Литература Англии

2.1 Литература Англии

Английская философия в XVIII в. Английские буржуазные мыслители первой половины XVIII столетия еще смело разра­батывают материалистическую философию, они позволяют себе даже нападки на церковь и религию. «...Когда буржуазное пре­образование английского общества совершилось, Локк вытеснил пророка Аввакума»,—пишет К. Маркс1. Локк сыграл большую роль в идейном формировании французского Просвещения. Для , Европы его открыл Вольтер. Блестящий популяризатор, он при­влек к философии Локка внимание своих соотечественников, а за ними и широкие читательские круги тогдашнего образованного мира.

В сочинении «Опыт о человеческом разуме» (1690) Локк по­казал несостоятельность теории о врожденных идеях, с которой выступил в свое время Декарт, и доказал зависимость идей от органов чувств, воспринимающих мир внешних вещей. Просве­тители сделали из этого вывод, что ум человеческий формируется в процессе жизненного опыта, что идеи не от бога, что они при­вносятся в сознание, что нужно противопоставить идейному влия­нию на народ со стороны церкви иное влияние—освободитель­ных, просветительных учений. Отсюда их яростная борьба против христианской церкви и великая вера в воспитательную силу идей. Сенсуализм Локка вооружил просветителей верой в ма­териальность мира и в целом—трезвым реалистическим мы­шлением.

Чрезвычайно импонировали французским просветителям и мысли Локка о государстве, о том, что сами люди устанавливают и в случае необходимости перестраивают свои общественные от­ношения, что цель государства—сохранение свободы личности. Начатая Локком критика церкви и религии была продолжена Толландом, Коллинзом, Лайонсом и другими. Философ Джон Толланд объявил все религии обманом, изобретением политиков и жрецов для угчетения темных масс («Христианство без тайн», «Письма к Серене»).

Все это свидетельствовало о громадном прогрессе, который проделала общественная мысль в Англии после религиозной пу­ританской страстности времен революции XVII в. В дни Кромвеля ничего подобного не могло бы возникнуть в умах англичан. Однако охранительные силы религии решительно действовали и в XVIII столетии. Против Джона Толланда, Джозефа Пристли церковь организовала такую травлю фанатиков, что философы были вынуждены покинуть страну.

Острые социальные противоречия, какие возникли в Англии после революции, и классовые конфликты уже буржуазного ми­ропорядка не могли не отразиться на философии, литературе. Возникли новые теории, объясняющие логику этих противоречий или стремящиеся найти пути к общественной гармонии.

Одна из таких теорий запечатлена в сочинениях графа Шефтсбери (1671—1713), которые были объединены под общим названием «Характеристика людей, нравов, мнений и времен» (1711, в 3-х т.). Шефтсбери доказывал, что яравственность, доб­родетель, внутренне присуща человеку, она не навязана ему извне, что добродетель является врожденным качеством людей. Так же как идея прекрасного живет в человеке, живет в нем идея доброго. Доброе и прекрасное сливаются воедино. В человеке, в котором пробуждено чувство прекрасного, проснется и чувство доброго.

В Англии появились энтузиасты идеализма. Одним из них был епископ Беркли (1684—1753), выступивший с сочинением «Защи­та христианской религии против так называемых свободных мыс­лителей». Епископ поставил перед собой задачу подкрепить ре­лигию философией. Для этого он воспользовался сенсуализмом Локка, истолковав его в духе субъективного идеализма. Он рас­суждал: «Предмет и ощущение суть одно и то же и поэтому не могут быть отвлечены друг от друга», т. е. здешний мир сущест­вует лишь в нашем восприятии, как совокупность ощущений. Главными своими врагами Беркли объявил материалистов и ате­истов. Против них направил он свое перо.

Попытка Беркли взять под защиту реакционное направление в философии весьма симптоматична. Она свидетельствует о боль­ших изменениях, которые произошли в мировоззрении и тактике буржуазии. Если в ранние периоды своей истории она нужда­лась в философии материализма и прославляла опыт и разум как основу познания действительности, то, получив в свои руки власть, как в области экономики, так и политики, она поняла, что для духовного закабаления трудящихся ей нужна религия.

Дэвид Юм (1711—1776) выступил с философией агностициз­ма, неверия в познаваемость мира, иначе говоря, с тем же идеа­лизмом, только в ином одеянии. Философия Юма чрезвычайно пессимистична, она внушает сомнение в силах человеческих. «Убеждение в человеческой слепоте и слабости является резуль­татом всей философии», — пишет Юм в «Исследовании челове­ческого разума». Юм не отстаивал, подобно Беркли, идею существования бога. Поэтому церковники яростно напали на не­го, решив, что в его скептицизме таится опасность для религии. Однако Юм вовсе не подрывал основы церкви. Он заявлял, что народу идея бога необходима, сомнение в существовании бога возможно лишь для представителей правящих классов.

Итак, в английской философии XVIII столетия мы наблюдаем борьбу материализма и идеализма. Политическая реакционность английской буржуазии все более и более влечет ее к признанию идеализма в качестве официальной философии. Беркли становит­ся наиболее последовательным защитником ее интересов в обла­сти философии. Против идеализма, против реакции в политике выступают философы-материалисты: Толланд, Гартли, Пристли. Борьба с пережитками феодализма, которые были еще весьма сильны в XVIII столетии, постепенно перерастает в борьбу против пороков самой буржуазии. Борьба противоположных политиче­ских и философских тенденций наблюдается и в художественной литературе.

Дефо (1660-1731) Непосредственно после «славной революции» творит выдаю­щийся писатель Даниель Дефо. Он силой слова поддерживает и защищает буржуазно-парламентарный строй от посягательств аристократической реакции (памфлеты «Чистокровный англича­нин», «Кратчайший способ расправы с диссидентами»). Вместе с тем в своих романах «Капитан Сингльтон», «Роксана», «Молль Флендерс», «Полковник Джек» он смело показывает изнанку дворянско-буржуазной Англии, а в романе «Робинзон Крузо» воссоздает типичную для буржуазии иллюзию независимости личности от общества, возможности ее обособленного существо­вания.

Натура активная, волевая, Дефо, прожил бурную жизнь, сме­ло вмешиваясь в политическую жизнь страны, отдавая свое бой­кое перо (часто небескорыстно) различным политическим пар­тиям, однако принципиально поддерживая буржуазную линию развития Англии. Как личность он очень напоминает Бомарше. У них много общего. Плебеи и отпрыски плебеев, они шли в ре­волюцию со всей дерзостью бунтарей, — смелые, талантливы», энергичные. Дефо защищал уже свершившуюся революцию от происков реакционеров. Бомарше ее готовил. Жизнь и того и дру­гого полна борьбы, взлетов и падений. И того и другого не поща­дила злоречивая молва.

 Книга Дефо «Робинзон Крузо» становится великим памятником человеческой силе, бодрости, предприимчивости, изобретательности и энергии. С каким удовольствием мы узнаем о новых и новых победах Робинзона, как важны и значительны для нас все детали его быта. Мы, не отрываясь, следим за всеми его трудами. Мы радуемся вместе с ним, когда он заявляет: «Те­перь у меня есть дом на берегу моря и дача в лесу» или «Я только что доделал ограду и начал наслаждаться плодами своих тру­дов». Теперь и природа перестает быть враждебной к человеку и улыбается ему и приветствует его: «Я был так пленен этой до­линой, что провел там почти весь конец июля».

Образ Робинзона вошел в мировую литературу. Он стал веч­ным спутником человечества, как Дон Кихот, Фауст, Гамлет, Гулливер. В читательском фонде всех подростков мира обяза­тельно имеется книга Дефо. Нравственно облагораживающее влияние ее на детей отметил Жан-Жак Руссо и герою своего философского романа «Эмиль» оставил для чтения только одну книгу—«Робинзон Крузо». Женевского философа увлекла идея слияния «естественного человека» с природой, которую усмотрел он в книге Дефо. Английский писатель был, конечно, далек от этой идеи, но его книга давала обильный материал для руссоистского учения о благах естественного состояния.

Огромная популярность книги Дефо вызвала целый поток подражаний, переделок. Создался жанр «Робинзонад», в кото­рый вложили свою лепту крупнейшие имена. Среди них Жюль Верн («Таинственный остров»), Киплинг («Маугли»), Берроуз («Тарзан»), в самое последнее время—Голдинг («Повелитель мух»).

Свифт (1667-1745) Особый характер творчества Джонатана Свифта, его мрачные памфлеты, его роман «Путешествия Гулливера», вся его страш­ная, подчас доводящая до ужаса сатира — свидетельство своеобразия его личности и его таланта.

Два литературных жанра, возникшие еще во времена Ренес­санса, послужили Свифту образцом для создания его знамени­того романа, как послужили они образцом и Даниелю Дефо,— жанр путешествий и жанр утопий. . «В юности я с огромным на­слаждением прочел немало путешествий, но ... убедившись в несостоятельности множества басен... проникся отвращением к такого рода чтению»,—сообщает в романе Гулливер. Признание делается, конечно, для того, чтобы убедить читателя в точности и правдивости своего собственного рассказа: уж если у других много всяких врак и небылиц, то у меня, дорогой читатель, все досконально, я терпеть не могу небылиц, как бы говорит автор пу­тешествий и целые страницы посвящает всевозможным деловым подсчетам и расчетам, географическим справкам, указаниям на долготы и широты, насыщает описания географическими и кора­бельными терминами, подчеркивая всюду непритязательную точность и правдивость описаний, что мы видели и в романе Дефо «Робинзон Крузо»1. Здесь этот прием используется для создания иллюзии правдоподобия явно фантастического вымысла.

«Ненасытное желание видеть чужие страны не давало мне покоя»,—говорит о себе Гулливер. Такое признание могли сде­лать тысячи отважных мореплавателей и первопроходцев со вре­мен Васко де Гама, Христофора Колумба, Магеллана. Средне­вековье уходило в прошлое. Люди отрешались от кропотливого домоводства, стародавнего уклада быта и устремлялись на поис­ки незнаемых земель, неведомых островов и континентов, гибли или возвращались, переполненные впечатлениями. Европа откры­вала мир.

Экзотические страны, экзотические народы, экзотические нравы, о которых рассказывали вернувшиеся путешественники, часто чудом уцелевшие, дивили читателей, возбуждая в них страсть к поискам новых земель, а литераторам и политическим мыслителям давали обильную пищу для социальных фантазий и утопий. Так возник побратим жанра путешествий—жанр утопий, началом которого послужила знаменитая книга Томаса Мора. В XVI, XVII, XVIII вв. были созданы утопии Рабле «Телемская обитель» в романе «Гаргантюа и Пантагрюэль», «Город солнца» Кампанеллы, «Путешествия» на луну и на солнце Си-рано де Бержерака, повести Вольтера и др. В этом же ряду— и книга Свифта, полная злого и убийственного сарказма.

Свифт—мастер иронического повествования. Все в его книге пронизано иронией. Если он говорит «величайший» и «всемогущий», значит дело идет о ничтожном и бессильном, если упоми­нается милосердие, то непременно имеется в виду очередная жес­токость, если мудрость, то, по всей видимости, какая-нибудь не­лепость.

Дети всей планеты, не постигая еще смысла свифтовских ино­сказаний, с увлечением читают первые части романа, следя за странными, диковинными превращениями милого и доброго Гул­ливера, то всесильно-великого среди крохотных лилипутов, то жалкого и ничтожного среди людей-великанов. Взрослые, пере­читывая книгу, открывают в ней за гротескными образами и кар­тинами злую и жестокую сатиру на все человечество, не сумев­шее разумно построить свою жизнь, наполнив ее войнами, жестокостями, предрассудками и нелепостями.

Ричардсон (1689-1761) Ричардсон не готовил себя к поприщу литератора, он ни­когда не помышлял о литературной славе, и дарование его раскрылось случайно. Сын столяра, он еще мальчиком попал в услужение к типографу и издателю, вырос при нем, затем женился на его дочери и стал сам владельцем печатного пред­приятия.

Случилось так, что надо было издать письмовник. Книги по­добного рода в те времена были в большом ходу. Частная пере­писка была не на высоте. Малообразованные, но тщеславные кор­респонденты не всегда умели «чувствительно» и «деликатно» вы­ражать свои мысли и потому прибегали к готовым формам писем, которые им поставляли предприимчивые печатники. За неимени­ем подходящего текста Ричардсон сам решил его изготовить, тем более что с детства понаторел в писании писем за своих не­грамотных товарищей. Для удобства была придумана сюжетная связка. Автор увлекся и составил роман в письмах, первенец эпи­столярного жанра, «Памела, или Вознагражденная добродетель» (1741). Так пятидесятилетний типограф предстал миру как пи­сатель.

Само название романа говорит о нравоучительной его на­правленности. Конфликт социальный—борьба добродетельной служанки Памелы с молодым хозяином, развратным лордом, борьба за свою девическую честь. Аристократ, испробовав все средства, вплоть до самых грубых и бесчестных, и не сумев побороть стойкость простолюдинки, в конце концов женится на ней (отсюда «вознагражденная добро­детель»).

Стерн (1713-1768) Глядя сейчас с позиций XXI века на литературное наследие Англии двухсотлетней давности, можно без преувеличения сказать, что одним из наиболее значительных явлений в лите­ратуре той поры было творчество Лоренса Стерна.

Две его книги «Жизнь и мнения Тристрама Шенди» и «Сен­тиментальное путешествие» поразили современников своей не­обычностью. Они показались странными, ни на что не похожими и, пожалуй, нелепыми. Лондонский издатель отказался печатать первые выпуски «Тристрама», да и автор на всякий случай не обозначил своего имени на титульном листе.

Однако сама необычность книги привлекла к ней любо­пытство первых читателей. О ней заговорили. Среди любопыт­ных нашлись люди умные, которые разгадали в «нелепостях» и чудачествах автора глубокий смысл, и слава о новом писа­теле, а им был скромный йоркширский священник, разнеслась далеко за пределами Англии, и авторитеты того времени (Воль­тер, Дидро, Лессинг, Гете) потеснились, приняв его в своп ряды.

Правда, не все оценили манеру автора «Сентиментального путешествия», причем среди его противников оказались писатели, провозглашавшие чувствительность, — Ричардсон и писатель-сен­тименталист Голдсмит. И позднее отношение к нему не было единым: его хвалили Генрих Гейне и позднее молодой Лев Тол­стой и ругательски ругали Байрон, Теккерей и Шарлотта Бронте.

Словом, писатель не хочет и не ждет от читателя пассивного чтения, того безмятежного и легкого слежения за плавно разви­вающимися событиями, какое предлагало читателю традиционное повествование, и подчас задавал ему трудные загадки. Не все выдерживали испытание, и в наши дни не каждый отваживается до конца дойти вместе с автором до последней фразы его книги.

Стерн сравнивал свое повествование с неторопливым путе­шествием, совершаемым ради самого путешествия, когда некуда спешить, когда путник останавливается то тут, то там, отклоня­ется в сторону, ведь кругом так все интересно и замечательно, ибо мир при всем своем несовершенстве и люди, населяющие его, прекрасны. Ведь, если в человеке «есть хоть искорка души, ему не избежать того, чтобы раз пятьдесят не свернуть в сторону, следуя за той или иной компанией, подвернувшейся ему в пути, заманчивые виды будут притягивать его взор и он также не бу­дет в силах удержаться от соблазна полюбоваться ими».

Стерн и сентиментализм. Стерн дал название целому литера­турному направлению, возникшему в XVIII столетии,—оно стало называться сентиментализмом после выхода в свет его романа «Сентиментальное путешествие».

Сентиментализм обрел международное значение, и к нему приложили свое перо такие всемирно известные имена, как Шил­лер и Гете, Жан-Жак Руссо и Дидро, а в живописи — Шарден и Грёз.

Однако в истории сентиментализма первым, пожалуй, нужно назвать Ричардсона. Он первый возвел чувствительность в эсте­тический принцип. Он открыл изумленному взору читателей-со­временников, что основным содержанием повествования могут быть не события, как утверждала стародавняя традиция, а чув­ства и перипетии чувств. Писатели и поэты, увлеченные успехом Ричардсона и требованием читателей, ощутивших сладость уми­лительных слез, пошли по его стопам.

Сентиментализм приобрел социальную окраску, в нем зазву­чали политические нотки. Сострадание не вообще к человеку, а к бедняку. И нравственный принцип сострадания стал принципом политическим. Бедняк, социально униженный и обездоленный че­ловек, стал предметом общественного внимания. То презрение, которое раньше окружало его1, сменилось чувством жалости к нему, и этот переворот в нравственном сознании общества сдела­ла литература. Стерн придал сентиментализму философское обоснование.

Сентиментализм родился в Англии. Его возникновение было обусловлено социальными причинами. Напомним, что в стране в XVIII столетии произошли крупные экономические сдвиги, по своему значению равносильные революции,— аграрный и про­мышленный перевороты.

Роберт Бернc (1759-1796) После унылых стенаний поэтов-сентименталистов бодрящим и освежающим ветром обдает нас поэзия Роберта Бернса. Бла­гоухание полей и лесов, лучи солнца и синеву неба приносит нам она.

Поэт отдал, конечно, дань сентиментализму. Его крестьян­ской душе были милы приз-ывы вернуться к природе и та печаль о судьбе бедняков-поселян, которая содержалась в сочинениях сентименталистов. Элегические ноты звучали и в его чудесных

стихах:

В полях под снегом и дождем,

Мой милый друг,

Мой бедный друг, Тебя укрыл бы я плащом

От зимних вьюг,

От зимних вьюг

Мелодия любви, робкой и незлобивой души исходит от уко­ра девушки, оставленной своим ветреным возлюбленным, в дру­гом его стихотворении-песне:

Ты шутил со мною, милый, Ты со мной лукавил, — Клялся помнить до могилы.

А потом оставил,

А потом оставил.

В манере сентименталистской покорности судьбе, но без при­торной чувствительности сентименталистов заканчивается эта трогательная история любви, рассказанная просто и непритя­зательно:

Пусть скорей настанет

 время Вечного покоя.

 Я глаза свои закрою,

 Навсегда закрою, Джеми,

 Навсегда закрою.

Поэт-сентименталист примешал бы к этой истории социаль­ные мотивы (девушку соблазнил-де знатный вертопрах), но они были бы неуместны здесь, и это тонко чувствовал поэт-плебей, которому больше, чем кому-либо, пришлось испытать гнет со­циального неравенства.