Душа обременённая[2]

1. Душа обременённая[2]

В диалоге “Федон” Сократ, готовящийся принять смерть, не только не сожалеет об этом, но и радуется предстоящему. Тело обременяет душу, тело мешает душе быть собой, а смерть — освобождение от тела, считает Сократ. Тело загрязнят душу. Тело — это то, что не даёт душе подняться вверх, то, что постоянно опускает её вниз. Истинной деятельностью души должно быть размышление, а все телесные нужды не позволяют душе всё время предоставлять себя тому, что является её истинным уделом. Вот что пишет Алкиной: “Мышление есть действие ума, созерцающего первичноумопостигаемое. Оно двояко: одно — до внедрения души в тело, когда душа созерцает умопостигаемое; другое — после внедрения души в данное тело”.[3] “Внедрение души в тело” — сказано не совсем верно, правильнее было бы говорить о внедрении тела в душу. Тело внедряется в душу саму по себе, чистую душу и препятствует ей созерцать само по себе бытие. Ведь тело является чуждым для души, внешним ей.

Человек должен есть, спать, справлять свои нужды и т. п. Человек вынужден отдавать себя совершенно посторонним, не относящимся к действительно присущим душе, занятиям. Душа находит себя в созерцании истинного бытия. Чтобы постигнуть вещи такими, какие они есть сами по себе, душа должна отрешиться от тела, от ощущений, которые ей мешают видеть “чистое бытие”, как пишет Платон.

“…У нас есть неоспоримые доказательства, что достигнуть чистого знания чего бы то ни было мы не можем иначе как отрешившись от тела и созерцая вещи сами по себе самою по себе душою”,— говорит философ.[4] О чистом знании я буду говорить в другой части своей работы, но уже здесь, сравнивая душу и тело, необходимо сказать, что Платон не признаёт за телом способности к познанию. Тело не может нам помочь в познании истинных и вечных вещей, т. е. оно не может нам помочь в действительном познании (а под действительным познанием Платон понимает именно познание вечных вещей, т.е. идей). Мало того, оно не дает нам, нашей душе осуществить это познание. Тело препятствует душе быть собой, постоянно отвлекая её, заставляя прислушиваться к внешнему, чувственному. Телесное рассеивает внимание души, разрушает её сосредоточенность. Внешнее везде в этой жизни, по Платону, настигает душу, не дает ей остаться наедине с собой, оно всюду врывается в это внутреннее одиночество души.

Платон считает тело чуждым человеку (ведь истинный человек, во всяком случае, по Платону, — это душа). Душа может познавать лишь себя (об этом будет ещё подробный разговор), а тело через ощущения может сообщать ей что-либо незнакомое, опять же чужое ей. Тело как бы принуждает душу верить во внешнее и заботиться о внешнем. Душа должна верить лишь себе, не опираясь на чувственный материал. Тело же, являясь связующим звеном между человеком и внешним миром, постоянно ставит душу перед фактами: огонь горячий, камень твердый и т.д. Душа вынуждена считаться с этими фактами, задумываться над ними, тогда как, по Платону, душа должна задумываться лишь над вечным и неизменным, а через ощущения мы узнаём (“узнаём” сказано условно) о противоположном — меняющемся и временном.

В данной части своей работы я говорил о том, что тело является проводником страстей, обременяющих душу. В следующей части необходимо подробнее рассмотреть эти страсти.

1.2. Душа и её страсти

Платон, сравнивая душу с крылатой колесницей, тем самым показывает нам душу страстную, душу отягощённую земным. Я уже писала о том, что не согласна с мнением, по которому свою теорию души Платон наиболее ярко раскрывает именно в этом сравнении. Нет, смысл души и её сущность здесь ещё остаются неясными для изучающих Платона.

Итак, в диалоге “Федр” философ уподобляет душу крылатой колеснице, управляемой возничим — умом (который и является душой самой по себе), с двумя конями. И один из коней является тем, что мешает душе созерцать “занебесную область”: “…но ей не дают покоя кони, и она с трудом созерцает бытие”.[5] Эти кони и есть ничто иное как страсти души, то, что приходит в душу от тела.

Что же Платон подразумевает под страстями? На этот вопрос ответить просто: это всё то в душе, что опускает её вниз, на землю, т. е. всё то в ней, что не возвышает её к истинному бытию. Человек хочет спать, человек хочет есть — эти желания не относятся к жажде истины и, стало быть, они являются страстями. Это вовсе не значит, что человеку не следует есть и спать; а дело в том, что если душа человека хочет того или этого не связанного с истиной, то она в данный момент и не является настоящей душой. Ещё в “Федоне” Платон говорит, что философ (ни кто иной как философ претендует на обладание настоящей душой) должен как можно сильнее ограничить свою связь с телом (только убивать себя не дозволено), т. е. освободить себя от мирских желаний, и быть наедине с собой. Платон призывает к умеренности во всём, к безмятежности. Мир сей не должен затрагивать человека, ничто внешнее (т. е. чужое человеку, чужое его душе) не должно вызывать в нём отклика. Душа должна жить лишь Истиной, ничем иным кроме Истины.

Платон говорит о трёх началах души — “разумное”, “яростное” и “вожделеющее” начала. “Яростное” и “вожделеющее” относятся к страстям. Задача человека состоит в том, чтобы подчинить эти два начала началу разумному. “Душа неразумная подчиняется телесным аффектам, ей свойственен неразумный пыл и раздражительность; душа разумная благодаря разуму [курсив мой — О. П.] не обращает внимания на тело и борется с неразумием”, — пишет Саллюстий философ.[6] Т. е. душе одолевать страсти помогает сама душа. Чем более душа предаётся своим истинным занятиям, тем менее её обременяет земное.

В земной жизни страсти так или иначе одолевают каждого человека, и отвлекают его от истины. С самого рождения человек привыкает к своему телу, привыкает к тому, что эмпирическое необходимо, без него не обойтись, душу загрязняют земные желания, страсти. Однако, удовлетворяя эти желания, человек, его душа не остаётся удовлетворённой, ей чего-то не хватает. Душа, замутнённая страстями, не погибает и человек не превращается в животное. Душа движется вперёд, ею движет любовь.