Уголовная ответственность за заведомо ложный донос

Содержание

Введение

1. Исторический аспект развития уголовной ответственности за заведомо ложный донос

2. Уголовно-правовая характеристика, преступления, предусмотренного ст. 306 УК РФ «Заведомо ложный донос»

3. Уголовная ответственность за заведомо ложный донос

Заключение

Список используемых источников и литературы

Введение

Вопрос об уголовной ответственности за заведомо ложный донос актуален в настоящее время.

Каждый гражданин заинтересован в том, чтобы все совершенные преступления были надлежащим образом расследованы, а виновные лица привлечены к ответственности и понесли наказание.

При этом уровень деятельности органов правосудия должен быть таким, чтобы полностью исключалась любая возможность привлечения к уголовной ответственности невиновных лиц.

В последнее десятилетие в нашем обществе наблюдается отрицательная тенденция, когда для устранения конкурентов по предпринимательской деятельности, сведения счетов, из чувства мести и других низменных побуждений используются средства уголовного преследования.

Заведомо ложные доносы отвлекают правоохранительные органы на проведение предварительного расследования возбужденных по таким заявлениям уголовных дел, что связано с необоснованными допросами граждан, проведением дорогостоящих экспертиз и ревизий. Иногда это заведомо ложный донос (ст. 306 УК)[1]. Общественная опасность данного преступления в том, что оно нарушает нормальную работу правоприменительных органов, занимающихся проверкой заведомо ложного сообщения о совершении преступления, может повлечь необоснованное возбуждение уголовного дела, привлечение к уголовной ответственности и осуждение невиновного. Ложные доносы порождают в обществе обстановку подозрительности и неуверенности, а в тоталитарных политических системах используются как внешне законный способ борьбы с действительными или мнимыми противниками режима.

Обычно такое преступление совершается со специальной целью - возбуждение уголовного дела. Установление такой цели, характерной для данного преступления, позволяет отграничивать заведомо ложный донос от смежных с ним составов преступлений, в частности, от клеветы, соединенной с обвинением лица в совершении тяжкого или особо тяжкого преступления (ч. 3 ст. 129 УК). При клевете умысел направлен на то, чтобы опорочить другое лицо, цель же возбуждения уголовного дела или привлечения невиновного к уголовной ответственности отсутствует. Поэтому и сообщаются эти сведения любым лицам, а не работникам правоохранительных либо иных органов, обязанных подобного рода сообщения направлять для возбуждения уголовного дела.

Объект настоящей курсовой работы – заведомо ложный донос.

Предмет работы – действующее законодательство, комментарии к нормативно-правовым актам, учебная и монографическая литература, судебная практика.

Цель работы - дать уголовно-правовую характеристику заведомо ложного доноса.

Для достижения этой цели автор ставит задачи:

- изучить исторический аспект развития уголовной ответственности за заведомо ложный донос;

- рассмотреть уголовно-правовую характеристику ложного доноса;

- выявить уголовную ответственность за заведомо ложный донос.

1.         Исторический аспект развития уголовной ответственности за заведомо ложный донос

В соответствии с расхожей фразой, нет ничего тайного, что не стало бы явным. В сущности, любой из нас случайно может оказаться невольным свидетелем совершенного преступления. В некоторых ситуациях кому-либо становятся известными обстоятельства, которые могут пролить свет на общественно опасное деяние, расследуемое правоохранительными органами. Осознавая характер полученной информации о преступных деяниях, мы реализуем свое моральное право выбора - уведомить или нет об этом компетентные государственные органы.

Если говорить прямо, то такое «уведомление» будет ничем иным, как доносом. Следует отметить, что отношение к этому явлению на всех этапах существования человеческого общества было неоднозначным.

В целом, общественное мнение всегда оценивало доносительство отрицательно. Законодатель же в этом вопросе проявлял явную непоследовательность - от введения уголовного преследования за недонесение о совершенном преступлении до запрета и осуждения доносов.

В классический период римского права уголовные дела возбуждались по обвинению частных лиц, в этом случае обвинение и донос совпадали. Однако в случае отсутствия обвинителя на судебном процессе, то есть когда он не произносил обвинения публично, ответчик признавался невиновным.

«Вестготская правда» содержит положения о том, что ложные доносы наказываются по принципу талиона, а «справедливые» поощряются определенной платой.

В законах правившего в XIII веке кастильского короля Альфонсо X указывалось, что король и судьи могут узнавать о преступлениях из доносов частных лиц, которые не обязаны доказывать то, о чем говорят.

В средневековье была развита практика анонимных и тайных доносов, причем они принимались даже от еретиков и отлученных от церкви.

В Российской империи XVIII века именно доносы в большинстве случаев служили поводом для возбуждения уголовного преследования за «дела изменные, шпионские»[2].

По существующему положению, при поступлении очередного доноса в Тайную экспедицию информатора сначала «увещевали», а затем садили «на два дни под крепкий караул и не давали ему ни питья, ни пищи». Далее он должен был подтвердить свой донос под пыткой.

Так, например, в 1723 году некий «дворянский сын» Твериков, желая избежать смертной казни за совершенные уголовные преступления, сделал донос с обвинением в государственной измене коменданта Тобольска Алексея Сухарева. Тверикова пытали, и он сознался во лжи, после чего был обезглавлен.

Особую роль донос играл в тоталитарных государствах XX века - он был возведен правом и общественной моралью в ранг добродетели, поощрялся и культивировался правящей верхушкой.

В ранее действовавшем отечественном законодательстве недонесение, при наличии определенных условий, считалось уголовным преступлением.

В уголовном законодательстве Российской Федерации тоже нет такого состава преступления, как недонесение.

Положениями статьи 306 Уголовного кодекса РФ предусмотрена уголовная ответственность лишь за заведомо ложный донос о совершении преступления.

Например, Швеция - страна с высоким уровнем жизни и низким уровнем преступности. В ее законах состав недонесения о совершении преступления включен в число уголовно наказуемых общественно опасных деяний.

Согласно части 1 статьи 6 главы 23 «О покушении, приготовлении, сговоре и соучастии» Уголовного кодекса Швеции, лицо, которое не сообщает вовремя или иным способом не предпринимает ничего, чтобы предотвратить совершаемое преступление, когда это могло быть сделано без опасности для себя или любого лица, находящегося с ним в родственной связи, должно быть наказано лишением свободы, но не более чем на два года. В части 3 этой же статьи сказано, что несообщение или непредотвращение преступления не наказуемы, если только совершаемое деяние не развилось до такой степени, что за него может последовать наказание.

Уголовным законодательством Швеции предусмотрена и уголовная ответственность за заведомо ложный донос. Как следует из статьи 7 главы 15 «О лжесвидетельстве, ложном обвинении и других ложных заявлениях» УК Швеции, лицо, которое ложно обвиняет другое лицо перед государственным обвинителем, полицейскими или другими властями в совершении преступного деяния, должно быть приговорено (если власти признают, что было сделано такое сообщение) к тюремному заключению на срок не более двух лет, или когда это преступление является малозначительным - то к уплате штрафа или к тюремному заключению на срок не более шести месяцев.

Донос - в старом русском праве - сообщение властям о преступлении. В современном словоупотреблении - сообщение властям (вообще любому начальству) о чьих-то действиях, предосудительных с точки зрения начальника, но не с точки зрения общества (либо о таких, которые, с точки зрения общества, являются мелкими проступками и частными конфликтами, в которые безнравственно вмешивать власть). Современное значение слова сугубо отрицательное; в юридическом словоупотреблении оно осталось только в термине «заведомо ложный донос».

В древнем обвинительном процессе донос совпадал с обвинением, которое во всех уголовных делах поддерживалось не официальными органами, а частными лицами. Тайный донос, без обвинения и обличения на суде, не внушал к себе доверия и приписывался враждебным чувствам доносителя; обвиняемый предполагался, за отсутствием обвинителя, невиновным. В римском праве заметно крайне отрицательное отношение к доносам. В инквизиционном процессе, наоборот, донос служил основанием для так называемой инквизиции (следствия-суда), весьма тягостной для обвиняемого. В конце XVIII столетия возникали протесты против значения, которое получил донос. Выразителем этого движения являлся Гаэтано Филанджиери: в своем знаменитом сочинении «Наука о законодательстве», он предлагал постановить правилом, что всякий донос оставляется официальными органами без внимания. Ему возражали, что доносить о преступлениях есть обязанность каждого гражданина и что обязать доносителя выступать обвинителем - значило бы допустить множество случаев укрывательства преступлений. Французским законодательством 1791 г. установлено понятие о гражданском доносе (dé lation civique), то есть доносе, обязательном для граждан. Постановления революционного законодательства сохранились и в современном французском праве.

В русском процессе XVIII - первой половины XIX веков принятие доноса являлось особым процессуальным моментом, довольно подробно нормировавшимся в законе. Доносителем не могло быть лицо, лишенное всех прав состояния; не принимались доносы от детей на родителей, от приказчика на хозяина, которому он не дал в делах отчета, за исключением доноса о преступлениях государственных; не принимались доносы, учиненные «скопом или заговором» (то есть совместно, в ходе беспорядков).

По получении доноса доноситель немедленно расспрашивался об обстоятельствах преступления, но при этом запрещалось в подтверждение доноса приводить доносителя к присяге. Если донос не заключал в себе доказательств, то он, тем не менее, записывался в протокол «для ведома впредь».

Принципиальным отличием доноса от жалобы являлось то, что жалоба приносилась на ущерб, причиненный лично жалобщику, и была процессуально необходима для возбуждения обвинения; донос приносился на дела, лично доносчика не касающиеся. Согласно судебным уставам 20 ноября 1864, донос («объявлением частного лица») только тогда вызывал начатие следствия, когда доноситель был очевидцем преступного деяния; если же доноситель очевидцем не был, то объявление его составляло достаточный повод к начатию следствия лишь в том случае, когда в самом доносе представлены доказательства достоверности обвинения. По безымянным доносам следствие не производилось, но они могли в известных случаях служить поводом к полицейскому розыску или дознанию, могущему, в свою очередь, повести к следствию[3].

Недонесение о преступлении каралось законом, как и ложный донос.

Первоначально слово «донос» было нейтральным, ложный же донос определялся термином «извет». Но в XIX веке, с развитием представлений о личной чести, уже всякий донос воспринимался как противоречащий нравственному кодексу «порядочного человека», который не должен подключать власть к общественной и частной сфере. В словаре Даля донос определяется двояко: и как нейтральное юридическое понятие, и как синоним «извета». В «Словаре русских синонимов» Н. Абрамова (1890) слово уже представлено исключительно в негативном ряду: "Донос, извет, оговор, поклеп, ябеда.» Однозначно осуждались политические доносы, и после революции слову стали придавать уже чисто политическое значение: толковый словарь Ушакова определяет донос как «орудие борьбы буржуазно-черносотенной реакции против революционного движения - сообщение царскому или другому реакционному правительству о тайно готовящихся революционных выступлениях». В официальном языке, разумеется, термин не употреблялся относительно доносов органам Советской власти, что всячески поощрялось и пропагандировалось); однако в обиходном словоупотреблении термин употреблялся и в этом смысле.

Следует признать, что его значение с точки зрения этики и значение с точки зрения юридической пользы не всегда совпадают.