Марта 1948 г. В Париже, в пригороде Кламар, философ скончался за письменным столом, завершая свою последнюю книгу "Царство духа и царство кесаря"

23 марта 1948 г. В Париже, в пригороде Кламар, философ скончался за письменным столом, завершая свою последнюю книгу "Царство духа и царство кесаря".

Глава 2. Мировоззрение и философия

Решающее влияние на мировоззрение Н.А. Бердяева оказали кризис западноевропейской цивилизации, русская революция и, наконец, русский духовный Ренессанс как замысел нового типа культуры, основанной на ценностях христианского гуманизма. Все эти явления пришлись на начало XX в., когда завязывались главные противоречия эпохи, чуть было не погубившие человечество в огне ядерной войны.

Бердяев чувствовал опасность цивилизации, когда научные, технические и политико-правовые изменения сопровождались культурным и нравственным отставанием, дегуманизацией человека. Примеров тому Бердяев видел предостаточно: эксплуатация и социальная несправедливость, ложь парламентаризма и демагогия вождей, рыночные отношения в культуре и засилье идеологии, тоталитаризм, разгул расовых и национальных инстинктов, война и апокалипсическое явление атомной бомбы. Во всём этом он предвидел конец целой исторической эпохи, "закат Европы", который наступал с начала XVIII в., когда технизация и рационализация жизни привели к социализации личности и её деперсонализации.

Человек, полагавший себя носителем разумности, превратился в раба техники и государства, тех сил, которые сам же вызвал к жизни. Прервался естественный ход жизни, когда человек "питался от земли". Коллектив - своеобразная форма выживания. Здесь отношение человека к другому определено не дружеским чувством и сердечной привязанностью, а структурой коллектива, его иерархией и организацией, принятыми нормами и ценностями. Чтобы выжить, человек должен забыть свою индивидуальность, быть как все.

Поиск пути "преодоления хаоса" современного мира - основное содержание философии русского мыслителя. А каким должен быть этот путь, Бердяев узнал, осмысливая опыт революции.

Свобода революции обратилась в тиранию потому, что революция была навязана нищетой, нуждой, злом старого мира. Она - скорее конец старого мира, чем начало нового.

Подлинно свободный человек стоит выше корысти, зависти, обиды. Свобода не может подчиняться материальному интересу, иначе она - не свобода. Поэтому массы, тяготясь такой свободой, легко передадут себя в руки любого, кто пообещает хлеб и порядок, и откажутся от тех, кто вчера вёл их к свободе, но делала шаг в неизвестность.

В годы русского духовного Ренессанса приобрела определённость основная мысль Бердяева о необходимости "нового религиозного сознания" - универсального синтетического мировоззрения, которое сплотило бы человечество, раздираемое борьбой частных интересов.

Также в мировоззрение Бердяева Ренессанс внёс два основных убеждения. Первое: в каждом явлении жизни - от незаметного движения листьев на деревьях до высших проявлений человеческого гения - незримо, но неизбежно присутствует Бог. Второе: историческая церковь неправильно восприняла христианство как религию личного спасения от грехов мира. Она звала уйти от мира, а не изменять его, и потому ей стали чужды культура и социальный прогресс.

Бердяев знал: истину и высший смысл нельзя просто преподнести человеку, истина невозможна без собственного опыта её постижения. Путь к правде - это путь правды, путь бесстрашного самоопределения человека, его самопознания - философской автобиографии человека. Философия есть выражение отношения человека и мира, в начале и в конце которого стоит Бог как высший смысл. Она есть "мучение над смыслом жизни". Уже потому она не может быть научной, т.к. постоянно спрашивает "зачем?", ищет ответа и смысла там, где наука просто констатирует факт: каким образом устроен мир, какое место в нём занимаем мы и всё в конце концов канет в небытие. "Единственность и окончательность нашего мира", предлагаемые наукой, казались жестокими Бердяеву. Какое значение имеет борьба с её радостями и тревогами, если всё преходяще, если всё обречено на небытие? Есть ли тогда во всём этом какой-либо смысл? Почему мы придерживаемся одних идеалов? Чем они лучше других?" Должно же существовать какое-нибудь объективное мерило, которое ставило бы один субъективный идеал выше другого и указывало бы нам правду, обязательную в нравственной области?"[3] - спрашивает Бердяев.

Бердяев вырабатывает собственную философию религии, которая позволила ему избежать тупика теодицеи[4]. Суть её состоит в следующем. Человек воспринимает Откровение в соответствии со своей природой, широтой или узостью своего сознания. Бог для человека таков, каким он ему является. Модернизм в религии - не пустое желание обновления патриархальных заветов, а стремление узнать современного Бога, раскрыть содержание тех пластов Божественной глубины, которая соответствует современности. В истории вообще и в истории религии в частности происходит взаимоузнавание и сближение Бога и человека. Бог рождается в человеке, а человек в сближении с Богом становится в большей мере человеком.

Теодицея, по Бердяеву, - отголосок древнего представления о Боге, когда он казался людям судьёй, карателем. Этого учения о Божественном промысле Бердяев не принимает.

Сущность христианства состоит не в том, чтобы признавать Бога, вершащего судьбы мира, а в том, что оно, единственное из всех религий, учит, что Бог стал человеком. Христианство потому и зовётся так, что его центром является Христос - человек и Бог одновременно, нераздельно и неслиянно. Это трудно представить в понятии, но для символического мышления в этом нет трудности. Христос - реальность символическая. Он символизирует Бога, самую глубокую, самую реальную реальность, о которой нам говорит вера - свободное признание того, чего нет в видимой реальности, но без чего она лишается своего основания. Поэтому религия - свободное отношение человека и Бога. Бог для человека выступает в виде идеальной личности Христа, носителя "Истины, Добра, Красоты. Где человек знает их, там присутствует Бог. Где человек творит Истину, Добро, Красоту, там он - в Боге, там Бог - в человеке. Перед лицом зла и неправды Бог присутствует не как судья и каратель, а как оценка и совесть. Бог есть тот, к кому можно уйти от ужасов мира"[5]. От человека, обуреваемого сомнениями, Бердяев пришёл к Богу, а потом снова вернулся к человеку. Философ сделал Бога высшей ценностью человека, потеряв которую он перестаёт быть человеком.

Краткий обзор работы "Самопознание".

Автор так пишет о своей работе в предисловии: "Книга эта откровенно и сознательно эгоцентрическая. Но эгоцентризм, в котором всегда есть что-то отталкивающее, для меня искупается тем, что я самого себя и свою жизненную судьбу делаю предметом философского сознания. Я не хочу обнажать души, не хочу выбрасывать вовне сырья своей души. Эта книга по замыслу своему философская, посвящённая философской проблематике. Дело идёт о самопознании, о потребности понять себя, осмыслить свой тип и свою судьбу. Так называемая экзистенциальная философия, новизна которой мне представляется преувеличенной, понимает философию как познание человеческого существования и познание мира через человеческое существование. В познании о себе самом человек приобщается к тайнам, которые остаются закрытыми в познании других" [1, 22].

Приведём для примера начальные главы работы, в которых философ рассуждает о чувствах и ощущениях, которые могут быть присущи каждому человеку.

Одиночество.

"Тема одиночества - основная. Обратная сторона её есть тема общения. Чуждость и общность - вот главное в человеческом существовании, вокруг этого вращается и вся религиозная жизнь человека. Как преодолеть чуждость и далёкость? Религия есть не что иное, как достижение близости, родственности. Я никогда не чувствовал сея частью объективного мира и занимающим в нём какое-то место. <…> Неукоренённость в мире, который впоследствии, в результате философской мысли, я назвал объективированным, есть глубочайшая основа моего мироощущения. <…> Я защищался от мира, охранял свою свободу. Я выразитель восстания "личности" против "рода". И потому мне чуждо стремление к величию и славе, к силе и победе. <…> Это чувство чуждости, иногда причинявшее мне настоящее страдание, вызывало во мне всякое собрание людей, всякое событие жизни. Во мне самом мне многое чуждо. <…> Но чуждость никогда не была равнодушной, у меня даже слишком мало равнодушия. Я скорее активный, чем пассивный человек. <…> Моё мышление не уединённое: общение, столкновение с людьми возбуждало и обостряло мою мысль. Я всегда был спорщиком. <…> Моя жизнь не протекла в одиночестве, и многими достижениями моей жизни я обязан не себе. Но этим не решалась для меня метафизическая тема одиночества. Внутренний трагизм моей жизни я никогда не мог и не хотел выразить. Поэтому я никогда не мог испытать счастья и искал выхода в эсхатологическом ожидании" [1, 52 - 58].

Тоска.

"Другая основная тема есть тема тоски. Всю жизнь меня сопровождала тоска. <…> Нужно делать различие между тоской и страхом и скукой. Тоска направлена к высшему миру и сопровождается чувством ничтожества, пустоты, тленности этого мира. Тоска обращена к трансцендентному. <…> Тоска по трансцендентному, по иному, чем этот мир, по переходящему за границы этого мира. <…> Это есть до последней остроты доведённый конфликт между моей жизнью в этом мире и трансцендентным. Тоска может пробуждать богосознание, но она есть также есть переживание богооставленности. <…> Страх и скука направлены не на высший, а на низший мир. Страх говорит об опасности, грозящей мне от низшего мира. Скука говорит о пустоте и пошлости этого низшего мира. Нет ничего безнадёжнее и страшнее этой пустоты скуки. В тоске есть надежда, в скуке - безнадёжность. Скука преодолевается лишь творчеством. Страх всегда связанный с эмпирической опасностью, нужно отличать от ужаса, который связан <…> с трансцендентным, с тоской бытия и небытия. <…> Тоска и ужас имеют родство. Но ужас гораздо острее, в ужасе есть что-то поражающее человека. Тоска мягче и тягучее. <…> Характерно для меня, что я мог переживать тоску и ужас, но не мог выносить печали и всегда стремился как можно скорее от неё избавиться. Характерно, что я не мог выносить трогательного, я слишком сильно его переживал. Печаль душевна и связана с прошлым. Тургенев - художник печали по преимуществу. Достоевский - художник ужаса. Ужас связан с вечностью. Печаль лирична. Ужас драматичен. <…> Печаль очень связана для меня с чувством жалости, которой я всегда боялся вследствие власти, которую она может приобрести над моей душой. Поэтому я всегда делала заграждения против жалости и печали. Как и против трогательного. Против тоски я ничего не мог поделать, но она не истребляла меня. <…> Я всегда боялся счастливых, радостных минут. Я всегда в эти минуты с особенной остротой вспоминал о мучительности жизни. Я почти всегда испытывал тоску в великие праздники, вероятно, потому, что ждал чудесного изменения обыденности, а этого не бывало. <…> есть тоска юности. <…> Это тоска от нереализованности преизбыточных сил и неуверенности, что удастся вполне реализовать эти силы. В юности есть надежды на то, что жизнь будет интересной, замечательной, богатой необыкновенными встречами и событиями. И есть всегда несоответствие между этой надеждой и настоящим, полным разочарований, страданий и печали, настоящим, в котором жизнь ущерблена. Ошибочно думать, что тоска порождена недостатком сил, тоска порождена и избытком сил. В жизненной напряжённости есть и момент тоски. <…> Тоска, в сущности, всегда есть тоска по вечности, невозможность примириться с временем" [1, 58 - 63].

Жалость.

"Мне очень свойственна жалость, сострадательность. Я с трудом выношу страдание людей и животных и совсем не выношу жестокости. Мне очень жаль всю тварь, которая стонет и плачет и ждёт избавления. <…> Более всего меня всегда мучила проблема оправдания Бога перед непомерными страданиями мира. Мне чужд лик божества всемогущего, властного и карающего, и близок мне лик Божества страдающего, любящего и распятого. <…> Я в сущности более чувствовал человеческое несчастье, чем человеческий грех. Мне противна религия, понимающая человеческую жизнь, как судебный процесс. <…> Я был активен в свободе, но не активен в жалости. Поэтому я исключительно страдал от жалости, пассивно страдал. Я мало делал для реализации в жизни моей жалости, мало помогал страдающим людям, мало облегчал их страдания. <…> Жалость и заботливость соединялись у меня с эгоистическим самосохранением. Я часто прятался, избегал того, что могло бы вызвать острое сострадание" [1, 73 - 80].

Размышления об Эросе.

"Пол есть тоска, потому что на нём лежит печать падшести человека. Утоление тоски пола в условиях этого мира невозможно. <…> Пол есть ущербность, расколотость человека. Но через жизнь пола никогда по-настоящему не достигается целостность человека. Пол требует выхода человека из самого себя, выхода к другому. Но человек вновь возвращается к себе и тоскует. Человеку присуща тоска по целостности. Но жизнь пола <…> увеличивает расколотость человека. <…> К целости ведёт лишь подлинная любовь. Но это одна из самых трагических проблем" [61].

"Я принадлежу к <…> тому поколению русских людей, которое видело в семье и деторождении быт, в любви же видело бытие. <…> Жизнь пола - безликая, родовая. В ней человек является игралищем родовой стихии. В самом сексуальном акте нет ничего индивидуального, личного, он объединяет человека со свеем животным миром. <…> Любовь - лична, индивидуальна, направлена на единственное, неповторяемое, незаменимое лицо. Половое же влечение легко соглашается с на замену, и замена действительно возможна. Сильная любовь-влюблённость может даже не увеличить, а ослабить половое влечение. <…> Эротическая любовь коренится в поле, и без пола её нет. Но она преодолевает пол, она вносит иное начало и искупает его. <…> природа любви-эроса очень сложная и противоречивая и создаёт неисчислимые конфликты в человеческой жизни, порождает человеческие драмы. <…> Я всегда защищал свободу любви и защищал страстно. Я ненавидел морализм и законничество в этой области, не выносил проповеди добродетелей. <…> Настоящая любовь - редкий цветок. Меня пленяла жертва любовью во имя свободы, как пленяла и свобода самой любви. <…> Мне противны были люди, находящиеся в безраздельной власти любви. <…> Нельзя отказаться от любви, от права и свободы любви во имя долга, закона, во имя мнения общества и его норм, но можно отказаться во имя жалости и свободы. Любовь так искажена, профанирована и опошлена в падшей человеческой жизни, что стало почти невозможным произносить слова любви, нужно найти новые слова. Настоящая любовь возникает, когда встреча не случайна и есть встреча суженого и суженой. Но в неисчислимом количестве случаев встреча бывает случайной, и человек мог бы встретить при других обстоятельствах более подходящего человека. Поэтому такое огромное количество нелепых браков. <…> Любовь всегда нелегальна. Легальная любовь есть любовь умершая. Легальность существует лишь для обыденности, любовь же выходит из обыденности. мир не должен был бы знать, что два существа любят друг друга. <…> Социализация пола и любви есть один из самых отталкивающих процессов человеческой истории, он калечит человеческую жизнь и причиняет неисчислимые страдания. Семья есть необходимый социальный институт и подчинена тем же законам, что и государство, хозяйство и прочее. Семья очень связана с хозяйственным строем и имеет мало отношения к любви. <…> Ревность есть тирания человека над человеком. Особенно отвратительна женская ревность, превращающая женщину в фурию. В женской любви есть возможность её превращения в стихию демоническую. <…> Есть несоизмеримость между женской и мужской любовью, несоизмеримость требований и ожиданий. Мужская любовь частична, она не захватывает всего существа. Женская любовь более целостна. Женщина делается одержимой. В женской любви есть магия, но она деспотична. <…> Но женская любовь может подниматься. <…> Это любовь, спасающая через верность навеки. Мне всегда казалось, что самое тяжёлое и мучительное не неразделённая любовь, как обыкновенно думают, а любовь, которую нельзя разделить. А в большинстве случает любовь нельзя разделить. <…> Любовь, в сущности, не знает исполнившихся надежд. Бывает иногда сравнительно счастливая семейная жизнь, но это счастливая обыденность. <…> Больше всего меня трогала любовь каритативная, любовь-жалость и отталкивала любовь эгоцентрическая и вампирическая. Но бывает, хотя и не часто, необыкновенная любовь, связанная с духовным смыслом жизни" [1, 82 - 89].

Искание смысла жизни.

"В моём детстве отсутствовала православная религиозная среда, которая бы меня питала. Я вижу два первых двигателя в своей внутренней жизни: искание смысла и искание вечности. Искание смысла было первичнее искания Бога, искание вечности первичнее искания спасения. Однажды, на пороге отрочества и юности, я был потрясён мыслью: пусть я не знаю смысла жизни, но искание смысла уже даёт смысл жизни, и я посвящу свою жизнь этому исканию смысла. Это был настоящий внутренний переворот, изменивший всю мою жизнь. <…> Это и было моё настоящее обращение, самое сильное в моей жизни, обращение к исканию Истины, которое тем самым было верой в существование Истины. Искание Истины и Смысла я противоположил обыденности, бессмысленной действительности. Но мой поворот не был обращён в какую-либо конфессию. <…> Это был поворот к Духу и обращение к духовности. Я навеки сохранил убеждение, что нет религии выше Истины. <…> У меня образовался как основа моего существа коренной для меня спиритуализм[6]. <…> Я в глубине души, в более глубоком слое, чем умственные теории, поверил в первичную реальность духа и лишь во вторичную, отражённую, символически-знаковую реальность внешнего <…> мира, природного и исторического" [1, 90 - 95].

Также в работе "Самопознание" автор рассуждает о мире философского познания, о русском культурном ренессансе начала XX века, о мире творчества, смысле его, рассказывает о своих взглядах на марксизм, русскую революцию и коммунистический мир, на христианство вообще и религию в частности, делает "заключение о себе". Но мы не будем вести об этом речь в своей работе.

Заключение

Философ, всегда открытый всем, говорит только для отдельного человека. Он размышляет совсем не о тоталитаризме коммунизма (хотя и об этом), не о крахе гуманизма (а в этом - весь Бердяев), не о Боге (а у него Бог - начало и конец мира, нет Бога - нет ничего), а о себе, об индивидуальном, неповторимом, уникальном человеческом духе, который здесь, в нашем земном бытии, носит имя Бердяев.

Литература

1.  Н.А. Бердяев. Самопознание, Л.: Лениздат, 1991.

2.  А.А. Ермичев. Долгий путь к идеалу, Л.: Лениздат, 1994.

[1] Экзистенциализм – философское направление XX в., исходящее из первичности способа бытия отдельной личности, определяющее структуру всего существующего.

[2] Персонализм – философское учение, исходящее из признания личности высшей духовной ценностью и первичной реальностью, первоэлементом бытия.

[3] Бердяев Н. А. Субъективизм и индивидуализм в общественной философии. Критический этюд о Н. К. Михайловском. СПб. 1901. С. 62 – 63.

[4] Теодицея – богооправдание, религиозно-философское учение, цель которого примирить существование в мире бога и царящего в мире зла.

Тупик теодицеи - имеется ввиду: или принимать Бога – Творца и Промыслителя и признавать справедливость зла, или, отрицая зло, отрицать Бога, его конечный источник.

[5] Бердяев Н.А. Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого. Париж. 1952. С. 19.

[6] Спиритуализм – учение, признающее сущностью мира духовное первоначало.