Трансформация роли любовно-психологической коллизии в романах "о " новых людях "

3.2. Трансформация роли любовно-психологической коллизии в романах "о " новых людях "

Большую идейно-художественную роль в романах И.С.Тургенева о "новых людях" продолжает играть любовно-психологическая коллизия, хотя её функции значительно слабее, чем в предыдущих романах, а в "Отцах и детях" центр тяжести переносится на коллизии, раскрывающие социальную проблематику, в результате чего любовно-психологическая коллизия отодвигается на второй план. Изменяется и её структурно-образующая функция в связи с эволюцией жанровой системы. Это в свою очередь обусловлено изменением проблематики.

В романе "Накануне" впервые любовь предстала как единство в убеждениях и участие в общем деле. История взаимоотношений Инсарова и Елены Стаховой - это не только история бескорыстной любви, основанной на духовной общности; личная их жизнь тесно переплетается с борьбой за светлые идеалы, за верность большому общественному делу.

В "Накануне", так же как и в "Рудине" и "Дворянском гнезде", через любовно-психологическую коллизию раскрываются характер, причем, не только главных героев, но и второстепенных. Глубина и сила любви, самые формы ее проявления характеризуют особенности личностей героев - Шубина, Берсенева, Инсарова. Беспечный и легкомысленный Шубин, хотя и страдает порой от равнодушия Елены, любит её так же неглубоко, как неглубоки его занятия искусством. Любовь Берсенева - тихая, умиленная, сентиментально-вялая. Но вот появляется Инсаров, и любовь с такой силой захватывает Елену, что ей становится страшно. Беззаветное и беспредельное чувство, охватившее ее, пробуждение в ней страсти, ее смелость-всё это соответствует силе характера и богатству личности Инсарова. Тургенев рисует совсем другие, еще невиданные в его произведениях, сцены любви, новый тип отношений между героями романа. Полюбив Елену, Инсаров бежит не от слабости характера, как "лишние люди", а от силы его. Он боится, что любовь к девушке, на которую он не шел еще основания смотреть, как на человека способного разделить дело его жизни, помешает ему. А Инсаров даже и мысли не допускает, чтобы "для удовлетворения личного чувства изменить своему делу и своему долгу" (У111,53).Это все опять-таки знакомые черты нравственного облика разночинца-демократа 60-х годов. Примечательно, что отношение к Инсарову у Елены складывается несколько иное, чем у героев первых романов Тургенева. Наталья готова преклоняться перед Рудиным. Елена же "чувствовала, что ей не преклоняться перед Инсаровым хотелось, а подать ему дружески руку (У111.53).Елена не просто жена Инсарова - она друг, единомышленник, сознательный участник его дела.

И естественно, что, в противоположность Рудину и Наталье, Лаврецкому и Лизе, Инсаров и Елена находят свое счастье, их жизненный путь определяется высокой идеей подвига во имя счастья народа. Гармоническое соответствие между идеалом и поведение Елены ощутимее всего сказывается в сценах романа, посвященных изображению зарождения и развития её чувства к Инсарову. Примечательна в этом отношении гл. Х1У, в которой после очередного рассказа Инсарова о Болгарии между ним и Еленой происходит следующий диалог:

"-Вы очень любите свою родину?- произнесла она робко.

-Это еще не известно, - отвечал он, - Вот когда кто-нибудь из нас умрет за нее, тогда можно будет сказать, что он ее любил.

-Так что, если бы вас лишили возможности возвратиться в Болгарию,- продолжала Елена,- вам было бы очень тяжело в России?

Мне кажется, я бы этого не вынес, - проговорил он.

-Скажите,- начала опять Елена,- трудно выучиться болгарскому языку?

Инсаров ... снова заговорил о Болгарии. Елена слушала его с пожирающим, глубоким и печальным вниманием. Когда он кончил, она еще раз спросила его:

-Так вы ни за что не остались бы в России? А когда он ушел, она долго смотрела ему вслед" (У111,65-66) . Печальная интонация вопросов Елены вызвана сознанием того, что её любовь не способна удержать Инсарова в России, и страхом, что её собственное преклонение перед жертвенным героизмом может остаться безответным, а жажда деятельного добра неутоленной. Вместе с тем в каждом вопросе Елены чувствуется осторожный, но настойчивый поиск верного пути, ведущего к прочному соединению с Инсаровым. Естественное продолжение и закономерное развитие этот диалог получает в гл. ХУ111.

 "-Так ты пойдешь за мною всюду?

-Всюду, на край земли. Где ты будешь, там я буду.

-И ты себя не обманываешь, ты знаешь, что родители твои никогда

не согласятся на наш брак?

 - Я себя не обманываю, я это знаю.

-Ты знаешь, что я беден, почти нищий?

-Знаю.

-Что я не русский, что мне не суждено жить в Роосии, что тебе придется разорвать все твои связи с отечеством, с родными?

-Знаю, знаю.

-Ты знаешь также, что я посвятил себя делу трудному, неблагодарному, что мне... что нам придется подвергаться не одним опасностям, но и лишениям, унижению, быть может?

-Знаю, все знаю... Я тебя люблю.

-Что ты должна будешь отстать от всех своих привычек, что там, одна, между чужими, ты, может быть, принуждена будешь работать... Она положила ему руку на губы.

-Я люблю тебя, мой милый " (У111,92). Елене свойственна необычайная жажда деятельности, целеустрёмленности, способность пренебречь мнением и условиями окружающей среды и, главное, непреодолимое стремление быть полезной народу. Умная, сосредоточенная в своих помыслах, она ищет человека волевого, цельного, видящего в жизни широкую перспективу и смело идущего вперед.

В романе многообразно представлены Тургеневым типы русской жизни в канун падения крепостного права. "Все они своим историческим содержанием,- как указывает исследователь С.М. Петров,- соотносятся с главной темой "Накануне", что и обусловило расположение главных действующих лиц вокруг Елены как композиционного центра романа".

Еще Н.А.Добролюбов считал образ Елены средоточием романа. В этой героине, по мнению критика, воплощена "неотразимая потребность новой жизни, новых людей, которая охватывает теперь все русское общество, и даже не одно только так называемое "образованное"... "Желание деятельного добра есть в нас, и силы есть; но боязнь, неуверенность в своих силах, и, наконец, незнание: что делать?- постоянно нас останавливает... и мы все ищем, жаждем, ждем... ждем, чтобы нам хоть кто-нибудь объяснил, что делать".

Таким образом, Елена, представлявшая, по его мнению, молодое поколение страны, ее свежие силы характеризуется стихийностью протеста, она ищет "учителя"-черта, присущая деятельным героиням Тургенева, Несмотря на трагическую развязку, "Накануне" дышит утверждением разума, передовой мысли, смелости и героизма. Елена воплощала собой новые веяния. Тургенев полагал, что развязка произведения еще недостаточно полно разъяснила направление дальнейшего развития изображаемых характеров и недостаточно ясно определило их судьбы. Он обращается к эпилогу, где в тяжелых размышлениях Елены о виновности их с Инсаровым перед небом "за горе бедной одинокой матери" звучит тема о невозможности для человека длительного счастья. "Елена не знала, - заключает от себя Тургенев,- что счастье каждого человека основано на несчастье другого". В отличие от первых двух романов в "Накануне" Тургенев разрабатывает романную структуру типа "сцен из жизни", в которой сочетаются особенности хроники и повести - исповеди: большая часть жизни героя (иногда вся) освещается в сценах, разделенных крупными хронологически провалами и группирующихся вокруг сюжетного ядра. В основных ценах с максимальной полнотой воспроизводится определенная психологическая ситуация (чаще всего на основе любовной коллизии) с присущим ей внутренним движением. В "Накануне" Тургенев продолжает использовать любовно-психологическую коллизию в качестве средства нравственной характеристики и оценки своих героев, их отношений, силы и богатства их внутреннего мира, в этой коллизии раскрываются характеры. Как и в предыдущих романах любовно-психологическая коллизия в "Накануне" "пропускает" большое общественное содержание.

"Отцы и дети" - яркий образец социально-психологического романа. Большие социальные проблемы, волновавшие русскую общественную мысль в 1860-х годах и достоверно отраженные Тургеневым в "Отцах и детях", поставили этот роман и в политическом и в художественном отношениях выше других романов писателя. Тургенев переносит центр тяжести на коллизии, раскрывающие социальную проблематику, в результате чего любовная интрига отодвигается почти до середины (Х1У-ХУ111). Любовно-психологическая коллизия в романе настолько компактна, что укладывается всего в пяти главах, хотя роль её немаловажна.

Чувство любви, власть которой над собой не признает Базаров, обрушивается на него именно потому, что он наделен сильной, волевой, сопротивляющейся натурой. Не желая смириться перед этой стихией, Базаров ищет опоры в труде, в служении людям, в том, что составляет принцип его жизни и что может привести его к примирению с самим собой. Для Тургенева способность человека к большому, всепоглощающему чувству - признак глубокой, избранной натуры. Трагическая любовь Базарова, глубина охватившего его чувства, противореча некоторым категоричным рационалистическим утверждениям нигилиста, демонстрирует широту его натуры, новые грани его личности.

 Тургенев, для которого истинная любовь всегда являлась высоким критерием, показывая противоречие между высказываниями Базарова о любви и вспыхнувшим в нем большим чувством к Одинцовой, стремится не унизить Базарова, а напротив, возвысить его, показать, что в этих, казалось бы, сухих, черствых нигилистах таится гораздо более мощная сила чувства, чем в "рассиропившемся" перед Катей Аркадии. Любовь последнего Базаров определяет кратко "бланманже". В судьбе передового разночинца-демократа, как отмечено в критике любовь редко играла всеопределяющую и тем более "роковую роль"; и не случайно в "Отцах и детях" Тургенев отводит любовному сюжету второстепенноё место.

И на Базарове сказалась могучая сила любви, торжество молодости. "В разговорах с Анной Сергеевной он еще больше прежнего высказывал свое равнодушное презрение ко всему романтическому: а, оставшись один, с негодованием ощущал романтика в самом себе." "Кровь его загоралась, как только он вспоминал о ней; он легко сладил бы со своею кровью, но что-то другое в него вселилось, чего он никак не допускал, над чем всегда трунил, что возмущало всю его гордость"(1Х,126).

В "Отцах и детях" впервые у Тургенева любовно-психологическая коллизия не выполняет структурно-образующей роли. Структура нового тургеневского романа определяется противостоянием социальных и политических сил, способных вступать в контакты, только в стычках и "боевых действиях" идейного порядка. Рассмотрев роль любовно-психологической коллизии в ромах Тургенева о "новых людях", мы замечаем, что, как и в предыдущих романах, она выполняет ряд функций. Через любовно-психологическую коллизию происходит раскрытие характеров, в "Накануне" она "пропускает" большое общественное содержание и выполняет структурно-образующую функцию. В "Отцах и детях" роль любовно-психологической коллизии сильно ослабевает, т.к. центр тяжести перёносится на коллизии, раскрывающие социальную проблематику.

3.3.Эволюция принципов психологического раскрытия "внутреннего человека" в романах конца 1850-х начала 1860о-х годов. ("Накануне, Отцы и дети")

Как художника Тургенева отличает интерес к подробностям движения характера не только под определяющим воздействием среды, но и в результате довольно устойчивого самостоятельного внутреннего развития героев.

Психологический анализ в романах о "новых людях" приобретает новое качество: он заметно усложняется благодаря обращению автора к приему внутреннего говорения, хотя этот приему в какой-то мере встречается в предыдущих романах Тургенева.

 За время работы над романами о "новых людях" заметна эволюция психологического метода Тургенева: "косвенный анализ,- отмечает исследователь С.Е.Шаталов,- приобретает большую отточенность, предметную осязаемость и выпуклость; сочетание различных приёмов описания героев извне" все чаще создает иллюзию одновременного проникновения во внутрь".

Но эволюция эта означала не отход от одних принципов анализа внутреннего мира и переход к другим, а развитие тенденций, с самого начала присущих психологическому методу Тургенева, овладение возможностями, заложенными в нем. Этот процесс может быть определен как накопление творческого опыта и роста художественного мастерства писателя. Тургенев до предела использовал возможности психологического анализа в объективном повествовании, которые оказались доступными русской литературе к 1860-м годам. И не случайно Герцен весной 1860г. в "Колоколе" назовет Тургенева "величайшим современным русским художником". В романах "Накануне" и "Отцы и дети" продолжается эволюция психологического метода Тургенева в результате собственного творческого развития художника и учета опыта русской и зарубежной литературы.

 В романах о "новых людях"- в силу новизны характера - Тургенев использует разнообразные средства психологического анализа - и среди, них такие, которые в ранних романах и повестях встречались эпизодически, либо вовсе не употреблялись.

В первую очередь - это записки, письма, дневники. Например, отрывки из дневника Елены группируются таким образом, что создается целостная картина становления её чувства к Инсарову. Вводятся сны, безотчетные порывы - настолько зыбкие, что неясна их связь с окружающими обстоятельствами.

В "Накануне", как отмечают исследователи; писатель решительно подчеркивает соответствие или несоответствие пейзажа внутренним состояниям героев. Пейзажные обрамления приобретают психологическую функцию. Так, сомнения и колебания Елены оттеняются и раскрываются особыми пейзажными соответствиями: «Перед утром она разделась и легла в постель, но заснуть не могла. Первые огненные лучи солнца ударили в её комнату... "О, если он меня любит!- воскликнула она вдруг и не стыдясь озарившего её света, раскрыла свои объятия (У111,88). Когда же она идет на свидание с Инсаровы (на которое он решил не явиться), следует пейзажное предуведомленье ожидающего её разочарования:"...0на хотела еще раз увидеться с Инсаровым. Она шла, не замечая, что солнце давно скрылось, заслоненное тяжелыми черными тучами, что ветер порывисто шумел в деревьях и клубил её платье, что пыль внезапно поднималась и неслась столбом по дороге... Сверкнула молния, гром ударил... Дождь хлынул ручьями; небо кругом обложилось(У111,90).

В период работы над романом "Накануне Тургеневу стали доступными прежде не вполне ясные уголки и сферы человеческой психики.

Самый замысел приобрел большую общественно-политическую отчетливость и заостренность. Богаче стал арсенал средств психологического анализа. "Общественно-политические проблемы отныне в романах Тургенева определяют отношения между персонажами и открывают нечто новое в их внутреннем мире, что ранее писателям не изображалось", замечает исследователь С.Е.Шаталов.

В романах о "новых людях" для раскрытия характеров, используются уже знакомые приемы, например, прием повторения. В диалоге с Павлом Петровичем непосредственно перед дуэлью Базаров ограничивается тем, что повторяет уже только концы фраз (и не своих, а своего собеседника).0днако в этом, по Тургеневу, раскрывается весь Базаров в данную минуту. В каждом его небрежно произнесенном ответном слове чувствуется благодушное презрение к ритуалу дуэли, чопорно уважаемому Павлом Петровичем; сквозит ирония, как по адресу противника, так и по-своему собственному адресу. Напоминая о причинах дуэли, Павел Петрович говорит:

"- Мы друг друга терпеть не можем. Чего же больше?

-Чего же больше,- повторил иронически Базаров.

-Что же касается до самых условий поединка, то так как у нас секундантов не будет - ибо, где же их взять?

-Именно, где их взять?"

 И перед самой дуэлью:

"-Мы можем приступать?

-Приступим.

-Новых объяснений вы, я полагаю, не требуете?

-Не требую...

-Соблаговолите выбрать?

-Соблаговолю" .(1Х,134).

С помощью все тех же повторений, несомненно, имеющих значение своеобразных приемов психологического анализа, рассчитанного на предельно минимальную, но тем не менее, вполне достаточную, показано стремление Базарова и Одинцовой к сближению друг с другом, их тайное, все нарастающее волнение.

Однако в подавляющем большинстве случаев толстовским распространенным повторениям в творчестве Тургенева объективно противостоят не эти усеченные повторы, а приемы умолчания, паузы, нередко своеобразной психологической, смысловой перегрузки отдельной фразы, а подчас даже отдельные слова.

Так, в романе "Накануне" изображается кратковременный выход больного Инсарова из бредового состояния: "Резеда,- шепнул он, и глаза его закрылись."0динокое слово полно глубокого психологического значения, которое можно вполне оценить, лишь вспомнив описание первого свидания Елены с Инсаровым у него на квартире. Проводив Елену, Инсаров подумал: "Не сон ли это? " Но тонкий запах резеды, оставленный Еленой в его бедной, темной комнатке, напоминал её посещение. Слово "резеда" в устах Инсарова означает, что мысль о Елене не покидала его в течение всей его тяжелой болезни. Других слов на "эту тему", в романе просто нет. Прием долгой тузы или умолчания, который встречается и в предыдущих произведениях Тургенева, наполняется здесь особым содержанием.

Вот Базаров в разговоре с Аркадием (гл.1Х) делает рискованное заявление: "Эге- ге... ты придаешь еще значение браку; я этого от тебя не ожидал". Сказанное Базаровым оставляется как будто без внимания.

Но иная точка зрения все же ощущается в подтексте - о ней дано понять... умолчанием:"приятели сделали несколько шагов в молчанье" - и затем перевели разговор в другое русло…

 В гл. У "Отцов и детей" на террасу входит Фенечка - впервые при Аркадии, и "Павел Петрович строго нахмурил брови, а Николай Петрович смутился" Фенечка только вошла и вышла - больше ничего, но после этого "на террасе в течение нескольких мгновений господствовало молчание", нарушенное лишь приходом Базарова

В главе Х1Х, мотивируя свой отъезд из имения Одинцовой, Базаров

с раздражением говорит о том, что он "у ней не нанимался". "Аркадий задумался, а Базаров лег и повернулся лицом к стене. Прошло несколько минут в молчании» (1Х,156).

Одинцова нравится обоим, но оба стремятся скрыть друг от друга

свои чувства.

В гл.ХХY. имея в виду свои отношения с Базаровым, Аркадий спрашивает собеседницу:"-разве вы замечаете, что я уже освободился

из-под его влияния?" Вместо того чтобы пояснить, что подумала

при этом Катя ("Да, освободился, но я тебе об этом пока не скажу, потому что ты юношески самолюбив"). Тургенев ограничивается указанием на психологическую паузу в диалоге: "Катя промолчала". (1Х,165). С помощью этого средства психологического анализа вырисовывается фигура главного героя.

Встретив Аркадия и Базарова, Николай Петрович везет их в Марьино, по дороге Аркадий разнеживается: "- Какой, зато здесь воздух! Как славно пахнет! Право, мне кажется, нигде в мире так не пахнет как в здешних краях! Да и небо здесь... Аркадий вдруг остановился, бросил косвенный взгляд назад и умолк. " (1Х,13). Это первый намек на то, что Базаров, "враг всяческих излияний", а Аркадий в его присутствии стесняется быть самим собой. Вскоре вслед за этим Николай Петрович начинает читать стихи из "Евгения Онегина", Базаров же прерывает его декломацию просьбой прислать спички. В этом вторая тайная (но уже более конкретная) психологическая характеристика Базарова как непримиримого противника "романтизма". Недаром через некоторое время Базаров заявит Аркадию: "А отец-то у тебя славный малый, "но "стихи он напрасно читает".

Так в этих романах Тургенева реализуется центральное теоретическое положение его "психологии": писатель "должен знать и чувствовать корни явлений, но представляет только самые явления".

"Тайный" психологический анализ Тургенева скуп и "поверхностен" только на первый взгляд. При помощи такого анализа Тургенев убеждает, например, в том, что Базаров лишь с виду насмешник, скептик и бессердечный ученик. Об этом говорят сцены объяснения Базарова с Одинцовой. Недомолвки, обрывки фраз, замедленные речи, паузы показывают, что оба все время ходят по краю пропасти. Но на большое, искреннее чувство оказывается, в конце концов, способным именно "нигилист".О суровой человечности, сдержанной силе переживаний Базарова свидетельствуют такие его немногословные речи перед смертью: на отчаянный зов отца: "Евгений! ...сын мой, дорогой мой, милый сын! " - Базаров отвечает медленно, и в голосе его впервые звучат трагедийно-торжественные ноты: "-Что, мой отец?"(1Х,163).

В связи с этим уместно напомнить характерное суждение Тургенева о приемах психологического анализа, высказанное в рецензии на пьесу Островского "Бедная невеста". "Господин Островский в наших глазах, так сказать, забирается в душу каждого из лиц, им созданных,- констатирует Тургенев,- но мы позволим себе заметить ему, что это бесспорно полезная операция должна быть совершена автором предварительно. Лица его должны находиться уже в полной его власти, когда он выводит их перед нами. Это психология, скажут нам, пожалуй, но психолог должен исчезнуть в художнике, как исчезает от глаз скелет под живым и теплым телом, которому он служит прочной, но невидимой опорой... нам,- заключает Тургенев,- дороже всего те простые, внезапные движения, в которых звучно высказывается человеческая душа... " (П. ХУ111.136).

В силу новизны характера Тургенев обращается к, казалось бы, устарелым для XIX века прием - вводить в текст повествования дневник героя. Но весь вопрос в том, как вводить. Дневник Елены не только сокращает количество страниц романа, знакомящих читателя с её характером к настроениями, но, по-видимому, некоторые из них и вовсе исключает путем подмены. Кроме того, дневник состоит из беглых отрывков (своеобразные сцены), при чем каждый из них предваряется многоточием. "Все этот как отмечает исследователь А.И.Батюто,- подчеркивает вехообразность изображения духовного развития Елены, создает иллюзию его кинематографической непрерывности".

Сложное душевное состояние своих героев Тургенев передает через рисунок внешних движений. Так, после ночного свидания с Базаровым и интимно-психологического разговора с ним Одинцова оказалась взволнованной. Её сложное душевное состояние - сознание бесплодности своей уходящей жизни, желание новизны, страх перед возможностью страсти - передается Тургеневым через рисунок внешних движений героини: «Базаров стремительно вышел вон. Одинцова, порывисто поднявшись с кресла, направилась быстрыми шагами к двери, как бы желая вернуть Базарова... Лампа еще долго горела в комнате Анны Сергеевны, и долго она оставалась неподвижною, лишь изредка проводя пальцами по своим рукам, которые слегка покусывал ночной холод."(1Х,294-295). Большую психологическую нагрузку в романах Тургенева несут жесты. За ними скрывается целый поток невыраженных в слове мыслей и чувств, которые благодаря характеристической детали, угадываются читателем. Опираясь на интимно-личные переживания Базарова, на его положительную человеческую природу, Тургенев опровергает нигилистическое отрицание романтики. Он показывает, что Базаров, вопреки нигилистическим запретам, глубоко и сильно чувствует. Трагедия любви приводит Базарова к ощущению пустоты, горечи и какой-то отравы. Наиболее глубокое, внутреннее, больное и тщательно отрицаемое проявляется в манере держаться, во внешнем облике героя, в том, что не зависит от его волевого усилия. Наоборот "стремление Базарова остаться в верхнем плане нигилистического сознания выражается в словах, его разговорах с Аркадием".

При чем эти два момента - обнаружение внутреннего душевного состояния через внешние движение и мимические изменения, и словесное утверждение прежних, нигилистических воззрений, связанное с желанием закрыть в себе источники романтической жизни,- даны автором рядом, в оценочном сопоставлении.

У Тургенева, как подчеркивалось выше, средством раскрытия основных социально- психологических особенностей личности становится портрет. В статическом портрете Елены Стаховой тоже выражается основная психологическая особенность её личности,- именно внутренняя душевная напряженность, страстное, нетерпеливая искание. "Ей недавно минул двадцатый год. Росту она была высокого, лицо имела бледное и смуглое, большие серые глаза под круглыми бровями, окруженные крошечными веснушками, лоб и нос совершенно прямые, сжатый рот и довольно острый подбородок. Ее темно-русая коса спускалась низко на тонкую шею. Во всем её существе, в выражении лица внимательном и немного пугливом, в ясном, но изменчивом взоре, в улыбке, как будто напряженной, в голосе тихом и неровном, было что-то нервическое, электрическое, что-то порывистое и торопливое, словом что-то такое, что не могло всем нравиться, что даже отталкивало иных. Руки у ней были узкие, розовые, с длинными пальцами и ноги тоже узкие; она ходила быстро, почти стремительно, немного наклонясь вперед. (У111,32).

История последовательного развертывания образов основных персонажей начинается с обращения писателя к приему "предварения, нераспространенного немногократного предварения как в романах Достоевского, но психологически выразительного."

Так, образ Е.Стаховой возникает впервые в сфере субъективно-экспрессивной речи Шубина. На вопрос Берсенева в работе над бюстом Елены Шубин с отчаянием отвечает: нет, брат, не подвигается. От этого лица можно в отчаяние прийти. Посмотришь, линии чистые, строгие, прямые; кажется, нетрудно схватить сходство. Не тут-то было... Не дается, как клад в руки. Заметил ты, как она слушает? Ни одна черта не тронется, только выражение взгляда меняется, а от него меняется вся фигура. «(У111,10).

Говоря о внешнем облике Елены, Шубин раскрывает сложность её духовного "я". Предварительные замечания главных действующих лицах сменяются эскизным изображением в первый момент их появления в сценах диалогической речи.

Краткие характеристики второстепенных персонажей, также приобретают большую психологическую глубину. Увар Иванович, венецианские актеры, Рендич - все это живые люди, а неодушевленные обстоятельства; двумя-тремя чертами Тургенев замечает понимание самого существа их внутреннего мира.

Как отмечает исследователь А.И.Батюто, особенно выразительны

подобные характеристики в романе "Отцы и дети": Кукшина, Фенечка,-все второстепенные персонажи очерчены выпукло. Исследователями творчества И.С.Тургенева отмечено, что было бы ошибочно представить эволюцию тургеневского психологизма в романах "Накануне" и "Отцы и дети" как вполне равномерное развитие однородное во всех его проявлениях.

Так, профессор С.Е.Шаталов отмечает, что "...стремясь уловить и сконденсировать в образах Инсарова и Базарова черты нового

общественного типа, художник не мог достаточно глубоко почувствовать его сущность, не сумел - в силу новизны характера- до конца перевоплотиться в него. "

Таким образом, в процессе эволюции тургеневского психологизма произошло своеобразное его расщепление. При обрисовке большинства главных и второстепенных персонажей, чем-то близких художнику, психологический анализ неизменно углублялся и с годами становился все более отточенным. При обрисовке же различных воплощений некоторых типов - главным образом новых - обнаруживается возврат к косвенному психологизму. Отмечая эволюцию тургеневского психологизма в русле русского психологического реализма, нельзя не отметить своего рода обратного течения в его поступательном потоке. Это обусловлено самим содержанием новых общественных типов или новым предметам психологического исследования.