Навигация
Художественный стиль Чехова в любовных рассказах
38797
знаков
0
таблиц
0
изображений
5. Художественный стиль Чехова в любовных рассказах
Современная Чехову критика часто упрекала писателя в равнодушии к своим героям, в том, что он с одинаковым интересом и вниманием описывает все, что оказывается в поле его зрения, не отделяя главного от второстепенного. Особенно часто выражалось неудовольствие тем, что Чехов нарочито обрывает свои произведения, оставляя читателя в неведении перед вопросом: как же сложится жизнь его героев в дальнейшем? Вряд ли сейчас надо доказывать, что выработанная Чеховым система поэтических: средств была направлена на то, чтобы вызвать отвращение к узаконенным, но бездуховным формам существования, возбудит» активность читателя в его стремлении выработать собственное мировоззрение, собственную жизненную позицию, опираясь не только на книжные истины, но исходя из задач своего времени, своего выстраданного опыта.
Глубокий смысл имели эти незавершенные чеховские финалы. Оставляя героя на перепутье, задумавшегося над противоречиями жизни или остановившегося перед тем, чтобы сделать следующий решительный шаг, Чехов как бы говорил читателю о том, что жизнь не кончена, она продолжается, и то, какой она будет в дальнейшем, зависит от самого человека.
Часто Чехову доводилось выслушивать совет оставить писание мелких рассказов и обратиться к созданию крупных эпических произведений. Нельзя сказать, что он остался совсем глух к этим призывам — на протяжении нескольких лет Чехов продолжал работу над романом, так и не закончив его. Написанные же им главы стали, очевидно, самостоятельными рассказами, вошли, возможно, в ткань его повестей. Такова уж была особенность писательской личности Чехова. Даже те произведения, которые он задумывал как романы (например, «Три года»), превращались в результате в повести, ряд сюжетных линий сокращался, какие-то задуманные персонажи исчезали.
Однако чеховская манера повествования с ее лаконизмом, подтекстом, необыкновенно возросшей ролью детали позволила в рассказе и повести раскрыть содержание, доступное роману. Это заметили наиболее чуткие современники писателя. Так, критик Н. Ладожский еще в 1887 г., говоря о рассказе «На пути», отнес его к тем произведениям Чехова, которые «представляют сложные романы, сжатые на нескольких страницах и производящие, тем не менее, довольно цельное впечатление».
В не меньшей степени это может быть отнесено к «Рассказу госпожи N14», «Ариадне», «Попрыгунье», «Володе большому и Володе маленькому», «Дому с мезонином», «Душечке», «Даме с собачкой», повестям «Три года», «Моя жизнь» и др.
Многие произведения Чехова построены на развитии любовной коллизии, и здесь писатель является непревзойденным мастером сюжета, наследником лучших традиций русского романа XIX века. Пушкиным в прозе назвал Чехова Л, Н. Толстой, считавший, что Чехов, «как Пушкин, двинул вперед форму».
Чеховские произведения поражают своим художественным совершенством, что достигается соотнесенностью отдельных частей и глав, использованием лейтмотивов, ролью повторяющейся детали, подтекстом, удивительной музыкальностью слога. В ряде работ о Чехове (3. Паперный и др.) отмечались черты родственной близости Пушкина и Чехова. Хотелось бы остановиться на одной, свойственной Пушкину и развитой Чеховым, особенно в построении сюжетной линии, связанной с любовной коллизией и не освещенной в критических работах. Едва ли не самым любимым пушкинским произведением Чехова был «Евгений Онегин»—первый русский реалистический роман, начало многих начал. Известно, что сюжетная линия, связанная с историей любви Онегина и Татьяны, построена по принципу зеркального отражения: вначале Татьяна пишет письмо Онегину, признаваясь в любви, и выслушивает от него нравоучительную отповедь. Затем, через несколько лет, Онегин влюбляется в Татьяну, пишет ей страстное письмо — и оказывается отвергнутым. Естественно, этим не ограничивается содержание пушкинского романа в стихах, по праву названного В. Г. Белинским «энциклопедией русской жизни», однако такое сюжетное развитие окольцовывает роман в стихах и вызывает у читателя чувство редкой гармонии, завершенности и даже какой-то высшей справедливости.
В творчестве зрелого Чехова осмысление пушкинского опыта прослеживается явственно.
Вариант зеркального отражения в развитии любовного конфликта дает повесть «Рассказ неизвестного человека». В первой ее части Зинаида Федоровна тщетно пытается вызвать любовь Орлова, страдает, мучается от его жестокости. Но в дальнейшем она сама тяготится любовью и преданностью «неизвестного человека», безжалостно отталкивает его. По принципу зеркального отражения развивается и сюжет повести «Три года». В начале ее Лаптев находит в доме своей сестры зонтик, забытый Юлией, в которую он влюблен. Лаптев жадно целует этот старый, дешевый зонтик, затем раскрывает его — и тогда ему кажется, что около него «даже пахнет счастьем». Затем Лаптев делает предложение Юлии, и она, хотя в ее сердце нет любви, соглашается стать его женой. Брак не приносит счастья — ни ему, ни ей. Но проходят три года — и роли меняются. Теперь уже Юлия говорит Лаптеву слова, ставшие ему ненужными: «Ты знаешь, я люблю тебя <...>. Ты мне дорог. Вот ты приехал, я вижу тебя и счастлива...» И опять на сцене появляется зонтик, но теперь уже Юлия уносит его к себе (о роли детали в развитии сюжетной линии повести писали А. Белкин, Э. Полоцкая и др.).
Конечно, содержание этой чеховской повести (как и «Евгения Онегина») не ограничено одной любовной коллизией. «Три года» является своеобразной энциклопедией жизни Москвы 90-х годов, таких ее социальных слоев, как купечество и интеллигенция, картиной идейных исканий и споров, событий культурной жизни и т. д. Но именно зеркальностью сюжетной линии, связанной с отношениями Алексея Лаптева и его жены, Чехов достигает и удивительной соразмерности, гармоничности формы и в то же время вызывает у читателя мысль о невозможности гармонии в человеческих отношениях и о неблагополучии жизни. В конце повести Лаптев, Думая о неясном для него будущем, замечает: «Поживем — увидим». Этот финал — одно из художественных открытий Чехова, много говорит вдумчивому читателю. Жизненный цикл героев на протяжении трех лет завершился, «чудесный зонтик» как бы опоясал сюжетный стержень повести, но жизнь не кончена, а это значит, что продолжатся и поиски ее смысла и что на этом пути героев может ждать и горе, и счастье, и любовь.
Рассказ Чехова «Душечка» и его героиня занимают особое место в ряду чеховских рассказов и повестей. В нем постоянно повторяется слово «любовь». Дочь отставного коллежского асессора Оленька «постоянно любила кого-нибудь и не могла без этого». Сначала она любила своего отца, потом приезжавшую из Брянска тетю, была также влюблена в учителя французского языка, затем полюбила своего первого мужа антрепренера Кукина, после его смерти вышла замуж за управляющего лесным складом Пустовалова и любила его, а после его смерти всю свою сердечную привязанность сосредоточила на квартиранте ветеринаре... Уже само это перечисление вызывает ироническую улыбку — и Чехов освещает все эти любовные истории с юмором. Л. Н. Толстой, восхищавшийся этим рассказом, трактовал его, однако, по-своему, в духе своих взглядов последнего периода. Он полагал, что Чехов думал «проклясть» свою Душечку, но «бог поэзии» запретил ему это, и Чехов «одел таким чудным светом это милое существо, что оно навсегда останется образцом того, чем может быть женщина, и для того, чтобы быть счастливой самой и делать счастливой тех, с кем ее сводит судьба».
Толстой включил «Душечку» в свой «Круг чтения», но при этом вынужден был осуществить правку, сократить те фразы, в которых содержалась ироническая оценка Душечки, опровергавшая его толкование. При кажущейся внешней непритязательности образ Душечки сложен и неоднозначен. Это, собственно, видел и Толстой, сказавший как-то с упреком Л, А, Сулержицкому, что он похож на героиню этого чеховского рассказа: «Любить — любишь, а выбрать — не умеешь и уйдешь весь на пустяки». Действительно, героиня рассказа вызывает противоречивые чувства. В своем неиссякаемом желании любить она и трогательна, и смешна одновременно, и умиляет и вызывает тревожное чувство, тревожное потому, что в этой любви не раскрывается душа и индивидуальность самой Душечки. Ни о чем не иметь собственного мнения! Повторять всегда чьи-то слова! Это и смешно и трагично. И в рассказе мы ощущаем не только авторскую иронию, но и авторскую боль. Более того, отношение Чехова к «Душечке» по мере развития действия меняется, ирония смягчается лиризмом, и в конце рассказа ее новая привязанность к сыну ветеринара Саше описана Чеховым сочувственно, с доброй улыбкой. «Ах, как она его любит!—читаем мы.— Из ее прежних привязанностей ни одна не была такою глубокой, никогда еще раньше ее душа не покорялась так беззаветно, так бескорыстно и с такой отрадой, как теперь, когда в ней все более и более разгоралось материнское чувство. За этого чужого ей мальчика, за его ямочки на щеках, за картуз, она отдала бы всю свою жизнь, отдала бы с радостью, со слезами умиления. Почему? А кто ж его знает — почему?».
Одним из самых совершенных созданий зрелого Чехова — и вряд ли мы ошибемся, сказав, что это лучший чеховский рассказ о любви,— является «Дама с собачкой».
В Ялте случайно встретились замужняя женщина, Анна Сергеевна, приехавшая в Крым из провинции, молодая и неопытная, и Гуров, москвич, служащий банка, давно женатый, имеющий дочь и сына. Гуров поддался «соблазнительной мысли о скорой, мимолетной связи» и без труда достиг желаемого. Некоторые читатели восприняли «Даму с собачкой» как обычную курортную историю. «Легкость ялтинских нравов он хотел показать, что ли!» —недоумевал Н. А. Лейкин, редактор «Осколков», печатавший в свое время Антошу Чехонте. Но замечательная особенность этого чеховского рассказа как раз и состоит в том, что из прозы жизни, из обыденных обстоятельств и отношений родилось большое, настоящее чувство. Гуров провожает Анну Сергеевну и полагает, что эта страница его жизни перевернута, что короткий курортный роман вскоре будет забыт — как забывал он прежние связи с женщинами. Но Анна Сергеевна навсегда остается с ним — она «не снилась ему, а шла за ним всюду, как тень, и следила за ним. Закрывши глаза, он видел ее, как живую, и она казалась красивее, моложе, нежнее, чем была; и сам он казался себе лучше, чем был тогда, в Ялте. Она по вечерам глядела на него из книжного шкафа, из камина, из угла, он слышал ее дыхание, ласковый шорох ее одежды». И Гуров стал жить двойной жизнью. То, что было для него важно, интересно, необходимо, в чем он был искренен и не обманывал себя, что составляло зерно его жизни, происходило тайно от других. А его же явная, на виду у всех жизнь начинает казаться Гурову нестерпимой.
«Какие дикие нравы, какие лица! Что за бестолковые ночи, какие неинтересные, незаметные дни! Неистовая игра в карты, обжорство, пьянство, постоянные разговоры все об одном. Ненужные дела и разговоры все об одном отхватывают на свою долю лучшую часть времени, лучшие силы, и в конце концов остается какая-то куцая, бескрылая жизнь, какая-то чепуха, и уйти и бежать нельзя, точно сидишь в сумасшедшем доме, или в арестантских ротах!».
Собственно, переворот, происшедший с Гуровым, может быть, не так уж неожидан. С его слов мы знаем, что он филолог, а служит в банке, готовился петь в опере, но бросил... Зато зачем-то имеет в Москве два дома... Известно также, что его рано, еще студентом, женили (именно «женили») и что в его наружности было что-то привлекательное, неуловимое... Были, очевидно, в характере Гурова какие-то задатки, говорящие о том, что это не просто «пожилой ловелас», как считал Лейкин, а человек, способный подняться над обыденностью, задуматься над жизнью. Одно из самых поэтических мест рассказа — описание поездок Гурова и Анны Сергеевны в Ореанду, когда Гуров не только чувствует красоту природы, но и ощущает величие мироздания. Именно среди этой «сказочной обстановки — моря, гор, облаков, широкого неба» приходит к нему мысль о том, «как в сущности, если вдуматься, все прекрасно на этом свете, все, кроме того, что мы сами мыслим и делаем, когда забываем о высших целях бытия, о своем человеческом достоинстве».
Человека, задумавшегося над «высшими целями бытия», Чехов наградил большой, единственной любовью. Но здесь начинает звучать далекий мотив «цветов запоздалых», Гуров и Анна Сергеевна бесконечно близки, «им казалось, что сама судьба предназначила их друг для друга, и было непонятно, для чего он женат, а она замужем; и точно это были две перелетные птицы, самец и самка, которых поймали и заставили жить в отдельных клетках. Они простили друг другу то, чего стыдились в своем прошлом, прощали все в настоящем и чувствовали, что эта их любовь изменила их обоих».
Конец рассказа представляет собой один из самых совершенных открытых чеховских финалов: Гуров и Анна Сергеевна тайно встречаются, ищут выхода, не знают как освободиться от невыносимых пут. И путы эти для человека, задумавшегося о высших целях бытия, конечно, не только семейные. Большая любовь оказалась несовместимой с той жизнью, которой живут тысячи — и в Москве и в провинциальном городе,— не замечая пошлости и скудости этой жизни.
Рассказ кончается знаменательными словами: «И казалось, что еще немного — и решение будет найдено, и тогда начнется новая, прекрасная жизнь; и обоим было ясно, что до конца еще далеко-далеко, и что самое сложное и трудное только еще начинается».
Заключение
В одном из писем 1892 г. Чехов, выражая недовольство современным ему состоянием литературы и критически оценивая собственное творчество, заметил, какими с его точки зрения должны быть настоящие писатели — те, «которых мы называем вечными»: «они куда-то идут и Вас зовут туда же, и Вы чувствуете не умом, а всем своим существом, что у них есть какая-то цель... Лучшие из них реальны и пишут жизнь такою, какая она есть, но оттого, что каждая строчка пропитана, как соком, сознанием цели. Вы, кроме жизни, какая есть, чувствуете еще ту жизнь, какая должна быть, и это пленяет Вас».
К таким «вечным» писателям относится сам Чехов, осуществивший в своих книгах эту программу. Его рассказы и драмы наполнены жизнью, мыслями и чувствами, что переживает каждый из нас, в том числе любовью.
В представлении Чехова настоящая любовь может преобразить человека, сделать его лучше, поднять на новый уровень. Однако, такая любовь редко бывает взаимной, а «обывательское» счастье не строиться на любви.
При этом финалы любовных рассказов остаются как бы незаконченными, позволяя нам, читателям, самим делать выводы и учиться на примере героев Чехова.
Список литературы
1. Бердников Г. Чехов (ЖЗЛ). - М., Наука, 1974.- 343 с.
2. Бердников. Г. Чехов, с. 273; Л. Гроссман. Роман Нины Заречной.— М., Прометей, т. 2, 1967, с. 218 и др.
3. М. Горький и А. Чехов. Переписка. Статьи. Высказывания. М., Голитиздат, 1951. - 287 с.
4. Громов М. Чехов. – М.: Молодая гвардия, 1993. – 398 с.
5. Ермилов. В. А. П. Чехов. М. Просвещение, 1951. – 457 с.
6. Станиславский К. Моя жизнь в искусстве. М., Вагриус, 2007. – 448 с.
7. Толстой Л.Н. О литературе. – М.: 1955. – 578 с.
8. Турков А. А. П. Чехов и его время. М., Художественная литература, 1980, - 408 с.
9. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем. В 3 томах. - М., Наука, 1976.
Похожие работы
... чувство жизни у Бунина неотделимо от столь же обостренного чувства смерти. Жизнь и смерть предстают увиденными одновременно с двух точек зрения: надличностной (эпической) и сугубо личной (лирической). В прозе Бунина часто встречается любование жизнью, ее всеобщностью и неизбывностью, и трагический ужас смерти (перед такой же всеобщностью и неизбывностью), вызов смерти и покорность ей. Эпическая ...
... с жизнеописанием сахалинцев, рассказом об их судьбах. Каждая из обозначенных линий в свою очередь доминирует либо в художественных очерках первой части, либо в проблемных очерках второй части. 2. Особенности повествовательной манеры А.П. Чехова в цикле очерков «Остров Сахалин» 2.1 Жанровая специфика произведения А.П. Чехова Менялся ритм времени второй половины XIX века, оно лихорадочно ...
... в театре проходил тот же процесс, что и в литературе. Вот почему слились воедино усилия выдающихся реформаторов русского театра Станиславского и 1 - БердниковГ.П. Чехов-драматург: традиции и новаторство в драматургии Чехова. М.1982 г. стр.21. Немировича-Данченко, с оной стороны, великого русского писателя Чехова – с другой, вот почему драматургия Чехова оказалась призванной сыграть решающую ...
... обладающий высоким художественным достоинством. Уже в наше время, таким образом, была скомпонована целая пьеса Л. А. Малюгина с прекрасным названием «Насмешливое мое счастье». Глава 2. Этикетно-эпистолярные единицы в письмах А.П. Чехова В представленной работе был произведен системный анализ писем к четырем адресатам: А.С.Суворину (180 писем), О.Л.Книппер (216 писем), Л.С.Мизиновой (67 писем ...
0 комментариев