадии революции во многом предопределили специфический характер хозяйственной динамики СССР во второй половине 80-х. Это был двусторонний процесс: ослабление государственного контроля (или децентрализация управления экономикой) приводило к обострению кризисных явлений, которые, в свою очередь, становились факторами дальнейшего ослабления государственной власти.
Основными компонентами принятой на вооружение М.С. Горбачевым и его коллегами концепции комплексной экономической реформы были: расширение самостоятельности социалистических предприятий (перевод их на полный хозрасчет, самофинансирование и частичное самоуправление), развитие индивидуальной и кооперативной форм собственности, привлечение иностранного капитала через совместные предприятия. Противоречия этой программы достаточно подробно описаны в экономической литературе, и мы не станем останавливаться на них более подробно. Обратим внимание лишь на некоторые моменты, особенно существенные для нашего анализа.
Прежде всего, обнаружилась микроэкономическая ограниченность осуществляемой программы: расширение прав предприятий сразу же привело к усилению потребительской направленности их деятельности в ущерб инвестиционной. Тем более что ослабление централизованного контроля, само по себе опасное для макроэкономической сбалансированности, сопровождалось еще и комплексом мер по повышению роли трудовых коллективов в ущерб полномочиям директоров. Внедрение выборности директорского корпуса отражало типичный способ мышления раннего революционного правительства, стремящегося задействовать новые, нестандартные рычаги быстрого улучшения социально-экономической ситуации. На деле же эта мера дала двойной негативный эффект — экономический и социальный. С одной стороны, она способствовала углублению экономического кризиса, поскольку расширение самостоятельности предприятий не подкреплялось усилением их ответственности за результаты своей работы. С другой стороны, она подрывала ставшее к середине 80-х годов вполне явным положение директора как фактического владельца предприятия, обостряя стандартную для всякой революции проблему приведения в соответствие формального и реального статуса собственника.
В результате сложилась во многом парадоксальная ситуация: директора предприятий практически освободились от контроля со стороны государственной бюрократии, однако и сами не приобрели мотивацию реального собственника и не попали под контроль ни нового реального собственника, ни рынка. Хозяйственному руководителю было трудно избежать искушения, избрать популистскую или даже криминальную линию поведения. К популизму толкала непривычная зависимость директора от избирающего его трудового коллектива, который требовал быстрого роста зарплаты и фондов по-требления9 (причем поначалу реальная степень зависимости от коллектива была еще недостаточно ясна). К криминалу подталкивали и открывшиеся возможности частнопредпринимательской деятельности. Вопрос же о реформе предприятий как реформе собственности долгое время (примерно до 1990 года) даже не ставился по политическим причинам.
Половинчатость действий в реформировании традиционных секторов и форм собственности сочеталась с готовностью власти совершать чересчур решительные и непродуманные шаги в новых сферах экономической деятельности. Так, фактическое признание в кооперативах реального частного предпринимательства не сопровождалось формированием адекватных правовых норм, которые могли бы воспрепятствовать криминальному сотрудничеству кооперативов и госпредприятий. Инструкции, написанные в традиционной советской системе ценностей, даже побуждали создавать «кооперативы» при государственных предприятиях. Позднее аналогичная ситуация возникла с коммерческими банками, условия для возникновения которых оказались в СССР несоизмеримо более легкими, чем в странах с развитой рыночной экономикой.
Другим ключевым фактором, влиявшим на экономический тренд, являлась демократизация. Существует точка зрения, что М.С. Горбачев, продолжая политику демократизации, в 1989 году еще мог ужесточить экономический режим и осуществить ряд непопулярных мер, прежде всего, ценового и фискального характера. Между тем, ситуация была иной: развитие демократии в тот момент оказалось несовместимым с проведением ответственной макроэкономической политики. Уже в первой половине 1989 года правительство попало под жесткий контроль депутатского корпуса, в котором доминировали популистские настроения. Руководство СССР, даже отчасти осознав пагубность популистской политики, не могло пойти на ограничение бюджетных расходов и одновременно оставаться в провозглашенных им же самим конституционных рамках.
Сферой, в которой слабость правительства проявилась особенно наглядно, стала реформа цен. С одной стороны, быстро прогрессировавшее разрушение товарного рынка в результате неадекватного расширения прав предприятий требовало принятия незамедлительных мер по балансированию спроса и предложения. Разумеется, в то время мало кто мог позволить себе говорить о необходимости масштабной либерализации цен, но поднять их до уровня рыночного равновесия было необходимо хотя бы для выживания экономической системы. Однако правительство Н.И. Рыжкова так и не решилось пойти на эту меру.
С другой стороны, слабеющая власть пыталась использовать ценовой механизм для укрепления своего положения. Для повышения своего авторитета среди влиятельных экономических агентов правительство СССР, начиная с осени 1990 года, стало постепенно повышать оптовые цены предприятий и в ряде случаев фактически отказывалось от государственного контроля за ними. Делалось это для того, чтобы противостоять руководству России, которое само готовилось предпринять аналогичные шаги. Розничные же цены остались «стабильными», что вело не только к дальнейшему нарастанию товарного дефицита, но и к сокращению бюджетных доходов (поскольку важнейшим источником бюджета был налог с оборота — разница между розничной и оптовой ценой), и к росту бюджетных расходов (на субсидирование розничных цен).
Аналогично развивалась ситуация и в сельском хозяйстве. Осенью 1990 года Совет Министров СССР принял решение о повышении закупочных цен на продовольствие, примечательное по крайней мере в двух отношениях. С одной стороны, в условиях тотального товарного дефицита оно явно подрывало интерес сельхозпроизводителей продавать свою продукцию, так как для обслуживания текущего оборота и уплаты налогов теперь достаточно было продать меньшее количество продуктов. С другой стороны, это решение точно повторяет действия Временного правительства России, находившегося в схожем положении летом 1917 года, и в значительной степени — ситуацию во Франции осенью 1794 года. Во всех трех случаях действия властей лишь способствовали нарастанию дефицита продовольствия.
Наконец, правительство теряет возможность собирать налоги. Во-первых, эти функции все больше переходили в руки союзных республик, которые выступили с требованием о введении одноканальной налоговой системы и заявили о своем праве определять суммы, необходимые для финансирования центра. Выполнение этих требований ставило союзное правительство в прямую и жесткую зависимость от настроений в республиках.
Во-вторых, союзное правительство оказывалось неспособным проводить самостоятельную налоговую политику, даже при ее конституционности и поддержке со стороны законодателей. Наиболее яркий пример — провалившаяся под давлением групп интересов попытка ввести налог с продаж.
В-третьих, правительства (и союзное, и республиканские) с осени 1990 года пошли на снижение налоговых ставок, стремясь завоевать расположение влиятельных групп давления. Начинается состязание правительств — кто больше и скорее снизит налоги, поскольку этим власти пытаются перетянуть предприятия под свою юрисдикцию. Гонка за снижение налоговых ставок происходила в условиях приближения дефицита союзного бюджета к 10% ВВП.
Параллельно разворачивается еще одно состязание (если не «война») — состязание экономических программ. Разные центры власти и связанные с ними группы экономистов активно занялись разработкой собственных программ выхода из кризиса и дальнейшего реформирования советской хозяйственной системы. В «войне программ» наглядно отразились характерные для этой фазы революции процессы размывания политического центра и усиления позиций общественных групп, выступающих за более последовательные решения.
Официальная программа союзного правительства была подготовлена под руководством Л. Абалкина — союзного вице-премьера, ответственного за экономическую реформу. Это был типичный документ «правительства умеренных» на стадии размывания их политической власти. Его авторы, признав наличие трех вариантов проведения антикризисных мероприятий и осуществления рыночных реформ — радикально-либерального, умеренного и консервативного, — естественно, провозгласили свою приверженность второму пути. Умеренный вариант, отвергавший как быстрое вхождение в рынок через либерализацию и приватизацию, так и консервацию экономических отношений с усилением административных начал в управлении хозяйством (с естественным в этом случае отказом от демократических завоеваний), внешне представлялся наиболее разумным и оправданным. Этот путь избегал крайностей и, как и всякий «научно разработанный план», сулил наиболее плавное и наименее болезненное вступление в рыночную экономику. План, правда, имел один серьезный недостаток: в стране уже не было общественных сил (групп интересов), готовых его поддерживать, а «правительство умеренных» исчерпало свой кредит доверия.
Параллельно с «программой Абалкина» формировались еще два принципиально различных подхода к преодолению кризиса. Их не следует отождествлять с опубликованным и утвержденными документами, поскольку здесь речь идет, прежде всего, об обсуждавшихся в обществе системах мер, которые следовало бы предпринять в первоочередном порядке. Впрочем, эти подходы были достаточно подробно разработаны и представлены и в «формально-программном» виде.
К началу 90-х годов практически сложился и был предложен политикам рыночно-либеральный вариант действий, основой которого были открытое признание необходимости приватизации и в той или иной форме либерализации цен. Наиболее четкое выражение эти позиции нашли в подготовленной под руководством С.С. Шаталина и Г.А. Явлинского программе «Пятьсот дней» (осень 1990) и программе рыночных реформ Е.Т. Гайдара и его единомышленников (осень 1991). Политическое противостояние этих политиков привело к утверждению в общественном сознании представления об альтернативном характере этих двух подходов, о якобы предлагаемых ими противоположных путях стабилизации и вхождения в рынок. Между тем различие программ обусловливалось лишь временем их подготовки. «Пятьсот дней» разрабатывалась без особых надежд на немедленную практическую реализацию и рассматривалась скорее как политический манифест периода противостояния российских и союзных институтов власти, когда первые были склонны демонстрировать свой более «рыночно-демократический» характер. Этот документ нес в себе многие черты раннего этапа революции, то есть демонстрировал популизм и всеохватность, включая обещания провести реформы «без снижения жизненного уровня» и в интересах всех социальных слоев. Программа же Гайдара формировалась в условиях, когда союзный центр уже рухнул и вся полнота политической ответственности за дальнейшее развитие событий лежала на российских властях, которые должны были взять на себя ответственность за проведение антикризисных действий. Вот почему этот документ носил более практический, технократический (и, следовательно, непопулистский) характер.
Параллельно формировалась и другая модель реформ, которую можно определить как «административная стабилизация». Вокруг нее сплачивались те социальные и экономические группы, которые в слишком быстром продвижении к рынку видели угрозу своему положению. Суть «административной стабилизации»: остановить процессы политической демократизации, повысить уровень управляемости народным хозяйством, навести порядок (в том числе макроэкономический) и на этой основе осуществлять меры по укреплению советской экономики. В известном смысле данный подход напоминал китайскую модель модернизации 80-х годов.
«Война программ» сводилась к противостоянию двух генеральных доктрин: либерально-рыночной и, административной. Однако сторонники каждой из них, при всей их непримиримости и противоположности взглядов на пути развития советского общества и экономики, примерно одинаково оценивали сложившуюся ситуацию. Во-первых, они четко осознавали политическую основу экономического кризиса и, соответственно, необходимость укрепления власти как предпосылки выхода из него. Во-вторых, стоящие за программами политические силы были готовы взять на себя ответственность за их реализацию. Разумеется, они видели риски подобных программ для своей политической репутации. Однако понимание неизбежности выбора одной из альтернатив и наличие социальной поддержки для каждой из них укрепляли позиции лидеров и побуждали к решительным действиям.
Эта типичная для революции ситуация дополнялась в России одним специфическим обстоятельством. С конца 1990 года в стране можно было наблюдать известную по опыту многих кризисных экономик «войну на истощение»: сторонники каждого из противоборствующих подходов ожидали, что их политические противники сделают первые шаги, проведут неизбежные для любой программы первоначальные болезненные мероприятия (прежде всего, сбалансируют или либерализуют цены) и, тем самым дискредитировав себя, уступят политическое прост-ранство.
Первая попытка реализовать более или менее последовательную антикризисную программу была предпринята в 1991 году после отставки Н.И. Рыжкова и формирования кабинета B.C. Павлова. Формально, в соответствии с поправками, внесенными в Конституцию СССР в декабре 1990 года, это было президентское правительство, подотчетное непосредственно М.С. Горбачеву. Однако по своему социально-политическому характеру это был самый независимый от президента институт исполнительной власти, рассчитывавший, прежде всего на поддержку консервативных сил во властных структурах и соответствующих социально-экономических группировок.
Суть проблемы сформированный в январе 1991 года Кабинет министров СССР уловил совершенно правильно: необходимо укрепить государственную власть. Правительство немедленно приступило к демонстрации своей силы и готовности к решительному наведению порядка, предприняв ряд бессмысленных, но политически громких шагов: от разгона демонстраций в Вильнюсе и Риге до обмена денежных купюр высокой номинации. Официально был провозглашен курс на поддержку военно-промышленных отраслей и вообще отечественного машиностроения. Не обошлось и без естественных для такой политики элементов ксенофобской риторики, вроде обвинений ряда западных банков в скупке советской валюты. Затем последовало давно ожидавшееся решение о повышении цен, которое могло стать первым шагом к стабилизации товарного рынка. Законодателям были предложены законопроекты, в которых обнаруживалось намерение следовать курсу на «регулируемое рыночное хозяйство». Наконец, 19 августа 1991 года была предпринята попытка политической консолидации — посредством государственного переворота. Его провал стал и поражением «административной стабилизации» в экономической сфере.
Между тем, экономическая ситуация все более обострялась. Единственной не опробованной моделью, которая отвечала радикальным настроениям момента, оставалась либерально-рыночная модель. Она не была дискредитирована и опиралась на достаточно широкую политическую поддержку. Личная популярность Б.Н. Ельцина стала дополнительным фактором принятия программы либеральных реформ.
Похожие работы
... , коллапс банковской системы и отказы в кредитования реального сектора считаются многими экономистами как важный механизм развития Великой депрессии в США и Европе. 3. Эмпирический анализ современных циклов 3.1 Особенности современных экономических циклов После Второй мировой войны в механизме циклических колебаний конъюнктуры произошли существенные изменения. В период послевоенной ...
... : просто другие центры экономической и политической власти оказались еще слабее, чем почти бессильная центральная власть". Подобная трактовка событий фиксировала в качестве главной особенности революционного процесса в России слабость государства (причем способность к насилию скорее подтверждает это, чем опровергает), и главный источник этой слабости — отсутствие консолидации элитных групп. В то ...
... последующего восстановления макроэкономического равновесия (расширения и сжатия общественного воспроизводства) любой конкретный цикл (национальный или мировой) и каждый конкретный кризис требует дифференцированного анализа породивших его внутренних и внешних факторов. 2. Экономическая политика: истоки формирования Для развития рыночной экономики характерна такая закономерность как тенденция ...
... главным противником против СССР в борьбе за распространение влияния на нефтяных мировых рынках. Эта борьба продолжается и сейчас, и именно нефть является главной причиной нестабильной ситуации на Ближнем Востоке. [5] Точку назревающему экономическому кризису поставила Перестройка. Сейчас трудно говорить о том, кто был её инициатором, но судя по её результатам, в выигрышном положении оказались все ...
0 комментариев