Революционные общественно-политические взгляды

5 Революционные общественно-политические взгляды

 

А. Н. Радищев

В

осстание Пугачева, европейская просветительская мысль, уро­ки революционной войны в Америке и революционная ситуация во Франции способствовали возникновению в русском просветительстве революционного на­правления. Этот перелом в истории русской общественной мыс­ли связан с А. Н. Радищевым (1749-1802 гг.), с его знаменитой книгой “Путешествие из Петербурга в Москву”. Радищев писал, что крестьянин “заклепан в узы” и “в зако­не мертв”. Дворяне заставляют крестьян “шесть раз в неделю ходить на барщину”, взимают с них непосильные оброки, ли­шают их земли, применяют “дьявольскую выдумку” — месячи­ну. Помещики истязают крестьян “розгами, плетьми, батожьем или кошками”, сдают в рекруты, ссылают на каторгу, “продают в оковах как скот”. Ни один крепостной крестьянин “не безопасен в своей жене, отец в дочери”[17]. Помещики оставляют “крестьянину только то, чего отнять не могут,— воздух, один воздух”. Из этого Радищев делал вывод о необходимости “со­вершенного уничтожения рабства” и передачи всей земли кре­стьянину — “делателю ее”.

Еще дальше своих предшественников Радищев пошел в понимании связи между крепостничеством и самодержавием. Са­модержавие защищает интересы вельмож и “великих отчинников”, в органах управления и судах царят крепостнические порядки. Он первым среди русских мыслителей подчеркнул, что религия и церковь являются одним из важнейших орудий угне­тения народа.

Радищев твердо верил, что после революционного уничто­жения крепостничества из крестьянской среды скоро бы “исторгнулися великие мужи для заступления избитого племени; но были бы они других о себе мыслей и права угнетения лишенны”. Радищев наполнил понятие “патриотизм” революционным содержанием. Настоящим патриотом, по Радищеву, может счи­таться лишь тот, кто всю свою жизнь и деятельность подчиняет интересам народа, кто борется за его освобождение, за установ­ление “предписанных законов естества и народоправления”.

По Радищеву, “самодержавство есть наипротивнейшее че­ловеческому естеству состояние”. Он утверждал, что истина и справедливость не живут в “чертогах царских”, что одежды ца­ря и его приближенных “замараны кровью и омочены слезами” народа, поэтому тщетны надежды просветителей на “мудреца на троне”. Мысль Радищева шла дальше: “Нет и до окончания мира примера, может быть, не будет, чтобы царь упустил до­бровольно что-либо из своей власти”[18].

Своими произведениями “Письмо другу”, “Беседа о том, что есть сын отечества”, “Житие Федора Васильевича Ушакова” и “Путешествие из Петербурга в Москву” Радищев готовил чита­телей к восприятию идеи о необходимости революции. В оде “Вольность”, наиболее важные строфы которой он включил в “Путешествие”, Радищев выступил с подлинным гимном в честь будущей победоносной революции. Как величайший праздник человечества он рисует день, когда “возникнет рать повсюду бранна”, будут “ликовать склепанны народы” и торо­питься “в крови мучителя венчанна омыть свой стыд”. Празд­ником будет день, когда победит восставший народ.

После революции и казни царя, по мысли Радищева, на пре­стол “воссядет народ” и воцарится вольность - “вольность дар бесценный источник всех великих дел”. Он высоко ценил Кромвеля за то, что тот научил, “как могут мстить себя народы”, и “Карла на суде казнил”.

Издавая “Путешествие из Петербурга в Москву”, запрещен­ное в России, Герцен писал о его авторе: “....Он едет по большой дороге, он сочувствует страданиям масс, он говорит с ямщиками, дворовыми, с рекрутами, и во всяком слове его мы находим с ненавистью к насилью - громкий протест против крепостного состояния”[19].

Требуя полного освобождения крестьян, указывая на революционный путь к нему, Радищев не исключал при этом и путь реформ сверху. В этом не было ни отступления от своих основ­ных взглядов, ни проявления либеральных иллюзий и колеба­ний. Он имел в виду реформы, которые не укрепляли бы суще­ствующий строй, а ослабляли бы его, ускоряли его гибель. Он разработал план постепенного осуществления мероприятий, ко­торые должны завершиться “совершенным уничтожением раб­ства”.

Однако Радищев мало верил в то, что помещики, эти “звери алчные, пиявицы ненасытные”, согласятся на проведение ре­форм или что их осуществит монарх. Он грозил помещикам что “рабы, тяжкими узами отягченные, яряся в отчаянии своем разобьют железом главы” своих ненавистных господ[20].

Радищев считал, что революция – не пустая мечта: “Взор проницает густую завесу времени, от очей наших будущее скры­вающую. Я зрю сквозь целое столетие”,— писал он.

Екатерина II понимала, какую опасность для самодержав­но-крепостнического строя представляет критика крепостниче­ства, сочетающаяся с провозглашением революционных идей, одобрением стихийных крестьянских бунтов и выступлением с революционной программой.

С именем Радищева связан особый этап революционной, рес­публиканской мысли в России. Идя “вслед Радищеву”, затрав­ленному самодержавием[21], радищевцы — его современники и последователи — приняли эстафету из его рук и передали ее поколению Пестеля и Рылеева, Грибоедова и Пушкина. Если плеяда великих французских просветителей идеологически под­готовила буржуазную революцию в Западной Европе, то Ради­щеву выпала великая честь выступить идеологом начинающе­гося революционного движения в России.

Французская буржуазная революция и русская общественная мысль

В

 дни, когда во Франции вооруженный народ штурмовал Бастилию, в России Радищев печатал свое “Путешествие из Петербурга в Москву”. Тогда же Я. Б. Княжнин завершал свою последнюю трагедию “Вадим Новгородский”, явившуюся вершиной дворянского свободомыс­лия. Яков Борисович Княжнин (1742—1791 гг.), дворянин, в течение долгих лет преподавал русскую словесность в Сухо­путном шляхетском корпусе и был автором многих трагедий. В своем “Вадиме” он дал образ республиканца, противопостав­ляя его “просвещенной монархии”. В отличие от Радищева на­род в трагедии Княжнина изображен как пассивная сила. Тем не менее со страниц “Вадима”, так же как и “Путешествия из Петербурга в Москву”, хотя и по-разному, звучали призывы к борьбе с самодержавием.

С первых же дней революции во Франции ее лозунги и дела захватили многие умы в России. Современники рассказывают, что “революционные события были ежедневным предметом раз­говоров и жарких споров о принципах и их изложении, и не­возможно было не принимать в них участия”[22]. Революционные журналы, книги и брошюры проникали в Россию. Они вызыва­ли живой интерес в дворянских особняках и гостином дворе, в казармах и университетских аудиториях, в столицах и про­винции. Вдумчивые наблюдатели замечали, что “прелести Французского переворота” не только до Украины, но и “до глубины самой Сибири простирали свое влияние на молодые умы”[23]. В Яссах, например, при штаб-квартире князя Потемки­на офицеры стали выпускать еженедельный листок “Вестник Молдавии”, где печатались сообщения о революции во Франции. В Тобольске учителя народного училища на страницах издаваемого ими журнала помещали статьи на революционные темы: о правах человека, о Национальном собрании, о консти­туции 1791 г. Известиями из Франции интересовались в Пензе, в Кременчуге, в Семипалатинске, в Саратове.

Французская революция вначале была принята русским обществом чуть ли не с единодушным одобрением. Передовые дворянские круги, в частности, увидели в событиях во Франции путь к “просвещенной” монархии, горячо ратовали за насажде­ние “добродетели”, за “равенство чувств” людей всех сословий, за гражданское достоинство, оставляя в стороне вопросы обще­ственно-экономических преобразований.

Но разгоравшаяся на Западе заря революции постепенно отрезвляла дворянские головы. Сообщения о городских и кре­стьянских выступлениях во Франции, о сожженных замках воскрешали в памяти русских помещиков грозный призрак Кре­стьянской войны под водительством Пугачева. В событиях во Франции они видели претворение в жизнь тех дум, которые, по яркому определению Радищева, они читали “на челе каждого из... крестьян”. Один вологодский помещик заметил, что “все крестьяне имеют оставшегося от времени Пугачева духа — дабы не было дворян”, и добавил, что это и есть дух “безначальства и независимости, распространившийся... по всей Европе”. Отго­лоски “великого страха” докатились и до русских дворянских усадеб, где, по выражению помещика А. Карамышева, содрога­лись, глядя “как старый свет спознакомляется с новым”. Масон И. В. Лопухин писал в этой связи, что он охотно отказался бы от всех своих крестьян, лишь бы “никогда в отечество наше не проник тот дух ложного свободолюбия, который сокрушает мно­гие в Европе страны”[24].

Развитие событий во Франции усиливало опасения предста­вителей привилегированного класса. Победы революционных армий на полях войны, свержение монархии и казнь короля, установление якобинской диктатуры не оставляли больше места для дворянских иллюзий. Все более очевидной становилась пропасть, отделявшая “старое” от “нового”, путь к которому неизбежно шел через революцию. Приближавшийся кризис феодально-крепостнической идеологии даже в ее “просвещен­ной” форме приводил в отчаяние ее носителей. “Век просвеще­ния! Я не узнаю тебя — в крови и пламени не узнаю тебя — среди убийств и разрушения не узнаю тебя!”[25]. В этих словах Карамзин выразил в какой-то мере чувства и думы большого числа дворян.

Правительство Екатерины II встало на путь открытой реак­ции. Радищева сослали в Сибирь, Княжнин был брошен в тюрь­му, где он, по-видимому, и умер в 1790 г. Новиков в начале 1792 г. был заключен в Шлиссельбургскую крепость сроком на 15 лет. Во имя защиты “цивилизации” и “порядка” подверга­лись заточению свободомыслящие люди, свирепствовала цензу­ра. В своих посланиях к европейским монархам Екатерина при­зывала их к постовому походу” против “якобинского варвар­ства”. Подавить “французское безначалие,— писала она,— зна­чит приобрести себе бессмертную славу”.

Иначе воспринимались революционные события во Франции передовыми демократическими кругами русской интеллигенции, которые в своих стремлениях отражали интересы и нужды тру­довых слоев населения. В огне революции во Франции руши­лись те самые феодальные устои, против которых стихийно боролось русское крестьянство и против которых выступали лучшие люди России. Французская революция как бы подт­верждала на практике жизненность идей Радищева; она спо­собствовала становлению в России революционной идеологии, развившейся как протест против русской самодержавно-кре­постнической действительности.

Дела Тайной экспедиции, сохранившие протоколы допросов, показания свидетелей, раскрывают среду, в которой зрела рус­ская революционная мысль. В Петербурге, например, у некоего разорившегося купца Степана Еркова собирались люди различ­ных профессий, в том числе землемер в отставке Федор Крече­тов, который говорил о необходимости свергнуть “власть само­державия, сделать либо республику, либо инако как-нибудь, чтобы всем быть равными”. В Петербурге же, в кругу мелких коллежских канцеляристов велись разговоры о том, что “рус­ские находятся под тяжким игом самодержавного тиранства” и что “было бы очень хорошо, если бы Национальный конвент додумал о способе избавления Франции от такого врага (как Екатерина II.— автор), а людей русских от тиранства”. На Ук­раине мелкий служащий из обедневших дворян Степан Познанский спрашивал окружавших его лиц: “на что нам коронован­ные головы, на что нам магнаты”, и предлагал с ними поступить так же, “как во Франции с ними сделали, а мы в то время будем равны и вольны”. Эти требования и надежды говорят о тех ре­волюционных выводах, к которым пришли русские передовые люди в дни наивысшего подъема французской революции. Наме­тились истоки революционно-демократического течения, опре­делившегося в русском освободительном движении в XIX в.

[1]  К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 22, стр. 24.

[2] К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 346.

[3] М. В. Ломоносов. Полное собрание сочинений, т. 6. М.-Л., 1952, стр. 178.

[4] Казнодей – проповедник.

[5] Сб. РИО, т. 4, стр. 193.

[6] Сб. РИО, т. 8, стр. 59.

[7] “Чтения ОИДР”, 1861, т. 3, отд. V, стр. 102-104

[8] “Наказ Екатерины II”. СПб., 1907, “ 11, 13, 15, 16, 32-35.

[10] “Археографический ежегодник” за 1958 г., стр. 413, 416, 419, 420, 428.

[11] Я. П. Козельский. Философические предположения…, СПб., 1768, стр. 90-91.

[12] Г. В. Плеханов. Сочинения, т. XXI, стр. 269.

[13] Сб. РИО, т. 32, стр. 513-517.

[14] К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 16.

[15] “Трутень”, лист XXVI, октября 20 дня. – “Сатирические журналы Н. И. Новикова”, М.-Л., 1951.

[16] И. В. Лопухин. Рассуждение о злоупотреблении разума некоторыми новыми писателями и опровержение их вредных правил. Соч. россиянином. М., 1780, стр. 5-7.

[17] А. Н. Радищев. Избранные сочинения. М., 1949, стр. 79, 80, 120-121, 198, 226.

[18] Там же, стр. 3, 100-102, 13-14.

[19] А. И. Герцен. Собрание сочинений, т. XIII. М., 1958, стр. 273.

[20] А. Н. Радищев. Избранные сочинения, стр. 217, 221.

[21] Возвращенный Павлом I из сибирской ссылки Радищев, надломленный и обманутый демагогическими жестами Александра I, покончил с собой 11 сентября 1802 г.

[22] Д. Н. Свербеев. Записки, т. 1. М., 1899, стр. 411.

[23] В. Н. Карамзин. Сочинения, письма и бумаги. Харьков, 1910, стр. 62-63.

[24] Я. Барсков. Переписка московских масонов XVIII века. Пг., 1915, стр. 24.

[25] “Аглая”, кн. II. Изд. Николая Карамзина. М., 1795, стр. 68 и сл.