Образ Петербурга в творчестве А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя и Ф.М. Достоевского

Министерство образования Хабаровского края

муниципальное общеобразовательное учреждение

средняя общеобразовательная школа №2

сельского поселения «Село Пивань»

 

Реферат

На тему: «Образ Петербурга в творчестве А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя и Ф.М. Достоевского»

Выполнил: Глушакова Ю.С.,

ученица 10 класса.

Проверил: Тюлякова Л.П.,

учитель русского языка и литературы.

2008

Содержание.

1.  Введение ……………………………………………...…2 стр.

2.  «Петербург неугомонный»………………………...…... 3стр.

3.   Гоголевский Петербург………………………….……12 стр.

4.   Петербург Оборотень…………………………………17 стр.

Введение.

Образ города имеет свою судьбу. Он живет своей жизнью, имеет свои законы развития, над которыми не властны его носители. Кто же лучше всего сможет выразить образ города, как не художник, и, может быть, лучше всего художник слова? Ибо ему наиболее доступно целостное виденье города. Одни писатели создавали случайные образы, откликаясь на выразительность Петербурга, другие, ощущая свою связь с ним, создавали сложный и цельный портрет северной столицы, третьи вносили свои идеи и стремились осмыслить Петербург в связи с общей системой своего миросозерцания; наконец, четвертые, совмещая все это, творили из Петербурга целый мир, живущий своей жизнью.

Каждая эпоха в истории русского общества знает свой Петербург. Каждая отдельная личность, творчески переживающая его, преломляет этот образ по-своему.

Цель моей работы – проследить, как меняется видение Петербурга на примере произведений Пушкина А.С., Гоголя Н.В. и Достоевского Ф.М. Реализации поставленной цели способствуют следующие задачи:

·  используя тексты художественных произведений, выявить характерные особенности Петербурга Пушкина, Гоголя и Достоевского;

·  определить черты сходства и различия в изображении города у разных писателей;

·  установить, какие приемы используют разные писатели в создании образа Петербурга.

Было два Петербурга. Один – город, созданный гениальными архитекторами, Петербург Дворцовой набережной и Дворцовой площади, поражающий нас и ныне своей вечной красотой и стройностью – «полнощных стран краса и диво», как назвал его Пушкин. Но был и другой – «дома без всякой архитектуры», кишащие «цеховым и ремесленным населением», Мещанские, Садовые, Подьяческие улицы, набережные «Канавы»; харчевни, распивочные, трактиры, лавчонки и лотки мелких торговцев, ночлежки…

Увидеть два различных города мне помогли работы следующих авторов: монографии Анциферова Н. П. «Душа Петербурга», «Быль и миф Петербурга».

Петербург «неугомонный».

А.С. Пушкин является в той же мере творцом образа Петербурга, как и Петр Великий – строителем самого города. Все, что было сделано до певца «Медного всадника», является лишь отдельными изображениями. Только Пушкин дает ему силу самостоятельного бытия. Его образ Петербурга есть итог работы всего предшествующего века и, вместе с тем, пророчество о судьбе. Пушкин властно предопределил все возможности дальнейшего развития. Он создает то, что казалось уже не мыслимым в эпоху оскудения религиозной культуры: создает миф Петербурга.

Образ Петрова града нашел свое целостное выражение в «Медном всаднике», и анализом этого лучшего памятника Петербургу следует завершить характеристику образа Пушкина. Но наряду с поэмой-мифом можно найти обильный и многообразный материал для нашей темы и в других его произведениях.

Впервые, как цельный образ выступает Петербург в «Оде на вольность» (1819). Из тумана вырисовывается романтический замок мальтийского рыцаря – «уверенного злодея».

Когда на мрачную Неву

Звезда полуночи сверкает

И беззаботную главу

Спокойный сон отягощает,

Глядит задумчивый певец

На грозно спящий меж тумана

Пустынный памятник тирана

Забвенью брошенный дворец.

Этим зловещим образом начинает свою речь о Петербурге Пушкин. Позднее в полушутливой форме вспоминая маленькую ножку и локон золотой, поэт вновь создает безотрадный образ.

Город пышный, город бедный,

Дух неволи, стройный вид,

Свод небес зелено-бледный

Скука, холод и гранит.

Город полный двойственности. В стройной, пышной Северной Пальмире, в гранитном городе, под бледно-зеленым небом ютятся его обитатели – скованные рабы, чувствующие себя в родном городе как на чужбине, во власти скуки и холода, как физической, так и духовной – неуютности, отчужденности. Вот образ Петербурга, который придется по вкусу последующей упадочной эпохе. Но Пушкин сумеет с ним сладить и выводит его лишь в шутливом стихотворении. Судьба Петербурга приобрела самодовлеющий интерес. Пусть стынут от холода души и коченеют тела его обитателей – город живет своей сверхличной жизнью, развивается на пути достижения великих и таинственных целей.

В сжатых и простых образах рисует Пушкин в «Арапе Петра
Великого» новый город.

«Ибрагим с любопытством смотрел на новорожденную столицу, которая поднималась из болот по манию своего государя. Обнаженные плотины, каналы без набережной, деревянные мосты повсюду являли недавнюю победу человеческой воли над сопротивлением стихий. Дома, казалось, наскоро построены. Во всем городе не было ничего великолепного, кроме Невы, не украшенной еще гранитною рамою, но уже покрытой военными торговыми судами».

Это стремление заглянуть в колыбель Петербурга свидетельствует об интересе к росту города, к его необычайной метаморфозе. Эта тема особенно затрагивала Пушкина.

Петербург преломляется в его творчестве в различное время года, дня, в разнообразных своих частях: в центре и предместьях; у Пушкина можно найти образы праздничного города и будней.

Кто не помнит раннего зимнего петербургского утра?

А Петербург неугомонный

Уж барабаном пробужден.

Встает купец, идет разносчик;

На биржу тянется извозчик;

С кувшином охтенка спешит;

Под ней снег утренний хрустит.

Проснулся утра шум приятный.

Открыты ставни; трубный дым

Столбом восходит голубым,

И хлебник, немец аккуратный,

В бумажном колпаке не раз

Уж отворял свой вас-ис-дас.

Городская жизнь во всех проявлениях находит в поэзии Пушкина свое отражение. Вялость предместья отразилась в «Домике в Коломне».

. . . . У Покрова

Стояла их смиренная лачужка

За самой будкой. Вижу, как теперь

Светелку, три окна, крыльцо и дверь.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Бывало мать давным-давно храпела,

А дочка на луну еще смотрела

И слушала мяуканье котов

По чердакам, свиданий знак нескромный,

Да стражи дальний крик, да бой часов –

И только. Ночь над мирною Коломной

Тиха отменно.

Это тоже Петербург!

Вслед за картиной окраины, можно найти и описание кладбища.

Когда за городом задумчив я брожу

И на публичное кладбище захожу –

Решетки, столбики, нарядные гробницы,

Под коими гниют все мертвецы столицы,

В болоте кое-как стесненные кругом,

Как гости жадные за нищенским столом.

Бытовые картины столицы сделаются на время единственной темой Петербурга, возбуждающей интерес общества, и здесь мы находим у Пушкина совершенные образы. Мотив «ненастной ночи», когда воет ветер, падает мокрый снег, и мерцают фонари, который сделается необходимым для Гоголя, Достоевского… набросан также Пушкиным в «Пиковой Даме». «Погода была ужасная: ветер выл, мокрый снег падал хлопьями; фонари светили тускло. Улицы были пусты. Изредка тянулся ванька на тощей кляче своей, высматривая запоздалого седока. Герман стоял в одном сюртуке, не чувствуя ни дождя, ни снега»…

Как ни выразительны все эти разнообразные образы, освещающие облик Петербурга с самых различных сторон, все они становятся вполне постижимыми только в связи с тем, что гениально высказал Пушкин в своей поэме-мифе: «Медный всадник».

На берегу пустынных волн

Стоял он, дум великих полн,

И в даль глядел. Пред ним широко

Река неслася…

И думал он:

…Здесь будет город заложен…

В обрисовке местности подчеркиваются черты убожества, мрака. Пустынные воды, бедный челн стремится одиноко, мшистые, топкие берега, чернеющие избы – приют убогого чухонца, лес неведомый лучам, в тумане спрятанное солнце… глухой шум… Все эпитеты создают впечатление хаоса. Чудесною волей преодолено сопротивление стихий. Свершилось чудо творения. Возник Петербург.

Прошло сто лет – и юный град,

Полнощных стран краса и диво,

Из тьмы лесов, из топи блат

Вознесся пышно, горделиво.

Еще раз подчеркнуты тьма и топь и после этого непосредственно: вознесся пышно, горделиво. В дальнейшем описании все эпитеты выражают: гармоничность, пышность и яркость, с преобладанием светлых тонов.

По оживленным берегам

Громады стройные теснятся

Дворцов и башень. Корабли,

Толпой со всех концов земли,

К богатым пристаням стремятся.

В гранит оделася Нева,

Мосты повисли над водами,

Темнозелеными садами

Ее покрылись острова.

Весь образ Петербурга внушает спокойную, радостную веру в его будущее, охраняемое Медным Всадником на звонко скачущем коне.

Люблю тебя, Петра творенье.

Люблю твой строгий, стройный вид,

Невы державное теченье.

Береговой ее гранит.

Твоих оград узор чугунный…

Каждое слово вызывает близкие образы нашего города! Вот стройные сочетания строгих строений Исаакиевской площади. Вот бесчисленные мосты обильной водами столицы, такие живописные, часто фантастические, всегда индивидуальные. Вот чугунные узоры дивных решеток Летнего сада, Казанского собора. И среди всего этого, всегда чувствуемая, хотя бы и незримая, Нева.

Далее идет описание белой ночи Петербурга. Тема, ставшая неразрывной спутницей всех описаний северной столицы, начиная от смущенного ими Альфьери, кончая современными поэтами.

Люблю…

Твоих задумчивых ночей

Прозрачный сумрак, блеск безлунный,

Когда я в комнате моей

Пишу, читаю без лампады,

И ясны спящие громады

Пустынных улиц, и светла

Адмиральтейская игла.

И не пуская тьму ночную

На золотые небеса

Одна заря сменить другую

Спешит, дав ночи полчаса.

Ничего больного, призрачного мы не находим в этом описании «ночи благосклонной». Здесь очарование соткано из светлых эпитетов, выражающих душу белой ночи: прозрачный, ясный, золотой, блеск безлунный.

Петербургская зима, столь часто гнилая, слякотная, у Пушкина дышит здоровьем и весельем.

Люблю зимы твоей жестокой

Недвижный воздух и мороз,

Бег санок вдоль Невы широкой,

Девичьи лица ярче роз…

Пушкин не забывает боевого происхождения столицы, и мотив бога Марса врывается в его величавую симфонию.

Люблю воинственную живость

Потешных Марсовых полей.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Люблю, военная столица,

Твоей твердыни дым и гром,

Когда… победу над врагом

Россия снова торжествует.

Вся поэма «Медный всадник» посвящена тому, «чьей волей роковой над морем город основался». Почему роковой? Вокруг чудотворного строителя совершается мистерия. Пределы человеческого творчества пройдены. Космические силы вызваны на бой. Законы, наложенные на человеческую волю, нарушены. Действующим лицом должен сделаться рок. Покарает ли он Медного Всадника? Сокрушит ли он того, кто дерзнул стать Властелином судьбы? Со священным трепетом поэт всматривается в гения Петербурга.

Ужасен он в окрестной мгле?!

Какая дума на челе,

Какая сила в нем сокрыта!

А в сем коне огонь!

Куда ты скачешь, гордый конь,

И где опустишь ты копыта?

О, мощный Властелин Судьбы!

Не так ли ты над самой бездной

На высоте уздой железной

Россию поднял на дыбы.

Пушкин создал из Петербурга целый мир. Этот мир живет и в прошлом и будущем, но он в большей мере принадлежит предшествующему периоду, чем последующему. С наследием Пушкина должны были считаться все, попытавшиеся сказать свое слово о Петербурге. Многие заимствовали из богатств образа Пушкина близкие им черты, но вдохновения Пушкина не разделили, веры его не приняли; вдохновение и вера Пушкина принадлежали прошлому: он разделяет ее с Державиным, Батюшковым, Вяземским. Северная Пальмира для них, прежде всего прекрасное создание Петрово; сказочно быстрый росте ее – чудесен; она является символом новой России, грозной, богатой, просвещенной империи. Великие силы вызвали ее к жизни, страшные препятствия стоят на ее пути, но с ясной верой можно взирать на ее будущее.

Красуйся, град Петров, и стой

Неколебимо, как Россия!

Да умирится же с тобой

И побежденная стихия.

Вражду и плен старинный свой

Пусть волны финские забудут

И тщетной злобою не будут

Тревожить вечный сон Петра.

Гоголевский Петербург.

Пушкин был последним певцом светлой стороны Петербурга. С каждым годом все мрачнее становится облик северной столицы.

Образ Петербурга Гоголя не может быть понят изолировано. Только в связи с общим фоном его России можно осмыслить этот образ.

Великий русский художник слова горячо и самозабвенно любил свою родину, и свой народ во имя его счастья беспощадно осуждал все то отсталое, косное, темное, безобразное, что сковывало и уродовало человека.

Петербург показал Гоголю изнанку жизни, резкие контрасты и противоречия богатства и бедности, деспотизма власти, пошлости и гнусности господствующих классов и полного бесправия, униженности и забитости простых тружеников; научил различать за парадной внешностью столицы ее оборотную сторону – тяжелую и безрадостную жизнь бедняков.

Горячо сочувствуя положению простого человека, чутко откликаясь на требования жизни, Гоголь острие своей сатиры обращает против всесильной верхушки чиновничества. В цикле петербургских повестей он выступает обличием мерзости и гнусности чиновничье-бюрократической клики, взяточничества, раболепства, хамства, бессердечия, моральной развращенности ее представителей. В своих повестях он выводит в истинном виде «заклятых врагов» русского народа, бездушных исполнителей царской воли – чиновников бюрократов. «Гоголь оставляет в стороне народ, - писал Герцен об этих произведениях писателя, - и принимается за двух его самых заклятых врагов: за чиновника и помещика. Никто и никогда до него не писал такого полного курса патологической анатомии русского чиновника. Смеясь, он безжалостно проникает в самые сокровенные уголки этой нечистой, зловредной души». Эти меткие слова Герцена точно определяют значение и смысл петербургских повестей, их сатирическую направленность. «Сфера» столичных департаментов, «значительные лица», являвшиеся опорой николаевской монархии, разоблачаются писателем как косная, антинародная сила.

«Сколько в нем разных наций, столько и разных слоев общества. Эти общества совершенно отдельны: аристократы, служащие чиновники, ремесленники, англичане, немцы, купцы – все составляют совершенно отдельные круги, резко отличающиеся между собою…» Вот эту топографию Петербурга, его строгую чиновную и профессиональную иерархию и показывает писатель в своих петербургских повестях. Гоголь раскрывает социальную «физиологию», нравы и быт этих «кругов», различных сословных слоев общества.

Облик Петербурга, города «кипящей меркантильности», парадов, чиновников и раскрывает Гоголь. Его Петербург во многом отличен от пушкинского Петербурга – «Медного всадника» и «Пиковой дамы» - с его строгой прямолинейностью улиц и площадей, величием и красотой города, построенного дерзкой волей преобразователя России – Петра I. Гоголь показывает Петербург мелких чиновников и «значительных лиц», бюрократических канцелярий и мрачных многоквартирных доходных домов, угрюмое бесчеловечие столицы, которое не в силах прикрыть блестящая, но «лгущая» «выставка» Невского проспекта. Это тот Петербург, который в дальнейшем в его острых социальных контрастах с такой взволнованной силой покажет в своих романах и повестях Достоевский. В письме к матери от 30 апреля 1829 года Гоголь писал о чуждом ему безнациональном характере столицы: «Петербург вовсе не похож на прочие европейские столицы или на Москву. Каждая столица вообще характеризуется своим народом, набрасывающим на нее печать национальности, - на Петербурге же нет никакого характера: иностранцы, которые поселились сюда, обжились и вовсе не похожи на иностранцев, а русские в сою очередь обыностранились и сделались ни тем ни другим». Вот против этого враждебного народу бюрократически-безнационального Петербурга, уродующего человеческие души, холодно-бесстрастного, подчинявшего все жизненные функции чину, «меркантильности», и выступил писатель в своих повестях, написанных в защиту «простого» маленького человека от ничтожной, бесплодной жизни, на которую обрекал город департаментов и власти чистогана.

«Невский проспект» - наиболее программная повесть Гоголя, намечающая тот круг вопросов, к которым он неоднократно возвращается в цикле своих петербургских повестей.

В «Невском проспекте» показан анатомический разрез Петербурга, столицы самодержавно-крепостнической империи, в которой с особенной остротой пересекались противоречия тогдашней действительности. Облик города – не только фон, который оттеняет разыгрывающиеся в нем события, он раскрыт в своем социальном качестве, показан в резких и непримиримых контрастах. Передавая эти контрасты, Гоголь рисует Петербург то в патетико-романтических тонах, то в его будничной «физиологии», в его жестокой повседневности, приниженной и бедственной жизни, которая является уделом бедняка.

Невский проспект – это зеркало столицы, отражающее ее контрасты. За блестящей парадностью Невского проспекта еще сильнее и трагичнее ощущается изнанка жизни, ее безобразные и мучительные стороны.

Невский проспект является «выставкой», местом для показа всего этого наглого, пошлого, лицемерного, что отличает обладателей чинов и богатства. После двадцати часов на Невском проспекте появляются те, кто отличается «благородством своих занятий и привычек», как насмешливо говорит Гоголь, - люди, имеющие «прекрасные должности и службы». «В это благословенного время от двух до трех часов пополудни, - иронизирует Гоголь, - которое может назваться движущеюся столицею Невского проспекта, происходит главная выставка всех лучших произведений человека. Один показывает щегольской сюртук с лучшим бобром, другой – греческий прекрасный нос, третий несет превосходные бакенбарды, четвертая – пару хорошеньких глазок и удивительную шляпку, пятый – перстень с талисманом на щегольском мизинце, шестая – ножку в очаровательном башмачке, седьмой галстук, возбуждающий удивление, осьмой – усы, повергающие в изумление». «Лучшие произведения человека» - это лишь внешние его признаки – его одежда и черты его наружности: щегольской сюртук, греческий нос, превосходные бакенбарды, усы, галстук, повергающие в удивление. За всем этим нет человека, его внутреннего содержания – вернее, человек здесь исчерпывается этими внешними, показными чертами.

Итак, блеск и великолепие Невского проспекта – лишь видимость, лишь ложь и фальшь. За его парадною внешностью скрывается или трагическая судьба скромного труженика, или чудовищный эгоизм и пошлость преуспевающих поручиков Пироговых. С беспощадной резкостью Гоголь показывает картины нищеты и падения, неизбежных спутников большого города. С суровой простотой написана обстановка грязного притона, в котором жила красавица Пискарева: «…жилище жалкого разврата, порожденного мишурною образованностью и страшным многолюдством столицы». «Мебели, довольно хорошие, были покрыты пылью; паук застилал своею паутиною лепной карниз», «голые стены и окна без занавес» - такова была грубая «существенность».

Тема призрачности, иллюзорности Невского проспекта отнюдь не означает романтической отрешенности от действительности или ее идеализации, как это было у немецких романтиков. Для Гоголя «призрачность» и лживость Невского проспекта выражают самую реальность общественных отношений, несоответствие внешнего великолепия и внутренней пустоты и бесчеловечности. Поэтому-то столь часты в повести образы, подчеркивающие эту призрачность, неуловимость, эфемерность Невского проспекта: вечернее освещение, искусственный свет ламп придают всему «какой-то заманчивый, чудесный свет». Именно в эту пору Пискарев принимает свою незнакомку за «Перуджинову Бианку»: ведь даже ее очаровательная улыбка, так очаровавшая художника – результат обманчивого света фонаря!

Эта мысль об обманчивости, иллюзорности той внешней красивости и эффектности, которая служит лишь для прикрытия антигуманистической, жестокой, меркантильной сущности Невского проспекта, выражена в конце повести: «О, не верьте этому Невскому проспекту! Я всегда закутываюсь покрепче плащом своим, когда иду по нем, и стараюсь вовсе не глядеть на встречающиеся предметы. Все обман, все мечта, все не то, чем кажется. Вы думаете, что этот господин, который гуляет в отлично сшитом сюртучке, очень богат? – Ничуть не бывало: он весь состоит из своего сюртучка…Он лжет во всякое время, этот Невский проспект, но более всего тогда, когда ночь сгущенною массою наляжет на него и отделит белые палевые стены домов, когда весь город превратится в гром и блеск, мириады карет валятся с мостов, форейторы кричат и прыгают на лошадях и когда сам демон зажигает лампы для того, чтобы показать все не в настоящем виде».

Встреченная Пискаревым на Невском проспекте красавица также является выражением этой призрачности, химеричности ставшего враждебным человеку города пол влиянием тлетворного воздействия неумолимой дьявольской власти бессердечного чистогана. Эта губительная сила развращает и уродует все то лучшее, прекрасное, лучшее, что есть в жизни человека.

В «Невском проспекте» рассказ ведется от лица автора, но этот авторский образ постоянно изменяется, переключается из высокой патетики в план иронической насмешки. Авторский голос придает повести эмоциональную напряженность, вносит те оттенки, ту оценку событий, которые раскрывают основной идейный замысел «Невского проспекта». Панегирическое начало повести, ее пролог, утверждающий внешнее великолепия Невского проспекта, уже определяет двойственность, противоречивость видимого великолепия это «всеобщей коммуникации Петербурга». В патетику повествования, изобилующего восторженными эмоциональными восклицаниями, все время включаются насмешливо-иронические размышления автора о «чудных», «никаким пером, никакою кистью не изобразимых» усах, о дамских талиях, «никак не толще бутылочной шейки». «Боже, какие есть прекрасные должности и службы! Как они возвышают и услаждают душу!» - казалось бы, в полном восторге восклицает автор по поводу чиновников, которые служат в иностранной коллегии и «отличаются благородством своих занятий и привычек». Однако автор тотчас прибавляет: «Но, увы! Я не служу и лишен удовольствия видеть тонкое обращение с собою начальников». Эта авторская ирония становится все откровеннее, его восхищение приобретает язвительный характер. Говоря о «необыкновенном благородстве» и «чувстве собственного достоинства» людей, прохаживающих по Невскому проспекту, автор заключает: «Тут вы встретите тысячу непостижимых характеров и явлений. Создатель! Какие странные характеры встречаются на Невском проспекте! Есть множество таких людей, которые, встретившись с вами, непременно посмотрят на сапоги ваши, и если вы пройдете, они оборотятся назад, чтобы посмотреть на ваши фалды. Я до сих пор не могу понять, отчего это бывает. Сначала я думал, что они сапожники, но, однако же, ничуть не бывало: они большею частию служат в разных департаментах, многие из них превосходным образом могут написать отношение из одного казенного места в другое; или, же люди, занимающиеся прогулками, чтением газет по кондитерским, - словом, большею частию все порядочные люди». Эти «порядочные люди» на самом деле являются праздными бездельниками и лицемерами!

Маленький, робкий чиновник Акакий Акакиевич, главный герой повести «Шинель», имел в своей жизни мечту, ради которой он ревностно служил в одном департаменте. Его мечта – приобрести шинель. Это ему удалось. Но недолго пришлось ему порадоваться своему счастью. «Какие-то люди с усами» отняли его сокровище на бесконечной площади. Темная ночь Петербурга на его беспредельных просторах погубила маленького человека.

«Бедная история наша неожиданно принимает фантастическое окончание». У Калинина моста мертвец, в виде чиновника, искал утащенную шинель, и отбирал у прохожих. Это и на правду похоже; можно и в газете прочесть – в дневнике происшествий. Однако робкий Акакий Акакиевич превращен этим окончанием в призрак. Гоголь создал образ жертвы огромного и холодного города, безучастного к маленьким радостям и страданиям своих обитателей. Уже Пушкин поставил эту проблему. Но он утвердил правду «нечеловеческой личности», ее великой миссии – возглавлять Империю. Ничтожен перед ней «взбунтовавшийся раб», поднявший дерзко руку на Медного Всадника: «Ужо строитель чудотворный!» У Гоголя мы, таким образом, находим ту же тему, но мотив «бунта» отсутствует. Здесь показано полное смирение маленького человечка. И симпатии его склонились всецело в сторону жертвы. Гоголю нет дела до большой жизни провиденциального города, который ради своих неведомых целей обезличивает своих обитателей, губит их, как власть имущий. Тема, выдвинутая Пушкиным, пересмотрена Гоголем, и осужденным оказался город. Гоголю осталось Неведомо величие Петербурга; Медного Всадника в его творчестве не найти. Мощный дух последнего надолго покинул город Петра.

Петербург – оборотень.

В истории мирового романа Федору Михайловичу Достоевскому (1840 – 1881) принадлежит одно из первых мест. Его творчество обогатило художественное самосознание человечества и являлось громадным вкладом в развитие реализма в мировом искусстве. Великий художник-гуманист, он неустанно обличал социальную дисгармонию буржуазного мира и его тлетворное влияние на человеческую душу.

У Достоевского был необычайный талант: его отличала особенная чуткость к страданиям униженных людей, оскорбленных, возмущенных социальной несправедливостью. Это был гениальный художник-психолог и великий социальный писатель. Достоевский однажды сказал, что произведения Гоголя «давят ум глубочайшими непосильными вопросами, вызывают в русском уме самые беспокойные мысли». Но, пожалуй, с еще большим правом мы можем отнести эти слова к романам, повестям, публицистике самого Достоевского. В нравственных терзаниях его героев, в их стремлении осмыслить современные им общественные отношения преломились острейшие социально-политические проблемы эпохи. Многие из них сохранили свою остроту и в настоящее время, и потому романы и повести Достоевского до сих пор продолжают возбуждать жаркие споры читателей и критиков.

У нашего великого романиста свой образ Петербурга, глубокий и значительный. Раскрытие его чрезвычайно существенно для понимания Достоевского. Но этот образ не есть продукт его свободного творчества. Он рожден, а не сотворен. Все впечатления петербургской жизни, порожденные пейзажем города, его белыми ночами и туманными утрами, его водами и редкими садами, великой суетой сует северной столицы, - все эти впечатления наслаивались одно на другое, перерабатывались в горниле бессознательного и нашли свое воплощение в рожденном гением образе.

Значительная часть жизни Достоевского протекла в северной столице. Различные уголки нашего города были свидетелями ее внешних и внутренних событий.

Долгая жизнь в Петербурге отразилась на творчестве Достоевского и северная столица получила в нем цельное и многообразное отражение.

Характеристике образа Петербурга следует предпослать беглое начертание его топографии в произведениях Достоевского, отметить те места, которые упомянуты на страницах его личного литературного наследия.

К примеру возьмем обзор района у Исаакиевского собора, столь выразительно определяющего облик Петербурга.

На Исаакиевскую площадь выходит Конногвардейский бульвар. На нем разыгрывается сцена встречи Раскольникова с подвыпившей, опозоренной девочкой. На нем находилась кондитерская Миллера, описанием которой начинается роман «Униженные и оскорбленные».

«Посетители этой кондитерской большею частью – немцы. Они собираются сюда со всего Вознесенского проспекта; всё хозяева различных заведений: слесаря, булочники, красильщики, шляпные мастера, седельники, - всё люди патриархальные в немецком смысле слова. У Миллера вообще наблюдалась патриархальность. Часто хозяин подходил к знакомым гостям и садился вместе с ними за стол, причем осушалось известное количество пунша. Собаки и маленькие дети хозяина тоже выходили иногда к посетителям, и посетители ласкали и детей и собак. И когда гости углублялись в чтение немецких газет, за дверью, в квартире хозяина, трещал августин, наигрываемый на дребезжащих фортепьянах старшей хозяйской дочкой, белокуренькой немочкой в локонах, очень похожей на белую мышку. Вальс принимался с удовольствием».

В этой спокойно описанной картине быта полного «благообразия» и сытого довольства живо обрисована одна из характерных сторон Петербурга, отмеченная еще раньше Пушкиным и Гоголем. Кто не помнит петербургского утра, на фоне которого несколькими словами увековечена немецкая булочная:

И хлебник, немец аккуратный,

В бумажном колпаке, не раз

Уж открывал свой вас-ис-дас.

Жизнь города находится в ограниченной связи с жизнью природы. Его бытие есть цветение, и живет оно соками, получаемыми из своей почвы. Его судьба определяется общим ходом исторических событий. Петербург вырос из вековых болот, вдали от истоков национального бытия, при страшном, надрывном напряжении народных сил. Достоевский называет его «самым умышленным городом в мире». Под площадями, улицами и домами Петербурга ему чудится первоначальный хаос.

Водная стихия, скованная героическими и титаническими усилиями строителей этого города, не уничтожена, она лишь притаилась и ждет своего часа. Достоевскому, конечно, были знакомы многочисленные описания гибели северной столицы под разъяренными волнами. Миф о Медном Всаднике живет в душе автора «Преступления и наказания». Но Достоевский не верит в торжество города и сомневается в его правде.

Водная стихия Петербурга приковывает внимание Достоевского. Нева, ее рукава и каналы играют большую роль в его произведениях. Мы часто застаем его героев, пристально всматривающихся в чернеющую воду.

Мокрота является как бы первоосновной Петербурга, его «субстанцией». В ненастную ночь, когда воет и хлещет дождь или падает снег непременно мокрый, с особой силой воспринимал Достоевский душу Петербурга. Еще Пушкин отметил этот петербургский мотив ненастной ночи:

«Погода была ужасная: ветер выл, мокрый снег падал хлопьями; фонари светили тускло. Улицы были пусты. Изредка тянулся ванька на тощей кляче своей, высматривая запоздалого седока. Герман стоял в одном сюртуке, не чувствуя ни дождя, ни снега»…

Достоевский сам устанавливает эту связь.

«В такое петербургское утро, гнилое, сырое и туманное, дикая мечта какого-нибудь пушкинского Германа из Пиковой дамы (колоссальное лицо, необычайный, совершенно петербургский тип – тип из петербургского периода!) – мне кажется должна еще более укрепиться» (Подросток)

Образ Петербурга не был бы полным, если бы Достоевский не ввел мотива мертвеца, развив его в целую кошмарную симфонию. Один из безымянных героев в рассказе «Бобок» «ходил развлекаться и попал на похороны». Там на кладбище «заглянул в могилы; ужасно! Вода, совершенно вода, и какая зеленая и… ну да уж что! Поминутно могильщик выкачивал черепком»… Вот эти дремлющие в недрах города силы хаоса сообщают жизни Петербурга, столь суетной и пошлой, исключенную напряженность. И этот город «полный пошлости таинственной» оказывается городом фантастики, превращается в призрак, в видение.

Роман «Бедные люди» занимает центральное место среди ранних произведений Достоевского. В нем наиболее полно до того времени, равносторонне и в духе последовательного реализма изображается жизнь петербургских низов. Молодой художник свел воедино, представил в одной большой картине те зарисовки Петербурга, которые появились в отдельных повестях Гоголя, в стихотворениях Некрасова и в многочисленных очерках писателей «натуральной школы».

Перед читателем «Бедных людей» предстал не пушкинский Петербург – нарядная столица громадной империи, овеянная историческими преданиями, сосредоточившая в себе славу страны и власть над ней. Нет, Петербург Достоевского – это иной город: с нечистыми переулками, мрачными доходными домами, темными дворами-колодцами.

Разумеется, Достоевский помнил о дворцах знати, созданных прославленными зодчими, о прелестных парках с их узорными чугунными оградами. Но ведь его герои не видели всего этого! Обитатели убогих квартир и углов в петербургских трущобах с опаской проходили мимо роскошных парадных подъездов, сторонились Невского, смотрели на дворцы – и не видели их красоты. Они ютились в своих закоулках – и великолепие богатых особняков лишь напоминало им об их обездоленности.

Действие романа развевается с 8 апреля по 30 сентября – весна, лето, начало осени. Но герои Достоевского не увидели цветения сирени, жасмина и лип, не ощутили колдовского очарования белых ночей, не вдохнули свежего ветра с залива, и багряно-золотая осень не порадовала их глаз. Они фактически лишены всего, они обездолены – такой вывод неизбежно рождается у читателя по мере того, как Достоевский развертывает во времени и в пространстве городской пейзаж. То какая-то мерзкая изморозь сыплется с неба, то серый, грязный туман окутывает прохожих, то грязные лужи оказываются на пути, то взгляд останавливается на мусоре, плывущем по грязной воде каналов… и на этом мрачном фоне рисуется жизнь петербургской бедноты с ее редкими, убогими радостями и постоянной, отупляющей заботе о хлебе насущном.

С неменьшим мастерством написана повесть «Белые ночи», которой Достоевский дал подзаголовок «сентиментальный роман». Подзаголовок указывает на своеобразие содержания, а не жанра, - писатель имел ввиду едва начавшуюся и тут же образованную любовно-психологическую историю, что в ту пору нередко именовали романом влюбленных. Этот роман действительно оказался сентиментальным: герои встретились, едва познакомились, расположение друг к другу едва охватило их – и жизнь мгновенно, бесповоротно, навсегда развела их.

Достоевский поднял проблему громадной, общечеловеческой важности, но подал ее в романтической форме, устранив точные приметы ее социально-типической сущности. Его герой – романтик, его глазами воспринял Петербург, от его лица ведется повествование, но писатель никак не объяснил от себя, в авторском комментарии, истинного смысла происходящего, не раскрыл истоков романтической настроенности своего героя.

Любой внимательный читатель сразу видит, что роман «Преступление и наказание» Достоевского разительно отличается от родившихся рядом с ним книг Тургенева, Толстого, Гончарова. Он не лучше и не хуже, просто это совсем другая книга, написана она о другом. Их поэтичности, ясности, гармоничности, лиризму и эпическому спокойствию автор «Преступления и наказания» противопоставил мрак, хаос, всеобщее разложение в обществе, тревогу и гнев, страшное, судорожное напряжение мыслей и чувств, их болезненность, падение человека, житейскую грязь, нищету, пьянство, повседневную жестокость, пороки и преступления, убийства и самоубийства, петербургские чердаки и отвратительные трактиры, дно жизни и человеческое «подполье», изъяны и болезни страждущей и оскорбленной души.

В романе доктор Зосимов простодушно свидетельствует о результатах своей врачебной практики: «А гармонического человека, это правда, совсем почти нет». Откуда же такому взяться в страшном мире призрачного Петербурга? И фамилия главного действующего лица книги «говорящая» - Раскольников, этот бывший дворянин и бывший студент живет в расколотом обществе и своим преступлением и антигуманными «прогрессивными» идеями способствует его дальнейшему распаду. Даже по цветам своим роман Достоевского – черно-белый с гнилой петербургской желтизной, самое яркое пятно в нем – кровь.

Сам сюжет книги драматичен и кровав и в то же время вполне обыденен, взят прямо из тогдашних полицейских газетных листков и судебных отчетов: нищий петербургский студенту бил из-за денег топором старушку - ростовщицу и ее сестру. Обыкновенная история.… Далее неизбежно следует арест, суд, приговор, лишение всех прав и состояния, каторга, вычеркивание бывшего человека из мира живых людей. Он упал на дно жизни, раздавлен, уничтожен, погиб, осужден обществом навечно. Этим все судебные отчеты и детективы обычно и кончаются. Роман Достоевского с этого только начинается.

Достоевский открыл в городе незримый мир, полный фантастики. Этот мир предвещал уже Гоголь. Образ Петербурга чрезвычайно широк и значителен, он охватывает многие черты предшествующей эпохи образа Северной Пальмиры и предопределяет в основном и во многих деталях подход к нему Достоевского.

Список литературы.

Достоевский Ф. М.

Бедные люди. Белые ночи. Неточка Незваночка. /Вступ. ст. С.Е. Шаталова; Ил. В.М. Басова. – М.: Правда, 1982. – 384 с., 8 л. ил.

Анциферов Н. П.

Душа Петербурга. – П.: «Издательство Брокгауз - Ефрон – С.П.Б.», 1922. - 228 с.

Степанов Н. Л.

Н. В. Гоголь. – М.: «Гослитиздат», 1959.- 608 с.

Анциферов Н. П.

Петербург Достоевского. /Рис. М. В. Добужинского. – П.: «Издательство Брокгауз - Ефрон – С.П.Б.», 1923. – 106 с.

Анциферов Н. П.

Быль и миф Петербурга. – П.: «Издательство Брокгауз - Ефрон – С.П.Б.», 1924. – 89 с.