Г. до н. Э., «Риторика», книга III •О стило. «Античные теории языка и стиля», стр. I7G—138

335 г. до н. Э., «Риторика», книга III •О стило. «Античные теории языка и стиля», стр. I7G—138

2. Ходульность стиля

Ходульность стиля может происходить от четырех при­чин: во-первых, от употребления сложных слов; эти выраже­ния поэтичны, потому что они составлены из двух слов. Вот в чем заключается одна причина. Другая состоит в употреблении необычных выражений. Третья причина заключается в употреблении эпитетов или длинных, или неуместных, или в слишком большом числе; в поэзии, например, вполне возможно называть молоко белым, в прозе же подобные эпитеты совер­шенно неуместны; если их слишком много, они выдают себя, показывая, что раз нужно ими пользоваться, то это уже поэ­зия, так как употребление их изменяет обычный характер речи и сообщает стилю оттенок чего-то чуждого. В этом отношении следует стремиться к умеренности, потому что неумеренность здесь есть большее зло, чем речь простая (т. е. лишенная вовсе эпитетов): в последнем случае речь не имеет достоинства, а в первом она заключает в себе недостаток. Вследствие неумест­ного употребления поэтических оборотов стиль делается смеш­ным и ходульным, а от многословия — неясным, потому что когда кто-нибудь излагает с прикрасами дело лицу, знающему это дело, то он уничтожает ясность темнотою изложения. Люди употребляют сложные слова, когда у данного понятия нет названия или когда легко составить сложное слово; та­ково, например, слово «времяпрепровождение»; но если таких слов много, то слог делается совершенно поэтическим. Нако­нец, четвертая причина, от которой может происходить ходуль­ность стиля, заключается в метафорах. Есть метафоры, кото­рых не следует употреблять, одни потому, что они неприличны (метафоры употребляют и комики), другие из-за их чрезмер­ной торжественности и трагичности; кроме того, метафоры имеют неясный смысл, если они далеки.

3. Сравнение

Сравнение есть также метафора, так как между ним и метафорой существует лишь незначительная разница. Так, когда поэт говорит об Ахилле: «Он ринулся, как лев»,— это есть сравнение. Когда же он говорит:

«Лев ринулся»,— это есть метафора: так как оба - Ахилл и лев — обладают храб­ростью, то поэт, пользуясь метафорой, назвал Ахилла львом. Сравнение бывает полезно и в прозе, но в немногих случаях, так как вообще оно свойственно поэзии. Сравнения следует допускать так же, как метафоры, потому что они — те же ме­тафоры и отличаются от последних только вышеуказанным, и очевидно, что все удачно употребленные метафоры будут в то же время и сравнениями, а сравнения, наоборот, будут мета­форами, раз отсутствует слово сравнения («как»).

П.Я. Черных. «Происхождение русского языка». Уч.педгиз,М., 1950

Метафору, заимствованную от сходства, всегда возможно приложить к обоим из двух предметов, принадлежащих к одному и тому же роду; так, например, если фиал есть щит Диониса, то воз­можно также щит назвать фиалом Ареса.

Итак, вот из чего слагается речь. Стиль основывается прежде всего на уменье говорить правильно по-гречески, а это зависит от пяти условий: от употребления частиц, от того, размещены ли они так, как они по своей природе должны следо­вать друг за другом, сначала одни, потом другие, как некото­рые из них этого определенно требуют. Притом следует ста­вить их одну за другой, пока еще о требуемом соотношении помнишь, не размещая их на слишком большом расстоянии, и не употреблять одну частицу раньше другой необходимой, потому что подобное употребление частиц лишь в редких слу­чаях бывает удачно. Итак, первое условие заключается в пра­вильном употреблении частиц. Второе заключается в употреб­лении точных обозначений предметов, а не описательных вы­ражений. В-третьих, не следует употреблять двусмысленных выражений, кроме тех случаев, когда это делается умышленно, как поступают, например, люди, которым нечего сказать, но которые тем не менее делают вид, что говорят нечто. В-четвер­тых, следует правильно употреблять роды имен, как их раз­делял Протагор,— мужской, женский и средний. В-пятых, сле­дует соблюдать согласование в числе, идет ли речь о многих или о немногих, или об одном.

Вообще написанное должно быть удобочитаемо и удобо­произносимо, что одно и то же. Этими свойствами не обладает речь со многими частицами, а также речь, в которой трудно расставить знаки препинания...

4. Пространности стиля

Пространности стиля способствует употребление опреде­ления понятия вместо имени; например, если сказать не «круг», а «плоская поверхность, все конечные точки которой равно от­стоят от центра». Сжатости же стиля способствует противопо­ложное, т. е. употребление имени вместо определения поня­тия. Эта замена уместна также тогда, когда в том, о чем идет речь, есть что-нибудь позорное или неприличное; если что-ни­будь позорное заключается в понятии, можно употреблять имя, если же в имени — то понятие. Можно также в пространном стиле пояснять мысль с помощью метафор и эпитетов, остере­гаясь при этом того, что носит поэтический характер, а также употреблять множественное число вместо единственного, как это делают поэты.

Можно также ради пространности не соединять двух слов вместе, но к каждому из них присоединять все относящиеся к нему слова, например: «от жены от моей», а ради сжатости, напротив: «от моей жены». Выражаясь пространно, следует также употреблять союзы, а если выражаться сжато, то не следует их употреблять, но не следует также при этом делать речь бессвязной; например, можно сказать: «отправившись и переговорив», а также: «отправившись, переговорил»...

А.А.Шахматов «Очерк современного русского литературного языка», 1941

Соответственным стиль будет в том случае, если он бу­дет выражать чувства и характер и если он будет соответст­вовать излагаемым предметам. Последнее бывает в том случае, когда о важных вещах не говорится слегка и о пустяках не говорится торжественно и когда к простым словам не при­бавляется украшающих эпитетов, в противном случае стиль кажется комическим. Стиль полон чувства, если он представ­ляется языком человека гневающегося, раз дело идет об ос­корблении, и языком человека негодующего и сдерживающе­гося, когда дело касается вещей безбожных и позорных, если о вещах похвальных говорится с восхищением, а о вещах, воз­буждающих сострадание,— скромно; подобно этому и в других случаях. Стиль, соответствующий данному случаю, придает делу вид вероятного: здесь человек ошибочно заключает, что оратор говорит искренно, на том основании, что при подобных обстоятельствах он сам испытывает то же самое, так что он принимает, что положение дел таково, каким его представляет оратор, даже если это на самом деле и не так. Слушатель всегда сочувствует оратору, говорящему с чувством, если даже он не говорит ничего основательного; вот таким-то способом многие ораторы с помощью только шума производят сильное впечатление на слушателей.

Это показ характера на основании его признаков, потому что для каждого положения и у каждого состояния есть свой подходящий ему показ; положение я различаю по возрасту (например, мальчик, муж и старик), по полу (например, жен­щина или мужчина), по национальности (например, лаконец или фессалиец). Состоянием я называю то, сообразно чему че­ловек в жизни бывает таким, а не иным, потому что образ жизни бывает именно таким, а не иным в зависимости не от каждого состояния; и если оратор употребляет выражения, присущие какому-нибудь состоянию, он изображает соответ­ствующий характер, потому что человек неотесанный и чело­век образованный сказали бы не одно и то же и не в одних и тех же выражениях.

Все эти приемы одинаково могут быть употреблены кстати или некстати. При всяком несоблюдении меры лекарством должно служить известное правило, что говорящий должен предупреждать упрек слушателей, сам себя исправляя, потому что, раз оратор отдает себе отчет в том, что делает, его слова кажутся истиной. Другая аналогичная ошибка — не пользо­ваться разом всеми средствами уловления слушателя, напри­мер, жесткие слова произносить не жестким голосом не делать жесткого выражения лица и других соответствующих дейст­вий. В таком случае каждое из этих действий выдает себя. Ту же ошибку незаметно для себя допускает и тот, кто ис­пользует некоторые средства, других не использует. Итак, если оратор говорит жестким тоном нежные вещи или нежным тоном жесткие вещи, он становится неубедительным. Сложные слова, обилие эпитетов и слова малоупотребительные всего пригоднее для говорящего в состоянии аффекта. В са­мом деле, человеку разгневанному простительно назвать несчастье «необозримым как небо» или «чудовищным». Про­стительно это также в том случае, когда оратор уже завладел своими слушателями и воодушевил их похвалами или порица­ниями, гневом или дружбой.

Такие вещи люди говорят в состоянии увлечения, и выслу­шивают их люди очевидно под влиянием такого же настрое­ния. Поэтому-то такие выражения свойственны поэзии, так как поэзия есть вдохновение. Употреблять их следует или так, или иронически.

5.Формы речи

Что касается формы речи, то она не должна быть ни метрической, ни лишенной ритма. В первом случае речь не имеет убедительности, так как кажется искусственной и вместе с тем отвлекает внимание слушателей, заставляя их следить за возвращением сходных повышений и понижений. Стиль, ли­шенный ритма, имеет незаконченный вид, и следует придать ему вид законченности, но не с помощью метра, потому что все незаконченное неприятно и невразумительно. Все изме­ряется числом, а по отношению к форме речи числом служит ритм, метры же — его подразделения, поэтому-то речь должна обладать ритмом, но не метром, так как в послед­нем случае получатся стихи. Ритм не должен быть строго оп­ределенным, это будет в том случае, если он будет прости­раться лишь до известного предела...

Речь бывает или нанизанной, скрепленной только сою­зами... или же закругленной...

Речь нанизанная — древнейшая. Прежде этот стиль упо­требляли все, а теперь его употребляют немногие. Я называю нанизанным такой стиль, который сам по себе не имеет конца, пока не оканчивается предмет, о котором идет речь; он не­приятен по своей незаконченности, потому что всякому хочется видеть конец; по этой же причине состязающиеся в беге за­дыхаются и обессиливают на повороте, между тем как раньше они не чувствовали утомления, видя перед собой предмет бега. Вот в чем заключается нанизанный стиль; стилем же за­кругленным называется стиль, составленный из периодов (кру­гов). Я называю периодом фразу, которая сама по себе имеет начало и конец и размеры которой легко обозреть. Такой стиль приятен и понятен; он приятен потому, что представляет собой противоположность речи незаконченной, и слушателю каждый раз кажется благодаря этой законченности, что он что-то схватывает; а ничего не предчувствовать и ни к чему не приходить — неприятно. Понятна такая речь потому, что она легко запоминается, а это происходит от того, что периодическая речь имеет число, число же всего легче запоминается.

Поэтому-то все запоминают стихи лучше, чем прозу, так как у стихов есть число, которым они измеряются. Период должен заключать в себе и мысль законченную, а не разрубаться.

Е.С.Истрина «Нормы русского литературного языка» ч.1 СПБ, 19101911

Период может состоять из нескольких колонов или быть простым. Период, состоящий из нескольких колонов, есть пе­риод законченный, имеющий деления и удобный для дыхания весь целиком, а не по частям... Ни колоны, ни сами периоды не должны быть ни укороченными, ни слишком длинными, по­тому что краткая фраза часто заставляет слушателей споты­каться: в самом деле, когда слушатель, еще стремясь вперед к тому пределу, о котором он носит в себе представление, вдруг должен остановиться вследствие прекращения речи, он как бы спотыкается и, встретив препятствие. А длинные пе­риоды заставляют слушателей отставать, подобно тому как бывает с людьми, которые, гуляя, заходят за назначенные пре­делы: они таким образом оставляют позади себя тех, кто с ними вместе гуляет. Подобным же образом и периоды, если они длинны, превращаются в целые речи и становятся похо­жими на прелюдии.

Периоды со слишком короткими колонами — не периоды, они влекут слушателя вперед слишком стремительно.

Период, состоящий из нескольких колонов, бывает или раз­делительный, или антитетический. Пример разделительного периода: «Я часто удивлялся тем, кто установил тор­жественные собрания и учредил гимнастические состя­зания». Антитетический период — такой, в котором в каждом из двух членов одна противоположность стоит рядом с другой или один и тот же член присоединяется к двум противопо­ложностям, например: «Они оказали услугу и тем и другим — и тем, кто остался, и тем, кто последовал за ними; вторым они предоставили во владение больше земли, чем они имели дома, первым оставили достаточно земли дома». Противоположности здесь: оставаться — последовать, достаточно — больше. Точно так же и в другой фразе: «И для тех, кто нуждается в день­гах, и для тех, кто желает ими пользоваться»,— пользование противополагается приобретению. Такой способ изложения приятен, потому что противоположности чрезвычайно доступны пониманию, а если они стоят рядом, они еще понятнее, а также потому, что этот способ изложения походит на силлогизм, так как доказательство есть сопоставление противополож­ностей...

Разобрав этот вопрос, следует сказать о том, откуда берутся изящные и удачные выражения. Их создает дарови­тый или искусный человек, а показать, в чем их сущность, есть дело нашей науки. Итак, поговорим о них и перечислим их. Начнем вот с чего. Естественно, что всякому приятно легко научиться чему-нибудь, а искомое слово имеет некоторый опре­деленный смысл; потому что всего приятнее для нас те слова, ко­торые дают ним какое-нибудь знание. Слова необычные нам непонятны, в слова общеупотребительные мы понимаем. Наи­более достигает этой цели метафора; например, если поэт описывает старость стеблем, остающимся после жатвы, то он нам сообщает сведения с помощью родового понятия, ибо то и другое — нечто отцветшее. То же самое действие произ­водят сравнения, употребляемые поэтами, и потому они кажутся изящными, если только они хорошо выбраны. Сравне­ние, как было сказано раньше, есть та же метафора, но отли­чающаяся присоединением слова сравнения; она меньше нра­вится, так как она длиннее, она не утверждает, что «это — то», а потому и наш ум этого от нее не требует.

Итак, тот стиль и те суждения, естественно, будут изящны, которые сразу сообщают нам знания, поэтому-то поверхност­ные суждения не в чести (мы называем поверхностными те суждения, которые для всякого очевидны и в которых ничего не нужно исследовать); не в чести также суждения, которые, когда их произнесут, представляются непонятными. Но наибольшим почетом пользуются те суждения, произнесение которых сопровождается появлением некоторого познания, когда такого познания раньше не было, или те, которые не­сколько выше понимания, потому что в этих последних слу­чаях как бы приобретается некоторое познание, а в первых двух нет. Подобные суждения пользуются почетом ради смысла того, что в них говорится; что же касается внешней формы речи, то наибольшее значение придается суждениям, в которых употребляются противоположения. Суждение может производить впечатление и отдельными словами, если в нем заключается метафора, и притом метафора не слишком дале­кая, потому что смысл такой метафоры трудно понять, и не слишком поверхностная, потому что такая метафора не произ­водит никакого впечатления. Имеет также значение то суждение, которое изображает вещь как бы находящейся перед нашими глазами, ибо нужно больше обращать внимание на то, что есть, чем на то, что будет.

Итак, нужно стремиться к этим трем вещам: 1) метафоре, 2) противоположению, 3) наглядности.

Из четырех родов метафор наиболее заслуживают внима­ния метафоры, основанные на пропорции: так, Перикл гово­рил, что юношество, погибшее на войне, точно так же исчезло из государства, как если бы кто-нибудь изгнал из года весну. Или, как сказано в Эпитафии: «Достойно было бы, чтобы над могилой воинов, павших при Саламине, Греция остригла себе волосы, как похоронившая свою свободу вместе с их до­блестью». Если бы было сказано, что грекам стоит пролить слезы, так как их доблесть погребена, это была бы метафора, и сказано было бы это наглядно, но слова «свою свободу вместе с их доблестью» заключают в себе некое противопо­ложение.

Итак, мы сказали, что изящество получается из мета­форы, заключающей в себе пропорцию, и из оборотов, изобра­жающих вещь наглядно; теперь следует сказать о том, что мы называем «наглядным» и результатом чего является нагляд­ность. Я говорю, что те выражения представляют вещь на­глядно, которые изображают ее в действии: например выра­жение, что нравственно хороший человек четырехуголен, есть метафора, потому что оба эти понятия обозначают нечто со­вершенное, не обозначая однако действия. Выражение же «он находится во цвете сил» означает проявление деятельности. И Гомер часто пользовался этим приемом, с помощью мета­форы представляя неодушевленное одушевленным. Во всех этих случаях вследствие одушевления изображаемое кажется действующим. Поэт

«Русская наука о русском литературном языке»», «Ученые записки МГУ, Т.3, кн.1 1946 изображает здесь все движущимся и жи­вущим, а действие и есть движение.

Метафоры нужно заимствовать, как мы это сказали и раньше, из области родственного, но не очевидного. Подобно этому, и в философии меткий ум усматривает сходство в ве­щах, даже очень различных. Архит, например, говорил, что одно и то же — судья и жертвенник, ведь и у того и у другого ищет защиты то, что обижено.

Большая часть изящных оборотов получается с помощью метафор и посредством обмана слушателя: человеку стано­вится яснее, что он узнал что-нибудь новое, раз это последнее противоположно тому, что он думал, и разум тогда как бы го­ворит ему: «Как это верно, а я ошибался». И изящество изре­чений является следствием именно того, что они значат не то, что в них говорится. По той же самой причине приятны хо­рошо составленные загадки: они сообщают некоторое знание и притом в форме метафоры. Сюда же относится то, что Тео­дор называет «говорить новое»; это бывает в том случае, когда мысль неожиданна и когда она, как говорит Теодор, не согла­суется с ранее установившимся мнением, подобно тому, как в шутках употребляются искаженные слова; то же действие мо­гут производить и шутки, основанные на перестановке букв в словах, потому что и тут слушатель впадает в заблуждение. То же самое бывает и в стихах, когда они заканчиваются не так, как предполагал слушатель, например: «Он шел, имея на ногах отмороженные места». Слушатель полагал, что будет сказано «сандалии», а не отмороженные места. Такие обороты должны становиться понятными немедленно после того, как они произнесены. Когда же в словах изменяются буквы, то го­ворящий говорит не то, что говорит, а то, что значит получив­шееся искажение слова. То же самое можно сказать и об игре словами. В таких случаях говорится то, чего не ожидали и что оказывается верным. Одно и то же слово употребляется здесь одном значении, а в разных, и сказанное в начале повто­ряется не в том же самом смысле, а в другом. Во всех этих случаях выходит хорошо, если слово надлежащим образом употреблено для омонимии или метафоры. Чем больше фраза отвечает вышеуказанным требованиям, тем она изящнее, на­пример, если имена употреблены как метафоры и если во фразе есть подобного рода метафоры — и противоположение, и ра­венство, и действие.

И сравнения, как мы сказали это выше, суть некоторым образом прославившиеся метафоры. Как метафора, основан­ная на пропорции, они всегда составляются из двух понятий: например, мы говорим, что щит — фиал Ареса, а лук — бес­струнная лира. Говоря таким образом, употребляют метафору непростую, назвать же лук лирой или щит фиалом — значит употребить метафору простую. Таким-то образом делаются сравнения, например, игрока на флейте с обезьяной и чело­века близорукого со светильником, на который капает вода, потому что и тот и другой мигают. Сравнение удачно, когда в нем есть метафора. Так, например, можно сравнить щит с фиалом Ареса, развалины — с лохмотьями дома. На этом-то, когда сравнение неудачно, и проваливаются всего чаще поэты и получают славу, когда сравнения у них бывают удачны.

И пословицы — метафоры от вида к виду.

Таким образом, мы до некоторой степени выяснили, из чего и почему образуются изящные обороты речи.

И удачные гиперболы - метафоры; например, об изби­том лице можно сказать: «Его можно принять за корзину ту­товых ягод», так под глазами сине. На это сильно преувели­чено. Оборот «подобно тому как то-то и то-то» — гипербола, отличающаяся только формой речи. Гиперболы бывают наивны: они указывают на стремительность речи, поэтому их чаще всего употребляют под влиянием гнева. Человеку пожи­лому не подобает употреблять их.

Не должно ускользать от нашего внимания, что для каждого рода речи пригоден особый стиль, ибо не один и тот же стиль у речи письменной и у речи во время спора, у речи политической и у речи судебной. Необходимо знать оба стиля, потому что первый заключается в уменье говорить по-гречески, а зная второй, не бываешь принужден молчать, если хочешь передать что-нибудь другим, как это бывает с теми, кто не умеет писать. Стиль речи письменной — наиболее точный, а речи во время прений — наиболее актерский. Есть два вида по­следнего стиля: один передает характер, другой — аффекты. Если сравнивать речи между собой, то речи, написанные при устных состязаниях, кажутся сухими, а речи ораторов, даже если они имели успех, в чтении кажутся неискусными: причина этого та, что они пригодны только для устного состязания. По той же причине и их сценические приемы, не будучи воспроиз­водимы, не вызывают свойственного им впечатления и кажутся наивными: например, фразы, не соединенные союзами, и частое повторение одного и того же в речи письменной по справедли­вости отвергаются, а в устных состязаниях эти приемы упо­требляют и ораторы, потому что они сценичны. При повторении одного и того же необходимо менять интонацию, что как бы предшествует декламации. То же можно сказать о фразах, не соединенных союзами, например: «Пришел, встретил, просил». Эти предложения нужно произнести с декламацией, а не гово­рить их с одинаковым выражением и одинаковым голосом, словно нечто единое. Речь, не соединенная союзами, имеет сле­дующую особенность; кажется, что в один и тот же промежу­ток времени сказано многое, потому что соединение посредст­вом союзов объединяет многое в одно целое; отсюда ясно, что при устранении союзов единое сделается, напротив, многим. Следовательно, такая речь заключает в себе амплификацию: «Пришел, говорил, просил». Слушателю кажется, что он обо­зревает все то, что сказал оратор.

Того же впечатления хочет достигнуть и Гомер в стихах:

Три корабля соразмерных приплыли...

Вслед за Ниреем..,

Вслед за Ниреем...

О ком говорится многое, о том, конечно говорится часто, поэтому, если о ком-нибудь говорится несколько раз, кажется, что о нем сказано многое.