Культура Руси X века

РЕФЕРАТ

по дисциплине «Культурология»

по теме: «Культура Руси X века»

Оглавление

Введение

1. Языческая культура начала Х века

2. Русская христианская культура

Заключение

Список использованной литературы

Введение

Первые полтора столетия исторической жизни Киевской Руси известны нам по скупым намекам источников, требующим пристального внимания и осторожности. Из суммы намеков и осмыслений выявляется все же процесс сложения государственности и государства.

Государственность, классовые отношения, окняжение земли начались еще на уровне племенных союзов, т. е. приблизительно в полутора десятках отдельных центров. Примером может служить племенной союз Вятичей на Оке, где, по данным восточных географов, существовали князья («главы» племен) и верховный князь союза («глава глав»), соответствующий «светлому князю» договора 911 года. Ежегодный объезд подвластных племен и сбор повинностей («приношений») – это уже оформленные узаконенные отношения господства и подчинения, осуществление реальной власти «светлого князя», окруженного конной дружиной в «превосходных кольчугах».

Однако политические границы Киевской Руси, «союза союзов» племен, были очень изменчивы: то один, то другой князь выходил из повиновения, отстаивал свою суверенность. На протяжении целого столетия Киеву приходилось вести повторные воины с землями Древлян, Уличей, Тиверцев, Радимичей, Вятичей, Волынян. Местная племенная феодализирующаяся знать противостояла киевским дружинам. Феодальная иерархия складывалась в Киевской Руси не столько путем пожалований, сколько путем вовлечения племенной знати в общий процесс.

Основной особенностью развития культуры Руси Х века, о которой сейчас можно говорить с уверенностью, была смена языческой культуры христианской.

1. Языческая культура начала Х века

Первым общегосударственным мероприятием, превосходящим по своей масштабности все внутриплеменные дела местных князей, было полюдье. Недаром это русское слово вошло и в язык греческого цесаря, и в язык скандинавских саг. Полгода в году киевский князь и его дружины посвящали объезду огромной территории ряда племенных союзов, проделывая путь около 1500 километров, а во вторую, летнюю, половину года организовывали грандиозные военно-торговые экспедиции, везшие результаты полюдья по Русскому морю в Болгарию и Византию в одном направлении и на Каспий – в другом. Во втором случае русские сухопутные караваны достигали Багдада и даже Балха по пути в Индию.

Систематические ежегодные экспедиции в Византию и Халифат сквозь степи, занятые воинственными хазарами, мадьярами и печенегами, требовали сложной и громоздкой системы осуществления. На Черном море появилась такая мощная база, как озерно-морской «остров руссов» в Добрудже и гирлах Дуная («Дунайцы» русских летописей).

Военная сила Киева и порождаемое ею внешнеполитическое могущество, закрепленное договорами с Византийской империей, импонировали «всякому княжью» отдаленных племен, получавшему под покровительством Киева возможность приобщения к мировой торговле, и частично ослабляли сепаратизм местной знати. Так обстояло дело к середине Х века, когда в результате хищнических поборов сверх тарифицированной дани князь Игорь киевский был взят в плен древлянами и казнен ими. Главой государства, регентшей при малолетнем Святославе, стала вдова Игоря Ольга, псковитянка родом.

В летописи, завершенной еще в конце Х века, содержится много сказаний, облеченных в эпическую форму, о трех поколениях киевских князей: Игоре и его жене Ольге, их сыне Святославе и внуке Владимире, которого церковники называли святым, а народ воспел как защитника Руси.

Первым действием княгини Ольги была месть древлянам за убийство мужа, месть, которой она придала государственно-ритуальный характер. Впрочем, этот раздел летописи настолько пронизан духом эпических сказаний, что, может быть, отражает не историческую реальность, а желательную форму былины-назидания...

«Сказание о мести» является исключительно интересным литературно-политическим произведеннем, первым целенаправленным (первоначально, вероятно, устным) сказом о силе Киева. Включение сказания в летопись при внуке Ольги Владимире показывает ценность его для официального государственного летописания.

Спустя полтора столетия летописец конца XI века обратился к эпохе княгини Ольги и ее сына Святослава как к некоему политическому идеалу. Если в военном отношении идеал этого летописца-социолога – князь Святослав, то в отношении внутреннего устройства Руси, очевидно, Ольга, так как сразу же вслед за «Сказанием о мести» в летопись внесены сведения о новшествах, введенных княгиней. Месть местью, а государству нужен был порядок и регламентация повинностей, которая придавала бы законность ежегодным поборам...

Летопись сохранила нам драгоценнейшие сведения об организации княжеского домениального хозяйства середины Х века. Здесь все время подчеркивается владельческий характер установлений Ольги. В интересах безопасности предстоящего взимания дани Ольга устанавливает свои становища, опорные пункты полюдья. Кроме того, определяются границы княжеских охотничьих угодий – «ловищ», за нарушение которых три десятка лет спустя внук Ольги убил варяга Люта Свенельдича.

Самым интересным в перечне мероприятий княгини является упоминание об организации становищ и погостов. Становища указаны в связи с Древлянской землей, где и ранее происходило полюдье. Возможно, что при Игоре киевские дружины пользовались в качестве станов городами и городками местных древлянских князей (вроде Овруча, Малина, Искоростеня) и не строили своих собственных опорных пунктов в Древлянской земле. Конфликт с местной знатью и «древлянское восстание» потребовали новых отношений. Возникла необходимость строительства своих становищ для безопасности будущих полюдий. И Ольга их создала.

На севере, за пределами большого полюдья, за землей Кривичей, в Новгородской земле, киевская княгиня не только отбирает на себя хозяйственные угодья, но и организует сеть погостов-острогов, придающую устойчивость ее домениальным владениям на севере, в тысяче километров от Киева.

Различие между становищем и погостом было, надо думать, не слишком велико. Становище раз в год принимало самого князя и значительную массу его воинов, слуг, ездовых, гонцов, исчислявшуюся, вероятно, многими сотнями людей и коней. Поскольку полюдье проводилось зимой, то в становище должны были быть теплые помещения и запасы фуража и продовольствия. Фортификация становища могла быть не очень значительной, так как само полюдье представляло собой грозную военную силу. Оборонительные стены нужны были только в том случае, если в становище до какого-то срока хранилась часть собранной дани.

Погост, удаленный от Киева на 1-2 месяца пути, представлял собой микроскопический феодальный организм, внедренный княжеской властью в гущу крестьянских «весей» (сел) и «вервей» (общин). Там должны были быть все те хозяйственные элементы, которые требовались и в становище, но следует учесть, что погост был больше оторван от княжеского центра, больше предоставлен сам себе, чем становища на пути полюдья. В силу этого погост должен был быть некой крепостицей, острожком со своим постоянным гарнизоном.

Люди, жившие в погосте, должны были быть не только слугами, но и воинами. Оторванность их от домениальных баз диктовала необходимость заниматься сельским хозяйством, охотиться, ловить рыбу, разводить скот. Что касается скота и коней, то здесь могли и должны были быть княжеские кони для транспортировки дани и скот для прокорма приезжающих данников. На погосте следует предполагать больше, чем на становище, различных помещений для хранения дани (воск, мед, пушнина), продуктов питания гарнизона и данников (мясо, рыба, зерно и т. п.), фуража (овес, сено)

Весь комплекс погоста нельзя представить себе без тех или иных укреплений. Сама идея организации погоста, внедренного в покоренный князем край, требовала наличия укреплений, «града», «градка малого»... Погосты были как бы узлами огромной сети, накинутой князьями Х-XI веков на славянские и финно-угорские земли севера; в ячейках этой сети могли умещаться и боярские вотчины, и общинные пашни, а погосты представляли собой те узлы прочности, при помощи которых вся сеть держалась и охватывала просторы севера, подчиняя их князю.

Каждый погост с его постройками, оборонительным тыном, примыкавшими к нему селами и пашнями, где вели свое хозяйство люди, поддерживавшие порядок в погосте, представлял собой как бы микроскопическое полусамостоятельное государство, стоявшее в известной мере над крестьянскими мирами-вервями местного коренного населения. Сила его заключалась не в тех людях, которые жили в погосте и окружавших его сельцах, а в его связи с Киевом (а позднее с местной новой столицей), с государством в самом обширном смысле слова.

Надо полагать, что каждый погост, каждый узел государственной сети был связан с соседними погостами, а все погосты в целом представляли собой первичную форму живой связи столицы с отдаленными окраинами: гонцы из Киева могли получать в каждом погосте свежих коней, чтобы быстро доехать до следующего погоста; иные вести могли передаваться от погоста к погосту самими их жителями, лучше гонцов знающими дороги и местные топи и гати.

В наших средневековых источниках понятие «погост» вплетено в такой комплекс: погост, села, смерды. Смерды – это не все крестьянское население (которое именовалось «людьми»), а определенная часть его, близко связанная с княжеским доменом, подчиненная непосредственно князю, в какой-то мере защищаемая им (смерда нельзя мучить «без княжья слова») и обязанная нести определенные повинности в пользу князя. Смерды платили дань. Наиболее почетной их обязанностью была военная служба в княжеской коннице, ставившая смердов на одну ступень выше обыкновенных крестьян-общинников. Смерды пахали землю, проживали в селах, а приписаны были к погостам.

Начало и середина Х века это завершающий этап развития языческой культуры Руси. По своей структуре и функциональным особенностям славянское язычество отличалось от античного уже тем, что не имело четкого пантеона богов, который обязателен у древних греков и римлян.

Неизвестный автор «Слова об идолах» (12 в.) выделил три основных этапа развития славянского язычества. Первый этап – славяне поклонялись и приносили жертвы упырям и берегиням, то есть почитали злых и добрых духов, управлявших стихиями (водными, воздушными, лесными и т.д.). Второй этап, по мнению историка и археолога академика Б. А. Рыбакова, связан с верованием славян в древнее земледельческое божество Вселенной – Род, рожаниц – богинь благополучия и плодородия. По представлению наших предков, Род находился на небе, распоряжаясь дождем, грозами, источниками воды и подземным огнем. От него зависел урожай. В честь Рода и рожаниц древние славяне устраивали праздники урожая. По мнению исследователя славянского язычества, поклонение Роду – это поиск пути перехода к монотеизму (единобожию).

С появлением Киева у славян происходит формирование чего-то подобного единому пантеону богов. Они молились Сварогу (богу неба и небесного огня), его сыновьям – Сварожичу (богу земного огня) и Даждьбогу (богу солнца и света, подателю всех благ), а также солнечным богам: Яриле, Хорсу, Коляде и Купале. Например, Стрибог – считался богом воздушных стихий (ветра, бурь и т.д.). В круге славянских языческих богов выделялся Велес (Волос), покровительствующий богатству и скоту. Среди княжеской дружины Велес почитался как бог песен и музыки. Об этом есть свидетельства в литературном памятнике XII века «Слово о полку Игореве», где певец Боян назван «велесовым внуком».

После захвата власти в стольном граде Киеве (978 г.) князем Владимиром Святославичем, примерно через два года (в 980 г.) им была проведена реформа языческой религии. Причины ее историки связывают с третьим этапом славянского язычества: верховным богом языческого пантеона становится Перун, а прежний культ поклонения Велесу как главе пантеона угасает и вытесняется на периферию обрядодействия. Бог – покровитель варяжской дружины Перун, возглавив пантеон у древних русичей, утверждал, прежде всего, государственный культ княжеско-дружинного бога войны, поклонение которому требовало кровавых жертв, в том числе и человеческих. Датой торжеств, посвященных Перуну, было 20 июля (червень). В этот день наши предки приносили жертвы и молились о прекращении дождей, гроз и о созревании хлебов.

Воплощение женского начала древние славяне видели в богине Мокошь (Мокша, Макошь, Мокма), которая была покровительницей домашнего очага, хозяйства и плодородия. Места, где совершались обрядовые ритуалы, назывались капища, требища, храмы. Здесь волхвы, жрецы языческой религии, приносили жертвы богам.

Еще задолго до официального крещения Руси в древнем Киеве существовали христианские общины. Поэтому не случайно над могилой князя Аскольда, в крещении Николая, княгиня Ольга воздвигла первый на Руси свято-Никольский храм. В таком необычном социокультурном пространстве языческий и христианский культы соотносились друг с другом. Любопытно то, что при заключении договора с греками в 945 г. князь Игорь и его дружина присягала на холме перед Перуном, а христианская Русь – в церкви св. Ильи, то есть, видимо, перед образом Ильи-пророка. Этот библейский персонаж и святой в народном сознании ассоциировался с Перуном-громовержцем. Христиане и язычники, таким образом, присягали как бы одному божеству – Громовержцу, выступающему в различных ипостасях. Можно предположить, что акт христианизации Киевской Руси не был столь трагическим и разрушительным для славянской языческой культуры, как это демонстрирует поздняя античность греко-римской цивилизации. В сознании наших предков одни боги сменялись другими. Языческие божества не были персонифицированы, они лишь олицетворяли собой природные силы, а не личностные начала человека.