Эволюция взглядов на истинность человеческой духовности в философии Возрождения и Нового времени

1.2  Эволюция взглядов на истинность человеческой духовности в философии Возрождения и Нового времени

Если средневековая эпоха была связана с познанием благотворящей творческой деятельности Бога, то Новое время ознаменовалось, прежде всего, выдвижением на передний план проблем философской рефлексии над основаниями культуры. В названии эпохи – «Новое время» – отразилось чувство обновления, сознание того, что произошло открытие нового периода в истории, который наступал по мере утверждения в жизни новых, взамен шатких уже старых, оснований коллективной веры. Впервые после распространения Нового завета европейское человечество осознало себя живущим в обстоятельствах новой культуры и приветствовало «новое» как лучшее. Именно в эту эпоху начали складываться условия, исключительно благоприятные для достижения высокой степени развития человеческой индивидуальности. Духовное начало постепенно утратило свой внеличностный, надличностный и надчеловеческий статус, но лишь затем, чтобы, пройдя через горнило чистой субъективности, как непоколебимого основания всякой достоверности, подняться в своей значимости еще выше, чем прежде, и стать единственным, действительным, объективным и подлинным основанием бытия человека, той абсолютной силой бытия, которая конституирует само бытие.

В эпоху Возрождения тема духовности расцвела в обстановке интереса ко всему земному и человеческому. Духовность вернула себе статус жизненной философской категории, который она имела в античности у Эмпедокла и Платона. В диалоге Дж. Бруно «О героическом энтузиазме» духовность предстает как любовь, отличная в принципе от нерационального порыва, стремления к чему-то неразумному. Духовность есть «огненная страсть», которая окрыляет человека в его борьбе и стремлении к познанию тайн природы. «Любовь, – пишет Бруно, – это все, и она воздействует на все, и о ней можно говорить все, ей можно и все приписывать»[53]. Духовность, другими словами, есть всепроникающая космическая сила, которая делает человека непобедимым. Духовность делает причастным человека к природе, к ее величию и судьбе. На основе более демократической организации социальных институтов и развития индивидуализации происходит углубление содержания ценностных представлений, усложняется духовный мир личности. Познавая окружающую природу, человек неизбежно пришел к необходимости углубления представлений о собственной природе, превратился в индивидуальность. Потребность в самоуважении и уважении со стороны окружающих, стремление к самореализации стимулировали осознание того, что разумность и истинность отнюдь не всегда сочетаются с добром и красотой, чьё существование никогда не вписывается в логику рационализма. Новое время – это начало поисков путей согласования логики закона и нравственно-этических идеалов, разумного и прекрасного. Нравственность начинает рассматриваться как естественное качество человеческого общества. На смену религиозным идеалам Добра и нравственной регуляции, постепенно начинают приходить иные.

Характерные для философской культуры Нового времени изменения – отход философии от теологии, критика схоластического наследия средних веков и эпохи Возрождения, сближение с наукой (естествознанием) – естественным и необходимым образом повлияли на изучение и понимание феномена человеческой духовности. В отличие от средневековых мыслителей, которые тяготели к комментированию текстов религиозных авторитетов, и от чувственно-эмоционального пантеизма Возрождения, познавательные усилия в Новое время нацелены на рациональное обоснование земной жизни, поиск естественных оснований порядка и стабильности. Так английский мыслитель Ф. Бэкон призывает избавиться и освободить сознание от «идолов человеческого разума», порожденных заблуждениями, и стать на твердую почву фактов. Поскольку разум есть природное явление, естественная способность, то законы разума тождественны законам природы. Это значит, что связь вещей в природе такая же, как связь идей в сознании. И если великие авторитеты прошлого неизменно связывались с трансцендентным началом, то современное сознание само становилось таким авторитетом, превращая трансцендентное в имманентное себе. Философские изыскания привели к безоговорочному единству в понимании сущности человека как размышляющего субъекта, высокоактивного и самопознающего, морального и культурного существа, направленного на поиски истины и смысла жизни (Т. Компанелла, Б. Спиноза. Б. Телизино). Именно с этими обстоятельствами, в общем-то, и связано формирование в данную эпоху представлений о феномене человеческой духовности и раскрытия истинной ее сущности.

Основоположник новоевропейского рационализма Рене Декарт, непосредственно не обращался к идее феномена человеческой духовности. Тем не менее, он внес значительный вклад в разработку проблемы духовного и понимания истинной сущности духовности как таковой. Им была задана новая парадигма сознания, а вместе с ней и понимание духовного. Вся последующая философия, так или иначе, имела отношение к его интуициям. Открытие Декартом трансцендентального сознания оказало колоссальное и определяющее влияние на понимание духовного и феномена человеческой духовности. Понимание духовного, по Декарту, состояло в последовательном применении интуиции как умственного усмотрения первичных, глубоких и наиболее основополагающих духовных принципов и ценностей, а также дедукции, посредством которой постигается то, что с необходимостью выводится из уже полученных духовных идей. Найденный им источник конституирования духовных феноменов или абсолютно свободный субъект, продуцирующий духовные ценности, был положен в основание духовности. Отныне стало невозможно игнорировать конститутивную роль субъекта и духовности в построении и функционировании Мира.

Метафизика Декарта начинается, как известно, с постулата о существовании «я», с его знаменитого cogito, ergo sum – «мыслю, следовательно, существую». «Я» означает просто «мыслящую вещь», res cogitans. «Итак, – пишет он, – необходимо истинно следующее: я есть мыслящая вещь, иначе говоря, я – ум, дух, интеллект, разум»[54]. «Мыслю» – вот исходное положение Декарта. Мышление – «все то, что совершается в нас осознанно»[55], у него – субъективно переживаемый и сознаваемый процесс, предполагающий наличие самосознания, сомнения, высокого предназначения «внутреннего человека», человеческой личности и ее субъективности. Мышление по Декарту, является исходным данным; для познания не существует другого источника кроме самого мышления. Единственно истинным, начальным и преобладающим для него являлось мыслительное, интеллектуальное. Критерием истинности и духовности становится разум. Причем акт чистого самосозерцания своих внутренних состояний: ego sum – «я существую» он принимает за абсолютное начало знания и меру истинности всех прочих идей. У Декарта истинное сущее взвешивается и измеряется посредством ego. Причем ego здесь не зависит ни от чего, кроме себя, и является средоточием всего сущего[56]. Чистая логическая форма – мысль (мышление), в очередной раз оказывается поднятой до высоты прототипа, образца и критерия истинности всякого духовного бытия и всякой духовной формы. Таким образом, детерминирующими началами человеческой духовности становятся, априорно присущие природе человека рациональность, разумность и правильность мышления. Онтологическая истинность феномена человеческой духовности определяется соответствием устремленности, направленности человека к рационалистическим основам.

Следует особо остановиться на таких онтологических основаниях феномена человеческой духовности, определяющих ее истинность, как разумность и правильность мышления. У Декарта наивысшее богоподобие человека и добродетель (добродетельное поведение) ассоциируется с волей к Добру, с желанием думать об истине и необходимостью движения к ней. Здесь критерием меры и сдержанности выступает разум. Любое игнорирование разума может привести к абсурду и исказить истинную духовную идею[57]. Если человек в своих размышлениях, решениях и поступках исходит из познания истины и истинных суждений, при этом, твердо и разумно следуя им, то он может быть уверен в том, что ему не придется раскаиваться или сожалеть о последствиях. Такой человек обретает господство над своими страстями и живет, следуя добродетели. Добродетель – суть наши навыки. В связи с этим Декарт призывает воспитывать в себе стойкую привычку к добродетельному поведению и навык различения добра и зла[58]. Само познание у Декарта являлось нравственной деятельностью, а истина и добро – тождественными понятиями. Душа должна бороться со страстями, осуществлять подавление, направление и обуздание эмоций собственным оружием, то есть твердыми правилами, основанными на верном и разумном (правильном) понимании добра и зла. Одна и та же единая душа познает сначала истину, свободно избегая опрометчивых суждений, чтобы затем действовать согласно с ней[59]. Для укрепления господства разума над человеческими страстями и тиранией чувств необходимо соблюдать этические и нравственные нормы, среди которых важнейшими являются: подчинение законам и обычаям страны, уважение к религии, решительное и упорное следование традициям, укрепление воли с помощью очищения разума, изменение самого себя (изменяя мысли, подчеркивал Декарт, мы укрепляем волю). Духовность человека здесь заключается в возведении разумности, ясной и отчетливой мысли в ранг Жизни. Истинность духовности – в ее разумности, то есть в освещении познания светом разума. А разум никогда не бывает один. Он соединяется со светом красоты и истины. При этом созерцание красоты способствует возникновению и развитию духовности, которая приводит людей к добру и духу благожелательности. Именно такая онтологически истинная духовность выводит человека к бесконечным просторам познания мироздания. В данном случае абсолютная онтологическая истинность феномена человеческой духовности, которая дала бы человеку абсолютное блаженство, радость и счастье состоит в том, чтобы, возвышая посредством разума дух человека до познания абсолютной истины, сделать его жизнь совершенной, то есть истинной, красивой, доброй, лучшей, мудрой.

В тоже же время, размышляя о природе собственного «я», Декарт приходит к мысли о существовании абсолютно бесконечной реальности и, что «я» – существо конечное и несовершенное: «Когда я обращаю острие своей мысли на самого себя, я не только понимаю, что я несовершенная вещь, зависящая от кого-то другого, – вещь, неограниченно устремляющаяся все к большему и большему, то есть к лучшему, – но и понимаю, что тот, от кого я зависим, содержит в себе это большее … актуально, как нечто бесконечное, и потому он – Бог»[60]. Отсюда следует, что наивысшим совершенством и истинным объектом любви, по Декарту, является Бог. Возвышая свой дух до созерцания божественного совершенства посредством рефлексии в себе идеи Бога, мы обретаем духовность, выражающую нашу причастность к Богу, а также способствующую расширению конечности образа человека до актуально бесконечной духовной реальности. Истинность же индивидуальной духовности определяется занимаемым местом души человека, как частицы бесконечной мыслящей субстанции, в «пространстве» божественного мышления. Причем стремление к постижению истинного Бога (как духовного регулятива) дает нам обретение «духовного довольства и удовлетворенности» вещей «несравненно более ценных», чем радости, зависящей от чувств и удовлетворенности биологически целесообразных желаний[61].

В своей философии Декарт поднимал проблему отношения души и тела, духовного и материального. Они у него принадлежат к двум совершенно разным самостоятельным субстанциям, двум реальностям, ничего не имеющие общего: душа – частица бесконечного мышления, непротяженна, неделима, не имеющая геометрической размерности, никакой фигуры или величины, а тело же – часть материального мира, «протяженной субстанции», делимо до бесконечности. Душа не отождествлена с жизнью, душа – это мысль. Она мыслит. Разумная душа – это способность мышления, ее отделение от тела не означает смерть, которая обусловлена причинами физиологического порядка. Но, решая проблему соотношения духовного и телесного, Декарт утверждал независимость первого от второго, хотя все же допускал, что материальная и духовная субстанции могут повлиять на направления течения процессов в «противоположной субстанции»[62].

 С точки зрения исследовательской парадигмы, для нас исключительно интересны и важны этические воззрения Ф. Бэкона. Не вдаваясь глубоко в его учение об этике, остановимся только на некоторых философских рассуждениях, затрагивающих, так или иначе, проблему духовности человека и ее истинности. В своем учении об этике Ф. Бэкон решительно утверждал примат общественного блага перед индивидуальным, деятельной жизни перед созерцательной, самоусовершенствования перед самоудовлетворением[63]. Такой подход позволил подвести ему под общий знаменатель «гармонизирующие душу» человека блага скептиков, эпикурейцев и стоиков. По его мнению, бесстрастная созерцательность, душевная безмятежность, самоуспокоенность, самоограничение или же, наоборот, стремление к физиолого-психологическому наслаждению не выдерживают критики, если подойти к ним с точки зрения критериев общественного предназначения. В этом случае они никак не могут служить основой для преодоления жизненных трудностей, противостояния ударам судьбы, полноценной и общественно-значимой самореализации. Поэтому центральной категорией учения о благах Ф. Бэкон считал понятие «долга», то есть определенных обязанностей и благорасположения человека по отношению к другим людям. Причем, говоря о благах, он особое значение придавал альтруистическому началу в человеке, в основе которого лежит принцип «ради помощи окружающим я могу жертвовать собственными интересами». Добрый – значит наделенный добродетелями, склонный к творению добра, готовый оказать бескорыстную помощь, понимающий и реализующий свою духовную сущность человек. Альтруизм – одно из главных истинно реальных выражений феномена человеческой духовности, соответствие которому и определяется истинность феномена человеческой духовности. По мнению Бэкона, добрые дела связывают людей теснее, чем долг. В эссе «О доброте и добродушии» подчеркивается: «Изо всех добродетелей и достоинств доброта есть величайшее, ибо природа ее божественна; без нее человек – лишь суетное, вредоносное и жалкое создание, не лучше пресмыкающегося. Доброта соответствует евангельскому милосердию; излишество в ней невозможно, возможны лишь заблуждения... Склонность творить добро заложена глубоко в природе человеческой»[64].

Учение о благах составляет только одну из частей этики Бэкона. Вторую представляет учение о воспитании и формировании человеческой души. Если первая часть имела своим предметом природу, виды и степени блага, то вторая – призвана сформулировать правила, руководствуясь которыми человек практически приобщался бы к благам и обретал духовный опыт. По Ф. Бэкону в учении о воспитании души следует исходить из разнообразия складов характера и склонностей людей, а также из тех аффектов и влечений, которые мотивируют их поступки. Понятно, что здесь бэконовский тип духовности смыкается с психологией и включает в себя существенную часть последней.

Дальнейшую разработку проблемы истинности феномена человеческой духовности мы находим еще у одного выдающегося философа Нового времени – Бенедикта Спинозы, продолжившего рационалистическую линию в философии Нового времени и создавшего наиболее завершенную монистическую концепцию. «Философия Спинозы, – пишет И.С. Нарский, – развивалась как способ преодоления дуализма Декарта и как форма материалистической интерпретации его рационализма»[65].

Исходный пункт философии Спинозы – учение о единой субстанции. Если Декарт пришел к положению о существовании двух субстанций – материальной и духовной, над которыми возвышается Бог, согласующий их деятельность, то, по словам Спинозы, это одно и тоже, только увиденное с разных сторон. Он утверждал, что в мире природы, вещей и человека не может существовать двух субстанций. Есть только единственная, единая, неделимая и реальная субстанция. Для Спинозы такой субстанцией был Бог. Это единое понятие он отождествляет с природой. Природа, пантеистически отождествляемая с Богом, – также единая, вечная и бесконечная субстанция, причина самой себя. Спиноза считал Богом материю или творящую силу. Он отрицал существование какого-либо надприродного или сверхприродного верховного существа. В его понимании материя была возвышена. «Ведь согласно Спинозе, каждая вещь в измерениях разных атрибутов выступает и в качестве идеи и в качестве тела, соответствующих друг другу. Поэтому душа есть идея человеческого тела»[66]. А ведь всякое возвышение есть благородное действие. В возвышении всего мы неизбежно возвышаем и самих себя. Все действия человека включены в цепь такой универсальной мировой детерминации. Конкретность же данной субстанции человеческий ум постигает в аспектах двух атрибутов: материальности, телесности, пространственности, протяженности (extensio) и мышления (cogitatio). Отсюда следует его вывод о единстве и целостности природы человека. Человек, будучи единством души и тела, познает душой своей тело, а благодаря интуитивной разновидности познания приходит к познанию вечной и бесконечной сущности Бога. Благодаря высшей интуитивно-дедуктивной деятельности человек отучается ненавидеть, презирать и завидовать, учится свободно исполнять свой долг и формирует способность стойко переносить все превратности судьбы. Нравственный идеал Спинозы – это моральный прогресс человечества. По мнению Спинозы, в природе нет совершенства и несовершенства, все происходит под знаком строгой необходимости. Знание этой необходимости возвышает человека так же, как и обретение власти над страстями души.

Но идея единства и целостности субстанции методологически важна как для понимания целостности духовно-телесной сущности человека, так выявления принципа онтологической истинности мироустройства[67], в том числе, и онтологической истинности феномена человеческой духовности. Так, понимание онтологической истинности мироздания включает соотношение двух совечных атрибутов материи – протяженности и мышления. Если проще сказать, соотношение вещи и духа. В принципе во всем, что есть в универсуме, так или иначе, содержатся эти стороны. Их соотношение может быть разным, их значение, роль и влияние несравнимо разные, но они неотъемлемые свойства всего материального. В неодушевленном предмете протяженного (вещественного), разумеется, больше, чем духовного. А в человеке же совсем наоборот: духовное, мышление преобладает над вещественным. Поэтому онтологическая истинность на разных уровнях и в разных модусах бытия, хотя и определяется соотношением этих полюсов, однако выглядит по-разному. Истинность кристалла в соответствии той конкретной связи его элементов, которые образуют его основные качество, то, что делает его, скажем, или графитом, или алмазом. Здесь онтологическая истинность определяется в основном через соответствие с конкретным модусом первого атрибута – протяженности. Второй атрибут как бы вынесен за скобки, хотя продолжает присутствовать. В самом деле, для определения является ли предмет графитом или алмазом, нет особой надобности разбираться, в каком состоянии находятся их «души», которые по Спинозе, несомненно, у них есть и по-своему у них выражены. Для того, чтобы предмет был истинным алмазом, он должен обладать той «кристаллической решеткой», которая предусмотрена природой для алмазов, а не для графита и которая сделает алмаз тем, чем он является и должен быть. Если конкретные реалии данного предмета будут соответствовать в нем же самом «идеальным нормам» алмаза, перед нами истинный алмаз. Онтологическая истинность определяется через соответствие реального идеальному, то есть родовым (общим) законам данного множества. Приведенный пример, разумеется, принадлежит не Спинозе, но как нельзя лучше иллюстрирует его мысль. Когда же речь идет об онтологической истинности человека, феномене человеческой духовности или других социальных явленииях, необходимо учитывать не первый (протяженность), а второй (мышление) атрибут материи, хотя и здесь их единство предполагается и остается неразрывным. Новизна взглядов Б. Спинозы в том, что он онтологическую истинность феномена человеческой духовности (мира, человека) определяет не через абсолюта, а через его атрибуты, обусловил ценность, достоинство и истинность последней тем, что установил обратную связь ее онтологических оснований с божественной субстанцией.

Говоря о философской доктрине Б. Спинозы, нельзя не остановиться на этической проблематики его творчества, ставшей важнейшей составляющей феномена человеческой духовности. В «Трактате об усовершенствованном разуме» Спиноза писал о том, что благо и зло представляются таковыми в той мере, в какой их воспринимает душа. Если душа захвачена удовольствиями, увлечена поиском почести и богатства, то, погружаясь в них, она ничего не замечает. Это приводит к оскудению разума. Все материальные блага следует рассматривать только как средства для помощи другому человеку. Понимание и действие в соответствии с этими положениями приводят к совершенствованию человека и делают его справедливым, верным и честным. Для достижения совершенства необходимо, по мнению Спинозы, вести простую жизнь, избегая достижения собственных целей; ограничивать удовольствия; добывать материальные ценности только для поддержки жизни и здоровья.

Поскольку законы души и тела одни и те же, то человек, познавая себя, познает природу, и наоборот: «дух тем лучше понимает себя, чем больше он понимает природу»[68]. Поэтому Б. Спиноза не осуждал человеческие поступки и страсти, а стремился понять их на основе законов природы. Он рассматривал ненависть, гнев, зависть и другие аффекты не как недостатки, а как тягостные, но неотъемлемые свойства человеческой природы. Причем, познавая свои состояния (психические, эмоциональные, телесные и др.) и осознавая идеи своих аффектов-страстей и их место во всеобщей необходимости, человек обретает власть над ними и становится свободным. При этом разумная жизнь, то есть жизнь в согласии с разумом – это синоним добродетельной жизни. Действовать по добродетели – значит «сохранять свое существование по руководству разума на основании стремления к собственной пользе»[69].

Таким образом, для Спинозы духовность составляла суть человека как свободного, универсально действующего субъекта, действия и стремления которого проистекают из разума, а не из аффекта. В то же время духовность связана с жизнью «по руководству разума», направленного на достижение человеком душевного удовлетворения в бесконечном процессе познания себя, природы, вещей и мироустройства. Если не учитывать эти онтологические основания и отождествлять душу только с сознанием, рациональным и логическим, то духовность остается как бы внешней и безразличной тому, что составляет загадку и сущность человеческой души. Видимо, именно со Спинозы берет начало преодоление упрощенного понимания феномена человеческой духовности, как простой логической рефлексии.

Значительный вклад в формирование представлений об истинности феномена человеческой духовности внесли представители немецкой классической философии И. Кант, И.Г. Фихте, Ф. Шеллинг, Гегель и др., в работах которых проблема духовности трактуется как особое сущностное определение человека, его имманентный атрибут, диалектическое противоречие бытия и существования, должного и сущего, долженствования и деятельности, конкретной реальности и абстрактного идеала. Их огромная заслуга состоит и в том, что духовность впервые была представлена как самостоятельный содержательный процесс, ассоциируемый с совершенствованием человека, обретением им позиций гражданина и высоконравственного существа. В истории немецкой классической философии духовное часто рассматривается как определенная ступень развития, возвышающаяся над растительным, животным и душевным состоянием человека. Если в предшествующих системах философского знания духовность (прямо или опосредованно) «увязывалась» с тем или иным свойством, качеством, состоянием человека или рассматривалась сама по себе, то теперь духовность, взятая в своей онтологической данности, представляется целостной, и, саморазвиваясь как целостность, она преобразует и «скрепляет» мир человека, как целостность. Она рассматривается в связи с осознанием личностью фундаментальных ценностей человеческой жизни, смысла бытия, и обретением самого себя. Достижение духовности тесно связано с волей, как желанием и возможностью самосовершенствоваться.

Причем по-прежнему сильной остается теологическая линия в исследовании феномена человеческой духовности, представленная в работах классиков немецкой классической философии, рассматривающих духовность через постижение Бога как меры и модели всех вещей, достижение трансценденции, через моральные действия, язык, культуру, самопознание. Именно через эти онтологические данные, образующие структуру духовности, и определяется ее истинность

На этом фоне заметным явлением в философии стали идеи И. Канта о феномене человеческой духовности. Формируясь в эпоху Просвещения, его взгляды, конечно, несли на себе ее отпечаток. Философия Канта направлена на освобождение человека от «внешних вещей» и «механизма всей природы», его совершенствование и духовно-нравственное самосовершенствование, на создание необходимых условий для его всестороннего развития. Он, образно говоря, выводит человека на новые духовные рубежи бытия – рубежи свободы и свободного творчества, помогает пробиться из «царства необходимости» в «царство свободы». В этой области господствует моральная необходимость и моральная вера, личная ответственность за принимаемые нравственные решения и личная ответственность за все сделанное. Причем свобода Кантом видится в независимости человека от влияния авторитета и стихийных внешних воздействий. Человек сам по себе способен к принятию самостоятельных и свободных решений. «Разумность» человека, по мнению Канта, как раз и проявляется в способности действовать независимо от внешней природной обусловленности, а «согласно свободе». Как эмпирическое или разумное существо человек строго подчинён природной необходимости, а как духовное существо он свободен и превращает свое собственное развитие в цель. Все это и дает возможность определить его как существо духовное и целесообразное, возвышающееся над естественно-природным миром. Имея основной своей характеристикой способность самосовершенствования, духовность человека все меньше зависит от стихийных воздействий внешней среды и уже не нуждается в жестком внешнем контроле, регулировании извне. Правда, никогда нельзя знать, будет достигнута та или иная цель, это и неважно: важна лишь чистая и добрая воля к действию по правилу, признаваемому как закон.

Не менее ценным для нас в плане рассмотрения истинности феномена человеческой духовности являются идеи Канта о культуре. Культура в кантовском понимании – это способность человека к преодолению эгоистических стремлений, продиктованных биологической природой, умение подчинять свои страсти и поведение нравственному долгу. С культурой Кант тесно связывал духовные, нравственные начала в человеке.

Таким образом, понимание истинности феномена человеческой духовности у Канта тесно увязывается с внутренней свободой человека, основанной на самоуважении и достоинстве, его культурой и высокими нравственными принципами, которые он обязан добровольно выполнять как сознательно-моральное существо.

Предпочтение в духовном облике человека, философ отдает морали. Одной из важных задач в контексте духовности Кант считал раскрытие сущности морали и нравственности, призванные регулировать поведение человека. Моральное усовершенствование человека, его нравственное самоусовершенствование и развитие – это путь, по которому, как считает Кант, должно двигаться человечество, освобождаясь от животного начала. Душа у Канта охватывает все поле человеческого бытия. Она многообразна в своих формах и подвижна в проявлениях. В общем виде прогресс человечества, человеческого рода и личности Кант представляет понятием «душа – духовность – бессмертие». Начинается прогресс с понятия «душа». «Как предмет одного лишь внутреннего чувства эта субстанция даёт понятие нематериальности; как простая субстанция – понятие неразрушимости; тождество ее как интеллектуальной субстанции дает понятие личности; все они вместе дают понятие духовности; отношение к предметам в пространстве даёт общение с телами; следовательно, чистая психология представляет мыслящую субстанцию как принцип жизни в материи, то есть как душу (anima) и как основание одушевлённости; одушевленность, ограничиваемая духовностью, даёт (понятие) бессмертия»[70]. Согласно Канту человеческая духовность являет собой онтологическое образование. Она есть «принцип жизни в материи», интегрирующим в себе душу как внутреннее чувство и душу как мыслящую субстанцию. Их единство и образует онтологическую истинность духовности феномена человеческой духовности.

Значительным достижением Канта, нашедшим свое отражение в разработке проблемы истинности феномена человеческой духовности, явился его «аксиологический метод». Согласно Канту, духовность человека формируется и существует потому, что сам человек с его нравственной линией личностного становления и возвышения «духа» над «Psyche» нуждается в духовности. Личностная духовность, поэтому, «должна быть», даже если она и не существует сейчас в действительности. Человек же «должен» подтверждать факт существования духовности практическим воплощением потенций личностного духа в действительность. На этот вывод наталкивает нас и кантовская идея различения теоретического и практического разума. Практический разум в отличие от теоретического разума – это есть нравственность, имеющая дело с проблемами свободы и доброй воли. Возвышение же «духа» над «Psyche», в силу чего он не может быть лишь функциональным свойством души, наполняет душу всегда новым и всегда более сильным удивлением и благоговением, придает духовности новое качественное звучание – возвышающей созидательности.

Анализ работ И. Канта приводит к пониманию духовности не как чувства, то есть не как удовольствия от сознания совершенства других «Я» и не как просто симпатии. Духовность – это принцип благоволения, имеющий своим следствием благодеяние.

Для И. Канта фундаментальной характеристикой феномена человеческой духовности является активная самоконструируемость. «Душевные способности, – утверждал Кант, – воспитываются лучше всегда тогда, когда человек сам делает все то, что хочет делать»[71]. К тому же кантовское понимание истинности духовности основано на необходимости поступать «только согласно той максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожертвовать, чтобы она стала общим законом»[72]. В виду этого Кант отводит особое место в процессе формирования духовности человека анализу вопроса о том, что нужно делать человеку, чтобы быть человеком и не уклоняться от своего человеческого «назначения». Для Канта люди скорее злы, чем добры по своей эмпирической природе. Лишь как «вещь в себе» человек подлинно духовен. А потому И. Кант всем своим творчеством призывает человека исходить в своих поступках из категорического императива к «высшей» духовности, нравственному поведению, которое исходит из недостижимых в реальной жизни человека (и Кант прекрасно это понимал) принципов. И здесь импульсы становления духовности человека обнаруживаются в сформированных Кантом трех «основных» вопросах, стоящих перед личностью («Что я могу знать?», «Что я должен делать?, «На что я могу надеяться?). Духовность человека исследовалась Кантом в контексте поиска ответа на эти вопросы, потенциально содержащие в себе фундаментальность ценностей и смысла человеческой жизни. При этом сопричастность и следование общечеловеческим нормам, правилам и законам вовсе не ведет к растворению и «уничтожению своей личности»[73].

Если в немецкой классической философии при исследовании сущности феномена человеческой духовности преимущественно нравственные аспекты выразил И. Кант, то рациональные – Гегель. «Дух есть то, что он знает о самом себе»[74] – считал он, ближе других, подходя к осознанию рационально составляющего компонента феномена личностной духовности. Вопрос о том, что же «очеловечивает» человека и задает его жизненную перспективу, решается у Гегеля однозначно и категорично в пользу разума и его функций – познание и самопознание. Главное качество, которое он приписывает духу и в котором усматривает его жизненную силу, состоит в стремлении к самопознанию: «Познание своего понятия принадлежит самой природе духа … Побуждающий к самопознанию бог есть не что иное, как собственный абсолютный закон духа»[75]. В отличие от самопознания, понимаемого в обычном, тривиальном смысле как исследование погрешностей и слабостей индивида (которое Гегель насмешливо называет «самодовольным няньчаньем индивидуума со своими, ему одному дорогими особенностями»), философия понимает самопознание как познание всеобщей интеллектуальной и моральной природы человека, вне которой нет и не может быть какой-то особой «духовности». Это последнее и признается высшим проявлением духовности. Отсюда феномен человеческой духовности по Гегелю интерпретируется как постижение в творческом акте самопознания и познания духа человека. В гегелевском понимании разума главное – содержание его значительной духовной миссии. Духовное у Гегеля «полагает себя как разум, который непосредственно пробудился как себя знающий разум освобождающий себя посредством своей деятельности до степени объективности, до сознания своего понятия»[76]. Причем человеческий разум не только познает мир, но и преобразует и подчиняет его «своим целям…..». Гегель считает, что мышление обнаруживает себя в человеческих делах отнюдь не менее очевидно, чем в словах. Более того, в реальных делах человек демонстрирует подлинный способ своего мышления гораздо более адекватно, чем в своих повествованиях об этих делах. Замечательно, что Гегель стремится разрешить проблему субъективности через самосознание, понятого как сфера деятельности духа, вместе с анализом этой субъективности как индивидуально-человеческого, реально-эмпирического, сущностно-субъективного проявления. «Деятельное» развитие (духовное усовершенствование) человека происходит, по Гегелю, «главным … образом благодаря тому, что его самосознание постигает себя как свободное, он вступает во владение собою и становится собственностью себя самого и по отношению к другим»[77].

Духовность в учении Гегеля представлена как особая организация, причина самого себя и окружающего мира, она самодвижется, саморазвивается, одухотворяя все природное и социальное, в том числе и человека. В «Феноменологии духа» он изобразил высшее состояние духовности. Это такое состояние, когда теряют смысл требование культуры; абсолютная духовность создает ситуацию, когда не нужны никакие рассуждения, доказательства, классификации, вообще никакие хлопоты и волнения. Абсолютный дух не суетится. Суетится иной дух, дух рассудка и культуры, которые требует, чтобы мы постоянно искали способ доказать свое превосходство во вселенной. Дух, поднявшийся выше этого, никаких концепций не вырабатывает, никаких систем не строит, ему не нужно ничего завоевывать. Так, гении и святые, способные пребывать в чистом созерцании и побеждая в себе постоянные желания, перестают быть рабами воли. А человек, поднятый мощью своего духа к своей сущности – к бесконечному, перестаёт рассматривать мир как представление, где царят законы причинности. Силой своего духа он способен созерцать, забывая свою индивидуальность, свою волю и становится только зеркалом мира.

Гегель полагал, что восхождение к вершинам духа человек пробивается путем подавления природных склонностей души, то есть особенностей своей психической и чувственной жизни и даже соответствующих им высших душевных интенций – любви, стремлений, привязанности и пр. Духовность, отстаиваемая философом, имеет истоки в религиозном этизме, очищенном до уровня всеобщей истины. Реальная жизнь как источник духовного отвергается здесь не только в своей материальной и социальной формах, но и в форме жизни души – мира реальных чувств, существующих в человеке согласно его природе и обстоятельствам[78]. По мнению философа, природная необходимость должна развертывать себя в субстанциональной осуществленности свободы абсолютного духа, ибо дух только тогда дух, когда он опосредован природой[79]. Свобода при этом является главным, необходимым элементом для подлинного развития духовности человека. В нивелировании душевных особенностей виделось Гегелю торжество всеобщего духа истины, способной сказать о душе то, что она о себе не знает и потому не может преодолеть.

Гегель, построив философию мирового духа и рассмотрев Бога как Абсолюта, который присутствует во всём, но лишь в виде чистого (божественного) мышления, выразил дух как самосозидание. Причем он рассматривает бытие духа до сотворения мира, его отчуждение в материальном мире и возвращение из своего творения к самому себе (к мышлению самого себя) в человеческом духе. У духа своя действительность, и акциденции ее – индивиды. Индивидуальная личность для Гегеля – это и абсолютная определенность, созданная стремлением к воплощению себя в качестве свободной всеобщности и восхождении к вершинам духа, и реальная конкретность, ибо жизнь духа невозможна без сосредоточения в единичном. Подлинное возвращение духа из инобытия (природы) совершается только в человеке. Человек сначала представляет собой предметно-душевное существо, затем отрывается от своего непосредственного бытия и становится его противоположностью – субъективным духом, когда познаёт свою собственную субстанцию. Формирование «ценностной вертикали» у Гегеля осуществляется посредством вписывание индивидуальной духовности в общественный дух, во «всеобщую интеллектуальную и моральную природу человека»[80]. Духовность предстает у Гегеля как механизм, «перерабатывающий общественно-исторические общности в нечто единое, принадлежащее индивиду». Гегель видит в этом механизме «плавильную печь, огонь, пожирающий безразличное друг к другу многообразие и сводящий его к единству»[81]. Истинность духовности индивида по Гегелю определяется, прежде всего, тем, каким образом она вписывается в общественный дух, в то всеобщее, что роднит всех людей.

Духовное развитие человека воспроизводит стадии самопознания «мирового духа», начиная с чувственного акта познания вещей и кончая абсолютным знанием сверхчувственного мира разумных и нравственных законов. Все это неминуемо приводит человека к Богу, ибо на пути развития человеческого духа есть ступень, на которой он, не найдя точек соприкосновения с обществом и самим собой, погружается в мистическое созерцание. Отсюда – и отказ от земных радостей и полное драматизма чувство одиночества изолированного существования индивида.

И вот в этом погружении в мистическое созерцание Гегель предопределил специфичность феномена человеческой духовности для наступающей эпохи, для которой проблема фундаментального выбора человеком самого себя, пути своего развития и развития себя как личности становится одной из наиболее актуальной и «болевой», а для западной философии – определяющим направлением. Духовность, согласно Гегелю, есть способность субъекта обрести самого себя, а тем самым начало своей самостоятельности.

В системе философского знания намечается определенный концептуальный сдвиг в область расширенного понимания феномена духовности как имманентного атрибута объективной физической реальности вообще и, в тоже время, необходимое условие развития и качественной изменчивости этой физической реальности. Особое ударение делается на свободе духа и свободе личности, сопоставляя их с социальными детерминантами бытия субъекта, либо же наоборот, противопоставляя свободу личности социуму. Феномен духовности здесь чаще представляется как данность, в формах абсолютного субъективного или объективного, или как надреальность; познавая ее, открывая ее, человек открывает одновременно подлинный смысл жизни, истинность и цель существования; условием познания подлинного является свобода, красота, совесть как внутри человека, так и вовне человека.

Среди философов этого периода, чье творчество прямо или косвенно затрагивает проблему феномена человеческой духовности, можно назвать датского философа Серена Кьеркегора.

Для Кьеркегора, философские взгляды которого сформировались в рамках определенной религиозной доктрины и системы ценностей, была характерна особая личная позиция.

Во-первых, смысловая сторона его творчества имела своим источником не познавательную или предметно-практическую деятельность, а именно переживаемый духовный опыт. В отличие от Гегеля, Кьеркегор переносит центр мироздания в человека, в человеческую душу. Он привлек внимание к внутренней духовной жизни человека и перенес акцент на анализ внутреннего субъективного опыта. Кьеркегор предложил новое учение, которое в противоположность оторванным от человека, общества и действительности метафизическим абстрактным системам исходило из самой человеческой души и отвечало на последние вопросы живого, конкретного человека. «Внутренняя, душевная жизнь индивидуума принадлежит ему одному, и никакая история в частности, никакая всемирная история вообще, не должна касаться этой области, составляющей на радость или на горе его вечную и неотъемлемую собственность»[82]. Отныне душевная жизнь человека становится центром мироздания и ареной всех самых жестоких и беспощадных сражений. Философ стремится к тому, чтобы не внешняя действительность определяла человеческую жизнь, а, наоборот, чтобы внутренняя духовная жизнь и интенсивная душевная работа определяла жизнь человека и человеческого общества. Все сферы человеческого духа, считает Кьеркегор, должны быть направлены на построение человека, на формирование и развитие человеческой личности. Учение Кьеркегора – апология страданий человека, его отчаяния в обществе, где он чувствует себя как «рыба на суше». Поэтому мыслитель проповедовал активный отказ от «погружения» индивида в современное ему общество, в котором не реализуется сущность человека как существа духовного. Ведь по утверждению Кьеркегора «Человек есть дух. … Дух – это Я».

В своей концепции духовного самосовершенствования Кьеркегор критикует «простого» и «непосредственного» человека, которому присуща внешняя детерминация, бездуховность и фатализм. Такому человеку противостоит человек как дух, как личность, живущая в горизонте свободных актов богатой и многообразной духовной жизни, в соответствии с которыми и определяется истинность человеческой духовности. Человек, вступивший в процессе своего духовного становления в непосредственные личные отношения с Богом, переходит на высшую ступень индивидуального сознания и самосознания, в «теологическое Я», мерой истинности которого является уже не человек, а Бог.

Во-вторых, Кьеркегор стремился снять шоры категорического императива, поскольку выработанные нравственные кодексы всегда претендовали на общезначимость, ибо они создавались как универсальные, абсолютные, рассчитанные на все времена и на всех людей. В победном шествии мирового духа он видит развенчание человеческой субъективности, разрушение внутреннего мира человека и его духовной жизни. Поэтому Кьеркегор выступил против сведения духовной жизни к самосознанию абсолютной идеи и к подобным абстракциям, игнорирующих духовный опыт и внутренний мир конкретного человека.

Исходный принцип субъективности представлен в философском творчестве Кьеркегора своеобразным образом. Кьеркегор допускал, что во внешней своей жизни человек подчинен необходимости и, что при желании он может быть рассмотрен с этой точки зрения. Но мыслитель отказывается от подобного рассмотрения и сосредоточивается на внутренней духовной жизни человека, которая есть, по его мнению, сфера свободы воли и выбора и где совершается рождение человека как личности и развертывание его индивидуальной судьбы. На этой основе Кьеркегор формулирует новый принцип изучения духовности в ее истинности: он рассматривает проблему духовности в контексте проблемы фундаментального выбора человеком пути своего личностного развития и нравственного самосовершенствования. Именно этим выбором определяется облик личности и истинный уровень ее духовности.

При этом доминирующим оказывается идея предпочтения жизни духовной, через которую и преломляются все модусы человеческого бытия: природные, социальные, личные. Открытие духовной сферы, в том числе и в личном плане (то есть каждого конкретного индивида в себе), отзывается нравственно-обостренным отношением человека к миру и к себе самому. Нравственная сфера, таким образом, производна от духовной. Нравственные ценности выступают смысловым выражением духовности и отличаются от моральных норм, которые в качестве внешних запретов выполняют функцию «защиты социальности»; с другой стороны, нравственность как выражение духовности отличается и от западноевропейского «законничества». Вместе с тем нравственное чувство тяготеет к эстетизации и, как правило, отзывается повышенной религиозностью.

В-третьих, Кьеркегор с резкой критикой обрушивается на гегелевскую философию, прежде всего за обесценение принципа противоположности и попытку примирить в высшем единстве противоположности каждого данного момента.

В своей работе «Гармоническое развитие в человеческой личности эстетических и этических начал»[83] Кьеркегор, пожалуй, впервые в истории социально-философской мысли, с особой остротой ставит проблему выбора Entweder-Oder («или-или»), то есть проблему фундаментального выбора человеком самого себя, пути своего собственного развития, своего духовного и нравственного самосовершенствования. Философ считает, что только этот принцип («или-или») – принцип субъективности – дает возможность человеку реализовать свой внутренний потенциал духовной сущности и делает человека человеком, личностью.

Отсюда, важнейшей проблемой «кьеркегоровского типа» истинности духовности является, поэтому, проблема нравственного выбора и жизни в соответствии с этим выбором. Что же выбирает личность?

В своих произведениях: «Страх и трепет», «Несчастнейший»[84] Кьеркегор однозначно утверждает – страдания. Жизнь с несчастьями и страхами не позволяет индивиду избежать их, отказаться от страданий. Индивид может лишь выбрать наиболее соответствующую его духовному развитию степень страдания и соответственно тот или иной тип духовности. Духовность при этом функционирует на уровне либо эстетического существования (ступень чувственного наслаждения) либо этического существования (ступень исполнения долга, ригоризма).

«Кьеркегоровский тип» духовности ориентируется не на избегание страданий, вызванных «несовершенством» мира и самой личности, не на «облечение» жизни, а на «усложнение», «затруднение» жизни, побуждая индивида жить, «дыша страданиями». Предельной ступенью страдания (а, соответственно, и духовности) является стадия религиозности[85]. Апология страдания, «совершая» прыжок в «чистую духовность»[86], действительно несет некий духовный смысл, но лишь в рамках совершенно определенной формы духовности.

Таким образом, в самом широком смысле слова, под духовным существом Кьеркегор понимает самого человека как личность и как единственного в этом мире из живых существ носителя духовности. Философ не видит смысла духовности вне человеческой жизни, полной трепета, страдания и страха, жизни свободного человека. В более узком смысле – духовность по Кьеркегору – это исключительно внутренний мир человека, состояние свободы личности, ее красоты, субъективности, то есть все то, что делает человека человеком.

Новые нюансы в понимании феномена человеческой духовности открываются в трудах Г.В. Лейбница. В основе его философии лежат две основные категории – Бог и субстанции. Бог – абсолютно Совершеннейшее Существо. «В Боге, – пишет Г.В. Лейбниц, – заключается могущество, которое есть источник всего, потом знание, которое содержит в себе все разнообразие идей и воля, которая производит изменения или создания сообразно началу наилучшего»[87]. Бог является последней причиной всех вещей и субстанций; он высшая субстанция, содержащая в себе все остальные и возможные. Бог – источник сущностей, существования и возможностей. Бог действует наисовершеннейшим образом как в метафизическом, так и в нравственном смысле.

Лейбниц говорил о существовании множества субстанций, названных им монадами. Все субстанции производятся Богом. Согласно Лейбницу, монады суть неделимые, неразложимые, простые субстанции, своего рода последние кирпичики мироздания, «истинные атомы природы». Но, в отличие от атомов Демокрита, монада – духовная единица бытия, своего рода «излучение божества». Являясь бестелесными, лишенными пространственных характеристик, духовными сущностями, монады не испытывает внешних воздействий, не изменяются под действием внешних событий, а претерпевает изменения только из внутренних источников. При этом монады индивидуальны и отличаются друг от друга, как отличаются между собой разные индивиды. Согласно Лейбницу, «никогда не бывает в природе двух существ, которые были бы совершенно одно как другое». Но это нельзя трактовать так, что монады существуют не изменяясь. Наоборот, они находятся в беспрерывном изменении, они динамичны. Источником внутреннего изменения монады являются стремления. Обладая способностью внутреннего самоопределения, вместе с тем монада всегда остается неизменной и независимой, замкнутой единицей, связанной с окружающей действительностью. По образному сравнению Лейбница, монада – «живое зеркало Вселенной».

Монады делятся на: а) голые (неорганическая природа), б) души (живые организмы, животные), в) духи (сфера человеческого сознания). Каждая монада обладает восприятием (перцепцией), а высшая – и сознанием, рефлексией (апперцепцией). Самые совершенные монады – это духи, совершенство которых заключается в добродетелях. Поэтому блаженство духов составляет главную цель Бога[88]. В «Рассуждении о метафизике» Лейбниц говорит, что «духи суть субстанции наиболее способные к совершенствованию, и их совершенства имеет ту особенность, что они наименее мешают одно другому, скорее они взаимно способствуют друг другу, ибо лишь самые добродетельные могут быть самыми совершенными»[89].

Душа – тоже монада, которая отличается более отчетливым восприятием и памятью. Человеческая душа-монада обладает не только восприятием и памятью, но и способностью к апперцепции, то есть обладает сознанием и самосознанием, и тем самым представляет собой высший уровень развития монад. В философии Лейбница Бог как высшая монада и отдельный человек как монада «на пути прогресса» абсолютно тождественны в своей сущности. Их различие обусловлено вторичными факторами, связано с тем, что монада-личность не обладает актуально тем богатством внутреннего знания, которым она обладает потенциально в равной степени с Высшей монадой. Каждый человек потенциально не просто равен, но тождественен Богу, и это тождество рано или поздно будет реализовано. Поскольку монады отличаются друг от друга по своим свойствам, и не существует двух совершенно тождественных монад, то и души людей отличаются друг от друга, делая каждого человека уникальным и неповторимым.

Вся природа у Лейбница – это своего рода россыпь духовных единиц. Человек как монада, с одной стороны, имеет отношение к естественному миру природы, но лишь частичное. В мире природы человек является просто душой, но еще не духом. С другой стороны, нравственный мир благодати, то есть духовный мир, составляет другую половину сущности человека, преобразующего, конституирующего и придающего ему истину и смысл. В духовном мире человек есть дух. По Лейбницу, материальный и духовный миры «всегда совершенно параллельны с точки зрения действующих, но не конечных причин, так как, поскольку духи начинают господствовать над материей, они вносят в нее чудесный порядок»[90]. Относя животный мир к душам, способным к восприятию и простейшим мыслительным операциям, Лейбниц, тем самым предельно ставит вопрос о сущности человека и его духовности. Ведь способность познания необходимых и вечных истин, обладание разумом и науками – вот что отличает разумную душу от животной и свидетельствует о ее духовности. К истинам высшего порядка, имеющим ценностный характер, Лейбниц относит благо, совершенство, позитивное, подлинное, бесконечное, полезное, приятное, справедливое, должное, нравственное, ценное[91]. Именно эти истины конституируют и регулируют духовный мир и духовную жизнь человека. Этими истинами пользуется человек-дух как субъект духовного. Обладание высшими истинами (а это – истины духовные), принадлежность к Государству Духов (духовному миру) – вот в чем состоит, по Лейбницу сущность духовности человека, как существа духовного. Степень соответствия обладания человеком духовными истинами и принадлежности его к духовному миру говорит об истинности феномена человеческой духовности.

Лейбниц выделил в душе-монаде три области истинности знания – ясного, смутного и бессознательного. Он же определил и гносеологические ступени осознанности душой знания. Первая ступень – чувственное познание; вторая – это одновременно чувственные и умопостигаемые понятия, которые открывают связи и отношения и строятся на основе обобщений данных органов чувств; третья – умопостигаемые понятия или знания, которые выводятся из разума и не нуждаются в опоре на чувственные восприятия. Таким образом, не отрицая значимости чувственного познания в отражении мира, Лейбниц связывал познание всеобщих и необходимых истин с разумом. Именно работа мысли является и остается первым источником феномена человеческой духовности. Бессознательную часть души, по его мнению, можно было познать только сущностной интуицией. Но, направляя интуицию на постижение внутреннего мира души-монады, Лейбниц связывал ее с постижением и пониманием сути репрезентирующих духовных феноменов, идей и высших ценностей, а не самого человека (последнее отдавалось опытной интуиции). Понимание духовных ценностей и следование им в своих поступках тесно связано еще с одним условием духовности монад на уровне духов – свободой. Понимание, по мнению Лейбница, есть как бы душа свободы, ибо «свободная субстанция определяет сама себя, и определяет себя посредством благого мотива, понятого разумом, который ее склоняет, но не принуждает»[92]. Свобода человека тесно связана с рефлексией, разумом, пониманием.

Таким образом, проблема феномена человеческой духовности у Лейбница трансформировалась в проблему сознания как уникальной способности человеческой души не только ощущать и мыслить, но и рефлексировать все свои акты и состояния с неопровержимой достоверностью. Духовность человека есть существование сознание того, что он имеет себя предметом познания.

Размышления о духовности приводит Лейбница к мысли о том, что самым ценным на земле является человек. Человеческий дух бессмертен в том смысле, что не только находится в бытии, но и сохраняет собственную индивидуальность – нравственно-духовное свойство. Человек приносит смысл в изначально бессмысленное – жизнь, тем самым он находит в себе духовные силы преодолевать сознательным образом бессмысленность изначально бессмысленного.

Принцип активного стремления у Лейбница является основополагающим в его концепции. По его мнению, всякая подлинная субстанция только и делает, что действует. По этому поводу К. Маркс в письме Энгельсу от 10 мая 1870г. заметил: «Ты знаешь, как я восхищаюсь Лейбницем». Последнее – самое замечательное в динамичной трактовке монад. Так, основным атрибутом монады у Лейбница выступает постоянно существующая сила или энергия, которая, следуя законам природы, переходит от одной части материи к другой. Эта сущностная сила в своей онтологической данности вечная, всегда живущая в своих действиях, неповторимая соединяет в себе способность к изменению и тенденцию к актуализации. Она выступает «ближайшей причиной» изменений тел. Актуализация же ее устремлена из идеально-духовного в материальное: духовные силы порождают духовное движение, которое обнаруживает себя затем как движение материальное, и уже отсюда проистекает далее протяженность и структурность физических процессов. Такой подход вносит соответствующее иллюстративное объяснение онтологической истинности феномена человеческой духовности. Онтологически истинным будет тот человек, который созидательно активен и всегда «способный к действию». В этом случае, истинность феномена человеческой духовности будет определяться степенью ее обеспечения реализации онтологической истинности человека.

Большое значение для понимания истинности феномена человеческой духовности в философском наследии Лейбница имеет категория «моральная необходимость». Проявлением моральной необходимости, которая по сути дела есть требование духовности и свободы, является стремление духов к совершенствованию. Моральную необходимость образуют благие мотивы человеческих действий. Лейбниц считал, что «по моральной необходимости и наиболее разумный человек обязан избирать наилучшее»[93]. Необходимость в онтологической данности ее морального аспекта в наибольшей мере выражает гармоническое единство природы и благодати, естественного и духовного миров. «И если первый принцип существования физического мира состоит в решении Бога дать ему наиболее возможное совершенство, то первая цель мира нравственного, или града Божия, составляющего благороднейшую часть универсума, заключается в том, чтобы распространить в нем наиболее блаженства, сколько окажется возможным. Поэтому не следует сомневаться, что Бог устроил все так, чтобы духи не только могли вечно жить – что непременно свершиться, но и сохранили навсегда свое нравственно-духовное предназначение для того, чтобы царство его не теряло ни одной личности, как мир не теряет ни одной субстанции»[94]. В сочинении «Теодицея» Лейбниц также пишет о том, что духовность человека берет начало в попытке умерить зло и заключается в непрерывном движении к «новым совершенствам»[95].

Обращаясь к проблеме взаимосвязи души и тела, Лейбниц критикует взгляды Декарта о возможности воздействия души на тело. Лейбниц считал, что душа и тело не зависят друг от друга и функционируют по разным законам, хотя и действуют так, что создается впечатление их взаимосвязи. Обе сущности – душа и тело – совершают свою работу автоматически, в силу внутреннего устройства. Но так как они запущены в движение с величайшей точностью, складывается впечатление их зависимости друг от друга. Объясняется это не законами природы, а божественной мудростью, проявляющейся в предоставленной гармонии между духовным и физическим. Бог при творении мира создал монады такими, что они действуют в полном согласии. Хотя Бог как монада монад является верховным правителем града Божиего, который составляют духовные личности, его сущность тем не менее не сводится к совокупности духов. Этим утверждением Лейбниц подчеркивает: духовность человека, как целое, больше суммы своих составляющих; это не агрегат духовных феноменов, идей и высших ценностей, а совершенно новая, отличная от природной, самоценная и самоцельная реальность, в которой «Один дух, – пишет Лейбниц, – стоит всего мира, ибо он не только выражает его, но и познает его, и управляется в нем наподобие Бога»[96].

Центральное место в социально-философской мысли Ф. Ницше, как и Кьеркегора, занимает жизнь. Однако, в отличие от последнего, который говорит о величии жизни человека, человеческого духа как таковых, Ф. Ницше воспринимает жизнь как жестокую и темную иррациональность, боль и разрушение. Философия Ницше – это призыв к саморазрушению твари в человеке во имя самосозидания в нем творца, названного «сверхчеловеком». «В человеке тварь и творец соединены воедино ... Человек есть только путь к человеку. Сверхчеловек обладает мощным дионисийским началом, сильно развитыми инстинктами, силой жизни, самостью и находчивостью. Для сверхчеловека нужна и особая мораль – аристократическая, не убаюкивающая человека благодарностью и счастьем. Свободный человек – воин»[97]. Крайний нигилизм Ницше, его противоречивость взглядов на человеческую жизнь, человека и внутренний мир человека отразились на понимании проблемы феномена человеческой духовности. Это выразилось в его концепции «сверхчеловека».

Ницше говорит о «сверхчеловеке, как о новом человеке, который должен сотворить новый земной смысл. Новая «сильная личность», по мысли Ницше, должна преодолеть современную ему ситуацию краха традиционных критериев истины и лжи, добра и зла. Такая личность «призвана разрушить существующие ценности – «кто должен быть творцом в добре и зле: поистине, тот должен быть разрушителем, развивающим ценности»[98]. Сверхчеловеческий идеал может быть осуществлён в момент смерти Бога. Только человек, обладающий незаурядными духовно-нравственными и физическими способностями, здоровьем, сильной волей и половодьем чувств, является подлинным носителем духовного. Основу жизни такого человека, ядро его внутреннего духовного мира составляет воля к власти, понимаемая как некая движущая сила, как становление, как страсть, как чувство, как экспансия своего «Я». Однако в самой воле к власти проявляется стремление жить в лучших условиях. Воля к жизни, к новому бытию делает человека достойным уважения. Мерой всех вещей, по Ницше, должен стать человек, делающий бытие новой ценностью и развертывающий свое существование из полноты своей собственной ценности. При этом личность, по мнению философа, на пути к достижению поставленной перед собой высшей цели не должна сковывать себя искусственно создаваемыми культурно-нравственными ценностями и установками. Нигилизм по отношению к цивилизованным основам человеческой культуры, особенно относящихся к сфере моральных норм, обусловлен у Ницше его общей ориентацией на свободу воли личности как высшую цель и самооправданный нравственный ориентир выдающейся личности – «сверхчеловека».

Особое место в духовном облике такого человека занимает мораль. Но в дилемме мораль или свобода Ницше выбрал свободу, предположив, что традиционная мораль цивилизации, предписывающая людям сострадание к больным и несчастным и запрещающая их притеснять, основана на несвободе. Ницше за свободу от морали, но во имя морали. Он против морали, прикрывающей духовную нищету и коллективизм. Он за свободную мораль индивида, физически и нравственно здорового, волевого, устремленного в будущее. Подобно Руссо, Ницше против цивилизации, за возврат к природе, но не против культуры, а во имя ее спасения.

Духовность «ницшеанского» «сверхчеловека», безусловно, очевидна, хотя и не всеми признается. Феномен человеческой духовности, по Ницше, воплощает в себе духовность людей, которые «сегодня» «не могут» и «не умеют» жить в современном им несовершенном обществе, рамки которого они не приемлют. Причем «несовершенство» внешнего мира толкает их к активной и, прежде всего, разрушающей (и только потом, возможно, созидающей) деятельности. Истинность духовности «ницшеанского» «сверхчеловека» выражается в активном действии «от противного», то есть в противоположном направлении закономерностям развития современного им общества.

На фоне подобного типа феномена духовности человека рельефнее и четче проясняются характеристики типа личностной духовности, описанного А. Камю. В центре его философской доктрины – человек «аристократ духа», выдающийся и неординарный, личность «сильная духом», активная и «бунтующая», индивид, который не в состоянии «спокойно смотреть, как другие подвергаются оскорблениям»[99]. Подобные личности формируют свою духовность, говоря словами философа, в самой «гуще общества», антиценностном для них, «которое они отрицали и которое их отвергло»[100]. В тоже время мир признанный высшей ценностью побуждает действовать человека, а в силу его несовершенства – бунтовать, активно выражать несогласие со всеми и неприятие всего. «Нет, наверное, иного покоя для художника, считает он, – чем тот, что таится в самом сердце битвы»[101].

Именно этот тип духовности для Камю – тип истинной духовности, в онтологических основаниях которой лежит признание ценности мира, но мира чрезвычайно «простого», примитивного, наполненного массами порабощенных и безмолвных индивидов – собратьев «аристократов духа». На этих безмолвных и собратьев «простирается» любовь людей «сильных духом»[102]. Однако при выяснении ценностной меры мира, определяющей собой проблему смысла жизни и имеющей значительные последствия для существования человека, такой дух выбирает между «созерцанием» и «действием». Понятно, что в данной интерпретации феномена человеческой духовности ее онтологическое основание – дух человека часто рассматривается с позиции «романтического духа», описанного у самого Камю, как духа упоенного своей болью, «застывшего» в своей гордыне, облаченного в «траур», «оскорбленного» и существующего лишь при условии, что не найдется лекарств против этой боли[103]. Но в, действительности, бунтующий (революционный) дух становиться на защиту той стороны духовной сущности человека, которая не хочет смиряться с бессмыслицей и абсурдностью жизни[104], а стремится к жизни, достойной человека, к жизни здесь, теперь и сейчас. Вопрос о смысле жизни, по мнению Камю, самый неотложный из всех вопросов[105].

Проблема смысла человеческой жизни преломляется у Камю в проблему ясного видения всего существующего. Для него одна забота – сделать человека верным себе, своей жизни, своей судьбе. Поиск смысла жизни человеком представляет собой поиск того, что содержит в себе основные ценности и идеалы: красоту, добро, истину, справедливость, свободу. Сама установка человека на решение болезненных для него смысложизненных вопросов, созвучных известным кантовским вопросам, показывает, что в человеке просыпается что-то глубинное, неповторимое, экзистенциальное. Он мечется, он ищет себя. В нем пробуждается понимание собственного «Я-эго» и он начинает осмысливать значимость своей жизни. Осознанность жизни, по Камю, определяет ее прелесть. Ведь непонимание человеком исходных оснований и посылок жизни приводит его к тому, что он оказывается не в силах надлежащим образом постичь всю сложность и многогранность собственного существования. А это означает, что человека постоянно будет преследовать душевная боль и разочарование в его жизни. Разум, утверждает Камю, важен и нужен, но если он не будет основываться и развиваться в сфере прекрасного, не научится видеть красоту и слушать ее сокровенные тайны, он может повернуться против человека и убить его. По мнению Камю, не разум сам по себе являет духовный мир человека, а лишь разум, одухотворенный чувственным постижением объективной реальности, наполняет человеческую жизнь новым содержанием, делает ее полноценной и нужной людям. Такие составляющие феномена человеческой духовности, как красота, добро, истина, справедливость, свобода составляют духовную основу, опору и цель жизнедеятельности человека. Смысл феномена человеческой духовности здесь коренится в самом человеке. Истинность духовности определяется отношением человека к миру, к другим людям, к прекрасному.

К. Маркс и Ф. Энгельс, исследуя феномен духовности, обратили внимание на ту мысль, что «вся так называемая всемирная история есть не что иное, как порождение человека человеческим трудом»[106]. Для человека как духовно-практического существа реальность природы приобретает чувственный, наглядный характер. Причем, человек становится для другого «Я» бытием природы, а сама природа наглядно становится для него бытием человека. Отсюда, и для Маркса, и для выдающихся немецких идеалистов (Фихте, Гегеля) главным критерием духовности человека становится самосознание. Именно самосознание позволяет исследовать «ток», который течет от естествознания к социальным отношениям.

XX век показал, что мир вовсе не является сугубо рационалистической системой. Прогресс науки привёл не только к достижениям, но и к появлению ее последствий. Наука сделала человека, с одной стороны, могущественным, но с другой стороны, нивелировала его, усреднила, сделала одиноким, отчаявшимся, беспомощным и бунтующим. Это привело к новым поискам основ бытия человека и постижения феномена человеческой духовности и ее истинности.

Значительную роль в этом отношении сыграло творчество А. Бергсона, К. Юнга, К. Леви-Строса и В. Франкла, рассмотревших духовность на уровне подсознательном и бессознательном.

Для А. Бергсона духовное существует не только на уровне рефлексии, но и как бессознательное («дух без памяти»), оно материализуется в актуальном восприятии, накапливая и организуя тотальность опыта, и таким образом становится настоящим и действующим. Феномен человеческой духовности, по Бергсону, – это духовность личности активной, находящейся в постоянном напряжении духовной деятельности и обеспечивающей равновесие между «внутренней жизнью» духа и обязательным состоянием его реализации. Интенсивная жизнь духа создает высокую степень развития духовных потенций индивида. «Бергсонов» тип духовности выражает готовность к личностной самореализации в любой социальной обстановке, используя для этого аккумулированный опыт и понимание реального положения вещей. Нормальное» состояние духовности – это неослабеваемое «внимание к жизни»[107]. Истинность подобной духовности человека выражается в поддержке и активизации его внимания и обращенности к жизни и далее готовности к личностной самореализации в любых обстоятельствах жизни[108]

Проблема бессознательного и его влияния на духовность человека получает свое дальнейшее развитие в творчестве известного философа, антрополога, этнографа и культуролога К. Леви-Строса. В его концепции, сформировавшейся под воздействием семиотики, лингвистики, математики и кибернетики, важное место занимает бессознательное, которое и составляет основу духовности. Но в отличие от Юнга для Леви-Строса бессознательное – скрытый механизм знаковых систем. Дело в том, что на сознательном уровне человек манипулирует знаками, строя из них фразы, тексты, но это он делает, подчиняясь определенным правилам, которые выработаны коллективно и стихийно и о которых обычно многие не догадываются. Эти правила – элементы структуры языка. Но точно такие же элементы структуры должны существовать, считает Леви-Строс, во всех сферах духовной культуры человеческого сообщества: в области искусства, права, религии и так далее. Эти структурные элементы проявляются в индивидуальной жизни. «В таком выражении, по мнению Леви-Строса, и состоит бессознательная деятельность человеческого духа»[109].

Для понимания Леви-Стросом феномена человеческой духовности важным представляется также его мысль о единстве внешнего и внутреннего. Внешнее – это те символы, которыми человек оперирует. Внутреннее – это бессознательная структура разума и духовного мира человека. Внутреннее не меняется в человеке, а что касается внешнего, то здесь все наоборот. В результате происходящих изменений в эмпирической реальности нарушается связь внешнего и внутреннего в человеке, деформируется внутреннее. Поэтому, в сущности, драма самого человека – это все драмы культуры. Современный человек нуждается в ремонте, в восстановлении своего единства и целостности, – считает Леви-Строс. Для этого необходимо вернуться к опыту первобытного человека, исключив забвение природы. Ведь бессознательное человеческого духа дано людям природой.

На бессознательное, как одного из компонентов онтологических оснований феномена человеческой духовности, являющейся основной характеристикой человека и выступающей его конституирующей особенностью, обращает внимание В. Франкл. По его мнению, истинна та духовность, которая «покоиться в бессознательном», «в отсутствии рефлексивного самосознания»[110]. «Соприсутствие» духовности иному сущему, по мнению Франкла, проявляется в любви, которая есть «отдача себя другу без остатка»[111]. Однако, такая личностная духовность прежде чем реализовывать себя должна быть «насыщена» немалым духовным потенциалом. Иначе, может возникнуть ситуация, когда потребность реализовать себя придет в противоречие с недостаточным для данной конкретной ситуации уровнем развития духовных потенций личности. Поэтому подобный тип личностной духовности неустойчив и во многом зависит от духовной атмосферы ближайшего социального окружения. В. Франкл рассматривает человека как духовное существо и считает, что он должен иметь мужество духовно жить и ему надо об этом напомнить[112].

Таким образом, краткий анализ эволюции взглядов на истинность человеческой духовности в философии Возрождения и Нового времени, позволяет сделать следующие выводы:

– философская мысль Возрождения сделала акцент на духовности как любви, отличной, в принципе, от нерационального порыва. Духовность есть героическая страсть, окрыляющая человека в его стремлении к познанию тайн природы и противостоящая страху смерти;

– созерцание красоты способствует возникновению и развитию духовности, которая ведет людей к добру и духу благожелательности;

– анализ сочинений И. Канта приводит к пониманию духовности не как чувства, то есть не как удовольствия от сознания совершенства других людей и не как просто симпатии. Духовность призвана мыслиться как принцип благоволения, имеющий своим следствием благодеяние;

– духовность есть способность субъекта обретать себя, а тем самым начало своей самостоятельности. Реконструкция взглядов Гегеля на проблему духовности, как раз приводит нас к данному выводу;

– К. Маркс и Ф. Энгельс, которые исследовали творческий дух немецкой классической философии, развили ту мысль, что человеческая духовность есть порождение человека человеческим трудом. Человечность труда, в котором становится действительность и самосознание, выступает главным критерием и в то же время предпосылкой развития человеческой духовности и ее онтологической истинности.