Основные направления деятельности политических ссыльных

2.1 Основные направления деятельности политических ссыльных

В своих воспоминаниях каторжане преимущественно писали об организации быта и внутреннего распорядка каторги и ссылки, отношениях с уголовными заключенными и администрациями тюрем, каких-то внутренних брожениях внутри ссыльного общества и так далее. Связям с волей, с действующими революционными организациями, практически не уделяется внимания.

В первую очередь каторжане интересуются не ситуацией в центре России, а положением в ближайшей тюрьме. Так, например, каторжанки Нерчинской женской каторги вели активную нелегальную переписку с заключенными из тюрьмы в Горном Зерентуе, тогда как письма в Европейскую часть России или региональные партийные организации обычно проходили через цензурный контроль тюремных администраций.

Существовали правила, при которых следовало содержать поляков обособленно и не смешивая с остальными политссыльными - «отдельно от других арестантов и с ними не смешиваться»[36].

Более того, в соответствии с Высочайшим повелением от 16 ноября 1863 г. предполагалось «всех поступающих в арестантские роты польских мятежников подчинить непосредственно попечителям роты»[37].

Попечители должны были разделить политзаключенных на две группы по физическим данным и по состоянию здоровья. К первой группе относили тех преступников, которые не отличались хорошим здоровьем, но обладали каким-либо образованием. Ко второй категории относились преступники крепкого телосложения, но безграмотных. Собственно по этим критериям и велось распределение работ[38].

Общественные работы в условиях ссылки считались своего рода одним из условий исправления политзаключенных. Начальник роты был лично ответственен за обучение арестантов новым видам деятельности[39].

Обязательным считалось наличие в роте таких рабочих специальностей, как столяры, маляры, стекольщики, кузнецы, слесари, кровельщики, каменщики, мостовщики улиц булыжным камнем, штукатуры, печники, плотники, и др.

Считалось важным, чтобы каждый осужденный по возможности освоил как можно больше. Ротный командир должен был также следить, чтобы[40].

Строительный комитет выполнял распределительную функцию ссыльных на различные виды работ, данное решение так же зависело от начальника роты.

Работа проводилась шесть дней в неделю, субботний день работали до обеда, потому как суббота считалась банным днем, и всех арестантов отправляли в баню[41].

Количество заработной платы рассчитывалось каждый год Строительным комитетом или комиссией с утверждением начальником губернии из расчета уменьшения ее на 30% по сравнению с установленной в данной местности оплатой рабочего дня.

Две трети арестантского заработка должны были идти на «пополнение земского сбора», за счет которого содержались арестантские роты; одна треть оставалась в роте для улучшения условий содержания арестантов, показывавших лучшие результаты в исправлении, а также на пособия освобождавшимся. К доходам арестантских рот добавлялось и подаяние, собираемое в кружках, выставленных у дверей занимаемого ротой здания и в одной из местных церквей, причем эти средства можно было использовать только для устройства больницы и для пособий освобождавшимся. На руки арестантам деньги выдавать было строго запрещено[42].

Большую часть работы политзаключенных представляли работы по внутреннему содержанию роты. Организовывались работы по уборке снега, работа в прачечной, приготовление пищи и т.п.

Бывали моменты, когда у основной массы совсем не было работы. Бывшие повстанцы, владевшие каким-либо ремеслом, могли заниматься им в специально созданных при арестантской роте мастерских. При этом, несмотря на запреты, некоторым из них удавалось выполнять частные заказы и оставлять деньги себе[43].

Политзаключенные нуждались в работе. Так как это во многом определяло их дальнейшее существование, потому как не у всех была возможность получать помощь от своих родных и близких. Выдаваемое пособие было крайне скудно, и прожить на него не представлялось возможным. В любом случае работа отвлекала, давала толчок к жизни. Учитывая категорию ссыльных, необходимо заметить, что полит заклюючонные не сколько искали самой работы, сколько дела «по душе». Именно там, в жестких условиях ссылки подчас рождались гениальные произведения.

Разнообразная деятельность ссыльных оказывала влияние не только на хозяйственную, общественную и культурную жизнь края. Влияние ссыльных на общественно-политическую жизнь Сибири наиболее ярко проявилось в их борьбе против самодержавия. Содержание и формы этого влияния изменялись в зависимости от численности и состава политической ссылки, степени развития революционного движения и других факторов. В конечном счете они определялись этапами освободительного движения в России, их характером.

На втором этапе освободительного движения (первый этап - декабристы), когда политическая ссылка по количеству стала более массовой[44], а по составу и характеру - преимущественно народнической, расширились связи ссыльных с местным населением, более разнообразными стали формы их влияния на жизнь в Сибири.

Наряду с просветительской деятельностью ссыльные вели активную борьбу против самодержавия - создавали подпольные кружки и организации, вовлекая в них представителей местной интеллигенции, устраивая с их помощью побеги из ссылки, развернули политическую пропаганду, распространяя нелегальную литературу и рукописные прокламации, используя периодическую печать, заявляли письменные и устные протесты, готовили вооруженные выступления против самодержавия.

Вплоть до конца 19 века женщин по политическим причинам отправляли только в ссылку, однако, в последние два десятилетия в связи с ухудшением политической ситуации в стране их начинают отправлять в ссылку на каторжные работы наравне с мужчинами.

Термин "каторга" происходит от греческого слова "катергон" - "галера"[45]. В конце средних веков преступников часто приговаривали к "галерам". Там они работали гребцами, прикованными цепями к тяжелым веслам. В России подобный вид уголовного наказания впервые применили по указу Петра I от 1699 г. к нескольким жителям города Венева: их отправили в Азов в качестве гребцов на каторгах (в российском флоте так назывались некоторые гребные суда)[46].

Постепенно словом "каторга" стали обозначать все виды подневольного труда, к которым приговаривались осужденные. Заключенных собирали в большие группы (партии) и "гнали по этапу". Этапами назывались пункты, где партии осужденных и их конвой отдыхали во время длительных пеших переходов по грунтовым дорогам. Обычно расстояние между этапами составляло от 15 до 25 км. Часто на этапе строилось или нанималось специальное здание с помещениями для арестантов и конвоя.

Е.П. Клевакин так описывал это путешествие: "Переход партии в 25-30 верст занимал целый день. Через два перехода - дневка. Ночевали и дневали в этапных помещениях, попросту в крестьянских домах, нанятых на этот случай и приспособленных для содержания арестантов. Помещения неудобные, тесные, с миллиардами насекомых.

Таким вот образом убивало бесправное положение пересылаемых по этапу людей. Грубые окрики конвоя при каждом удобном и необходимом случае. Все это действовало угнетающе.

Чтобы легче было, надо было попросту смириться и исполнять все, что приказывает конвой - идти по середине дороги, не заглядываться по сторонам, не разговаривать со встречными и даже между сотоварищами по этапу" [47].

Каторжан гнали в облегченных кандалах из множества соединенных друг с другом колец. Арестанты называли такие кандалы "мелкозвоном". Когда осужденные прибывали на место, в тюрьме их перековывали в кандалы из четырех толстых железных прутьев, соединенных тремя кольцами. К среднему кольцу привязывали ремень, крепившийся к поясу каторжанина.

Несомненно, все ссыльные находились под полицейским надзором.

Тем не менее, в рапорте начальника от 21 сентября 1864 г. отмечалась сложность осуществления надзора и указывалось, что “людей подобного разряда до нынешнего года никогда не присылали и, хотя они состоят под надзором полиции, но состав полиции так ничтожен, что не представляется никакой возможности подробно следить за образом жизни сих людей”.[48]

Часть ссыльных проживала на квартирах; другие - в казармах. Суточное пособие получали далеко не все. Лицам низшего сословия пособие не выдавалось, за исключением признанных нетрудоспособными. Им назначались кормовые арестантские деньги. Ссыльным из дворян, высланным без лишения и ограничения прав и не имеющим собственных средств к жизни, разрешалось выдавать по 15 коп. в сутки.

Лицам из привилегированных сословий, сосланным в Сибирь с лишением прав состояния впредь до прочного устройства их на местах, выдавались арестантские кормовые деньги по 7 коп. в сутки. Следует отметить, что долгое время ссыльные вообще не получали определенного от казны пособия, затем оно стало выдаваться частями. Это, конечно, вызывало у них большие затруднения.

Все политические ссыльные жили в “крайне бедных избушках, которые они нанимали у казахов, вся обстановка указывала на лишения и ограниченные средства к жизни, но видно было, что ссыльные с редкой выносливостью умели подчиняться гнету обстоятельств”. [49]

У всех ссыльных, несмотря на нищенскую обстановку, были собственные письменные принадлежности, книги и периодические издания, например, “Русский Вестник” и другие.

Следует отметить, что 12 марта 1882 г. было принято “Положение о полицейском надзоре”, сделавшее ссыльных в Сибири совершенно бесправными. Как только ссыльные прибывали на место назначения, у них отбирали паспорта, а взамен выдавались документы с отметкой, где им разрешалось жить.

Они должны были являться в полицейское управление по первому требованию. Полицейский имел право в любое время суток входить в дом или комнату ссыльных, производить обыск и конфискацию того, что считал нужным.

Ссыльным не разрешалось состоять на государственной или общественной службе до окончания срока наказания. Они могли быть допущены к “письменным занятиям” в учреждениях по найму только с разрешения МВД. Пособия ссыльным назначались “судя по состоянию и потреблением нуждающихся”[50].

Лицам дворянского происхождения назначалось 15 коп. в сутки. Лицам “низшего сословия” определялось арестантское содержание “и то лишь, когда по старости или по болезни они не были способны ни к каким работам”.

Таким образом, материальное и правовое положение политических ссыльных было довольно тяжелым.

Важными источниками, позволяющими судить об условиях жизни арестантов, являются результаты различных проверок, донесения в губернское правление и т.д.

Серьезные нарушения обнаруживались при сопровождении политических преступников на работы. Так, в соответствии с правилами содержания в арестантской роте по дороге к месту работ арестанты должны были идти по два человека в ряд под строгим надзором сопровождавших их конвойных.

Пребывание политзаключенных было жестко регламентировано. Их запирали в помещения, велся постоянный контроль. Вскрывалась и прочитывалась вся входящая и исходящая корреспонденция.

Уведомление об отправляемой корреспонденции было обязательным условием для всех ссыльных. Пренебрежение этим правилом расценивалось как нарушение закона и влекло за собой привлечение виновного к ответственности[51].

Более того, политзаключенные не могли иметь никаких вещей о которых бы не знало командование роты, поэтому при получении таковых необходимо было согласовать данный вопрос с начальством.

К примеру, вся литература, принадлежавшая бывшим мятежникам, в том числе и на польском языке, подлежала обязательному досмотру цензорами. Книги возвращались ссыльным только в случае положительного заключения.

Так же существовали списки вещей, запрещенных для заключенных: огнестрельное и холодное оружие, спиртные напитки и т.д.

Обыски так же имели место быть. Как правило, они устраивались в случаях появления у командования информации об имевшихся в роте нарушениях или подготовке к противоправным действиям.

В результате проведения такой формы контроля как обыск обнаруживались самые разные вещи. Очень частой находкой представлялись тетради с рукописным текстом, обычно на польском языке. Содержание записей было различным: от молитв, духовных песен и гимнов до подробнейших дневников о жизни ссыльных и текстов «возмутительного содержания».

Кроме рукописей у арестантов находили запрещенные ножи, бритвы, порох, водку, медальоны с гербом Польши, сделанные из хлеба, а однажды даже запрятанный в печь топор[52]. За нарушение правил содержания в арестантской роте наказаниям подвергались не только политические преступники, но и командование роты.

В компетенцию начальника роты входило нравственное воспитание и исправление ссыльных. Для этого при арестантских ротах приставляли священника в качестве наставника и духовного отца роты.

Ссыльные поляки, находившиеся в Олонецкой губернии, не особо отличались примерным поведением. Бывали случаи самых разных противоправных действий: ослушание ротного начальства, оскорбление часового, написание текстов и писем «преступного содержания», буйство при работах и др.

Все политические преступники, высланные из Царства Польского и Западного края и содержавшиеся в арестантских ротах, по окончанию сроков содержания в ротах должны были отправляться на водворение для постоянного жительства на казенных землях в Сибирь[53].

Помимо арестантов в губернии проживали участники восстания, отданные под надзор полиции. Это были люди принадлежавшие к дворянскому сословию. Их положение оценивалось значительно лучше по сравнению с остальными. Потому как, все без исключения арестанты доставлялись в место ссылки этапным порядком, то бывшим повстанцам, приговоренным к высылке на жительство под надзор полиции, предоставлялось право выбора. Они могли ехать за свой счет или же, в случае отсутствия средств, следовать по этапу.

Ссыльные, добиравшиеся до места ссылки за собственный счет прибывали на подводах, запряженных лошадьми.

Согласно распоряжению Министерства государственных имуществ от 13 июля 1864 г., всем волостным и сельским управлениям, лежащим на пути следования политических преступников Царства Польского, приказывалось поставлять подводы для ссыльных по первому требованию. Предоставление подвод являлось повинностью, распространяемой преимущественно на крестьян, проживавших в селениях недалеко от дороги.

В ситуации, когда крестьянин не мог исполнить названную повинность, то она распространялась и на жителей отдаленных селений той же волости.

В этом случае составлялась уравнительная очередь. Для контроля над соблюдением очередности велась именная ведомость, в которой указывались сведения о том, когда и на каком пункте, какими крестьянами и сколько было предоставлено подвод. Если крестьянам было затруднительно поставлять подводы натурой, то они могли нанимать подрядчиков за счет средств из особого мирского сбора.[54]

Так же следует упомянуть, что среди политических ссыльных были не только мужчины, но и женщины.

Первыми женщинами, последовавшими в ссылку в Сибирь, были жены декабристов. Их поступок до сих пор вызывает восхищение потомков. Нашел он отклик и среди женщин того времени.

В период революционной ситуации 1879-1881 гг. в Западной Сибири значительно увеличивается количество политических ссыльных. Во второй половине XIX века происходит феминизация общественного движения.

Параграф 24 "Положения о полицейском надзоре" запрещал ссыльным "всякую педагогическую деятельность, чтение публичных лекций, участие в публичных сценических представлениях, вообще всякого рода публичную деятельность, создание библиотек для чтения и службу при них" [55].

Однако нехватка образованных кадров приводила к тому, что начальство часто сквозь пальцы смотрело на то, что ссыльные работали врачами, учителями, вели исследовательскую деятельность и даже издавали свои сборники.

При активном участии политических ссыльных в этот период начинается создание культурно-просветительных и научных обществ. Многие из них считали интеллектуальный труд средством самосовершенствования, смирились со своей судьбой и, в конечном счете, были удовлетворены своим положением. Правительству не удалось изолировать политических ссыльных от местного населения и превратить их в отверженных и презираемых.

Да и сами ссыльные старались не оставлять друг друга в беде - в рассказе "Чудная" В.Г. Короленко, побывавшего в сибирской ссылке, читатель видит, что ссыльные поддерживали друг друга: "Как уезжать нам, - гляжу, в полицию народу набирается: барышни молодые да господа студенты, видно, из ссыльных. И все, точно знакомые, с ней (ссыльной Морозовой) говорят, за руку здороваются, расспрашивают. Денег ей сколько-то принесли, платок пуховый на дорогу, хороший… Проводили…" [56].

Как писали "Сибирские вопросы" в 1910 г., "в Сибири политические ссыльные всегда были нарасхват. Кто готовил детей в гимназии, лечил, писал прошения, делился газетой, книгой, всеми своими знаниями, устраивал музеи, исследовал страну, кто как не политические? Еще 10 - 15 лет назад сами жандармские полковники нетерпеливо ждали, не пошлет ли в их округ судьба "политика", владеющего иностранными языками, и нельзя ли ему поручить обучать дочерей? И, конечно, такие полковники были не только снисходительны, но и либеральны"[57].

И именно в Сибири - на окраине империи, под неустанным надзором полиции, начинается то самое, называемое опасным и неуместным для женщин и для общества явление - эмансипация.

Женщины, которым опираться было не на кого, начали заниматься делами, абсолютно "не женскими" - статистикой, этнографией, медициной, образованием.

Большое влияние ссыльные женщины оказывали и на развитие искусства. Как писал один из ссыльных В. Серошевский, они "смягчили многие обычаи, дали начало сибирской живописи и музыке" (Дегальцева Е.А. Роль политссыльных…С. 53.). В 1876 г. при их участии в Томске был организован любительский музыкальный кружок, который через три года реорганизовался в отделение Русского музыкального общества, просуществовавшего 39 лет.

Некоторые ссыльные женщины находили себя в науке. Е. Н. Клеменц - жена политссыльного Д. А. Клеменца собрала и описала более 600 экземпляров растений, более 26 из них вошли в издание "Гербарий русской флоры". Ее сборы и по сей день хранятся в Гербарии Ботанического Университета Академии Наук России, один их видов растений назван ее именем (ЦХАФ АК Ф. 77. Оп.1. Д. 10).

Многим известно имя М. В. Швецовой (Лавровой) - статистика и этнографа, признанного всеми учеными того времени. Как же не правы те, кто упоминает о ней только в связи с ее мужем С. П. Швецовым: "верной подругой и соратницей его была его жена".

Далеко не всегда она была лишь помощницей. Не меньших результатов она добивалась, отправляясь без мужа в экспедиции по заданию Русского географического общества. Еще в 1875-77 гг., учась на женских курсах Медико-хирургической академии в Петербурге, она занималась народнической пропагандой.

В первой же ссылке - в городе Тюкалинске, она вместе с мужем активно собирала материал по социально-экономическому положению сельского населения округа и губернии в целом.

Немало имен женщин - политссыльных несправедливо забыты, и материалы об их жизни и деятельности хранятся только в архивах.