Анализ некоторых произведений великого социолога

2.    Анализ некоторых произведений великого социолога

 

Теперь, для того, чтобы оживить эту слишком общую картину, вернемся к началу 1910-х гг., когда научная деятельность Сорокина только начиналась. Выберем точки отсчета: начальная – книга «Преступление и кара» (1913 г.); конечная – 1022 г., речь на митинге Петербургского университета «Отправляясь в дорогу». Уже в то время П.Сорокин был автором чрезвычайно плодовитым, и проанализировать все его наследие, хотя бы даже только русское, во всем его богатстве и разнообразии удается разве лишь в специальном исследовании.

2.1  «Преступление и кара, подвиг и награда»

«Преступление и кара, подвиг и награда» занимает исключительное место в жизни и творчестве П.А.Сорокина. Этот объемный и весьма значительный по богатству мыслей труд был написан 24-летним студентом и сразу же вывел его если не на вершину, то все-таки на весьма высокую ступень российского социологического «олимпа». Одну из рецензий на книгу написал не кто иной как В.М.Чернов, «большой человек» в партии эсеров, в которой состоял и Сорокин. Рецензия в целом была отечески-благожелательной, Чернов только посоветовал автору поскорее освободится от схоластического влияния его учителей – Ковалевского и де Роберти.

Нас сейчас главным образом интересует не конкретное содержание книги, а та «политико-правовая утопия», которую создает Сорокин, основываясь на итогах своего исследования. Но все же в двух словах коснемся и этого содержания. Прежде всего отметим, что перекличка названия труда Сорокина с «Преступлением наказанием» – мнимая. Нельзя сказать, что ее вовсе нет, она, скорее, носит характер поверхностный, чисто внешний. Взгляды Сорокина и Достоевского на преступление и наказание совершенно противоположны.

Преступление, по Сорокину есть конфликт разнородных шаблонов поведения. Например, когда одна сторона в результате победоносной войны захватывает другую, так, что они отныне образуют одну «замеренную группу», в рамках единого теперь государства возникает конфликт двух разных шаблонов поведения. Резко возрастает амплитуда колебаний, кар и наград. Через одно-два-три поколения шаблоны выравниваются, необходимость в слишком суровых карах и слишком высоких наградах отпадает.

И вот, считает Сорокин, когда мир будет составлять единую замеренную группу, когда, по словам поэта, «народы, распри позабыв, в единую семью объединятся», - тогда надобность в карах и наградах исчезнет, преступлений и подвигов больше не будет, тогда, считает Сорокин, возникнет сверхчеловек, стоящий по ту сторону права и морали. Истоки этой утопии надо искать в общем мировоззрении Сорокина тех лет. Уместно здесь сказать о том, что в своей автобиографии, написанной уже на склоне лет, Сорокин скрыл одну немаловажную деталь: собственное учение о массонском движении. Для ученика Е. Де Роберти и М.Ковалевского в этом нет ничего удивительного. Добавим, что и примечательного в том смысле, какой ищут в подобных фактах нынешние обличители «всемирного заговора», здесь тоже не найти. Существеннее, что масонство учителей Сорокина было своего рода предельной точкой европейского Просвещения с его верой в бесконечный линейный прогресс и возможность земного рая.

Наверное, ни одна утопия не разрушалась так быстро под натиском жизни, как эта. Прошло чуть больше полугода после выхода в свет «Преступления и кары», как разразилась первая мировая война, которая поставила свой кровавый крест на утопиях «вечного мира», на теориях прогресса, и на наивно-сентиментальных верованиях в человека – что он якобы по природе добр.

2.2  Период 1919-1922 гг.

И пройдет совсем немного времени, и сам П.Сорокин будет скрываться в северодвинских лесах от жаждущих его крови «сверхчеловеков», которые поставили себя по ту сторону права и морали.

«Конфуз» получился столь сильный, что его никто не заметил. По-видимому, его не сразу осознал и сам П.Сорокин. Понадобилось пережить революцию, угрозу расстрела, пожить по «красным террором», увидеть голод 1921 года, чтобы в сердце образовались новые убеждения.

Многое, написанное Сорокиным в 1919-1922 гг. написано, как уже отмечалось, как бы по инерции. Несомненной заслугой Сорокина-социолога является глубокое осмысление русской революции, которой он посвятил книгу «Современное состояние России» (Прага, 1923 г.) и статью «Россия после НЭПа». Но и в них он все еще стоит, по-видимому, на позициях просветительского гуманизма. Рассмотрим, однако, его «социологию революции» подробнее. Наиболее краткий ее вариант Сорокин дал в своей автобиографии.

«Всякая революция, - пишет он здесь, - описывая полный цикл своего развития, проходит три типичных фазы. Первая фаза, как правило, быстротечна. Она отмечена радостью по поводу освобождения от гнета старого режима и великими надеждами на реформы, которые обещают все революции. Эту первоначальную стадию можно назвать лучезарной: ее власть гуманна и великодушна, действия мягки, нерешительны и довольно бессильны. В человеке начинается просыпаться «звериное начало». Эта коротка увертюра начинает сменяться обычно второй, разрушительной фразой. Революция превращается теперь в неистовый ураган, который разрушает все безразборно на своем пути. Он безжалостно выкорчевывает не только устаревшие, но и полнокровные институты, которые он разрушает наравне с мертвыми или отжившими свое ценностями; он убывает не только паразитарную старорежимную властвующую элиту, но также и множество творческих личностей и групп. На этой стадии революционная власть безжалостна, тиранична и кровожадна. Ее действие в основном разрушительно, ее методы – насилие и террор. Если ураганная фаза не разрушит нацию до основания, революция постепенно перерастает в третью, конструктивную фазу. Все контрреволюционные силы уничтожены, начинается строительство нового порядка, новой культуры, нового человека. Этот новый порядок создается не только на основе революционных идеалов, но предусматривает реставрацию наиболее жизненный революционных институтов, ценностей и тех особенностей быта, которые на время были разрушены во второй фазе революции и которые оживают и восстанавливаются не зависимо от желания революционной власти. Таким образом, послереволюционный порядок обычно представляет собой смешение новых порядков и нового образа жизни со старыми, жизненными и продуктивными порядками дореволюционного времени. Примерно с конца 20-х годов начался переход русской революции к этой продуктивной фазе, которая в настоящее время достигла своего полного развития».

В теоретическом плане с приведенными соображениями трудно не согласиться. «Три фазы» действительно просматриваются в любой великой революции, если она проходит полный цикл своего развития. Но попытаемся применить эту абстрактно-теоретическую схему к конкретной ситуации – русской революции 1917 г. По мнению Сорокина, ее первую фазу нужно отсчитывать с событий февраля-марта, в результате которых к власти пришло Временное правительство, большевистский октябрьский переворот знаменует наступление второго этапа, и, наконец, начало третьей фазы совпадает с введением нэпа.

Однако такая периодизация вызывает возражения. Из истории великих революций, описавших полный цикл своего развития, мы знаем, что переход от второй фазы к третьей обязательно связан с победой контрреволюции и более или менее длительным периодом реставрации, коим нэп, конечно же, не является. Вместе с тем, Сорокин чутко уловил подлинный парадокс русской революции, парадокс столь же знаменательный, сколь и актуальный. «История, - пишет он, - поистине сыграла злую шутку с коммунистами. Она заставила их собственными руками вводить снова капитализм, так усердно разрушавшийся ими. И они увидели, наконец, что коммунизм привел к полному развалу всей хозяйственной жизни, и им стало понятно, что без капитализма нет спасения».

В марксистской историографии годы нэпа оценивались преимущественно со знаком плюс. Мрак и ужас последующих лет списываются на произвол Сталина, который «свернул голову» новой экономической политике и направил историю в совсем другую сторону. Логика рассуждений при этом такова: если бы те экономические возможности, которые открылись перед страной, не были пресечены насильственной коллективизацией, победа и процветание «гуманитарного социализма» были бы обеспечены. Сорокин с самого начала отчетливо видел внутреннюю антиномличность нэпа, который, с одной стороны, был провозглашен всерьез и надолго, а с другой – определялся как «временное отступление». В результате такой политики, с полным на то основанием считает Сорокин, «на месте погибшего коммунизма оказался веденным ненастоящий капитализм, а хозяйственно-социальный строй, представляющий смесь всех отрицательных сторон капитализма без его положительных организационно-производственных функций и всех отрицательных сторон деспотического коммунизма. Этому «монстру» было дано громкое название «государственного капитализма». Оценка Сорокина находит свое подтверждение в таком, на первым взгляд, неожиданном источнике, как «Краткий курс истории ВКП(б). Здесь читаем: «Свобода торговли, указывал Ленин в своем докладе, приведет к некоторому оживлению капитализма в стране. Придется допустить частную торговлю и разрешить частным промышленникам открывать мелкие предприятия. Но не надо этого боятся. Ленин считал, что некоторая свобода товарооборота создаст хозяйственную заинтересованность у крестьянина, повысит производительность его труда и приведет к быстрому подъему сельского хозяйства, что на этой основе будет восстанавливаться государственная промышленность и вытесняться частный капитал, что, накопив силы и средства, можно создать мощную индустрию – экономическую основу социализма, и затем перейти в решительное наступление, чтобы уничтожить остатки капитализма в стране».

Это описание «сущности» нэпа чуть ли не дословно совпадает, говоря словами Сорокина, со «сказкой про белого бычка, логически вытекающей из аргументации коммунистов». «Введя нэп, - пишет он, - коммунисты продолжали упираться и стали бормотать о «передышке». Нэп – «капитализм» – это передышка, она нужна для восстановления хозяйства. «когда оно будет восстановлению – мы снова перейдем к коммунизму», так говорили они. Поистине архистранная логика и политика! На обычном языке она гласит: «для восстановления хозяйства нужен капитализм, и мы его вводим. Когда хозяйство возродится – мы введением коммунизма снова разрушим его. По достижении полного развала для восстановления снова заменим его коммунизмом, то есть разрушением; потом опять будет капитализм, за ним – опять коммунизм» и т.д.…»

И все-таки Сорокин считает, что именно отсюда берет начало третья стадия революции, которая «предусматривает реставрацию наиболее жизненных дореволюционных институтов, ценностей». Но, как нам хорошо известно, ничего подобного в результате «временной передышки» не произошло. «Уже через год после введения нэпа, - с явным удовлетворением отмечается в «Кратком курсе», - на ХI съезде партии, Ленин заявил, что отступление конечно, и выдвинул лозунг: «Подготовка наступления на частнохозяйственный капитал».

Явное противоречие между реалистической оценкой нэпа и связанными с ним же упованием на скорее падение власти большевиков можно, конечно, объявить сугубо «психологическими» причинами, которые побуждают порой принимать желаемое за действительное. Но была еще одна причина такого обольщения. Дело в том, что оценка Сорокиным общего состояния России тоже может показаться если не противоречивой, то, по крайней мере, двойственной, если не сказать – двусмысленной.

С одной стороны, он рисует картину полной разрухи, деградации и одичания России, с другой – подмечает каждый, пусть даже самый незначительный, росток «нового», переносит на него все свои упования, предсказывая скорее падение большевизма и возрождение России. Хотя с расстояния семи десятков лет эти предсказания кажутся утопичными, тем не менее, их стоит рассмотреть.

У Сорокина мы находим, по сути дела, три варианта будущего развития России. Первый: власть «еще несколько лет просуществует, но при условии дальнейшей эволюции в сторону капитализма и правового строя. Иначе – она будет сброшена насильственно», - и второй: «Если эта революция будет – в конце ее власть ожидает тоже падение, но более мягкое». Оба эти сценария предусматривали крах большевизма. Что касается третьего варианта – описанной выше ситуации «белого бычка», когда «капитализм» и «коммунизм» попеременно сменяют друг друга, - то его сам Сорокин считал, по-видимому, лишь теоретической моделью, неосуществимой на практике.

По-видимому, худший вариант развития Сорокин отвергал в силу присущей гуманистическому сознанию веры в социально-экономический прогресс. Согласно гуманистической иллюзии прогресса, худшее – позади, а лучшее – впереди. Проистекает эта иллюзия не столько от прекраснодушной наивности, столько от того, что гуманизм в первую очередь озабочен судьбой Добра. Зло же рассматривает как своего рода математический минус, или, если воспользоваться формулой В.С.Соловьева, «естественный недостаток, несовершенство, само собою исчезающее с ростом добра». Такой тип сознания способен самое большее персонифицировать Зло, которое в конечном счете все равно функционирует по законам Добра. Между тем законы функционирования Зла принципиально отличны от аналогичных законов Добра. Кажется, впервые на это указал декабрист Н.И.Тургенев в одном из писем к П.Я.Чаадаеву: «Зло, чтоб не погибнуть, должно, так сказать, быть осуществлено, в одной мысли оно жить не может: добро же, напротив того, живет не умирая, даже и в свободной идее, независимо от власти человеческой». Отсюда же проистекает и другое фундаментальное различие: Добро в качественном отношении статично. То, что было Добром тысячу лет назад, то сейчас Добро и останется таковым, пока стоит мир. Зло, напротив, должно постоянно разнообразиться, постоянно наращивать совою мощь.

Будучи очевидцем революции, гражданской войны, голода, разрухи, Сорокин, вероятно, считал, что всякую меру зла большевики уже превзошли: большего быть не может. Новая экономическая политика, как бы половинчата и непоследовательна она ни была сломлена. Для этого понадобится уничтожить несколько десятков миллионов человек, а страна и без того обескровлена, обезглавлена и разорена дотла. Мало кто из современников Сорокина мог предвидеть в то время, что способность большевиков к насилию безгранична, что для сохранения и распространения своей власти они готовы уничтожить не только половину населения всей России, но и всего мира.

Вместе с тем нельзя не сказать о том, что все это писал о революции уже другой Сорокин, не тот, или, по крайней мере, не совсем тот, который писал в 1913 г. «Преступление и кару».

2.3 Речь на митинге Петербургского университета «Отправляясь в дорогу»

В феврале 1922 г. Сорокин выступил на торжественном собрании в честь 103-й годовщины Петербургского университета. Обращаясь к молодежи, он заявил, что вера «вера отцов» оказалась «банкротством». «…Их опыт в форме традиционного мировоззрения интеллигенции оказался недостаточным, иначе трагедии бы не было. От берега этого мировоззрения волей-неволей вам приходится оттолкнуться: он не спас нас, не спасет и вас. Он надолго исчез в зареве войн, в грохоте революций и в темной бездне могил, все растущих и умножающихся на русской равнине. Если не мы сами, так эти могилы вопиют о неполноте опыта "«отцов" и ошибочности их патентованных спасительных рецептов».

Советуя молодежи обрести «новую веру», Сорокин прежде всего рекомендует ей «взять с собой в дорогу» знание, чистую науку, любовь и волю к производственному труду.

Такую речь могли произнести П.И.Новгородцев, С.Н.Булгаков, Е.Н.Трубецкой… Но Сорокин?.. По-видимому, он и сам был удивлен и обескуражен не меньше, чем иные из его слушателей, отчего и назвал свою новую точку зрения «быть может, весьма несуразной»…

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

 

Уезжая навсегда из России, П.А.Сорокин увозил с собой и тот внутренний разлад, который образовался у него между сердцем и разумом. Знал он одно, верил в другое… Привести свой внутренний мир в гармоничное состояние, прийти к выводу о том, что Истина неотделима от Добра и Красоты, предстояло уже другому Сорокину – американскому социологу.

 

ИСПОЛЬЗОВАННЫЕ ИСТОЧНИКИ:

 

1.    Большой толковый словарь. Том 2 (П-Я). – М.: Вече, АСТ,1999. – 528 с.

2.    Сорокин П.А. Общедоступный учебник социологии. Статьи разных лет./Институт социологии.-М.: Наука, 1994. – 560 с.