Свержение самодержавия

1.2 Свержение самодержавия

27 февраля стал переломным днем в революционных событиях ранней весны 1917 г. Решимость и последовательность выступлений рабочих, их твердость перед угрозой расстрелов и репрессий не могли не поколебать уверенности солдат Петроградского гарнизона в правильности отдаваемых им приказов и не вызвать сочувствия к требованиям народа. Расквартированные в столице полки, в основном гвардейские, всегда находились на особом счету. Это были элитные части русской армии. За годы войны положение в столичном гарнизоне резко изменилось. С одной стороны, в запасных батальонах появилось много «эвакуированных» солдат, тех, кто уже побывал на фронте, получил ранение или был выведен с передовой в краткосрочный отпуск. Настроение этих бывалых солдат, уставших от войны, во многом определяло общую атмосферу отчуждения и даже недовольства начальством, царившую в казармах. С другой стороны, в этих же полках были созданы так называемые «учебные команды» – подразделения, где готовили унтер-офицеров и младших командиров, наиболее пострадавший в ходе боев корпус военнослужащих. Как правило, «учебные команды» отличались дисциплинированностью и исполнительностью. Однако среди них было немало вновь призванных солдат, отнюдь не горевших желанием немедленно оказаться на фронте, что, как видно, сближало их с «эвакуированными». Не случайно зачинщиками солдатского бунта, разразившегося утром 27 февраля, стала «учебная команда» запасного батальона гвардейского Волынского полка.

Убив офицера и захватив оружие, волынцы вышли на улицу, привлекая на свою сторону солдат других полков, расположенных рядом, - Литовского и Преображенского. Стихия бунта завораживала своим порывом к свободе, заставляя забыть о верности воинскому долгу и присяге. Число восставших солдат к утру 27 февраля составило 25 тысяч человек и к ним присоединялись все новые части, к вечеру на их сторону перешло уже около 70 тысяч человек – более половины Петроградского гарнизона. Восставшие громили полицейские участки. Повсюду шла погоня за стражами порядка и офицерами. Их вылавливали, обезоруживали, нередко расстреливая на месте; грабили магазины, склады, арсеналы с оружием; штурмом был взят Дом предварительного заключения и здание окружного суда. Из тюрем были выпущены заключенные, среди которых оказались единицы революционеров, арестованных в последние дни, но немало уголовников.

Власть оказалась совершенно неспособной остановить происходящее. Приказы Хабалова не выполнялись, верных ему войск оставалось все меньше. Рассчитывать можно было только на батальон Измайловского полка и сводный отряд полковника Кутепова, случайно оказавшегося в эти дни в столице. Воля режима была парализована.

Между тем, прорвавшись через оцепление Московского полка по Литейному мосту, толпы восставших солдат вышли к Финляндскому вокзалу и соединились с рабочими Выборгской стороны, встретивших их красными знаменами и лозунгами «Долой самодержавие!», «Да здравствует демократическая республика!».

Политический характер происходящего не вызывал сомнений. Царская символика и атрибутика уничтожались. Двуглавые орлы сбивали с фронтонов зданий. Вопрос о замене прежней власти был уже предопределен размахом и силой выступлений.

К середине дня 27 февраля объединенные колонны солдат и рабочих пришли к Таврическому дворцу, где уже с утра собрались депутаты Государственной Думы, представители политических партий. Здесь же были делегаты от воинских частей, заводов и фабрик, активисты революционного подполья. По предложению социалистов был сформирован Временный исполком Совета рабочих депутатов. В его состав вошли известные социал-демократы и эсеры: Н. Чхеидзе, А. Керенский, М. Скобелев, Н. Суханов, Н. Капелинский, Э. Соколовский, П. Красиков (Павлович), П. Александрович, К. Гвоздев, Н. Соколов, К.Гриневич, Г. Панков, П. Залуцкий и А. Шляпников. Из 15 членов исполкома лишь двое последних принадлежали к крайне левому крылу революционеров и были большевиками. Правда, и остальные недостатком радикализма не страдали. Собравшись вечером на первое заседание, члены исполкома Совета тут же решили вопрос об обороне и продовольственном снабжении. А тем временем в другой части Таврического дворца шло неофициальное заседание депутатов распущенной накануне царем Думы. Известие о царском указе от 26 февраля о прекращении (вплоть до апреля) работы Думы дошло до многих депутатов только в зале заседания и часть из них (Некрасов, Ефремов, Керенский) призывали не подчиняться ему, а продолжать свою сессию. Всеобщее ликование царило в залах, кабинетах и коридорах дворца, наполнившихся к концу дня толпами восторженных людей с винтовками и красными бантами на одежде. Наконец, депутаты достигли компромисса, удовлетворившего всех, за исключением крайне правых. Было признано необходимым создать особый орган, который был назван «Временным комитетом членов Государственной Думы для водворения порядка в столице и для сношения с лицами и учреждениями». Комитет возглавил председатель Думы М.Родзянко, а в его состав вошли лидеры Прогрессивного блока: П.Милюков, Н.Некрасов, А.Коновалов, С.Шидловский, В.Шульгин, И.Дмитрюков, М.Караулов, В.Львов, В.Ржевский, а в качестве представителей революционной демократии – меньшевик Н.Чхеидзе и трудовик А.Керенский, попеременно заседавший то в Совете, то в комитете, и произносивший где только возможно патетические речи, приветствующие революцию, народ и свободу.

Временный комитет Государственной Думы старался перехватить власть и взять инициативу по управлению городом и государством в свои руки. Прежде всего, был установлен контроль над телеграфом и железнодорожным транспортом. Депутат Думы А.Бубликов, назначенный комиссаром на транспорте, передал во все уголки страны телеграммы о начавшейся революции, о падении старого режима и о необходимости строгого выполнения распоряжений новой власти.

Правительство князя Голицына, собравшись на экстренное заседание, признало свою недееспособность, решило объявить об отставке Протопопова, сославшись на его болезнь, и обратилось с ходатайством о назначении над оставшимися верными войсками «популярного военачальника» и о составе ответственного министерства. Царь сместил Хабалова, заменив его героем Галицийской битвы генералом Н.Ивановым. Он наделил его широкими полномочиями для водворения порядка и передал в его распоряжение снятые с фронта войска. Вместе с тем Николай II признал, что «перемены в личном составе министерства при данных обстоятельствах недопустимы». Плохая информированность царя подавала ему надежду, что он может лично справиться с «данными обстоятельствами». Однако время было упущено. Как отмечал в своих мемуарах Милюков, «в этот момент в столице России не было ни царя, ни Думы, ни Совета министров. Беспорядки приняли обличье форменной революции».

Сведения о стремительно меняющейся обстановке в Петрограде вовремя не доходили в Ставку. Видимо, этим объясняется запись 27 февраля, в день восстания столичного гарнизона, в дневнике Николая II «Отвратительное чувство быть далеко и получать отрывочные неспокойные известия». Рано утром 28 февраля из Могилева отошли 2 литерных поезда («А» и «Б») – для царя и свиты. Впоследствии некоторые современники оценят отъезд Николая II из Могилева как роковую ошибку, из-за которой была утрачена связь между государем, Ставкой, Царским Селом и Петроградом. Его противники и недруги воспользовались этим обстоятельством. Однако оставаться далее в неведении было невыносимым для царя. К тому же он опасался за судьбу близких, которые могли подвергнуться нападению со стороны мятежных войск. Беспокойство отца за жизнь семьи, отягощенное заболеванием корью великих княжон, усугублялось сознанием серьезнейшей ответственности за будущее государства.

В течение суток литерные поезда двигались по своему маршруту беспрепятственно, но ранним утром 1 марта 1917г. у Малой Вишеры были получены сведения, что дальше двигаться небезопасно: восставшие солдаты якобы уже заняли станции Любань и Тосно (на самом деле это было не так). До Петрограда оставалось каких-нибудь 150 верст, но связи со Ставкой или с Царским Селом не было. Царь принял решение ехать в Псков, в штаб Северного фронта, откуда по телеграфу можно было прояснить ситуацию. Кружным путем через Бологое-Старую Руссу-Дно поезда проследовали в Псков, куда они прибыли вечером 1 марта 1917г.

За это время в Ставке, да и по всей стране в целом, произошли существенные изменения.

28 февраля для всех в столице было уже ясно, что происходит революция. Восставшие солдаты полностью овладели городом, в их руках находилась Петропавловская крепость, Адмиралтейство, Зимний дворец и другие важные объекты города. Царское правительство ушло в отставку, ряд министров был арестован. Скрывавшийся ранее Протопопов добровольно явился в Таврический дворец и сдался первому встречному солдату со словами: «Я – Протопопов». Власть в Петрограде осуществляли Временный комитет Государственной Думы и исполком Совета, единства между ними с самого начала не было. Временный комитет считал, что созданием ответственного министерства в этой ситуации не обойтись, что от царя надо потребовать гораздо больших уступок, а именно - добиваться его отречения в пользу цесаревича Алексея при регентстве великого князя Михаила Александровича.

Настроение революционных солдат и рабочих стало, пожалуй, главным фактором радикализации обстановки. Их лозунги и действия были гораздо более решительными, чем у умеренных оппозиционеров, оказавшихся на гребне поднявшейся волны, способной смести все на своем пути.

28 февраля и 1 марта Родзянко постоянно находился на связи со Ставкой, главнокомандующими фронтами и флотами, информируя их о происходящем. М.Алексеев, ставший главной фигурой в Ставке после отъезда Николая II, все больше склонялся к мысли о поддержке Временного комитета Государственной Думы и его линии.

Поздно вечером 1 марта 1917г., когда царь уже находился в Пскове, Алексеев телеграфировал ему о том, что необходимо «призвать ответственное перед представителями народа министерство». Алексеева в этом вопросе горячо поддерживал главком армией Северного фронта Н.Рузский, ссылаясь на мнение других главкомов фронтов. В конце концов, царь уступил давлению со стороны военных и направил в Царское Село генералу Н.Иванову телеграмму «Прошу до моего приезда и доклада мне никаких мер не предпринимать». Тем самым он отказывался от силовых методов восстановления порядка и соглашался с условиями думского комитета.

Между тем в Петрограде, в ночь с 1 на 2 марта, вопрос о власти в стране получил неожиданное разрешение. В ходе переговоров между Временным комитетом Государственной Думы и исполкомом Петросовета была достигнута договоренность об образовании Временного правительства во главе с прибывшим накануне из Москвы князем Г. Львовым – председателем Земского союза. Министром иностранных дел стал кадет П.Н.Милюков, военным и морским министром – октябрист А.И. Гучков, министром торговли и промышленности – прогрессист А.И. Коновалов. От «левых» партий в правительство вошел эсер А.Ф.Керенский, получивший портфель министра юстиции. Эсеро-меньшевистское руководство Петроградского Совета считало совершившуюся революцию буржуазной. Поэтому оно не стремилось взять всю полноту государственной власти и заняло позицию поддержки Временного правительства. В России образовалось двоевластие, при котором Временное правительство было вынуждено согласовывать все свои действия с Петроградским Советом, занимавшим более радикальные позиции и обладавшим поддержкой широких народных масс.[5]

Еще не покончив с переговорами, Временный комитет принял свою главнейшую очередную задачу, ликвидацию старой власти. Ни у кого не было сомнения, что Николай II более царствовать не может. Еще 26 февраля в своей телеграмме к царю М. В. Родзянко требовал только немедленного поручения «лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство», т. е. употреблял прежнюю формулу Прогрессивного блока. Он прибавлял при этом, что «медлить нельзя» и что «всякое промедление смерти подобно», и молил «Бога, чтобы в этот час ответственность не пала на венценосца». Но уже 27 утром тон второй телеграммы был иной: «Положение ухудшается. Надо принять немедленно меры, ибо завтра будет уже поздно. Настал последний час, когда решается судьба Родины и династии». На просьбы, обращенные к главнокомандующим фронтами, — поддержать перед царем обращение председателя Думы, — Родзянко получил от генералов Брусилова и Рузскогоответные телеграммы, что его просьба исполнена. Генерал Алексеев также настаивал, вместе с великим князем Николаем Николаевичем, на «принятии решения, признаваемого нами единственным выходом при создавшихся роковых условиях», т. е. на составлении ответственного министерства. В том же смысле составлено было заявление, подписанное великими князьями и доставленное во Временный комитет Государственной думы. Но действительно было уже поздно думать только об ответственном министерстве. Нужно было полное и немедленное отречение царя. С целью настоять на нем, Временный комитет в ту же ночь, с 1 на 2 марта, решил отправить к Николаю II делегацию из А.И.Гучкова и В.В.Шульгина. Царь, правда, вызывал М.В.Родзянко, но отъезд из Петрограда председателя Думы в то время, когда только что формировалась новая революционная власть, признан был небезопасным. По мысли Комитета, отказ Николая II должен был последовать в пользу наследника при регентстве Михаила.

Выехав в 3 часа дня 2 марта, А.И. Гучков и В.В.Шульгин в 10 часов вечера были в Пскове и немедленно были приглашены в салон-вагон Николая II. Здесь после речи А.И. Гучкова о необходимости отречения в пользу сына (сидевший рядом с Шульгиным генерал Рузский сказал ему при этом: «Это уже дело решенное»), бывший государь ответил спокойно и не волнуясь, со своим обычным видом вежливой непроницаемости: «Я вчера и сегодня целый день обдумывал и принял решение отречься от престола. До 3 часов дня я был готов пойти на отречение в пользу моего сына. Но затем я понял, что расстаться с моим сыном я неспособен. Вы это, я надеюсь, поймете. Поэтому я решил отречься в пользу моего брата». Ссылка на отцовские чувства закрыла уста делегатов, хотя позволено думать, что в решении царя была и известная политическая задняя мысль. Николай II не хотел рисковать сыном, предпочитая рисковать братом и Россией, в ожидании неизвестного будущего. Думая, как всегда, прежде всего о себе и о своих даже и в эту критическую минуту и отказываясь от решения, хотя и трудного, но до известной степени подготовленного, он вновь открывал весь вопрос о монархии в такую минуту, когда этот вопрос только и мог быть решен отрицательно. Такова была последняя услуга Николая II родине.

Спросив делегатов, думают ли они, что акт отречения действительно успокоит страну и не вызовет осложнений, — и не получив утвердительного ответа, Николай II удалился и в 11 '/₄ вечера возвратился в вагон с готовым документом. В.В.Шульгин попросил царя внести в текст фразу о «принесении всенародной присяги» Михаилом Александровичем в том, что он будет править в «ненарушимом единении с представителями народа», как это было уже сказано в документе. Царь тотчас же согласился, заменив лишь слово «всенародная» словом «ненарушимая». Без 10 минут в полночь на 3 марта отречение было подписано.[6]

Затем, по просьбе Гучкова, царь подписал указы о назначении главой правительства князя Г.Львова, верховным главнокомандующим армией великого князя Николая Николаевича, командующим Петроградским военным округом генерала Л.Корнилова. В 1 час ночи 3 марта бывший царь уехал из Пскова в Могилев, записал в своем дневнике: «Кругом измена, и трусость, и обман».

Остановившись, как обычно, в доме могилевского губернатора, но уже как частное лицо, Николай Романов прервал официальные отношения со всеми. В этот же день, узнав об отречении Михаила Александровича от престола, он оставил в своем дневнике такую запись: «Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость!»

Утром 3 марта на квартиру княгини Путятиной на Миллионной улице в Петрограде, где тайно с 28 февраля жил великий князь Михаил Александрович, явилась представительная делегация новой власти с весьма характерным составом участников: новый премьер Львов, Родзянко, Керенский, Некрасов, Терещенко, Ефремов, к которым вскоре присоединились только что вернувшиеся из Пскова Гучков и Шульгин. Большинство гостей, включая Родзянко и Львова, уговаривали великого князя не вступать на престол вплоть до определения будущей формы правления в России Учредительным собранием. Особую активность проявлял в этом плане А.Керенский, ссылающийся на широко распространившиеся антимонархические настроения среди народных масс. После некоторых колебаний Михаил Александрович внял уговорам и подписал Манифест об отказе от престола до решения Учредительного собрания. Как вспоминал Милюков (он и Гучков были противниками отречения Михаила), особенно радовался этому Керенский, который «был в восторге. Экзальтированным голосом он провозгласил: «Ваше Высочество, - Вы благородный человек! Теперь везде буду говорить это!».

События 3 марта фактически означали упразднение монархии в России, поскольку никто из царствующей династии не мог претендовать на трон в обход Михаила, передавшего всю полноту власти Временному правительству. Закончилось 300-летнее правление дома Романовых. Самодержавие в России окончательно пало. Это был главный итог революции.