Понимание реформирования в России

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ УКРАИНЫ

ЛУБЕНСКИЙ ФИНАНСОВО-ЭКОНОМИЧЕСКИЙ КОЛЛЕДЖ

ПДАА

РЕФЕРАТ ПО КУЛЬТУРОЛОГИИ

НА ТЕМУ: Понимание реформирования в России

Выполнила

студентка 25 группы

Михайленко Татьяна

Лубны 2009

 

Если во времена Платона реформаторская деятельность была всего лишь идеей и замыслом, пришедшим на ум нескольким мыслителям, то сегодня — это массовый феномен и практика, особенно в нашей стране. Социальные преобразования сознательно, но чаще бессознательно, осуществляются на самых разных уровнях социального действия — начиная от государства в целом, кончая "епархией" отдельного чиновника. В.Г. Федотова в книге "Модернизация "другой" Европы" пишет, что исторически Россия всегда была модернизирующей страной — от Петра I, Александра II, большевиков до нынешних реформаторов [158. С. 14]. И сегодня, отмечает она, Россия не может отказаться от задач социального переустройства: "Путь никогда не бывает единственным. Могут быть другие пути. Автор говорит о пути исходя из тех задач, которые страна ставит пред собой сегодня — завершить модернизацию, войти в технотронный век, построить гражданское общество, сделать государство правовым. Социальная база таких преобразований в России невелика, и поэтому эти задачи не могут быть решены радикально (используя неомодернистскую теорию и идеологию). Не могут они и быть отброшены постмодернистским безразличием к выбору пути" [158. С. 20].

Однако проблема не только в нащупывании и определении путей и эффективных способов модернизации России в целом, но и в том, как поставить заслон массовым социальным преобразованиям и изменениям, вызывающим все возрастающий объем негативных социальных последствий. Трагизм ситуации заключается в том, что большинство социальных реформаторов ("инженеров") не отдают себе отчета, что их вроде бы частные, локальные решения, суммируясь и сливаясь на уровне страны в бурный поток, быстро изменяют облик социальной и общественной жизни. Изменения эти не только не совпадают с замышляемыми и декларируемыми целями, но зачастую им противоположны.

Предпосылки модернизации сложились, когда развитие Запада обусловило превращение истории во всемирную и становление идеологии прогресса. "Вызов Запада предстал как вызов современности прошлому. Он был в идее прогресса, утверждавшей в теории то, что уже начало осуществляться на практике — общую линию развития по пути, предлагаемому лидирующим Западом" [158. С. 27]. Модернизацию можно рассматривать двояко. С одной стороны, модернизация — это тип развития, состоящий в переходе от традиционного общества к современному, с другой — тип социального действия, направленного на создание новых социальных институтов, отношений и норм, что в конце концов должно привести к кардинальной смене типа идентичности.

"В ходе модернизации, — пишет Федотова, — происходит переход к современному обществу (modern society). Оно включает в себя, прежде всего, коренное отличие современного общества от традиционного — ориентацию на инновации и другие черты: преобладание инноваций над традицией; светский характер социальной жизни; поступательное (нециклическое) развитие; выделенную персональность, преимущественную ориентацию на инструментальные ценности; демократическую систему власти; наличие отложенного спроса, то есть способности производить не ради насущных потребностей, а ради будущего; индустриальный характер; массовое образование; активный деятельный психологический склад (личность типа А); предпочтение мировоззренческому знанию точных наук и технологий (техногенная цивилизация); преобладание универсального над локальным... Процесс модернизации можно рассмотреть как процесс создания институтов и отношений, ценностей и норм, который требует предварительного изменения идентичности людей модернизирующегося общества и завершается сменой их идентичности" [158. С. 39, 63].

Разные типы модернизации — "вестернизация", "догоняющая модернизация", "постмодернизация", "неомодернизация", как показывает Федотова, различаются по тому, как понимается социальная жизнь, какие цели общество ставит, какими способами оно готово их реализовать. Например, в рамках стратегий вестернизации и догоняющей модернизации именно западная жизнь рассматривается как желаемый идеал, в качестве цели выдвигается достижение этого идеала, а способы, в одном случае — прямой перенос структур, технологий и образа жизни западных обществ, в другом —- собственно модернизация, важной составляющей которой является "организация масс для индустриализации" [158. С. 50—62]. Постмодернизация — "это развитие на базе собственных культурных оснований"; здесь рисуется другой идеал — не западное, а "постсовременное общество", органически сочетающее в себе черты современности и культурных традиций, и совершенно иначе понимается способ реализации этого идеала. Постмодернистскую стратегию Федотова поясняет на примере успехов Японии, Таиланда и ряда других азиатских стран. "Успехи названных азиатских стран, — пишет она, — дают некоторые уроки.

1. Проблема социальных трансформаций для своего обсуждения нуждается не только в макросхемах, но и в микроанализе того, как это происходит на уровне каждой страны и даже по-разному развитых регионов.

2. Успех может быть достигнут при отказе от разрушения собственных особенностей, прежде казавшихся исключительно препятствием развитию, вхождению в современность, обновлению в сторону конкурентоспособности с западными странами.

3. Развитие без предварительной смены идентичности позволяет людям сохранить достоинство. Достоинство состоит и в готовности к жертвам, и в готовности к трудовой аскезе (а не только гедоническим ожиданиям)...

4. Такая способность к развитию не имеет предзаданной модели, она использует уникальные особенности своих стран. Например, критикуемый азиатский фатализм, терпеливость оказались полезными свойствами на сборочных линиях технотронного века.

5. Развитие осуществляется в каждой стране или регионе путем управления им, нахождения конкретно и успешно действующих форм. Вместо моделирования, проектирования (равно как их антитезы — полагания на естественное становление западных форм жизни) здесь уместны методы сценарного прогноза и менеджмента социальных трансформаций, поддерживающего устойчивое развитие.

6. Осуществляемые трансформации закрепили культурные особенности региона и внесли быстрые изменения в экономику и технологии, но более медленные в социальные процессы. По мнению ряда японских ученых, задачи построения гражданского общества, обычно осуществляемые в ходе модернизации, здесь не решены полностью, но и не отброшены: их предстоит решать" [158. С. 76-77].

Федотова показывает исключительную важность определения содержательной стороны модернизационных преобразований, то есть обсуждение смысла самих преобразований, опыта удачных и неудачных реформ, их ресурсов, цены изменений, цивилизационных и культурных ограничений, условий, позволяющих действовать согласованно и проч. Другими словами, меняется не только понимание технологической стороны социального действия (на смену идее социальной инженерии приходит концепция управления социальными трансформациями), но и его смысловая, содержательная сторона. Последняя все больше основывается на знаниях современных социальных и гуманитарных наук, позволяющих, с одной стороны, не столько описывать, сколько конституировать, прогнозировать и сценировать социальные структуры и изменения, с другой — трансформировать их, реагируя на оценку хода социальных изменений. Еще один важный аспект — успешные социальные трансформации невозможны без самосознания, самоопределения и конституирования самих субъектов социального действия.

В России "новые элиты, — пишет Федотова, — обнаружили номенклатурную сущность, независимо от того, были ли они прежде связаны с номенклатурой или нет. Она состоит в стремлении к замкнутости и отгороженности от общества, в защите элиты от вхождения в нее новых членов, в молчаливой способности отличать своих от чужих и проч. Большая же часть общества оказалась аморфной, неструктурированной. И даже десоциализированной и демодернизированной. В этой ситуации исчезла как возможность общего пути, общих интересов, так и возможность согласования интересов. Невыявленные или недостижимые интересы невозможно согласовать... В этической сфере возникает представление о благе, которое бы позволило в переходный период наполнить смыслом свободу, предстающую перед данными слоями общества поначалу как пустота. Именно здесь, решив проблемы идентификации, люди могут быть готовыми к формулировке своих интересов. Следовательно, всякий договор, согласие в переходный период упирается в способность к артикуляции интересов как предпосылке компромисса (жертвы части интересов), согласования интересов, выработки новых общих правил и консенсуса как полного согласия по поводу базовых ценностей и интересов" [158. С. 166—167].

К сказанному я бы добавил еще несколько моментов. Мы иногда забываем, что помимо реформ экономики необходимо разрешить чудовищный клубок всяческих проблем, накопившихся почти за целое столетие. Нельзя скидывать со счетов и особенности российского менталитета. Кто только на него не ссылается, пытаясь объяснить наше неблагополучие. Но что это, собственно, такое? С одной стороны, наши традиции, с другой — российская духовность. Один смысл духовности постоянно обсуждает Н. Бердяев. По его мнению, духовность предполагает культ, религиозное отношение, веру в иные реальности, в конечном счете, в Бога, как бы его ни понимать. Отсюда бердяевское учение о "символичности" культуры и бытия человека: культура, пишет он, символична, в ней даны лишь символы, знаки иного духовного мира, но сам этот мир непосредственно реально не достигается.

Другой смысл российской духовности — в ее эзотеричности. Эзотерическое — это не обязательно запредельное, тайное, дело в другом (см.: [130; 131; 137]). Эзотерическая личность больше верит в тот, подлинный мир, чем в этот, обыденный, живет не столько здесь, сколько там. При этом нельзя понимать дело так, что такая личность просто воображает, грезит, пребывает, как говорил Платон, в состоянии творческого безумия. Нет, она полноценно живет в своем творчестве, в размышлении о мире, в стремлении понять последние проблемы жизни и бытия. Эзотерическая личность каждый раз заново рождается во всем этом и через это. Для русского интеллигента конца XIX — начала XX в. духовный эзотеризм сделался буквально образом жизни, заслонил собой обыденную жизнь с ее практическими заботами и проблемами.

Соединение эзотерического отношения к жизни с неукорененностью или, как сегодня говорят социологи, маргинальносты, еще одна особенность российского менталитета. В России со второй половины XIX в. всегда было много неукорененных (оторвавшихся от своего сословия и культурной почвы) людей, но самое грустное, что неукоренен был и значительный слой образованного общества. Еще Гоголь писал о недообразованности и беспочвенности русского человека, о том, что нигде не видно настоящего гражданина. Декабристы, хотя и выказали образец гражданственности, но были и не с дворянством и не с народом; и значительно позже, когда сформировалась, так сказать, чеховская интеллигенция, она также была в значительной мере неукорененным слоем общества. Русский интеллигент предпочитает жить в мире книг, идей, размышлений, духовной работы, где, конечно же, приятнее, чем в серой, а порой и страшной российской действительности. Таким образом, понятие российского менталитета довольно сложное. Однако что из этого следует?

Говорят, что в России важно ответить на два главных вопроса: кто виноват и что делать? На первый можно ответить так — никто не виноват, если, конечно, не считать виноватой нашу собственную природу, поэтому нечего искать виноватого или козла отпущения, лучше внимательно посмотреть на себя в зеркало. Ответ на второй вопрос предполагает как раз рассмотрение нового понимания реформ и модернизации.

Первое соображение. Наша культурная и человеческая сегодняшняя неготовность к западным реалиям (правам, свободе, гражданскому обществу и т.п.) вовсе не означает, что они не верны или что мы не сможем их достичь, не сможем к ним приобщиться. Другое дело, как, когда и какие для этого необходимы условия. В этом отношении я не разделяю мнение тех, кто, указывая на наше историческое и культурное своеобразие, на этом основании утверждают, что и жить мы должны иначе, что на нашей почве не действуют законы и ценности, характерные для западной цивилизации. Более вероятно, что для них просто еще не сложились условия. Однако условия иногда можно и создать. Вопрос в другом — захотим ли мы тратить огромные, возможно, титанические усилия на создание таких условий.

Второе соображение. Нам необходимо приобщиться к этим реалиям, это условие и выживания России, и ее возрождения, и обретения россиянами достойного места и положения среди других народов. Ведь Россия — это не только "остров", как утверждает в интересной статье в "Полисе" (см. [170]) В.Л. Цымбурский, и не просто автономная культура, на чем настаивали славянофилы, и даже не только платформа, связывающая Запад и Восток, Европу и Азию. Россия еще и часть мировой системы, один из культурных потоков мировой цивилизации. Сегодня никто, даже такая большая страна, как Россия, не может развиваться сама по себе и автономно, по сути, быстро складывается мировая экономическая система, глобальная мировая цивилизация и культура. У нас общая судьба со всеми другими народами. Только так, мне кажется, можно понимать выживание, возрождение, обретение достойного места России. Тем не менее нельзя игнорировать и другие взгляды на конечную цель наших усилий.

Например, Ю. Громыко, выражая позицию многих современных участников политического дискурса, утверждает, что "по всем позициям, которые выделяются сегодня либеральной формой познания, могут быть выстроены свои собственные противопоставления: