Историко-психологический портрет императора Павла I

Федеральное агентство по образованию

Государственное образовательное учреждение

Высшего профессионального образования

Забайкальский государственный гуманитарно-педагогический университет им. Н.Г. Чернышевского

Исторический факультет

Кафедра Отечественной истории

Курсовая работа

«Историко-психологический портрет императора Павла I»

Выполнил: студент 4 курса ОЗО исторического

факультета Черенцов С.Н.

Научный руководитель: д.и.н., профессор

кафедры Отечественной истории

Мошкина З.В.

Чита 2007

СОДЕРЖАНИЕ

Введение

Глава 1. Наследник

Глава 2. Император

Глава 3. Неминуемое следствие

Заключение

Примечания

Библиография

ВВЕДЕНИЕ

В переломные исторические эпохи в обществе резко повышается интерес к истории. Обращаясь к событиям давно минувших дней, мы пытаемся найти ответы на вопросы современности. Деспотизм и демократия, благо государства и благо личности, ответственность правительства и ответственность правителей, диктатура закона и диктатура сердца - эти проблемы столь же злободневны сейчас, как и двести с лишним лет назад. Может быть поэтому, именно в начале XXI века столь пристальное внимание привлекают события рубежа столетий - время царствования Павла I.

Несмотря на то, что историография этого времени насчитывает более чем двухсотлетнюю историю, она столь же сложна и противоречива, как сама эпоха императорства сына Екатерины. Одиозность фигуры монарха, трагическая его гибель, двусмысленность роли Александра I в мартовских событиях не могли не наложить отпечаток на изучение этого периода, в частности, длительным цензурным запретом на специальное исследование павловского царствования. Поэтому вплоть до начала XX в. историки касаются событий конца столетия лишь «попутно», изучая финансовую политику самодержавия, военную историю России, сословную политику царизма, ряд других вопросов, а также в общих курсах истории страны. Но, несмотря на это, уже в первые десятилетия XIX века в литературе складываются две совершенно противоположные точки зрения на личность императора и его правления.

Генерал Я.И. Санглен, много поживший и много повидавший на своем веку человек, писал: «Павел навсегда останется психологической задачей. С сердцем добрым, чувствительным, душою возвышенною, умом просвещенным, пламенной любовью к справедливости, духом рыцаря времен прошедших, он был предметом ужаса для подданных своих»¹. Бывший начальник тайной полиции при Александре I оказался прав. Сложную, противоречивую натуру Павла I не смогли до конца понять ни его современники, ни последующие поколения историков.

Кажется, ни об одном из русских царей не высказывается столько противоречивых мнений, как о Павле Первом. Множество трудов и дореволюционных и советских историков, современные монографические, журнальные публикации и даже телевизионные журналистские расследования², как нельзя лучше показывают неоднозначность оценок «рыцарского самовластия» Павла. Но практически везде, вне поля зрения оказывается сама личность императора, без понимания которой невозможно осмыслить мероприятия его царствования. Тем важнее для нас объективно и беспристрастно оценить не только его деятельность, но оценить и его самого, как человека, как политика, проследить жизненный путь Павла Петровича, который оборвался его трагической гибелью.

В своей работе «Историко-психологический портрет императора Павла I» автор, на основе анализа исторической литературы о жизни и деятельности Павла Петровича, попытается дать беспристрастную оценку личности императора.

Цель настоящей работы - выяснить неоднократно возникавший вопрос о душевном состоянии Павла I, поскольку один из лучших историков Павла I – Н.К. Шильдер³ - высказал предположения о его возможной психической ненормальности, но оставил этот вопрос открытым, а А.Г. Брикнер⁴ и Т. Шиман безоговорочно считали Павла I душевнобольным, при этом последний высказался весьма категорически: «В конце концов, он полностью помешался, безудержное возбуждение превратило его в деспота, одержимого манией величия»⁵.

Изучение литературы⁶ о жизни и царствовании этого государя приводит к убеждению, что Павел I не страдал душевной болезнью. Такой вывод, понятно, должен быть обоснован подробным психологическим анализом характера этого государя. Психологический анализ должен объяснить некоторые поступки Павла I, объяснить, почему многие сомневались относительно его психического здоровья, а некоторые считали его душевнобольным.

Личность Павла I возбуждала удивление, и мы имеем очень много сведений о характере и деятельности этого государя, но до сих пор не имеем объяснения его характера и царствования, поскольку все историки ограничивались лишь изложением событий. Данной работой мы и попытаемся частично восполнить этот пробел.

В первой части работы мы рассмотрим два основных вопроса, которые всегда вызывали оживлённые споры историков: влияние наследственности на формирование характера Павла, и ненависти к нему его матери, что и привело к тяжёлому складу характера цесаревича. И именно отношения матери и сына пройдут лейтмотивом всей первой части.

Вторая часть нашей работы будет посвящена краткому психологическому анализу некоторых аспектов внутренней и внешней политики, проводимых императором Павлом Петровичем. Из–за определённых пространственных рамок, мы, к сожалению, ограничимся лишь кратким обзором и характеристикой деяний императора, не поднимая многих существенных вопросов, относящихся к нашей теме, но требующих рассмотрения в отдельной работе.

В последней, третьей части мы рассмотрим и проанализируем, путём сопоставления воспоминаний участников событий, возможное поведение и поступки императора в ночь убийства.

ГЛАВА 1. НАСЛЕДНИК

На наш взгляд, необходимо подойти с изрядной долей скептицизма к мнению тех современников Павла, которые стремятся изобразить его сумасбродным деспотом, почти сумасшедшим человеком, унаследовавшим эти черты своей натуры от своего отца. Мы знаем, как произвольно русские историки обращались с нравственным обликом русских царей. Основным мерилом их личности им служат не объективные свидетельства современников и факты их государственной деятельности, а своя собственная политическая позиция. Цари, деятельность которых приносила благо русскому народу, клеймятся обычно «деспотами», «сумасшедшими», «Николаями Палкиными», или «Николаями Кровавыми». Положительную оценку от русской интеллигенции получают только правители, которые как Петр I или Екатерина II, вели Россию по чуждому ей историческому пути, разрушая устои самобытной русской государственности. Поэтому надо с большой осторожностью разобраться в правильности установившегося взгляда, что Павел с детства обладал деспотическим характером и признаками душевной неуравновешенности. Своеобразный характер Павла складывался постепенно, но многие черты проявились ещё в раннем детстве. Замечательным источником о воспитании Павла служат записки Семёна Андреевича Порошина¹.Все, что касалось цесаревича, он заносил в свой дневник ежедневно, с завидной аккуратностью. Порошин приметил и описал те личные качества Павла, которые разовьются в нем в дальнейшем. Отмечая недюжинный ум и способности великого князя, Порошин сетует, что «он совсем в дело не входит и о мельчайших безделицах между тем помышляет»². Записки свидетельствуют о чрезвычайно развитом воображении цесаревича. Впрочем, по словам Порошина, великий князь вполне осознавал свои недостатки (резвость, отсутствие терпения, непостоянство) и честно пытался исправиться³. Эти его качества отметят в дальнейшем все авторы.

Судя по записям в дневнике, Павел представляется обычным ребёнком, любознательным, развитым, очень впечатлительным, вспыльчивым, но отходчивым. Он был совершенно нормальным, здоровым мальчиком, полным великодушных порывов, с открытым сердцем и душой. Павел получил прекрасное образование⁴. Обучение великого князя не было небрежным, скорее оно велось бессистемно. Он мог получить глубокие знания в одной области и весьма поверхностные в другой: все зависело от учителя. Учился он легко, проявляя и остроту ума и основательность, но, конечно, не прочь был прогулять занятия, сказавшись больным⁵. И никаких признаков психического заболевания или умственной неполноценности современники не наблюдали⁶. Но 25 декабря 1761 года умерла императрица Елизавета Петровна. По нашему глубокому убеждению, в этот день и обрывается детство Павла.

Тревожная ночь переворота, события двух следующих дней, безобразные картины творящегося вокруг отнюдь не могли прибавить положительных эмоций маленькому, испуганному мальчику⁷. Кроме того, через десять дней Павел узнал о смерти отца-императора и образы, связанные с этой кончиной, вызвали в нем преждевременное беспокойство, подозрительность и, возможно, сознание своего унизительного, зависимого положения. Все эти события вызвали у него первое сильное потрясение, начались болезненные припадки. Врачи опасались даже за его жизнь⁸.

Таким образом, с самых ранних лет мальчик жил среди мрачных и тревожных впечатлений. Жестокое убийство отца, распускаемые придворными сплетни о «тайне» его рождения⁹, интриги вокруг престола, в которые был втянут и малолетний Павел, не могли не подействовать на его характер. Императрица, уже привыкшая видеть в сыне не ребенка, а соперника, как к взрослому и относилась к нему. Современники вспоминают, что уже в десять лет взгляд цесаревича сделался схожим с взглядом старика¹⁰. Напряженная и непосильная для ребенка духовная работа изнуряла его тело и ум. Быть может, если бы у Павла появились товарищи-сверстники, детские игры и игрушки, он сумел бы позабыть о разыгравшейся трагедии, но всего этого у него не было. Поэтому так мало напоминали богато обставленные покои великого князя детскую. Как, впрочем, и вся его жизнь в те годы очень мало напоминала детство¹¹. И перечитывая дневники Семена Порошина, ясно ощущается диссонанс, пронизывающий все «детство» Павла.

Однако здесь мы не согласимся с мнением известного психиатра¹² П.И. Ковалевского о том, что именно в это период и начали формироваться деспотические зачатки в характере будущего императора, отягощённые, к тому же, его плохой наследственностью¹³. К.Ф. Валишевский, обстоятельно изложив всё известное о происхождении Павла Петровича, высказал следующее вполне верное заключение: «Мы охотно признаемся, что, на наш взгляд, историческая тяжба, возникшая вокруг вопроса о спорности отцовства, имеет второстепенное значение»¹⁴. Этих же взглядов придерживается и Н.И. Павленко¹⁵. Разделяя мнение именитых историков, можно было бы ограничиться повторением сказанного Н.К. Шильдером: «По существу, событие 20 сентября (рождение Павла Петровича) подверглось в нашей историографии различным толкованиям; мы же удовольствуемся здесь заметить: явился сын Минервы, и предадим забвению печальную память о его отце»¹⁶, но всё-таки, следует обосновать своё мнение.

Ковалевский начинает свой труд так: «Император Павел I, сын Петра III, который был хил телом и духом... и Екатерины II, несомненно, женщины физически мощной и умственно гениальной. Такое сочетание свойств родителей имело последствием то обстоятельство, что Павел унаследовал натуру отца, значительно смягченную высокими духовными качествами матери»¹⁷. Вся работа П.И. Ковалевского составляет развитие и подтверждение этого положения и в конце своих «Психиатрических записок» он считает доказанным: «Гений и физическая мощь Екатерины с избытком покрыли двойной дефект качеств организации Петра III. Вот почему мы видим в Павле вырождение рода и дегенерацию несравненно слабейшую, чем у его отца»¹⁸. При всем уважении к Ковалевскому, как психиатру, мы решительно не можем с ним согласиться, так как он считает несомненным то, что, по меньшей мере, более чем невероятно. Тут нет надобности повторять достаточно известные обстоятельства и свидетельства современников; всё это изложено ещё Валишевским, и остаётся только удивляться, почему Ковалевский не придает этому никакого значения¹⁹.

Теперь остановимся подробней на отношениях матери и сына, чему все историки Павла I придают особенно большое значение. Одни утверждают, что они были превосходны до первого брака Павла²⁰, другие относят смену отношений к периоду заграничного путешествия Павла со второй супругой. Однако, все они согласны в том, что эти отношения имели фатальное значение; под влиянием или воздействием их будто бы сложился ужасный характер этого государя. Если бы Павел жил в нормальных условиях, то и его характер был бы другим. Массой, Бернгарди и Шнитцлер²¹ рисуют Екатерину жестокой, вероломной матерью, отнявшей у сына престол, постоянно чувствовавшей незаконность своей власти. Понятно, что «обездоленный» и отстраненный сын, оскорбляемый и унижаемый царствовавшей матерью и её фаворитами, должен был, наконец, сделаться мрачным, подозрительным и раздражительным. Ответственность за характер Павла I этими историками возлагается на его мать. Даже Шильдер придает большое значение ненормальным отношениям между матерью и сыном. Правда, он не обвиняет Екатерину, но, придавая роковое значение этим отношениям, считает Павла жертвою судьбы, мстившей за страдания Ивана Антоновича²².

Эти взгляды так общераспространенны, что с ними бесспорно нужно считаться. Именно они и приводят к пониманию психического склада Павла Петровича, именно с этих позиций легко объяснить действительно странный характер этого государя: обездоленный, отстраненный незаконно от престола, Павел Петрович испортил свой благородный характер в гатчинском уединении, постоянно раздражаемый матерью и её приближенными²³. Валишевский – чьё мнение мы разделяем – так отвечает на этот вопрос: «Никакой близости и любви не существовало между ними и значительно раньше. Эти чувства были несовместимы со взаимным положением этих двух существ, из которых одно узурпировало права другого. Да была ли вообще Екатерина когда-нибудь привязана к Павлу? Могла ли она любить сына, отнятого у неё через несколько минут после рождения, которого она никогда не кормила, не воспитывала и видела так редко? Ласкала ли она его прежде…? Может быть, да, но тогда, когда она сама ещё не была императрицей, и этот ребёнок,… должен был стать впоследствии её императором и господином.И если и было событие, резко изменившее чувства матери, то это было 5 июля 1762 года…»²⁴.

К тому, что мать не разделила с ним «бремя власти», по достижению им совершеннолетия, Павел вначале отнёсся вполне спокойно²⁵. Но вот события, связанные с первым браком, стали несомненным потрясением в его жизни. «Внимательные наблюдатели, близко знавшие Павла в ту пору его жизни, заметили в нем и крайнюю порывистость, и непостоянство, и мнительность, и, наконец, неспособность противостоять чужому влиянию, вследствие чего им обычно кто-то руководил, направлял все его действия»²⁶.

Смерть жены и доказательства ее измены оставили глубокий отпечаток: от прежней веселости не осталось и следа, характер Павла сделался мрачным и замкнутым. «Утверждают, что именно с этого момента Павел пришёл в то состояние душевного расстройства, которое сопутствовало ему всю жизнь»²⁷. «Положение Павла, - указывает Платонов, - становилось хуже год от года. Удаленный от всяких дел, видя постоянную неприязнь и обиды от матери, Павел уединился со своей семьей в Гатчине и Павловске - имениях, подаренных ему Екатериной. Он жил там тихой семейной жизнью...»²⁸ Гатчинское затворничество и слухи о намерениях матери вторично лишить его престола, окончательно испортили характер Павла. Он стал подозрительным, вспыльчивость и раздражительность все чаще прорывались наружу в виде припадков гнева, усмирять который могли лишь его супруга Мария Фёдоровна и фрейлина Нелидова. Вместе с тем он был отходчив: признавал свои ошибки и просил прощения, был щедр, старался заботиться о подчиненных, имел доброе, чувствительное сердце. Вне Гатчины был строг, угрюм, неразговорчив, язвителен, с достоинством сносил насмешки фаворитов. В кругу семьи не прочь был повеселиться, потанцевать²⁹.

Что касается нравственных устоев Павла, то они были неколебимы. Он боготворил дисциплину и порядок, сам был образцом в этом, стремился быть справедливым и блюсти законность, был честен и привержен строгим нормам семейной морали. Не случайно некоторые историки одной из определяющих черт личности и даже его идейных воззрений считали «рыцарственность», поставленное во главу всей жизни рыцарское понятие о чести. Политическая цель, осознанная еще до воцарения, - максимальная централизация власти как единственный путь к «блаженству всех и каждого». Мечта о «твердой благородной» власти сочетается с осуждением придворной роскоши, безнравственности, лени, пустословия. «Государь приучал к порядку и вельмож, доводит и самых знатнейших господ до тщательного исполнения своих должностей»³⁰.

 До 42 лет Павел I прожил на двусмысленном положении законного наследника престола, без надежды получить когда-нибудь этот престол на законном основании. Сначала на его пути стояла мать, потом - сын, которого она хотела сделать императором. Такое ложное, двусмысленное положение, если оно продолжается слишком долго, любого человека может лишить душевного равновесия. А ведь Павел I в таких обстоятельствах находился с дней своей юности, когда полностью осознал их неясность. И это продолжалось бесконечно долго. Эту неясность оборвала только внезапная смерть Екатерины.

ГЛАВА 2. ИМПЕРАТОР

«Songe funeste» - дьявольский бред - так оценивает павловское царствование знаменитый собеседник Екатерины барон Гримм.

Сходные образы встречаются и в других документах (при жизни или вскоре после смерти Павла): «Император поврежден...»¹, «Настоящее сумасшествие царя»², «Тирания и безумие»³, «Правление варвара, тирана, маньяка»⁴, бессмысленный тиран, «лишивший награду прелести, а наказание - стыда»⁵.

Сумасшествие, произносят один за другим авторитетные свидетели, безумный дьявольский бред, «то умоповреждение, то бешенство»⁶. Современникам вторят потомки: Павел «поврежденный», «горячечный», «коронованный маньяк»⁷. О «больной психике» Павла пишут и советские исследователи⁸.

Существование иной точки зрения⁹ или, по крайней мере, более осторожной¹⁰, все это не отменяет вопроса о впечатлениях многих современников и потомков. В начале прошлого столетия вопрос о душевной болезни Павла стал предметом исследования двух видных психиатров. В 1901-1909 годах в своей книге «Психиатрические эскизы из истории»П. И. Ковалевский, уже упоминавшийся нами выше, делал вывод (в основном ссылаясь на известные по литературе «павловские анекдоты»), что царь принадлежал «к дегенератам второй степени, с наклонностями к переходу в душевную болезнь в форме бреда преследования»¹¹. Однако профессор В. Ф. Чиж¹³, основываясь на более широком круге опубликованных материалов, заметил, что «Павла нельзя считать маньяком», что он «не страдал душевной болезнью» и был «психически здоровым человеком»¹². Уже тогда, когда обнаружилось расхождение взглядов у психиатров, было ясно, что чисто медицинский подход к личности Павла - без исторического анализа - явно недостаточен. Признаемся сразу же, что и к Павлу и к его политической системе мы готовы приложить различные отрицательные эпитеты, но поскольку видим в его действиях определенную программу, идею, логику то решительно отказываем в сумасшествии.

Не все знавшие Павла признавали его безумие: горячий, вспыльчивый, нервный, но не более того! Такой объективный наблюдатель, как Н. А. Саблуков, видит немало «предосудительных и смешных»¹³ сторон павловской системы, но нигде не ссылается на сумасшествие царя как их причину.

Следует заметить, что среди лиц, наиболее заинтересованных в распространении слухов о душевной болезни Павла, была его мать, но и она никогда об этом не говорила. Изыскивая разные аргументы для передачи престола внуку, а не сыну, Екатерина II в своем узком кругу много и откровенно толковала о плохом характере, жестокости и других дурных качествах «тяжелого багажа» (schwere bagage) - так царица иногда именовала Павла, а порой и с невесткой вместе. В сердцах Екатерина могла бросить сыну: «Ты жестокая тварь», но о безумии - ни слова. Малейший довод в пользу сумасшествия - и можно объявить стране о новом наследнике¹⁴. Однако не было у Екатерины такой возможности, особенно после того довольно благоприятного впечатления, которое Павел произвел в просвещенных, влиятельных кругах Австрии, Франции и Пруссии во время своей поездки 1782-1783 годов.

Самое глубокое и зловещее предсказание судьбы сделал Павлу его кумир Фридрих II: «Мы не можем пройти молчанием суждение, высказанное знатоками относительно характера этого молодого принца. Он показался гордым, высокомерным и резким, что заставило тех, которые знают Россию, опасаться, чтобы ему не было трудно удержаться на престоле, где, призванный управлять народом грубым и диким, избалованным к тому же мягким управлением нескольких императриц, он может подвергнуться той же участи, что и его несчастный отец»¹⁵. К этому можно присоединить еще несколько свидетельств, ценных тем, что они сделаны не задним числом, а еще до 1801 года: французский поверенный в делах Женэ пишет в 1791 году о наследнике, который будет со временем «беспокойным тираном»; принц де Линь предсказывает, что Павел «всегда будет несчастен в друзьях, союзниках и подданных»¹⁶. Как видно, и здесь говорится не о безумии, а о характере.

Основной причиной, вызвавшей к жизни версию о «безумце на троне», явилась социальная репутация царя у образованного меньшинства. Другим царям дворянство охотно прощало жестокости, нелепости. Немецкий свидетель последних павловских месяцев заметил, что и о Петре I множество «сохранилось анекдотов, из которых можно было бы заключить, что он был изверг или сумасшедший; однако он весьма хорошо знал, что делал...». Читая собственноручно составленное Екатериной II расписание праздничных или траурных церемоний с пунктами вроде «обед на троне», или «пудриться всем не запрещается», легко представить, что точно такие же заметки, составленные Павлом, казались бы смешнее, «безумнее»...

Как видно, то, что «не ставится в строку» Петру I или Екатерине II (или в лучшем случае истолковывается как нормальное для тех исторических обстоятельств), для Павла трактуется как доказательство личного, «внеисторического» безумия. Известно, например, что после восшествия на престол, Павел I распорядился, чтобы прах убитого заговорщиками отца его, Петра III, был похоронен рядом с прахом Екатерины II. Этот поступок всегда выдавался историками за яркое доказательство ненормальности Павла, что он будто бы желал таким способом отомстить своей матери. Это не так! Вводя основные законы, Павел I хорошо понимал, что нужно оздоровить моральную и политическую атмосферу в России, загрязненную после смерти Петра I постоянными дворцовыми переворотами. Ведь дошло до того, что убийцы Петра III кичились своим участием в цареубийстве и считали себя героями. Император Павел I, - как указывает Былов, - «с первого дня царствования старается вернуть разболтавшимся россиянам духовное зрение. И меры, им принимаемые, таковы, что каждому могут задать сильнейшую моральную встряску, - каждого заставить кое о чем поразмыслить»¹⁷. Нельзя оценивать однозначно деятельность Павла в экономической и социальной сферах. Безусловно, на лицо многие полезные преобразования, благотворно влиявшие на развитие и укрепление отечественной экономики. Сюда, прежде всего, следует отнести разрешение крестьянского вопроса, меры по расширению промышленности. Заслуживают внимания и административные мероприятия, направленные на централизацию управления основными отраслями хозяйства страны. С другой стороны, большим минусом павловского правления являются финансовая и торговая политики. В его правление в экономическом мировом положении России особых изменений не произошло. Несмотря на все попытки правительства поправить плачевное состояние экономики, страна по-прежнему была экономически отсталой, а в некоторых областях наметились даже ухудшения по сравнению с предыдущим правлением. Стране необходимы были коренные изменения в экономической политике. Павла нельзя обвинить в отсутствии стремления к реформам. Однако ему не доставало четко выработанной цели того, чего он хочет достигнуть. Петр знал, что он хотел сделать со страной. У Павла, кроме армейской реформы, ничего конкретного не было. В такой ситуации он решил приняться сразу за все, тогда как опыт многих государств показывает, что благосостояние достигается постепенно.Павла I обвиняют и в том, что его внешняя политика была также противоречива и непоследовательна, как и внутренняя. Причину «непоследовательности» и «противоречивости» внешней политики Павла объясняют той же причиной, что и его поведение - неуравновешенностью его характера. Это ошибочное заключение. Продолжительное путешествие по Европе хорошо познакомило Павла с европейским политическим положением и политическими интересами различных государств Европы. Он был в курсе всех основных направлений своей эпохи. Реальная трезвая политика, считающаяся с изменяющимися обстоятельствами, всегда, на первый взгляд, производит впечатление противоречивой и непоследовательной. Политика Павла I в отношении европейских государств и революционной Франции была вполне разумной. Убежденный враг французской революции, Павел сначала становится союзником Австрии и Англии. Но вскоре он понимает, что и Австрия и Англия заботятся не столько о борьбе с революционной Францией, сколько об использовании побед русских войск в своих интересах¹⁸. Император был недоволен союзниками, а потому и решил выйти из коалиции и отозвать свои войска из Европы. Но не только вероломство союзников стало подоплёкой этого решения. Были и другие, более важные причины «внезапной перемены» внешней политики Павла I. Во-первых, Император внимательно присматривался к происходящим во Франции событиям. А ход этих событий был таков, что Павел понял - Первый Консул Бонапарт стремится к подавлению революции, уничтожению республики, стремится к восстановлению монархии. Когда же Наполеон разогнал Директорию, а затем и Совет Пятисот, Павлу стало ясно, что это начало конца французской революции. Дальнейшие события подтвердили правильность этого вывода.Павел I вовсе «не внезапно из ярого врага Франции обратился в ее доброжелателя», как это любят утверждать историки, желая подчеркнуть этим «ненормальность» Императора. Павел сообщил Бонапарту, что согласен на мир, так как хотел бы вернуть Европе «тишину и покой». «Наполеон после этого первого успеха, - сообщает Тарле, - решил заключить с Россией не только мир, но и военный союз. Идея союза диктовалась двумя соображениями: во-первых, отсутствием сколько-нибудь сталкивающихся интересов между обеими державами и, во-вторых, возможностью грозить (через южную Россию в Среднюю Азию) английскому владычеству в Индии»¹⁹. А Англия была опасна не только Франции. Павел понимал, что она является также и врагом России. Правильность этого взгляда Павла в отношении Англии подтвердил весь дальнейший ход истории²⁰. «Во внешней политике государь прозревает теперь другое: не Франция является историческим врагом России, а Англия. Он делает из этого соответствующие выводы и начинает готовиться к войне с ней»²¹. Приготовления к походу на Индию, с особым старанием обращали в карикатуру. Поход на Индию рассматривается в нашей литературе, как несомненное доказательство ненормальности Павла I. Но, вероятно, в этом деле полезнее посчитаться с авторитетом Наполеона, поскольку автором похода на Индию был не столько Павел, сколько именно Наполеон²². Ничего фантастического в идее похода в Индию не было. «Нельзя не признать, что по выбору операционного направления план этот был разработан как нельзя лучше, - писал С.Б. Окунь - этот путь являлся кратчайшим и наиболее удобным. Учитывая небольшое количество английских войск в Индии, союз с Персией, к заключению которого были приняты меры, и, наконец, помощь и сочувствие индусов, на которые рассчитывали, следует также признать, что и численность экспедиционного корпуса была вполне достаточной»²³.Не надо забывать, что поход в Индию начался 27 февраля 1801 года, а через одиннадцать дней после его начала Павел I был убит. В исторической литературе усиленно доказывается, что поход не удался. На самом же деле поход был прекращен. Александр I, взойдя на престол, немедленно послал приказ начальнику отряда, чтобы он вернулся обратно в Россию. «Последствия доказали, что он был дальновиднее своих современников в проводимом им курсе внешней политики... Россия неминуемо почувствовала бы благодетельные ее последствия, если бы жестокая судьба не удалила Павла I от политической сцены. Будь он еще жив, Европа не находилась бы теперь в рабском состоянии. В этом можно быть уверенным, не будучи пророком: слово и оружие Павла много значили на весах европейской политики»²⁴.В результате - что-то получилось, что-то наполовину, а что-то (как например, финансы) развалилось совсем. Надо сказать, что вокруг Павла практически не было единомышленников, поскольку практически все его указы воспринимались как сумасшедший бред. Однако, даже, несмотря на это внешнее противодействие, Павлу удались ряд реформ, среди которых главное место занимает манифест о трехдневной барщине, положивший начало освобождению крестьян от крепостного права.Нельзя не обратить внимания и на маленькую продолжительность правления. Как знать, может быть сегодня, мы не судили бы о Павле лишь по анекдотам, часто не соответствующим правде, если бы правление его длилось многим более того, что было. Если связать воедино все задуманные Павлом I видоизменения в политической и социальной областях, то по замечанию Н. Былова, «получится необыкновенно стройная, законченная и внутренне цельная система. Одно вытекает из другого, одно дополняется другим, и все вместе поражает глубиной и размахом. Если все это признаки сумасшествия, то единственно, что можно сказать: «Дай Бог каждому из нас быть таким сумасшедшим!»²⁵. Итак, эпоха царствования Павла I была закономерным этапом в развитии российского абсолютизма, когда монарх проводил единственно возможную (с точки зрения интересов абсолютизма) политику соответствующими методами. Что же касается влияния личности Павла на эту политику, то следовало бы согласиться с Покровским: «Павел, как человек, не более сумасброден и ревнив к власти, чем любой другой русский монарх. Все, что совершил Павел I, совершил бы каждый нормальный человек его умственного развития и склонности, поставленный в подобное положение, и даже его склонности были не отклонением от нормы, а лишь преувеличением тех привычек и обычаев, которые сложились на почве потемкинско-зубовского режима»²⁶. Основные качества и свойства, характерные для личности Павла I, вовсе не являются каким-то исключением для российских монархов XVIII – первой половины XIX века. Его особенности, его причуды ни в коей мере не выходят за рамки порядков и обычаев, господствовавших в его время и в его социальной среде. Даже наиболее «знаменитые» свойства Павла I типичны и характерны для многих Романовых, от Петра I до Николая II: начиная от любви к мундиру и парадомании и кончая последовательной защитой и поддержкой прав и привилегий благородного сословия. В специфических условиях разрушения абсолютных монархий в Европе Павел I стремился всячески укрепить абсолютизм в России, придавая ему чуть ли не мистический характер, едва ли не обожествляя свою власть. Этим же путем, в конце концов, пошел его старший сын, идейный вдохновитель «Священного союза». Естественно, что о переменах, как внутри страны, так и во внешней политике, каждый судил по-своему. Друг Александра I, польский магнат и русский чиновник Адам Чарторыйский вспоминал: «Высшие классы общества, правящие сферы, генералы, офицеры, значительное чиновничество, словом, все то, что в России составляло мыслящую и правящую часть нации, было более-менее уверено, что Император не совсем нормален и подвержен безумным припадкам»²⁷. Мнением тридцати трех миллионов никто не интересовался, простому народу, как мы видим, вообще отказывали в праве считаться «мыслящей частью нации»... Потом к этим «медицинским упражнениям» подключился и английский посол в Петербурге лорд Уитворт, писавший в Лондон: «Император в полном смысле слова не в своем уме...»²⁸.  Причины, послужившие поводом для столь безапелляционных заключений, мы уже рассмотрели, а последствия тому подобных рассуждений нам и предстоит рассмотреть в следующей, заключительной части.

 

ГЛАВА 3. НЕМИНУЕМОЕ СЛЕДСТВИЕ

Мы уже упоминали, что политика Павла была не всегда последовательной, много проявлялось императором ненужной горячности, много было совершено ошибок от недостаточного знания и понимания русского характера и самой России. Медленно, как бы на ощупь, пытался сформировать Павел направление национально ориентированной политики. И этим он настолько напугал рабовладельцев своей империи, что, действительно, казался им безумным. Ощущение безумия императора в глазах других людей пытались создать, искажая его приказы, преувеличивая наказания, которым он подвергал подчиненных за пустяковые нарушения, всячески шаржируя его поступки...¹.

Начиная с 1762 г. в русском обществе формируется инспирированное Екатериной IIнеприязненное отношение, как к способностям Павла, так и к его душевным качествам. Язвительный смех, сплетни, зачастую откровенный вздор – все было пущено в ход для доказательства его несостоятельности. Эта традиция отрицания личности Павла также была использована заговорщиками для обоснования его убийства². А поскольку само участие в заговоре не к лицу лояльному дворянину, выражаясь словами Саблукова, «об извращении и сокрытии старалось столько преступных деятелей того времени и их потомков»³. В 1800 году князь Чарторыйский писал, что высшие классы были более или менее убеждены, что Павел становится ненормальным⁴. Первая половина задачи была выполнена. Версия о сумасшествии Павла получила широкое распространение. Теперь можно было приступить к выполнению второй части задачи - свержению Павла.

Дворцовый переворот 1801 г. не являлся обычным для России заговором против императора. «В нем можно усмотреть... не только борьбу за власть, характерную для эпохи дворцовых переворотов вообще, - писал Окунь. - Имела место своеобразная «слойка заговоров», соединившихся в единую организацию, в которой, в конечном счете, восторжествовали эгоистические желания, обусловившие превращение государственного переворота в своеобразную расправу над личностью правителя и замену его другим»⁵. Вполне можно сказать, что это был заговор новой формации. И главным побудительным мотивом, на сей раз, была не «ловля счастья и чинов», не желание возвыситься, а экономика!⁶

Итак, мы постепенно приблизились к трагическим событиям развязки заговора. О ночи убийства несколько десятилетий рассказывали разные подробности - правдивые, вымышленные, жуткие. Н.Я. Эйдельман, опираясь на архивные материалы, попытался воссоздать картину происходящих событий, в ночь с 11 на 12 марта 1801 года, в спальне императора⁷. Однако мы не будем вторить историку и попросту переписывать восстановленный им возможный ход событий той ночи, но попытаемся проанализировать поведенческие реакции императора представшего перед заговорщиками. И вот почему.

Мемуары современников - единственный источник о событиях ночи на 12 марта 1801 года⁸. Из десятков мемуарных свидетельств о заговоре против Павла I только два (записки Л.Л. Беннигсена и К.М. Полторацкого)¹¹ принадлежат непосредственным участникам переворота. Большая же часть рассказов записана людьми, находившимися далеко от дворца, порой даже в других городах, но запомнившими рассказы очевидцев. Немало и свидетелей, так сказать, «третьей степени», то есть тех, кто зафиксировал рассказ лица, в свою очередь, пересказывающего версию участника. Удивительные разночтения и противоречия, встречающиеся в мемуарах, объяснимы многочисленными слухами и сплетнями, циркулировавшими в обществе, а многим авторам казалась лестной сама принадлежность к кругу посвященных, и они, нимало не смущаясь, давали свое толкование ходу событий, ссылаясь на свидетельства крупных участников заговора. Поэтому, на наш взгляд, следует с особой осторожностью принимать во внимание версию и ход событий, изложенную такими авторами. Впрочем, и Беннигсену также не следует слепо доверять, поскольку его воспоминания претерпевают удивительные метаморфозы, в зависимости от их политической востребованности⁹.

Легко понять, что такое состояние источников открывает двери для совершенно произвольных теорий, бьющих на сенсацию гипотез. Автор стремился учитывать это и при анализе отделять историческую правду от прикрас и преувеличений и возможной откровенной лжи.

В кратком изложении события той ночи выглядят следующим образом: в полночь заговорщики, в изрядном подпитии проникли в Михайловский замок. Воспоминания современников по-разному описывают императора в его последние минуты. Он деморализован, едва может говорить (по А.Ф. Ланжерону, А.Н. Вельяминову-Зернову, А. Чарторыйскому, Э. фон Веделю), он сохраняет достоинство (по Саблукову) и даже встречает заговорщиков со шпагой в руке. Дальнейшие события той ночи мемуары рисуют также исключительно противоречиво. Вот один из множества вероятных вариантов.

В спальню первоначально проникли несколько заговорщиков. По данным фон Веделя, это Платон Зубов, Беннигсен и еще четверо офицеров; остальные подошли позднее. Беннигсен заявил, обращаясь к императору: «Вы арестованы». Эту же фразу повторил Зубов. Павел Петрович сухо ответил: «Арестован? Что же я сделал?» - и больше не произнес ни слова. Гейкинг сообщает, что Зубов начал читать манифест об отречении Павла¹⁰, но голос его дрожал и срывался. Беннигсен потребовал подписать бумагу. Павел, «кипя от гнева», отказался. Саблуков свидетельствует, что спор императора с Платоном Зубовым продолжался не менее получаса, пока рассвирепевший Николай Зубов не ударил Павла табакеркой в висок. Впрочем, сам Саблуков признавал, что есть и другая версия: государь первым ударил Зубова, а тот лишь ответил. Камердинер Зубова «прыгнул ногами на живот» Павла. Император отчаянно сопротивлялся. Аргамаков даже ударил его рукоятью пистолета по голове, а когда Павел пытался подняться, новый удар нанес Яшвиль. Падая, император расшиб голову о камин. Его душили шарфом, топтали ногами, рубили саблями. Пьяные заговорщики глумились над трупом. В качестве орудия убийства фигурируют чаще всего шарф офицера Скарятина (Яшвиля, Аргамакова, самого Павла) или табакерка Зубова. Но кто нанес смертельный удар - неясно. Видимо, прав фон Ведель, утверждая, что «многие заговорщики, сзади толкая друг друга, навалились на эту отвратительную группу, и, таким образом, император был задушен и задавлен…»¹¹

Вот так, трагической гибелью, 12 марта 1801 года закончилось царствование Павла Петровича Романова.

Таким образом, сопоставив и проанализировав все попавшие в наше поле зрения воспоминания¹², мы так и не нашли, не увидели свидетельств неадекватного поведения императора в ту роковую для него ночь. Да, вначале «вторжения» он ошарашен, возможно, даже, несколько испуган. Однако, как видно из тех же воспоминаний, достаточно быстро приходит в себя, и даже начинает увещевать ворвавшихся, пробует их образумить. Затем, видя всю тщетность своих попыток - пытается защищаться, и потом даже вступает в драку, увы, неравную. И здесь видится нам не убогое и слабоумное существо, всю жизнь боявшееся повторения участи своего отца, а человек, и человек отважный, полный чувства собственного достоинства, не убоявшийся оголтелой, озверевшей, пьяной толпы, до самого конца боровшийся за свою жизнь.

В «Истории цареубийства 11 марта 1801 года» совершенно верно определено, что: «судьба Павла есть следствие семидесятилетнего женского правления через любовников и шутников, следствие возвышения всевозможных авантюристов и проходимцев, следствие убийства царевича Алексея»¹³.

А 12 марта был обнародован манифест. Император Александр Павлович обещал править «по уму и сердцу» августейшей бабки своей, Екатерины II.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Мы попытались создать полнокровный психологический портрет монарха на фоне событий его эпохи, показать сложность взаимоотношений царя и его подданных, влияние внутренних и внешних обстоятельств на действия императора и представителей различных кругов русского общества. Создавая образ царя-рыцаря, мы, тем не менее, не ставили перед собой задачу идеализации, возвеличивания качеств наследника Екатерины. Нами сделан анализ психологического формирования личности Павла I, складывания его политических взглядов и пристрастий, на основе мемуаров современников, записок самого императора, исследования законодательства правительства, документов делопроизводства. На основе анализа связи воспитания, поведения, практической деятельности императора не только с конкретно-исторической обстановкой, но и с воплощением в жизнь его теоретических идей, нами сделан вывод о том, что Павел Петрович стал жертвой меркантильных интересов матери, дворянства, сыновей, наконец. И разоблачить эту сложную, хитросплетенную систему мифов о Павле I неимоверно трудно. Только когда станет возможно использовать закрытые архивные данные¹, историки, не загипнотизированные мифами, смогут рассказать, наконец, правду о личности Павла I. До той же поры в массах по-прежнему будет бытовать миф о Павле I, как о безумном деспоте. Мы старались подойти к исторической истине объективно, проанализировав те исторические данные о Павле I, которые нам известны сейчас. Нами нарочно не рассматривалась и даже не затрагивалась тема масонства, поскольку её следует исследовать отдельно - подробно и досконально. По тем же причинам нами опущена история с Мальтийским Орденом, гроссмейстерство над которым было принято Павлом Петровичем.

Было бы неверно утверждать, что Павел всегда и во всем поступал последовательно и что все его мероприятия приносили пользу. Но вовсе не всегда, и не во всем, Павел I был непоследовательным, как это, в основном, преподносится. По поводу всех измышлений о Павле I, изображавших его царствование как сочетание нелепого самодурства и дикого произвола ненормального деспота, Ключевский писал: «Собрав все анекдоты, подумаешь, что все это какая-то пестрая и довольно бессвязная сказка; между тем, в основе правительственной политики (императора Павла), внешней и внутренней, лежали серьезные помыслы и начала, заслуживающие наше полное сочувствие»². «Император Павел I был первый царь, в некоторых актах которого как будто проглянуло новое направление, новые идеи. Я не разделяю довольно обычного пренебрежения к значению этого кратковременного царствования; напрасно считают его каким-то случайным эпизодом нашей истории, печальным капризом недоброжелательной к нам судьбы, не имеющим внутренней связи с предшествующим временем и ничего не давшим дальнейшему…»³. «Краткое царствование Павла I, - пишет в своих воспоминаниях де Санглен, - замечательное тем, что он сорвал маску со всего прежнего фантасмагорического мира, произвел на свет новые идеи и новые представления. С величайшими познаниями, строгою справедливостью, Павел был рыцарем времен протекших. Он научил нас и народ, что различие сословий ничтожно»⁴. Генерал Ермолов, два года при Павле просидевший в тюрьме, по воспоминаниям Фигнера, «не позволял себе никакой горечи в выражениях... говорил, что у покойного императора были великие черты, и исторический его характер еще не определен у нас»⁵. Наполеон называл Павла Дон-Кихотом - без тени насмешки. Другие - «северным Гамлетом». И «последним рыцарем». В этом и смысл. Павел, помимо всего прочего, определенно пытался создать некую идеологию, которая могла бы заменить идею абсолютизма. И в этой идеологии были рыцарские черты - в лучшем смысле этого понятия. Неизбежность дворянского нападения на Михайловский замок лучше всего передали два человека, находившиеся, если можно так выразиться, на противоположных полюсах мысли и действия: декабрист Поджио и начальник тайной полиции при Александре I - де Санглен.

Поджио: «Павел первый обратил внимание на несчастный быт крестьян и определением трехдневного труда в неделю, оградил раба от своевольного произвола; но он первый заставил вельмож и вельможниц при встрече с ним выходить из карет и посреди грязи ему преклоняться на коленях, и Павлу не быть!»⁶.Де Санглен: «Павел хотел сильнее укрепить самодержавие, но поступками своими подкапывал под оное. Отправляя, в первом гневе, в одной и той же кибитке генерала, купца, унтер-офицера и фельдъегеря, научил нас и народ слишком рано, что различие сословий ничтожно. Это был чистый подкоп, ибо без этого различия самодержавие удержаться не может. Он нам дан был или слишком рано, или слишком поздно. Если бы он наследовал престол после Ивана Васильевича Грозного, мы благословляли бы его царствование...»⁷.В том-то и парадокс, что едва намеченная Павлом «рыцарская идеология» при дальнейшем ее развитии ударила бы по российскому самодержавию не в пример сильнее, чем все прежние попытки. Павла следует оценивать еще и по тем последствиям, что могли повлечь за собой его решения, если бы они проводились в жизнь достаточно долго. Не зря один из современников-консерваторов назвал реформы Павла «карбонарским равенством», которое-де «противоречит природе вещей».Николай Бердяев в работе «Истоки и смысл русского коммунизма» писал: «...таинственная страна противоречий, Россия таила в себе пророческий дух и предчувствие новой жизни и новых откровений... святая Русь всегда имела обратной своей стороной Русь звериную. Россия как бы всегда хотела лишь ангельского и звериного и недостаточно раскрывала в себе человеческое. Ангельская святость и зверская низость - вот вечные колебания русского народа... для русских характерно какое-то бессилие, какая-то бездарность во всем относительном и среднем...»⁸. В этом много правды. Безусловно, никоим образом Павел I не был ангелом во плоти. Он был сыном своего времени с массой недостатков, ошибок и промахов. И все же этот убитый самодержец как раз и был тем, кто нес России «новую жизнь и новые откровения». Он предлагал России иной путь, уводивший из тупика и застоя. За это его и уничтожила «Русь звериная». При жизни, и после смерти…

ПРИМЕЧАНИЯ

 

Введение

1.         Сорокин Ю.А. //Вопросы истории. 1989. №11. (с.46-69.)

2.         Программа «ИСКАТЕЛИ». Эфир ОРТ 11 ноября 2003 года. 23:10.

3.         Чиж В.Ф. Психология злодея, властелина, фанатика. Записки психиатра. (с. 1)

4.         Брикнер А.Г. История Павла I. (с. 4 - 200)

5.         Чиж В.Ф. Психология злодея, властелина, фанатика. Записки психиатра (с. 6).

6.         Из-за отсутствия многих работ в библиотеках г. Читы целый ряд источников нами не рассматривался.

Часть первая

1. Семена Порошина ЗАПИСКИ, служащие к истории Его Императорского Высочества Благоверного Государя Цесаревича и Великого Князя ПАВЛА ПЕТРОВИЧА. Дневник Порошина напечатан впервые в 1847 г., был издан вторично редакцией «Русской Старины» в 1881 г. в исправленном и дополненном по новым рукописям виде. К сожалению, этот образцовый педагог был рано удален от двора, так как влюбился в графиню А. П. Шереметеву, которая впоследствии стала невестой Н. И. Панина.

2. Семена Порошина ЗАПИСКИ, служащие к истории Его Императорского Высочества Благоверного Государя Цесаревича и Великого Князя ПАВЛА ПЕТРОВИЧА. (с. 229)

3. Там же. (с. 226; 228)

4. По оценкам нескольких специалистов - графологов, почерк Павла не несет каких-либо явных следов психических отклонений и вполне похож на десятки типических почерков образованных русских людей XVIII столетия. Обилие образцов павловского письма, от первых детских строчек «дорогому Никите Ивановичу» до последних, за несколько дней до гибели, позволяет заметить кое-что в эволюции характера императора. Эйдельман. Твой восемнадцатый век. (с. 173)